CC BY
373существует диада "язык - культура", то вполне правомерно предложить существование триады "язык - х - культура", где пространство х - сфера бытия логоэпистем?
Относительно же того, является ли язык частью культуры, можно спорить бесконечно, тем более, что число определений культуры дошло до 500 (Кармин, 1997, с. 10); определения культуры уже подвергаются видовой классификации. Анализируя соотношение языка и культуры, можно придерживаться информационно-семиотической концепции культуры, понимающей культуру как мир артефактов - сделанных человеком вещей, рожденных им мыслей, найденных им и используемых им же способов действий (там же, с. 25) и "мир смыслов, которые человек вкладывает в свои творения и действия" (там же, с. 28).
В языке, так же как и в культуре, имеют место артефакты, созданные человеком и наделенные им же смыслом, - цитаты, пословицы, поговорки, пословичные выражения, афоризмы, отдельные слова, иносказания. Они не являются предметом изучения фразеологии -"это нефразеологизмы", по определению А.И.Молоткова (Молотков, 1986, с. 5).
"Заметить какое-нибудь явление - это дать ему имя, создать термин", - говорил Д.С.Лихачев (Лихачев, 1996). Поэтому вышеупомянутые явления могут быть названы логоэпистемами, ведь за каждым из этих артефактов стоит некоторый когнитивный смысл, знание, сверткой (в виде языковой экспликации) которых такой артефакт является.
Литература
1. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. - М.: Искусство, 1979. - 423 с.
2. Булгаков С. Философия имени. -Париж: ИМКА-Пресс, 1953. - 278 с.
3. Горбаневский М.В. Русская городская топонимия: Проблемы историко-культурного издания и современного лексикографического описания: Дисс. д-ра филол. наук / Ин-т рус. яз. им. А.С.Пушкина. - М., 1994. - 432 с.
4. Зильберман Л.Б. Традиция как коммуникация: трансляция ценностей, письменность // Вопр. философии - М., 1996. - № 4. -С. 72-83.
5. Карасев Л.В. Онтология и поэтика // Вопр. философии - М., 1996. - №7. - С. 35-67.
6. Караулов Ю.Н. Роль прецедентных текстов в структуре и функционировании языковой личности // Научные традиции и новые направления в преподавании русского языка и литературы. - М., 1986. - С. 98-107.
7. Кармин А.С. Основы культурологии. Морфология культуры. - СПб.: Лань, 1997. - 507 с.
8. Костомаров В.Г., Бурвикова Н.Д. Читая и почитая Грибоедова - М.; Рус. яз., 1998. - 79 с.
9. Леви-Стросс К. Структурная антропология - М.; Прогресс, 1983. - 282 с.
10. Лихачев Д.С. Интервью газете "Комсомольская правда" -"Комс. правда", М., 1996. - 5 мая. - С. 2.
11. Молотков А.И. Фразеологический словарь русского языка. - М.; Рус. яз., 1986. - 543 с.
12. Почепцов Г. История русской семиотики. - М.; Лабиринт, 1998. - 333 с.
13. Субботин М.М. Теория и практика нелинейного письма: (взгляд сквозь призму "Грамматологии" Ж.Деррида // Вопр. философии. — М., 1993, - №3. - С. 36-45.
14. Чуковская Л.Г. Записки об Анне Ахматовой. - Харьков: Фолио, 1996.- 656 с.
15. Шарифуллин Б.Я. Проблемы этимологического изучения русской лексики Сибири: (Экспрессивный фонд языка): Автореф. дис. д-ра филол. наук / Томск. гос. ун-т., Томск, 1998. - 49 с.
16. Шелеснюк Е.В. О лингвистическом исследовании символа // Вопр. языкознания. - М., 1997. - №4. - С. 125-142.
17. Яковлева Е.С. О понятии "культурная память" в применении к семантике слова // Вопр. языкознания. - М., 1998. -№3. - С. 43-73.
В.И.КАРАСИК
ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ ТИПЫ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОГО ДИСКУРСА
Речевая деятельность находится в фокусе интересов современного языкознания и смежных с лингвистикой областей знания, прежде всего — психологии, социологии, культурологии. Многие термины, используемые в лингвистике речи, прагмалингвистике, психолингвистике, социолингвистике и лингвокультурологии, трактуются неоднозначно. К их числу несомненно относится такое понятие, как дискурс.
П.Серио выделяет восемь значений термина "дискурс": 1) эквивалент понятия
"речь" (по Ф.Соссюру), т.е. любое конкретное высказывание; 2) единицу, по размерам превосходящую фразу; 3) воздействие высказывания на его получателя с учетом ситуации высказывания; 4) беседу как основной тип высказывания; 5) речь с позиций говорящего в противоположность повествованию, которое не учитывает такой позиции (по Э.Бенвенисту); 6) употребление единиц языка, их речевую актуализацию; 7) социально или идеологически ограниченный тип высказываний, например, феминистский дискурс; 8) теоретический конструкт, предназначенный для исследований условий производства текста (Серио 1999, с.26-27).
В.Г.Костомаров и Н.Д.Бурвикова противопоставляют дискурсию (процесс развертывания текста в сознании получателя информации) и дискурс (результат восприятия текста, когда воспринимаемый смысл совпадает с замыслом отправителя текста) (Костомаров, Бурвикова 1999 с. 10). Такое понимание соответствует логико-философской традиции, согласно которой противопоставляются дискурсивное и интуитивное знания, т.е. знания, полученные в результате рассуждения и в результате озарения.
Суммируя различные понимания дискурса, М.Л.Макаров показывает основные координаты, с помощью которых определяется дискурс: формальная, функциональная, ситуативная интерпретация. Формальная интерпретация — это понимание дискурса как образования выше уровня предложения.
Речь идет о сверхфразовом единстве, сложном синтаксическом целом, выражаемом как абзац или кортеж реплик в диалоге, на первый план здесь выдвигается система коннекторов, обеспечивающая целостность этого образования. Функциональная интерпретация в самом широком понимании — это понимание дискурса как использования (употребления) языка, т.е. речи во всех ее разновидностях. Компромиссным (более узким) вариантом функционального понимания дискурса является установление корреляции "текст и предложение" — "дискурс и высказывание", т.е. понимание дискурса как целостной совокупности функционально организованных, контекстуализованных единиц употребления языка. Такая трактовка дискурса встраивается в противопоставление дискурса как процесса и текста как продукта речи либо текста как виртуальной абстрактной сущности и дискурса как актуализации этой сущности (отметим принципиальное единство в понимании дискурса как динамического промежуточного речевого образования в отличие от полярно различных трактовок текста — от предельно абстрактного конструкта до предельно конкретной материальной данности). Контекст как признак дискурса акцентирует внимание исследователей на противопоставлении того, что сказано, и того, что имелось в виду (локуции и иллокуции), а отсюда — на ситуации общения. Ситуативная интерпретация дискурса — это учет социаль-но, психологически и культурно значимых условий и обстоятельств общения, т.е. поле прагмалингвистического исследования. Закономерно поэтому обращение к дискурсу со стороны многих ученых, разрабатывающих теорию речевых актов, логическую прагматику общения, конверсационный анализ, анализ диалога, лингвистический анализ текста, критический анализ дискурса, проблемы социолингвистики и этнографии коммуникации, когни-тивной лингвистики и психолингвистики (Макаров 1998, с.68-75).
Ситуативное (точнее — культурно-ситуативное) понимание дискурса раскрывается в "Лингвистическом энциклопедическом словаре", где дискурс определяется как связный текст в совокупности с экстралингвистическими, прагматическими, социокультурными, психологическими и др. факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное, социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания (когнитивных процессах). Дискурс — это речь, "погруженная в жизнь". Поэтому термин "дискурс", в отличие от термина "текст", не применяется к древним и другим текстам, связи которых с живой жизнью не восстанавливаются непосредственно" (Арутюнова 1990, с. 136-137). Соглашаясь с тем, что между языком и речью должно быть опосредующее звено, В.Я.Мыркин предлагает считать таким звеном три различных образования: языковую (или речевую) норму, индивидуальный язык (идиолект), дискурс (или текст) в отвлечении от личности говорящего и контекста (ситуации); в таком прочтении дискурс толкуется как искусственный аналог подлинной речи, например, сконструированное предложение (Мыркин 1994, с. 7, 19). Исследователь из Архангельска предлагает оригинальную концепцию языка как объекта лингвистического исследования, включающую язык-устройство (психонейрофизиологический механизм порождения речи), речь (духовную деятельность человека), родной язык (конкретный язык того или иного этноса, народа), дискурс (изъятое из
естественного контекста высказывание), язык-таксономия — упорядоченное описание языка-устройства (Мыркин 1994, с.88). Очевидно, что рассматриваемая схема должна быть дополнена текстовой координатой измерения — от речи как духовной деятельности человека в ее тотальности до конкретного речевого действия, именно на этой оси измерения мы приходим к выделению культурно-ситуативного речевого образования, именуемого во многих работах "дискурс", хотя следует отметить, что этот термин является не самым удачным обозначением концептуализируемой сущности и вызывает споры даже из-за того, на какой слог в этом слове падает ударение.
Дискурс является центральным моментом человеческой жизни "в языке", того, что Б.М.Гаспаров называет языковым существованием: "Всякий акт употребления языка — будь то произведение высокой ценности или мимолетная реплика в диалоге — представляет собой частицу непрерывно движущегося потока человеческого опыта. В этом своем качестве он вбирает в себя и отражает в себе уникальное стечение обстоятельств, при которых и для которых он был создан". К этим обстоятельствам относятся: 1) коммуникативные
намерения автора, 2) взаимоотношения автора и адресатов; 3) всевозможные "обстоятельства", значимые и случайные; 4) общие идеологические черты и стилистический климат эпохи в целом и той конкретной среды и конкретных личностей, которым сообщение прямо или косвенно адресовано; 5) жанровые и стилевые черты как самого сообщения, так и той коммуникативной ситуации, в которую оно включается; 6) множество ассоциаций с предыдущим опытом, так или иначе попавших в орбиту данного языкового действия (Гаспаров 1996, с. 10). Человеческий опыт органически включает этнокультурные модели поведения, которые реализуются осознанно и бессознательно, находят многообразное выражение в речи и кристаллизуются в значении и внутренней форме содержательных единиц языка.
Осознание того факта, что этнокультурный опыт представляет собой объект лингвистического изучения, закономерно привело филологов к выделению и обоснованию лингвокультурологии как особой области языкознания. В качестве единиц этой области знания рассматриваются концепты (культурные концепты) — "основные ячейки культуры в ментальном мире человека", существующие в виде понятий, знаний, ассоциаций, переживаний в сознании человека (Степанов 1997, с.41). Концепты замещают значения в индивидуальном сознании, суммируя в себе "отклики на предшествующий языковой опыт человека в целом — поэтический, прозаический, научный, социальный, исторический и т.п.", и образуют в своей совокупности концепто-сферы как индивидуальной личности, так и определенной группы и народа в целом (Лихачев 1997, с.281, 282). Концепты связаны с конкретными ситуациями в памяти людей, и эти ситуации подводятся под сценарий, именуемый соответствующим концептом, например, "милосердие — предупре-ждение об опасности; предоставление возможности избежать неприятности; пожертвования; помощь инвалидам; распределение инвалидных колясок; утешение потерявшегося ребенка; уход, когда присутствие причиняет страдание и мн. др." (Жданова, Ревзина 1991, с. 60, 61). Задача лингвокультурологии, как считает В.А.Маслова, заключается в том, чтобы выразить культурную значимость языковой единицы (т.е. "культурные знания") на основе соотнесения прототипной ситуации фразеологизма или другой языковой единицы с "кодами" культуры, известными носителю языка либо устанавливаемыми с помощью специального анализа (Маслова 1997, с. 10, 11). Наряду с культурными концептами в качестве единиц дан-ной области знания предложены такие понятия, как логоэпистема — "знание, несомое словом как таковым — его внутренней формой, его индивидуальной историей, его собственными связями с культурой" (Верещагин, Костомаров 1999, с. 7), лингвокультурема, представля-ющая собой диалектическое единство лингвистического и экстралингвистического (понятийного или предметного) содержа-ния, лингвокультуро-логическое поле — иерархическая система единиц, обладающих общим значением и отражающих в себе систему соответствующих понятий культуры (Воробьев 1997, с. 44, 45, 60), ценностная картина мира — часть языковой картины мира, моделируемая в виде взаимосвязанных оценочных суждений, соотносимых с юридическими, религиозными, моральными кодексами, общепринятыми суждениями здравого смысла, типичными фольклорными, литературными сюжетами; ценностные доминанты — наиболее существенные для данной культуры смыслы, совокупность которых образует определенный тип культуры, поддерживаемый и сохраняемый в языке (Карасик 1996, с.5). Особую роль в аккумуляции культурного опыта народа играют прецедентные тексты (Караулов 1987, с.218), т.е. те тексты, которые должны быть хорошо известны представителю данной культуры. Установлено, что прецедентные тексты существуют в сознании носителей языка как лингвокультурные концепты,
апелляция к которым производится в дискурсе путем упоминания, прямой цитации, квазицитации, аллюзии и продолжения (Слышкин 1999, с.4).
Этнокультурные модели поведения выявляются в различных речевых образованиях, например, в речевых рефлексах — определенных структурах, используемых в речи не с номинативными целями, а для выполнения речеорганизующих (дискурсивных), модальных, аргументативных функций ("Кому говорят!") (Гак 1988, с. 685), дискурсных словах как отражениях этнокультурных стереотипов поведения (авось, видно, заодно) (Шмелев 1995, с. 146). Этнокультурные характеристики дискурса отчетливо прослеживаются в речеповеденческих ситуациях. "Типичной речеповеденческой ситуацией можно назвать регулярно повторяющийся "фрагмент социальной жизни": приветствие, просьбу, благодарность, призыв к откровенности, ритуал обсуждения цены при частной покупке, соболезнование, недовольство, плохое самочувствие, говорение комплиментов, демонстрацию дружелюбия (или враждебности), ухаживание, энтузиазм (или сдержанность) по поводу определенного предложения, приглашение, советование, запрещение (или разрешение) и т.д. Если придерживаться единого критерия при отграничении типичных ситуаций, то их список окажется исчислимым" (Верещагин, Костомаров 1999, с. 12). И.А.Стернин предлагает следующую модель описания коммуникативного поведения той или иной лингвокультурной общности: 1) очерк национального характера, 2) доминантные особенности общения народа, 3) вербальное коммуникативное поведение (нормы речевого этикета и такие сюжеты, как общение с незнакомыми, общение в семье, в официальном учреждении, в гостях и т.д.), 4) невербальное коммуникативное поведение, 5) националь-ный социальный символизм (символика одежды, цветовых оттенков, подарков, примет и др.) (Стернин 1996, с. 103).
Анализ дискурса — междисциплинарная область знания, находящаяся на стыке лингвистики, социологии, психологии, этнографии, семиотического направления литературоведения, стилистики и философии. Анализ дискурса осуществляется с различных позиций, но всех исследователей дискурса объединяют следующие основные посылки:
1 ) статическая модель языка является слишком простой и не соответствует его природе;
2) динамическая модель языка должна основываться на комму-никации, т.е. совместной деятельности людей, которые пытаются выразить свои чувства, обменяться идеями и опытом или повлиять друг на друга;
3) общение происходит в коммуникативных ситуациях, кото-рые должны рассматриваться в культурном контексте;
4) центральная роль в коммуникативной ситуации принадле-жит людям, а не средствам общения;
5) коммуникация включает докоммуникативную и постком-муникативную стадии;
6) текст как продукт коммуникации имеет несколько измерений, главными из которых являются порождение и интерпретация текста.
Дискурс представляет собой явление промежуточного порядка между речью, общением, языковым поведением, с одной стороны, и фиксируемым текстом, остающимся в "сухом остатке" общения, с другой стороны. С позиций лингвофилософии дискурс — это конкретизация речи в различных модусах человеческого существования, поэтому правомерно, например, выделение делового (утилитарного) и игрового регистров дискурса; назначение первого — ориентировать человека в реальном мире; здесь важны цель и истина для адекватного представления образа реальности и полезного, эффективного действования в ней; назначение второго — освобождение человека от детерминизма природы и себе подобных, речевое лицедейство, опрокидывание устоявшихся стереотипов восприятия и поведения. В таком понимании игровой дискурс — это пространство творческого порождения и восприятия художественных произведений. Противопоставление регулярного (социально-коллективного) и сингулярного (индивидуально-личностного) начал в речи является одной из языковых антиномий и терминологически фиксируется как рекурсивная и дискурсивная рефлексия (Борботько 1998, с. 15). Существенным, на наш взгляд, является также противопоставление личностно-ориентированного и статусно-ориентированного дискурса. В первом случае в общении участвуют коммуниканты, хорошо знающие друг друга, раскрывающие друг другу свой внутренний мир, во втором случае общение сводится к диалогу представителей той или иной социальной группы. Личностный (персональный) дискурс представлен двумя основными разновидностями — бытовой (обиходный) и бытийный дискурс. Специфика бытового дискурса состоит в стремлении максимально сжать передаваемую информацию, выйти на особый сокращенный код общения, когда люди понимают друг друга с полуслова, коммуникативная
ситуация самоочевидна, и поэтому актуальной является лишь многообразная оценочно-модальная эмоциональная квалификация происходящего. Бытийный дискурс предназначен для нахождения и переживания существенных смыслов, здесь речь идет не об очевидных вещах, а о художественном и философском постижении мира. Особенности художественного текста изучены весьма основательно, хотя его дискурсивные характеристики еще предстоит осветить. Лингвистический анализ философского дискурса, включая наивно-философский опыт, теологические, психологические и собственно философские толкования, представляется перспективной задачей, которая успешно решается в границах концептуальной лингвокультурологии. Статусно-ориентированный дискурс представляет собой институциональное общение, т.е. речевое взаимодействие представителей социальных групп или институтов друг с другом, с людьми, реализующими свои статусно-ролевые возможности в рамках сложившихся общественных институтов, число которых определяется потребностями общества на конкретном этапе его развития (Карасик 1998, с. 190-191).
С позиций лингвистики речи дискурс — это процесс живого вербализуемого общения, характеризующийся множеством отклонений от канонической письменной речи, отсюда внимание к степени спонтанности, завершенности, тематической связности, понятности разговора для других людей. Моделируя разговорную речь, О.Б.Сиротинина противопоставляет 1) тексты, отвечающие всем признакам текстовой структуры (в качестве примера приводится рассказ, который неоднократно повторяется рассказчиком), 2) обор-ванные тексты, характеризующиеся незаконченностью, тематической аморфностью, 3) текстоиды (по И.А.Стернину), которые не имеют строгого членения на части, принципиально не завершены, более спонтанны, чем другие виды текстов, рассчитаны на активного слушателя, тематически разъяты (темы возникают по ходу реализации текста), 4) разговоры (по Н.А.Купиной), в которых развитие темы прослеживается с трудом, а прямая диалогичность, т.е. мена ролей говорящего и слушающего, является обязательной, 5) дискурсы, являющиеся нетекстовой
реализацией разговорной речи и отличающиеся нечеткостью деления на части, господством ассоциативных связей, полной спонтанностью и непонятностью для посторонних (Сиротинина 1994, с. 122). Помимо структурных характеристик дискурс имеет тонально-жанровые измерения. Говоря о тональности дискурса, мы имеем в виду такие параметры, как серьезность либо несерьезность, обиходность либо ритуальность, стремление к унисону либо конфликту, сокращение либо увеличение дистанции общения, открытое (прямое) либо завуалированное (косвенное) выражение интенций, направленность на информативное либо фатическое общение. Эти параметры взаимосвязаны. В.В.Дементьев строит типологию жанров фатического общения при помощи двух осей координат, соответствующих параметрам степени косвенности и регулирования межличностных отношений (от унисона до диссонанса), в результате чего выделяются пять основных жанров фатической коммуникации:
1) доброжелательные разговоры по душам, признания, комплименты, 2) прямые обвинения, оскорбления, выяснения отношений, ссоры, 3) флирт, шутка, 4) ирония, издевка, розыгрыш, 5) праздно-речевые жанры (small talk) (Дементьев. 1995, с.55-57). Жанровые характеристики дискурса могут рассматриваться как совокупность признаков, представленных, например, в модели Т.В.Шмелевой: 1) коммуникативная цель, которая дает возможность противопоставить четыре типа речевых жанров (информативные, императивные, этикетные и оценочные), 2) образ автора, 3) образ адресата, 4) образ прошлого, т.е. ретроактивная направленность речевого события, характерная для ответа, отказа, согласия, опровержения, 5) образ будущего как выход на последующий эпизод общения, это приглашение, обещание, прогноз, 6) диктумное (событийное) содержание (набор актантов, их отношения, временная перспектива и оценка диктумного события), 7) языковое воплощение речевого жанра (Шмелева 1997, с. 91-97). Личностные характе-ристики участников дискурса неизбежно отражаются в типовых моделях его реализации, и в этом смысле ценным является выделение типов участников дискурса, например, инвективный, куртуазный и рационально-эвристический типы языковых личностей; в основу выделения этих типов положены речевые стратегии конфликтного поведения, в первом случае — прямая вербальная агрессия, во втором — эмоция обиды и тяготение к этикетности, в третьем — здравомыслие и ирония (Седов 1999, с.57). Понятно, что личностные характеристики коммуникантов представляют собой неразрывное единство индивидуальных, социальных, национально-культурных и общечеловеческих особенностей поведения, вместе с тем специфика осознания, выражения, комбинаторики этих особенностей в определенных ситуациях общения, жанрах речи и типах дискурса остается недостаточно изученной. Нельзя забывать и о динамике смысловых переходов: В.И.Шаховский
отмечает, что индивидуальная интерпретация смыслов в диалоге зависит от меняющейся компетенции участников общения, от того, что они думают и чувствуют, осознавая мир и свое место в нем (Шаховский, Сорокин, Томашева 1998, с. 130).
С позиций социолингвистики дискурс — это общение людей, рассматриваемое с позиций их принадлежности к той или иной социальной группе или применительно к той или иной типичной речеповеденческой ситуации, например, институциональное общение. Представляется возможным выделить применительно к современному социуму политический, административный, юридический, военный, педагогический, религиозный, мистический, медицинский, деловой, рекламный, спортивный, научный, сценический и массово-информационный виды институционального дискурса. Разумеется, приведенный список может быть дополнен либо видоизменен. Важно отметить, что институциональный дискурс исторически изменчив — исчезает общественный институт как особая культурная система и, соответственно, растворяется в близких, смежных видах дискурса свойственный исчезающему институту дискурс как целостный тип общения. Например, в современной России вряд ли можно установить охотничий дискурс. Для определения типа институционального общения необходимо учитывать статусноролевые характеристики участников общения (учитель — ученик, врач — пациент, офицер — солдат), цель общения (педагогический дискурс — социализация нового члена общества, политический дискурс — сохранение или перераспределение власти), прототипное место общения (храм, школа, стадион, тюрьма и т.д.). Институциональный дискурс есть специализированная клиши-рованная разновидность общения между людьми, которые могут не знать друг друга, но должны общаться в соответствии с нормами данного социума. Разумеется, любое общение носит многомерный, партитурный характер, и его типы выделяются с известной степенью условности. Полное устранение личностного начала превращает участников институционального общения в манекенов, вместе с тем существует интуитивно ощущаемая участниками общения граница, выход за которую подрывает основы существования того или иного общественного института. Институциональность носит градуальный характер. Ядром институционального дискурса является общение базовой пары участников коммуникации — учителя и ученика, священника и прихожанина, ученого и его коллеги, журналиста и читателя (слушателя, зрителя).
Институциональный дискурс строится по определенному шаблону, но степень трафаретности различных типов и жанров этого дискурса различна. Дело в том, что в реальной жизни прототипный порядок дискурса часто нарушается. Р.Водак приводит характерный пример медицинского дискурса, в основе которого лежит схема необходимых и достаточных коммуникативных действий, связанных с приемом пациента в одной из клиник Вены: 1) пациента приглашают в кабинет, 2) пациент раздевается и ложится на кушетку, 3) один из присутствующих врачей осматривает пациента, 4) пациент одевается и возвращается в прихожую, 5) врач, который произвел осмотр, диктует результаты своему коллеге, затем они обмениваются мнениями либо врач сам делает записи в рабочем журнале, 6) пригла-шают следующего пациента. Фактически эта схема очень редко воплощается в жизнь, поскольку попутно в кабинет заходят коллеги, врач отвечает на телефонный звонок, медсестра приносит рентгеновский снимок предыдущего пациента, обнаруживается, что потеряна учетная карта пациента и медсестра отправляется ее искать, электрокардиографический прибор не функционирует, следующий пациент, который записался на определенное время, заглядывает в кабинет и т.д. Все участники общения привыкли к отклонениям и накладкам и реагируют на них нормально (Wodak 1996, p.55-56). Вероятно, существуют мягкие и жесткие разновидности институционального дискурса, приведенный пример иллюстрирует мягкую разновидность коммуникативного события, структура которого весьма вариативна, но определяющие компоненты этой структуры — осмотр и фиксация осмотра — не могут исчезнуть. Примером жесткой разновидности институционального дискурса являются различные ритуалы — военный парад, защита диссертации, вручение награды, церковная служба.
Базовые социологические характеристики бытового и институционального общения проницательно схвачены в трудах известного американского социолога Эрвина Гоффмана, который разработал категориальный аппарат для измерения личности как участника социального действия: 1) благо (good) — желаемые объект или состояние, 2) притязание (claim) — право на обладание, контроль, использование и распоряжение благом, 3) претендент (claimant) — лицо, предъявляющее права на благо, 4) препятствие (impediment) — действие, средства или источники, ставящие притязание под угрозу, 5) контр-претендент (counter-claimant) — лицо, от имени которого исходит угроза притязаниям на то или иное благо, 6)
агенты (agents) — индивидуумы, разыгрывающие роли претендента и контр-претендента применительно к притязаниям; 7) фиксированные, ситуативные и эгоцентрические
территории индивидуума (например, квартира, скамейка, на которой сидит человек, кошелек в его кармане); 8) ритуальные условные действия, поддерживающие и исправляющие усилия индивида, направленные на достижение блага (supportive and remedial interchanges), 9) знаки связанности (tie — signs) — принадлежность индивидуума определен-ным коллективам в качестве члена соответствующих групп и связь с другими индивидуумами через социальные отношения (Goffman 1972, p. 51, 52, 88, 124, 226). Для анализа дискурса наиболее интересны коммуникативные действия, посредством которых индивидуум стремится осуществить свои права на получение символического блага либо отвести угрозу от своих притязаний на это благо. Например, совершив неодобряемое действие, виновник этого проступка пытается объяснить свое поведение и выбирает следующие линии объяснения: 1) утверждает, что приписываемый ему проступок не имел места, 2) доказывает, что обстоятельства действия радикально отличались от того, что ему ставится в вину, 3) говорит, что он не знал о возможных последствиях поступка, 4) признает вину, но ссылается на непреодолимые обстоятельства, такие, как усталость или страсть, 5) соглашается с обвинением и признается, что не задумывался о последствиях. Эти линии объяснения сводятся к трем моделям поведения: полному раскрытию всех обстоятельств случившегося проступка, частичному уменьшению своей вины и заранее заготовленному оправданию. В этой связи речевое действие извинения представляет собой сложное социально-драматургическое образование, главный участник которого как бы распадается на две части: на виновного в совершении проступка и на того, кто осуждает этот проступок, признавая принятые правила поведения. В наиболее полной форме извинение, как отмечает Э.Гоффман, включает пять элементов: 1) выражение неудобства и огорчения, 2) понимание того, как надо было себя вести и принятие наказания (отрицательных санкций), 3) словесно выраженное самоосуждение, 4) обещание вести себя впредь хорошо, 5) демонстрация раскаяния и стремления искупить свою вину (Goffman 1972, p. 140-144). Важное место в концепции Э.Гоффмана принадлежит понятию "ключ", "переключение" (key, keying), которое понимается как серия условных перекодирований той или иной деятельности, имеющей свой смысл в некотором исходном сценарии, но воспринимаемой участниками общения в новом смысле. К числу таких переключений относятся игры (действия "понарошку"), игровые соревнования, церемонии, изменения в оформлении действий (technical redoings), изменения в мотивировках (regroundings) (Goffman 1974, р.43, 44, 48, 58, 74). Институциональный дискурс в значительной мере может быть прояснен, если исследователь примет в качестве исходной посылки тезис о переосмыслении бытового дискурса в институциональный, поскольку бытовое, обыденное общение является генетически исходным и содержит в свернутой форме особенности общения на статусно-представительском уровне. С позиций обыденного общения многие моменты институционального дискурса кажутся странными, например, символические жесты военного дискурса, или ритуальные формулы юридического дискурса, произносимые во время заседания суда, или формульные модели дипломатического этикета.
Переход от бытового дискурса к институциональному связан с определенными трудностями, о которых в свое время писал Б.Бернстайн, разграничивая расширенный и сокращенный коды общения (elaborated and restricted codes). В условиях обыденного общения все коммуниканты хорошо знают друг друга, ведут разговор о конкретных делах и не испытывают необходимости рассуждать о сложных материях либо объяснять близкому человеку очевидные вещи, поэтому разговор ведется при помощи сокращенного кода, который имеет высокую контекстную зависимость. Выходя за рамки обыденного общения, сталкиваясь с незнакомыми людьми, человек вынужден создавать для них необходимую фоновую информацию на основе предположений о том, чего собеседник, вероятно, не знает, и поэтому общение при помощи расширенного кода в меньшей мере зависит от контекста. Люди, относящиеся к среднему классу в традициях современной цивилизации, должны свободно переключать коды в общении. Этому учат школа и университет. Представители недостаточно образованных социальных слоев не владеют приемами общения при помощи расширенного кода, дома и среди друзей на улице такое общение бессмысленно, и это обстоятельство в известной мере препятствует их самореализации в жизни (Bernstein 1979, p. 164-167).
Контекстная зависимость является величиной, определяющей не только личные и социально-групповые, но и национально-культурные особенности общения. Сравнивая культуры с высокой и низкой контекстной зависимостью, И.Э.Клюканов предлагает параметры эпистемности, акториальности, пространственности и темпоральности в качестве ключевых
моментов для определения этнокультурного типа. Эпистемность характеризует коммуникативный универсум с точки зрения отношения культуры к знанию в целом (насколько успешно субъект функционирует в незнакомых ситуациях и насколько он тяготеет к сознательному поиску новой информации), акториальность позволяет описать коммуникативное расстояние между представителями сравниваемых культур (степень зависимости поведения от мнения сообщества, приоритет сохранения лица как уважения со стороны других либо как самоуважения), пространственность трактуется как приемлемая в обществе степень авторитарности поведения (например, американцы считают русскую культуру более авторитарной, чем свою, это прослеживается в приглашениях, стремлении прийти на помощь и т.д., обратное воспринимается русскими как замкнутость, неискренность, нежелание идти на контакт), темпоральность позволяет охарактеризовать отношение представителей культуры к временному континууму (монохроничность в понимании времени представителями современной западной цивилизации и полихроничность времени в традиционных сообществах, отсюда повышенная чувствительность к точности измерения времени, опозданиям, успеху как опережению, фетишизация скорости и т.д.) (Клюканов 1999, с.23-26). Анализируя лингвокультурные основания мышления применительно к западноевропейской и восточноази-атской культурам, Т.Н.Снитко устанавливает фундаментальное различие между ними в виде позиции осваивающего мир человека: познание либо понимание. Культура познания представляет собой противопоставление субъекта и объекта, отсюда закономерны вопросы о природе объекта "Что есть это?" и ответы на эти вопросы в виде понятий, которые и составляют основу культуры. Культура понимания — это погруженность в мир, неразрывная связь человека и окружающего его мира, акцент на связях, а не на противоположностях между мирами, и поэтому закономерен вопрос: "Что есть мир для меня?" Западная лингвокультура стремится верба-лизовать смысл, а восточная — показать его в богатстве его символических связей. Символическая природа иероглифов-понятий обеспечивает им широкие возможности смыслопорождения в культурном пространстве, символ обращен к духовному миру чело-века как целому, а не только к его разуму (Снитко 1999, с. 16, 17, 141). Понимание есть осознание себя в контексте, познание — отталкивание от контекста.
Попытка разработать категориальный аппарат для социально-культурного измерения общения предпринята в монографии Р.Ходжа и Г.Кресса "Социальная семиотика", авторы строят модель "логономической системы", представляющей собой набор правил, предписывающих условия для производства и восприятия смыслов, эти условия определяют, кто имеет право устанавливать и получать смыслы, какие темы могут наделяться смыслами, при каких обстоятельствах и в какой модальности это может происходить. Эти правила в наибольшей степени выражены в условностях этикета, законодательстве, производственных отношениях. Логономические правила определяют жанровую специфику дискурса, будь это производственное совещание, газетное интервью или лекция в университете (Hodge, Kress 1988, p. 3-6). Рассматриваемая модель наделяет социальной значимостью широкий круг взаимосвязанных явлений, включающих речь, одежду, пищу, жилище, образ жизни, при этом социальными маркерами могут служить любые переосмысленные предметы или явления. Знание ключей переосмысления является показателем принадлежности индивидуума к определенному институту.
Институциональный дискурс рассматривается в различных исследованиях, посвященных политическому, научному, деловому, рекламному, педагогическому, религиозному, массово-информа-ционному общению.
Говоря о политическом дискурсе, Е.И.Шейгал отмечает, что политика как специфическая сфера человеческой деятельности по своей природе является совокупностью речевых действий. Как и всякий другой дискурс, политический дискурс имеет полевое строение, в центре которого находятся те жанры, которые в максимальной степени соответствуют основному назначению политической коммуникации — борьбе за власть. Это парламентские дебаты, речи политических деятелей, голосование. В периферийных жанрах функция борьбы за власть переплетается, как показывает автор, с функциями других видов дискурса, при этом происходит наложение характеристик разных видов дискурса в одном тексте (интервью с политологом включает элементы массмедиа, научного и политического дискурса). Пространство между дискурсом массмедиа и политическим дискурсом представлено в виде шкалы, включающей по мере нарастания политического содержания следующие тексты: памфлет, фельетон, проблемная политическая статья, написанная журналистом, колонка комментатора, передовая статья, репортаж (со съезда, митинга и т.д.), информационная заметка, интервью с политиком,
проблемная аналитическая статья, написанная политиком, полемика (теледебаты, дискуссия в прессе), речь политика, политический документ (указ президента, текст закона, коммюнике). Политический дискурс пересекается с педагогическим как политическая социализация личности, специфика этого пограничного образования состоит в его двумерном модусе — формальном и неформальном политическом воспитании, осуществляемом через государственные учебные учреждения и в быту (в разговорах с родителями, сверстниками, соседями). Юридический дискурс пересекается с политическим в сфере государственного законодательства. Политическая реклама — гибридный жанр политического и рекламного дискурса — направлена на регуляцию ценностных отношений в обществе, для политической рекламы (как и рекламы вообще) характерны резкое сужение тематики, упрощенность в подаче проблемы, употребление ключевых слов, простых, но выразительных образов, повторение лозунгов, тавтологичность. Пересечение политического и религиозного дискурса, как пишет Е.И.Шейгал, возникает в сфере мифологизации сознания, веры в магию слов, признании божественной роли лидера, использовании приемов манипулятивного воздействия и ритуализации общения. Политический дискурс граничит и со спортивно-игровым, ожесточенная борьба за власть разыгрывается как состязание, как большие национальные игры, для которых важны зрелищность, определенные имиджи, формы проявления речевой агрессии и т.д. В работе раскрываются также пограничные области между дискурсом бытовым и политическим, с одной стороны, и художественным и политическим, с другой стороны. Автор строит многоаспектную модель структуры политического дискурса, выделяя параметры институциональности (от разговоров с друзьями до международных переговоров), субъектно-адресатные отношения (коммуникация между институтом и обществом, институтом и гражданином, агентами внутри института), социокультурную дифференциацию (дискурс правящих и оппозиционных партий), дифференциацию по событийной локализации (например, скандирование — митинг, листовка — акция протеста, публичная речь — съезд), дифференциацию по характеру межтекстовых связей (первичные и вторичные жанры политического дискурса (ср. речь, заявление, дебаты и анекдоты, мемуары, граффити) (Шейгал 1998, с. 22-28). Важная особенность политического дискурса состоит в том, что политики часто пытаются завуалировать свои цели, используя номинализацию, эллипсис, метафоризацию, особую интонацию и другие приемы воздействия на сознание электората и оппонентов (Попова 1994, с. 149). Одной из специфических характеристик англоязычного политического дискурса является идеология политической корректности. В специальном исследовании этого лингвокультурного феномена, свойственного контекстам интерпретации, затрагивающим расовую, половую, социальную принадлежность людей, их физические и умственные недостатки, а также возраст, установлено, что "политически корректные единицы сближаются с идиоматическими мифологемами, поскольку отражают направление категоризации в сторону удаления от протототипа и размывания референтной соотнесенности" (Асеева 1999, с.5).
Научный дискурс традиционно привлекает к себе внимание лингвистов. В одном из новейших исследований подчеркивается, что целью научного общения является процесс вывода нового знания о предмете, явлении, их свойствах и качествах, представленный в вербальной форме и обусловленный коммуникативными канонами научного общения — логичностью изложения, доказательством истинности и ложности тех или иных положений, предельной абстрактизацией предмета речи (Аликаев 1999, с. 60-68). В рамках научного стиля исследователь выделяет собственно научный (академический), научно-учебный, научно-технический, научно-публицистический, научно-информационный и научно-разговорный подстили. При этом в основу противопоставления академического и научно-технического подстилей положено не их дисциплинарное содержание, а преимущественная теоретическая либо экспериментально-прикладная направленность. Научно-учебный и научно-публицистический подстили являются периферийными по отношению к академическому подстилю как архетипу, но они весьма частотны, и именно эти тексты фиксируют состояние дисципли-нарного знания в определенный временной период. Научно-информационный подстиль является пограничной областью между научным и официально-деловым стилями. Сравнив русские и немецкие фрагменты выделенных подстилей в рамках научного стиля, Р.С.Аликаев доказывает, что максимальным межкультурным сходством характеризуются центральные подстили научного стиля, а наибольшее различие свойственно научно-публицистическому (научно-популярному) подстилю. Автор устанавливает прагматические характеристики научного стиля: 1) типизированный отстраненный субъект и объект речи, которые находятся в равных ролевых позициях, 2) типизированные условия общения, которые
предполагают свободный обмен мнениями, 3) равные пресуппозиции участников, 4) сформированная традиция общения и наличие значительного пласта общих текстов. Рассматривая жанры научной речи, автор дифференцирует их на основании двух критериев — членимость либо нечленимость макротекста и первичность либо вторичность и выделяет в качестве первичных монографию, диссертацию, статью, в качестве вторичных — автореферат, аннотацию, тезисы (Аликаев 1999, с.81, 116). Научно-разговорный подстиль, в котором разграничиваются доклад и полемическое выступление, не отличается принципиальными особенностями, тип мышления, как показано в другой работе, является более сильным фактором, чем форма речи (Богданова 1989, с.39). Заслуживает внимания специальное исследование, посвященное монографическому предисловию как особому типу вторичного научного текста, представляющему собой метатекст (информацию об информации), в котором реализуются различные виды прагматических установок — интродуктивная, экспозитивная, дескриптивная и др. (Белых 1991, с.7). Научный дискурс характеризуется богатством интертекстуальных связей, которые применительно к тексту статьи представлены в виде цитат и ссылок и выполняют референционную, оценочную, этикетную и декоративную функции (Михайлова 1999, с. 3).
Границы делового дискурса выглядят в современных исследованиях очень расплывчатыми: от предельно широкого понимания этого феномена как любого небытового и нехудожественного общения до сведения делового дискурса к жанру официально-деловой корреспонденции. Прикладной характер многих разработок в этой области проявляется в том, что базовые понятия "деловое общение", "деловой дискурс", "официально-деловой текст" вводятся аксиоматически и трактуются произвольно. Тем не менее определенные смысловые ограничения устанавливаются. Например, существуют специальные виды социальной коммуникации (в противоположность коммуникации межличностной и массовой), а в их рамках выделяется профессиональное общение, которое осуществляется благодаря специальным знаниям (полученным в ходе специальной подготовки) и имеет ценность в пределах определенной профессиональной группы (Астафурова. 1997, с. 12-13). Конкретное содержательно-предметное определение специального профессионального общения зависит, по мнению автора, от профессии и отражается в ее подъязыке (ср. терапевтический, юридический, педагогический, технический дискурс). Вместе с тем деловое общение включает не только содержательно-предметную, но и межличностную зоны, и здесь важны знания об инокультурных поведенческих нормах. Движение в сторону преодоления незнания (отсутствующие, недостаточные и искаженные знания) осуществляется в пространстве трех типов контекстов: контекст познания (социокультурные концепты), контекст понимания (структурирование информации) и контекст взаимодействия (поведенческие нормы). В результате анализа глобальных стратегий межкультурного делового общения Т.Н.Астафурова устанавливает типы таких стратегий — компенсационные, организационные и риторические стратегии. Первые направлены на коррекцию коммуникативных ошибок или неудач, вторые — на структурирование, организацию текстовой деятельности между иноязычными коммуникантами, третьи — на оказание воздействия — эксплицитного и имплицитного — на партнера (Астафурова 1997, с. 25, 29, 30). Существенной характе-ристикой, определяющей специфику делового дискурса, является ограничение круга субъектов и целей такого общения — этот дискурс ограничен рамками профессиональной деятельности бизнесменов и ведется для достижения взаимовыгодного соглашения по обсуждаемому деловому вопросу. Специальный анализ устного делового дискурса с точки зрения соблюдения и нарушения принципов речевого общения показал, что в англоязычной лингвокультуре самым частотным нарушением принципа кооперации является ненамеренная и намеренная двусмысленность, а самым частотным нарушением принципа вежливости — выражение неодобрения при равных статусных отношениях (Шилова 1998, с. 4, 13, 17). В деловом дискурсе выделяются определенные жанры, к числу которых относятся деловые коммерческие переговоры. Этот жанр включает в качестве фаз подготовку к переговорам, начало беседы, передачу информации, аргументирование, опровержение доводов собеседника, принятие решения и представлен такими речевыми актами, как запрос об информации, информирование (включая имплицитные способы передачи информации), непонимание и запрос о разъяснении, обещания и принятия обязательств, оценка, коммуникативно значимое молчание (Филонова 1998, с. 8, 12). Заслуживает внимания контрастивный этнокультурный анализ деловой переписки, позволяющий установить различия в организации речевого воздействия в тексте делового письма (деловое письмо было составлено на русском языке, переведено на французский и английский языки и предъявлено для
редактирования носителям этих языков). Редакционные изменения были внесены по следующим компонентам письма: установление статусных отношений, привлечение внимания, поддержание интереса на протяжении всего письма, актуализация информации, обусловленной мотивом письма (просьбой), побуждение к действию (Яровицына 1999,с. 59, 61, 66).
Рекламный дискурс является средством социального регулирования, формирования ценностных ориентаций и соответствующего образа жизни. Цель коммерческой рекламы — продажа товара или предоставление платных услуг. Прототипным жанром этого дискурса является рекламное объявление. Участниками рекламного дискурса являются продавец и покупатель, а также авторитетная личность, на мнение которой весьма часто опирается продавец. Для английского рекламного дискурса характерно обращение к таким ценностным смыслам, как индивидуальность, здравый смысл, польза, удовольствие, успех и комфорт (Кочетова 1999, с. 18). Современные рекламные тексты представлены во множестве разновидностей, среди которых выделяется, в частности, техническая реклама. Этот тип текстов предлагается рассматривать как жанровую разновидность научно-технического стиля, характеризующуюся подвижностью в сторону газетного и разговорного стиля в зависимости от сферы функционирования. Жанровая доминанта текста технической рекламы определяется следующими моментами: 1) прагматическая целеустановка (оказание воздействия с целью склонить к покупке), 2) специфичность и узость тематики (конкретный технический продукт), 3) специфическая композиционная структура (заголовок-слоган, основной текст, техническая спецификация, координаты рекламодателя). Адресаты технической рекламы распадаются на три группы: специалисты в области создания технологий, деловые люди, применяющие эти технологии в профессиональной деятельности, профессионально неподготовленные реципиенты (Долуденко 1998, с. 5,6). В специальном исследовании, посвященном бытовым газетным объявлениям на материале русских и англоязычных газет, удалось установить список тем для объявлений (жилище, семья, работа, бытовые удобства и безопасность жизни, развлечения и досуг, этикет (поздравления, соболезнования, благодарности и др.), решение проблем (например, "Пропала собака"). Автор приходит к выводу о том, что англоязычные объявления в большей мере, чем русские, содержат эксплицитно выраженный рекламный компонент (Курченкова 1996, с. 76, 77, 79).
При анализе педагогического дискурса предлагается осветить его цели, ценности, стратегии, жанры, прецедентные тексты и дискурсивные формулы. Цель педагогического дискурса — социализация нового члена общества (объяснение устройства мира, норм и правил поведения, организация деятельности нового члена общества в плане его приобщения к ценностям и видам поведения, ожидаемым от ученика, проверка понимания и усвоения информации, оценка результатов). Ценности этого дискурса могут быть выражены аксиологическими протокольными предложениями, т.е. высказываниями, содержащими операторы долженствования (следует, нужно, должно) и положительные ценности. Например: познание есть благо, поэтому следует учиться. Следствия: следует с почтением относиться к учителю, источникам знания, прежде всего — книгам, процессу учения и месту обучения. Специфика ценностей педагогического дискурса состоит в том, что этот дискурс является основой для формирования мировоззрения, и поэтому почти все моральные ценности заложены в нем. Стратегии педагогического дискурса состоят из коммуникативных интенций, конкретизирующих основную цель социализации человека — превратить человека в члена общества, разделяющего систему ценностей, знаний и мнений, норм и правил поведения этого общества. Можно выделить следующие стратегии в данном дискурсе: объясняющую, оценивающую, контролирующую, содействующую, организующую. Коммуникативная стратегия как рубрика для речевых действий может быть обозначена глаголами речи. Для объясняющей стратегии существенны такие речевые действия, как называть, характеризовать, определять, соотносить, обобщать, конкрети-зировать, спрашивать, отвечать, интерпретировать, переформу-лировать. Жанры педагогического дискурса исчисляются либо в рамках дедуктивной модели, построенной на основании тех или иных признаков (например, цели, типы участников, типы сценариев, степень ритуализации и т.д.), либо на основании реально существующих естественно сложившихся форм общения, для которых возможно выделить прототипные (канонические) единицы: урок, лекция, семинар, экзамен, родительское собрание, диспут, беседа родителей и ребенка, учителя и ученика и др. К числу прецедентных текстов педагогического дискурса относятся прежде всего школьные учебники и хрестоматии, правила поведения учащихся, а также многие известные тексты детских книг, сюжеты популярных художественных и мультипликационных фильмов, тексты песен, пословицы, поговорки,
известные афоризмы на тему учебы, знаний, отношений между учителем и учеником (Карасик 1999 а, с.5, 7, 8, 16). Одним из жанров педагогического дискурса является дефинирование — важный компонент объясняющей стратегии. Учебные дефиниции отличаются от логических, свойственных научному дискурсу, поскольку для объяснения признак достаточности (т.е. опоры на знания адресата) не менее важен, чем признак полноты (т.е. объективной характеристики явления). В педагогическом дискурсе выделяются остенсивные, классификационные, трансформационные, интерпретационные, экземплификативные, инструментальные, косвенные, а также квази- и псевдодефиниции (Коротеева 1999, с. 3). Речь учителя как представителя профессиональной группы может быть измерена с помощью подсчета актуализаторов стратегий (в данном случае речь идет о таких стратегиях общения, как уверенное либо неуверенное речевое поведение, акцентирование автором элементов высказывания, удовлетворение автором прагматических ожиданий получателя), в результате чего можно сделать заключение о том, что типичными чертами речи учителей являются убежденность, уверенность, категоричность; умение выделить коммуникативно-значимую информацию; способность излагать информацию в достаточном и развернутом объеме (Ленец 1999, с. 3, 8). Эти характеристики речи учителя имеют универсальный характер. Типичной разновидностью коммуникативной неудачи в речи учителя является неправильно выраженное порицание, цель которого — добиться, чтобы ученик изменил свои действия в нужном направлении, — не достигается вследствие замещения речевого акта побуждения выражением эмоционального состояния учителя, сопровождаемым оскорблением и унижением учащегося (Базилевская 1991, с. 19). Для моделирования педагогического дискурса очень важен учет коммуникативных потребностей школьников. Так, для младших школьников характерны (по данным специального исследования) следующие коммуникативные потребности: поговорить с окружающими о своих чувствах, о том, что его интересует, волнует, получить интересующую информацию, узнать о жизни взрослого или сверстника, послушать интересный рассказ, сказку, смешную историю, прибегнуть к установлению эмоционального контакта через физический (просто обнять маму, папу, прикоснуться к учителю, подержать за руку подругу). Очень часто эти потребности не удовлетворяются. Дети (70% опрошенных) считают, что взрослые редко используют позитивные оценки, чаще — негативную лексику (Лемяскина 1999, с. 9, 10).
Религиозный дискурс имеет четко выраженную структуру. Его специфика заключается в том, что, в отличие от других типов дискурса, конститутивными участниками этого общения являются не только священнослужители и прихожане (внутренние и внешние участники), но Бог, к которому обращены молитвы, псалмы, исповеди в ряде конфессий и т.д. Всевышний в религиозном дискурсе распадается на две сущности: собственно Бог и тот, кому он открылся, т.е. пророк. Номинативное поле религиозного общения включает множество участников, при этом существенными являются признаки "свой", "новообращенный", "подвижник", "грешник". Цель религиозного дискурса состоит в приобщении к вере в рамках определенной конфессии. Ценности религиозного общения сводятся к ценностям веры, таким, как признание Бога, понимание греха и добродетели, спасение души, ощущение чуда, соблюдение обрядов. Если в других типах дискурса ценности могут быть скрытыми, подразумеваемыми и выводимыми (например, в научном дискурсе), то в религиозном общении суть дискурса состоит в открытом утверждении ценностей. Эти ценности выражаются в чистом виде, в форме иносказания и притчи, а также в повествовании, когда логика сюжета является фактором убеждения. Ключевым культурным концептом религиозного дискурса является вера. Стратегии этого дискурса, на наш взгляд, следующие: молитвенная, исповедальная, призывающая, утверждающая, разъясняющая и обрядовая. Соответственно выделяются основные жанры религиозного дискурса: молитва, исповедь, проповедь и обрядовое действие (Карасик 1996 б, с. 7, 9, 12). С другой точки зрения, центральным жанром церковного проповеднического стиля является проповедь (Грудева 1999, с. 188).
Таким образом, основные направления изучения этнокультурных характеристик институционального дискурса сводятся к определению релевантных признаков дискурса как культурно-ситуативной сущности, моделированию его структуры, освещению лингвокультурных особенностей дискурса в межъязыковом сопоставлении, установлению его типов и жанров. Пристальное внимание исследователей к институциональному дискурсу несомненно принесет плодотворные результаты и позволит построить более мощную объяснительную теорию дискурса, а также разработать более совершенные методики обучения иноязычной культуре.
Литература
1. Аликаев Р.С. Язык науки в парадигме современной лингвистики. — Нальчик: Эль-Фа, 1999. — 318 с.
2. Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. — М., 1990. — С. 136-137.
3. Асеева Ж.В. Лексические средства выражения идеологии политической коррект-ности в современном английском
языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук / Иркутск. гос. лингв. ун-т. — Иркутск, 1999. — 17 с.
4. Астафурова Т.Н. Стратегии коммуникативного поведения в профессионально-значимых ситуациях межкультурного
общения: (Лингвистический и дидакти-ческий аспекты): Автореф. дис. ... д-ра филол. наук. / Моск. гос. Лингв. ун-т.
— М., 1997. — 41 с.
5. Базилевская В.Б. Порицание в устах учителя: (Опыт анализа речевого акта) // Прагматические аспекты функционирования языковых единиц: Тез. докл. / Ин-т языкознания АН СССР, Воронеж, гос. ун-т. — М., 1991. — С. 19.
6. Белых А.В. Реализация прагматических установок монографического предисловия (на материале английского языка):
Автореф. дис. ... канд. филол. наук. / Ленингр. гос. ун-т. — Л., 1991. — 16 с.
7. Богданова В.А. Письменная и устная формы научного стиля: На материале лексики // Вопросы стилистики.—
Саратов, 1989. Вып. 23: Устная и письменная формы речи. — С. 33-39.
8. Борботько В.Г. Общая теория дискурса (принципы формирования и смыслопорождения): Автореф. дис. ... д-ра филол.
наук. / Кубанск. гос. ун-т. — Краснодар, 1998. — 48 с.
9. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. В поисках новых путей развития лингвострановедения: концепция речеповеденческих тактик — М.: Ин-т рус. яз. им. А.С.Пушкина, 1999. — 84 с.
10. Воробьев В.В. Лингвокультурология: (Теория и методы) — М.: Изд-во Рос. ун-та дружбы народов, 1997. — 331 с.
11. Гак В.Г. Языковые преобразования — М.: Языки рус. культуры, 1998. — 768 с.
12. Гаспаров Б.М. Язык, память, образ: Лингвистика языкового существования. — М.: Новое лит. обозрение, 1996. — 352 с.
13. Грудева Е.В. Религиозная сфера и церковно-проповеднический стиль // Русский язык: история и современное состояние: Материалы Всерос. науч. конф., по-священной 90-летию со дня рождения А.А.Дементьева. — Самара, 1999. — С.187-191.
14. Дементьев В.В. Жанры фатического общения // Дом бытия: Альманах по антро-пологической лингвистике. Саратов,
1995. — Вып. 2. — С. 50-63.
15. Долуденко Е.А. Тексты технической рекламы, их семантико-синтаксическая и прагматическая характеристики: (На материале английского языка): Автореф. дис... канд. филол. наук / Пятигорск. гос. лингв. ун-т. — Пятигорск, 1998.
— 17 с.
16. Жданова Л.А., Ревзина О.Г. "Культурное слово" милосердие // Логический анализ языка. Культурные концепты. — М, 1991. — С. 56-61.
17. Карасик В.И. Культурные доминанты в языке // Языковая личность: культурные концепты. — Волгоград; Архангельск, 1996. — С. 3-16.
18. Карасик В.И. О категориях дискурса // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты. — Волгоград; Саратов, 1998. — С.185-197.
19. Карасик В.И. Характеристики педагогического дискурса // Языковая личность: аспекты лингвистики и лингводидактики. — Волгоград; Саратов, 1999. — С. 3-18.
20. Карасик В.И. Религиозный дискурс // Языковая личность: проблемы лингво-культурологии и функциональной семантики. — Волгоград, 1999. — С. 5-19.
21. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. — М.: Наука, 1987. — 264 с.
22. Клюканов И.Э. Динамика межкультурного общения: к построению нового концеп-туального аппарата: Автореф. дис. ...д-ра филол. наук / Сарат. гос. ун-т. — Саратов, 1999. — 42 с.
23. Коротеева О.В. Дефиниция в педагогическом дискурсе: Автореф. дис. . канд. филол. наук / Волгогр. гос. пед. ун-т.
— Волгоград, 1999. — 24 с.
24. Костомаров В.Г., Бурвикова Н.Д. Изучение и преподавание русского слова от Пушкина до наших дней: Материалы конференций и семинаров. — Волгоград: Изд-во Волгогр. гос. ун-та, 1999. — С.7-14.
25. Кочетова Л.А. Лингвокультурные характеристики английского рекламного дискурса: Автореф. дис. ... канд. филол.
наук. / Волгогр. гос. ун-т. — Волгоград, 1 999. — 19с.
26. Курченкова Е.А. Этнокультурные ценности в текстах газетных объявлений // Языковая личность: культурные концепты. — Волгоград, 1996. — С.74-80.
27. Лемяскина Н.А. Коммуникативное поведение младшего школьника (психо-лингвистическое исследование): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. / Воронеж, гос. ун- т. — Воронеж. 1999. — 22 с.
28. Ленец А.В. Прагмалингвистическая диагностика особенностей речевого поведения немецкого учителя: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. / Пятигорск. гос. лингв. ун-т. — Пятигорск, 1999. — 16 с.
29. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Русская словесность: От теории словесности к структуре текста: Антология. — М., 1997. — С. 280-287.
30. Макаров М.Л. Интерпретативный анализ дискурса в малой группе. — Тверь: Изд-во Тверск. ун-та, 1998. — 200 с.
31. Маслова В.А. Введение в лингвокультурологию: Учебное пособие. — М.: Наследие, 1997. — 208 с.
32. Михайлова Е.В. Интертекстуальность в научном дискурсе: (на материале статей): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. / Волгогр. гос. пед. ун-т. — Волгоград, 1999. — 22 с.
33. Мыркин В.Я. Язык — речь — контекст — смысл: Учеб. пособие. — Архангельск: Изд-во Поморск. ун-та, 1994. — 97 с.
34. Попова Е.А. Политический дискурс как предмет культурно-лингвистического изучения // Языковая личность: проблемы значения и смысла. — Волгоград: Перемена, 1994. — С. 143-152.
35. Седов К.Ф. Становление дискурсивного мышления языковой личности: психо- и социолингвистический аспекты. — Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1999. — 180 с.
36. Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса: Пер. с фр. и португ. — М., 1999. — С. 14-53.
37. Сиротинина О.Б. Тексты, текстоиды, дискурсы в зоне разговорной речи // Человек — Текст — Культура. — Екатеринбург, 1994. — С. 105-124.
38. Слышкин Г.Г. Лингвокультурные концепты прецедентных текстов: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. / Волгогр. гос. пед. ун-т. — Волгоград, 1999. — 18 с.
39. Снитко Т.Н. Предельные понятия в западной и восточной лингвокультурах. — Пятигорск: Изд-во Пятигорск. лингв. ун-та, 1999. — 158 с.
40. Степанов Ю.С. Константы. Словарь русской культуры. Опыт исследования. — М.: "Языки рус. культуры", 1997. — 824 с.
41. Стернин И.А. Коммуникативное поведение в структуре национальной культуры // Этнокультурная специфика языкового сознания. М., 1996. — С. 97-112.
42. Филонова Ю.Ю. Когнитивные и прагмалингвистические особенности опосредованных деловых переговоров на морском транспорте: (на материале английского языка): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. / Кубанск. гос. ун-т. — Краснодар, 1998. — 22 с.
43. Шаховский В.И., Сорокин Ю.А., Томашева И.В. Текст и его когнитивно-эмотивные метаморфозы: (межкультурное понимание и лингвоэкология). — Волгоград: Перемена, 1998. — 149 с.
44. Шейгал Е.И. Структура и границы политического дискурса // Филология — Philologica. Краснодар, — 1998. — № 14.
— С. 22-29.
45. Шилова С.В. Соблюдение и нарушение принципов речевого общения в деловой коммуникации: (на материале английского языка): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. / Рос. гос. пед. ун-т им. А.И.Герцена. — СПб., 1998. — 20 с.
46. Шмелев А.Д. Дискурсные слова как отражение этнокультурных стереотипов поведения // Речевые и ментальные стереотипы в синхронии и диахронии: Тез. конф. / Ин-т славяноведения и балканистики РАН. — М., 1995. — С. 146-147.
47. Шмелева Т.В. Модель речевого жанра // Жанры речи. — Саратов, 1997. — С. 88-98.
48. Яровицына А.Я. Организация речевого воздействия в тексте делового письма (на материале французского и английского языков) // Образ другого: этнолингвистическая интерпретация национально-специфических различий.
— Ярославль, 1999. — С. 58-67.
49. Bernstein B. Social Class, Language and Socialization // Language and social context: Selected readings. — Harmondsworth: Penguin, 1979. — P. 157-178.
50. Goffman E. Relations in public: Microstudies of the public order. — Harmondsworth: Penguin, 1972. — 460 p.
51. Goffman E. Frame analysis: An essay on the organization of experience. — Cambridge (Mass): Harvard Univ. Press, 1974.
— 586 p.
52. Hodge R., Kress G. Social semiotics. — Cambridge: Polity, 1988. — 285 p.
53. Wodak R. Disorders of discourse. — L., N.Y.: Longman, 1996. — 200 p.
