CC BY
1233
дискурсология как направление коммуникативной лингвистики
Владимир Ильич караоик,
доктор филологических наук, профессор, зав. кафедрой английской филологии Волгоградского государственного социально-педагогического университета, г. Волгоград, е-mail: [email protected]
Развитие лингвистики текста приводит к необходимости осмысления текста в нескольких аспектах и выделению разных подходов к исследованию его характеристик и категорий. Статья содержит обобщенный теоретический материал, касающийся таких понятий, как текст, дискурс.
Ключевые слова: лингвистика текста, подходы к пониманию дискурса, соотношение дискурса и текста, категории дискурса, личностный и институциональный дискурс, тональность дискурса.
the discourse studies as the direction of the communicative linguistics
Vladimir I. KARASIK,
Doctor of Philology, professor, Head of the Department of English Philology Volgograd State Pedagogical University, е-mail: [email protected]
Development of the Text Linguistics brings to comprehension of the text in several aspects and makes necessary development of different approaches to analysis of its features and categories. The present article comprises generalized information on such concepts as Text and Discourse.
Key words: Text Linguistics; approaches to discourse; discourse-text ratio; the categories of discourse; personal and institutional discourse; keynote/tone of discourse.
Лингвистика текста активно развивается в нескольких направлениях в соответствии с основными научными парадигмами современного языкознания. Выделяются структурный, коммуникативный и лингвокультурологический подходы к исследованию текста, его характеристик и категорий. Лингвисты подошли к осмыслению текста с нескольких сторон.
С позиций грамматики возникла необходимость систематизировать знания о структурах, выходящих за рамки предложения и высказывания. Изучение проблем сложного синтаксического целого, сверхфразовых единств, макросинтаксиса привело к возникновению грамматики текста. В рамках данного подхода споры ведутся о понимании текста как явления языка либо речи: иначе говоря, можно ли выделить в тексте строевые элементы, соответствующие структурным единицам в уровневой модели языка. Этот подход приобретает значительно большую объяснительную силу с учетом функциональных характеристик языковых единиц.
С позиций стилистики потребовалось обобщить большой теоретический материал, касающийся прежде всего функциональных стилей и интерпретации текста. Основные положения, к которым можно свести теоретическую базу стилистики текста, состоят, по-видимому, в следующем: 1) текст есть результат, а не процесс речи и обычно зафиксирован в письменной форме, 2) текст - это интенциональ-ное произведение автора, обращенное к адресату, 3) существуют различные типы и жанры текстов, 4) существуют фундаментальные характеристики, свойственные всем текстам, - текстовые категории. Исследование текстовых категорий привело к возникновению лингвистики текста как особой области языкознания. Можно посетовать, что весьма удобное для данной дисциплины наименование «текстология» (ср.: «лексикология», «морфология», «фонология») уже давно используется в литературоведении для обозначения области знаний, связанных с установлением точного текста литературных произведений (история создания текста, его атрибуция, датировка и т. д.).
Для лингвистики текста (в отличие от стилистики текста) существенным является вопрос о тексте как процессе, и здесь структурная модель описания текста как самодостаточного герметичного образования становится недостаточной, возникает необходимость учета обстоятельств общения и характери-
стик коммуникантов, т. е. требуется переход к коммуникативной модели представления текста. Такой переход осуществляется в следующих направлениях: 1) осваиваются результаты исследований, так или иначе связанных с целым текстом, в прагма-, психо- и социолингвистике, риторике, литературоведении, когнитологии, 2) концептуально и терминологически противопоставляются текст, погруженный в ситуацию реального общения, т. е. дискурс, и текст вне такой ситуации, 3) на первый план выходят вопросы, связанные с порождением и пониманием текста, с диалогической природой общения, 4) исследуются не идеальные, правильно построенные тексты, а текстовые стратегии в их разнообразных реализациях.
Еще более широкий круг вопросов, затрагивающих сущность текста как феномена человеческой культуры, рассматривается при лингвокультурологическом исследовании текста. Корни такого подхода прослеживаются в трудах В. фон Гумбольдта и его последователей, в том числе представителей лингвистической антропологии (Hymes, 1974; Duranti, 1997). Такой подход направлен на освещение особенностей менталитета народа, обусловленных его историей и отраженных в языке, прецедентных текстах (по Ю. Н. Караулову), концептосфере (Д. С. Лихачев), культурных концептах (Ю. С. Степанов). На наш взгляд, важнейшей характеристикой дискурса как феномена культуры являются его ценностные признаки. В коллективном сознании языковых личностей существует неписаный кодекс поведения, в котором при помощи специальных приемов изучения могут быть выделены ценностные доминанты соответствующей культуры как в этическом и утилитарном, так и в эстетическом планах (например, языковой вкус). Если понимать функцию объекта как его место в системе более высокого объекта (по Э. Бенвенисту), то функциональной характеристикой языка является его место в культуре. Соответственно интертекстуальные соотношения целого текста (либо его автономных фрагментов) являются предметом изучения лингвокультурологии. Отсюда, в частности, важность изучения вторичных текстов, аллюзий, типов дискурса.
Речевая деятельность находится в фокусе интересов современного языкознания и смежных с лингвистикой областей знания, прежде всего - психологии, социологии, культурологии. Многие термины, используемые в лингвистике речи, прагмалингвистике, психолингвистике, социолингвистике и лингво-культурологии, трактуются неоднозначно. К их числу несомненно относится такое понятие, как дискурс. Изучению дискурса посвящено множество исследований, авторы которых трактуют это явление в столь различных научных системах, что само понятие «дискурс» стало шире понятия «язык». Показательна статья С. Слембрука «Что значит «анализ дискурса»?» (Slembrouck, 2002), автор которой привлекает для объяснения сущности этого понятия такие области знания, как аналитическую философию в качестве основания лингвопрагматики, стилистику и социальную лингвистику, лингвистическую антропологию, теорию контекстуализации, культурологию, социологию и этнометодологию.
М. Стаббс выделяет три основные характеристики дискурса: 1) в формальном отношении это - единица языка, превосходящая по объему предложение, 2) в содержательном плане дискурс связан с использованием языка в социальном контексте, 3) по своей организации дискурс интерактивен, т. е. диалогичен. ("It refers to attempts to study the organisation of language above the sentence or above the clause, and therefore to study larger linguistic units, such as conversational exchanges or written texts. It follows that discourse analysis is also concerned with language use in social contexts, and in particular with interaction or dialogue between speakers".) [45: 1]. Хотелось бы обратить внимание на логическую связку между первым и вторым пунктами в этом классическом определении: изучение языковых образований, превосходящих предложение, подразумевает анализ условий социального контекста.
П. Серио выделяет восемь значений термина «дискурс»: 1) эквивалент понятия «речь» (по Ф. Соссюру), т. е. любое конкретное высказывание, 2) единица, по размерам превосходящая фразу, 3) воздействие высказывания на его получателя с учетом ситуации высказывания, 4) беседа как основной тип высказывания, 5) речь с позиций говорящего в противоположность повествованию, которое не учитывает такой позиции (по Э. Бенвенисту), 6) употребление единиц языка, их речевая актуализация, 7) социально или идеологически ограниченный тип высказываний, например, феминистский дискурс, 8) теоретический конструкт, предназначенный для исследований условий производства текста [26: 26-27].
В. Г. Костомаров и Н. Д. Бурвикова противопоставляют дискурсию (процесс развертывания текста в сознании получателя информации) и дискурс (результат восприятия текста, когда воспринимаемый
смысл совпадает с замыслом отправителя текста) [17: 10]. Такое понимание соответствует логико-философской традиции, согласно которой противопоставляются дискурсивное и интуитивное знания, т. е. знания, полученные в результате рассуждения и в результате озарения.
Суммируя различные понимания дискурса, М. Л. Макаров показывает основные координаты, с помощью которых определяется дискурс: формальная, функциональная, ситуативная интерпретации. Формальная интерпретация - это понимание дискурса как образования выше уровня предложения. Речь идет о сверхфразовом единстве, сложном синтаксическом целом, выражаемом как абзац или кортеж реплик в диалоге, на первый план здесь выдвигается система коннекторов, обеспечивающая целостность этого образования. Функциональная интерпретация в самом широком понимании - это понимание дискурса как использования (употребления) языка, т. е. речи во всех ее разновидностях. Компромиссным (более узким) вариантом функционального понимания дискурса является установление корреляции «текст и предложение» - «дискурс и высказывание», т. е. понимание дискурса как целостной совокупности функционально организованных, контекстуализованных единиц употребления языка. Такая трактовка дискурса встраивается в противопоставление дискурса как процесса и текста как продукта речи либо текста как виртуальной абстрактной сущности и дискурса как актуализации этой сущности (отметим принципиальное единство в понимании дискурса как динамического промежуточного речевого образования в отличие от полярно различных трактовок текста - от предельно абстрактного конструкта до предельно конкретной материальной данности). Контекст как признак дискурса акцентирует внимание исследователей на противопоставлении того, что сказано, и того, что имелось в виду (локуции и иллокуции), а отсюда - на ситуации общения. Ситуативная интерпретация дискурса - это учет социально, психологически и культурно значимых условий и обстоятельств общения, т.е. поле прагмалингвистиче-ского исследования. Закономерно поэтому обращение к дискурсу со стороны многих ученых, разрабатывающих теорию речевых актов, логическую прагматику общения, конверсационный анализ, анализ диалога, лингвистический анализ текста, критический анализ дискурса, проблемы социолингвистики и этнографии коммуникации, когнитивной лингвистики и психолингвистики [19: 68-75].
заслуживает внимания выделение двух типов исследований, посвященных дискурсу, - когнитивно-дискурсивных и коммуникативно-дискурсивных [9: 46]. Такое противопоставление подходов к дискурсу сводится к известному различию между семантикой и прагматикой знака. Семантика дискурса в таком понимании может трактоваться как совокупность интенций и пропозициональных установок в общении, а прагматика дискурса - как способы выражения соответствующих интенций и установок. В таком случае множественные связи дискурса с другими явлениями, включая связи определенного типа дискурса с другими типами дискурса, представляют собой его синтактику (связь знака с другими знаками). В современной лингвистике в этом смысле обычно используется понятие «интертекстуальность». В известной мере противопоставление между планом интенций и планом их выражения соответствует противопоставлению между внутренним и внешним аспектами деятельности, или между, собственно, деятельностью и поведением.
В. Е. Чернявская (2001), обобщив различные понимания дискурса в отечественном и зарубежном языкознании, сводит их к двум основным типам: 1) «конкретное коммуникативное событие, фиксируемое в письменных текстах и устной речи, осуществляемое в определенном когнитивно и типологически обусловленном коммуникативном пространстве», и 2) «совокупность тематически соотнесенных текстов» [33: 14, 16]. Эти явления, как можно видеть, подводятся под понятия «дискурс» и «тип дискурса», что в традиционной лингвистике соответствует противопоставлению аллофона и фонемы, алломорфа и морфемы и т. д. Данное противопоставление созвучно выделению текста и сверхтекста, текста и текстотипа. Тип дискурса, как и сверхтекст, - это обобщенное представление о тексте, концепт текста в сознании носителей соответствующей культуры. В этой связи представляется обоснованным выделение в структуре дискурса как когнитивного образования трех компонентов, соответствующих 1) обобщенной модели референтной ситуации, 2) репрезентациям знаний о социальном контексте, с учетом которого осуществляется социальное взаимодействие посредством текстов, 3) лингвистическим знаниям (нарративным схемам построения текста и семантико-синтаксическим структурам) [24: 31]. Эти стороны дискурса соотносимы с образно-понятийным и поведенческим аспектами языкового знания (поведенческий аспект включает, как предлагает считать цитируемый автор, экстралингвистическую
и формально-лингвистическую составляющие). Такая схема соотносима и с типами пресуппозиций, выделяемыми в прагмалингвистике: пресуппозиции о мире, нормах поведения и употребления языка.
Ситуативное (точнее, культурно-ситуативное) понимание дискурса раскрывается в «Лингвистическом энциклопедическом словаре», где дискурс определяется как «связный текст в совокупности с экстралингвистическими - прагматическими, социокультурными, психологическими и др. факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемая как целенаправленное, социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания (когнитивных процессах). Дискурс - это речь, «погруженная в жизнь». Поэтому термин «дискурс», в отличие от термина «текст», не применяется к древним и другим текстам, связи которых с живой жизнью не восстанавливаются непосредственно» [1: 136-137]. Соглашаясь с тем, что между языком и речью должно быть опосредующее звено, В. Я. Мыркин предлагает считать таким звеном три различных образования: языковую (или речевую) норму, индивидуальный язык (идиолект), дискурс (или текст) в отвлечении от личности говорящего и контекста (ситуации); в таком прочтении дискурс толкуется как искусственный аналог подлинной речи, например, сконструированное предложение [21: 7, 19]. Исследователь из Архангельска предлагает оригинальную концепцию языка как объекта лингвистического исследования, включающую язык-устройство (психонейрофизиологический механизм порождения речи), речь (духовную деятельность человека), родной язык (конкретный язык того или иного этноса, народа), дискурс (изъятое из естественного контекста высказывание), язык-таксономию - упорядоченное описание языка-устройства [21: 88]. Очевидно, что рассматриваемая схема должна быть дополнена текстовой координатой измерения - от речи как духовной деятельности человека в ее тотальности до конкретного речевого действия, именно на этой оси измерения мы приходим к выделению культурно-ситуативного речевого образования, именуемого во многих работах как «дискурс», хотя следует отметить, что этот термин является не самым удачным обозначением концептуализируемой сущности и вызывает споры даже из-за того, на какой слог в этом слове падает ударение.
Дискурс является центральным моментом человеческой жизни «в языке», того, что Б. М. Гаспаров (1996) называет языковым существованием: «Всякий акт употребления языка - будь то произведение высокой ценности или мимолетная реплика в диалоге - представляет собой частицу непрерывно движущегося потока человеческого опыта. В этом своем качестве он вбирает в себя и отражает в себе уникальное стечение обстоятельств, при которых и для которых он был создан». К этим обстоятельствам относятся: 1) коммуникативные намерения автора; 2) взаимоотношения автора и адресатов; 3) всевозможные «обстоятельства», значимые и случайные; 4) общие идеологические черты и стилистический климат эпохи в целом и той конкретной среды и конкретных личностей, которым сообщение прямо или косвенно адресовано, в частности; 5) жанровые и стилевые черты как самого сообщения, так и той коммуникативной ситуации, в которую оно включается; 6) множество ассоциаций с предыдущим опытом, так или иначе попавших в орбиту данного языкового действия [7: 10]. Человеческий опыт органически включает этнокультурные модели поведения, которые реализуются осознанно и бессознательно, находят многообразное выражение в речи и кристаллизуются в значении и внутренней форме содержательных единиц языка.
Анализ дискурса - междисциплинарная область знания, находящаяся на стыке лингвистики, социологии, психологии, этнографии, семиотического направления литературоведения, стилистики и философии. Анализ дискурса осуществляется с различных позиций, но всех исследователей дискурса объединяют следующие основные посылки:
1) статическая модель языка является слишком простой и не соответствует его природе;
2) динамическая модель языка должна основываться на коммуникации, т. е. совместной деятельности людей, которые пытаются выразить свои чувства, обменяться идеями и опытом или повлиять друг на друга;
3) общение происходит в коммуникативных ситуациях, которые должны рассматриваться в культурном контексте;
4) центральная роль в коммуникативной ситуации принадлежит людям, а не средствам общения;
5) коммуникация включает докоммуникативную и посткоммуникативную стадии;
6) текст как продукт коммуникации имеет несколько измерений, главными из которых являются порождение и интерпретация текста.
Дискурс представляет собой явление промежуточного порядка между речью, общением, языковым поведением, с одной стороны, и фиксируемым текстом, остающимся в «сухом остатке» общения, с другой стороны. С позиций лингвофилософии дискурс - это конкретизация речи в различных модусах человеческого существования, поэтому правомерно, например, выделение делового (утилитарного) и игрового регистров дискурса; назначение первого - ориентировать человека в реальном мире; здесь важны цель и истина для адекватного представления образа реальности и полезного, эффективного действования в ней; назначение второго - освобождение человека от детерминизма природы и себе подобных, речевое лицедейство, опрокидывание устоявшихся стереотипов восприятия и поведения. В таком понимании игровой дискурс - это пространство творческого порождения и восприятия художественных произведений. Противопоставление регулярного (социально-коллективного) и сингулярного (индивидуально-личностного) начал в речи является одной из языковых антиномий и терминологически фиксируется как рекурсивная и дискурсивная рефлексия [3: 15]. Существенным, на наш взгляд, является противопоставление личностно ориентированного и статусно ориентированного дискурса. В первом случае в общении участвуют коммуниканты, хорошо знающие друг друга, раскрывающие друг другу свой внутренний мир, во втором случае общение сводится к диалогу представителей той или иной социальной группы. личностный (персональный) дискурс представлен двумя основными разновидностями - бытовой (обиходный) и бытийный дискурс. Специфика бытового дискурса состоит в стремлении максимально сжать передаваемую информацию, выйти на особый сокращенный код общения, когда люди понимают друг друга с полуслова, коммуникативная ситуация самоочевидна, и поэтому актуальной является лишь многообразная оценочно-модальная эмоциональная квалификация происходящего. Бытийный дискурс предназначен для нахождения и переживания существенных смыслов, здесь речь идет не об очевидных вещах, а о художественном и философском постижении мира. Особенности художественного текста изучены весьма основательно, хотя его дискурсивные характеристики еще предстоит осветить. лингвистический анализ философского дискурса, включая наивно-философский опыт, теологические, психологические и собственно философские толкования, представляется перспективной задачей, которая успешно решается в границах концептуальной лингвокульту-рологии. Статусно ориентированный дискурс представляет собой институциональное общение, т. е. речевое взаимодействие представителей социальных групп или институтов друг с другом, с людьми, реализующими свои статусно-ролевые возможности в рамках сложившихся общественных институтов, число которых определяется потребностями общества на конкретном этапе его развития [12: 190-191].
С позиций лингвистики речи дискурс - это процесс живого вербализуемого общения, характеризующийся множеством отклонений от канонической письменной речи, отсюда внимание к степени спонтанности, завершенности, тематической связности, понятности разговора для других людей. Моделируя разговорную речь, О. Б. Сиротинина противопоставляет 1) тексты, отвечающие всем признакам текстовой структуры (в качестве примера приводится рассказ, который неоднократно повторяется рассказчиком), 2) оборванные тексты, характеризующиеся незаконченностью, тематической аморфностью, 3) текстоиды (по И. А. Стернину), которые не имеют строгого членения на части, принципиально не завершены, более спонтанны, чем другие виды текстов, рассчитаны на активного слушателя, тематически разъяты (темы возникают по ходу реализации текста), 4) разговоры (по Н. А. Купиной), в которых развитие темы прослеживается с трудом, а прямая диалогичность, т.е. мена ролей говорящего и слушающего, является обязательной, 5) дискурсы, являющиеся нетекстовой реализацией разговорной речи и отличающиеся нечеткостью деления на части, господством ассоциативных связей, полной спонтанностью и непонятностью для посторонних [27: 122]. Помимо структурных характеристик дискурс имеет тонально-жанровые измерения. Говоря о тональности дискурса, мы имеем в виду такие параметры, как серьезность либо несерьезность, обиходность либо ритуальность, стремление к унисону либо конфликту, сокращение либо увеличение дистанции общения, открытое (прямое) либо завуалированное (косвенное) выражение интенций, направленность на информативное либо фатическое общение. Эти параметры взаимосвязаны. В. В. Дементьев строит типологию жанров фатического общения при помощи двух осей координат, соответствующих параметрам степени косвенности и регулирования межличностных отношений (от унисона до диссонанса), в результате чего выделяются пять основных жанров фатической коммуникации: 1) доброжелательные разговоры по душам, признания, комплименты;
2) прямые обвинения, оскорбления, выяснения отношений, ссоры; 3) флирт, шутка; 4) ирония, издевка, розыгрыш; 5) праздноречевые жанры (small talk) [10: 55-57]. Жанровые характеристики дискурса могут рассматриваться как совокупность признаков, представленных, например, в модели Т. В. Шмелевой: 1) коммуникативная цель, которая дает возможность противопоставить четыре типа речевых жанров (информативные, императивные, этикетные и оценочные); 2) образ автора; 3) образ адресата; 4) образ прошлого, т. е. ретроактивная направленность речевого события, характерная для ответа, отказа, согласия, опровержения; 5) образ будущего как выход на последующий эпизод общения, это приглашение, обещание, прогноз; 6) диктумное (событийное) содержание (набор актантов, их отношения, временная перспектива и оценка диктумного события); 7) языковое воплощение речевого жанра [36: 91-97]. Личностные характеристики участников дискурса неизбежно отражаются в типовых моделях его реализации, и в этом смысле ценным является выделение типов участников дискурса, например, инвективный, куртуазный и рационально-эвристический типы языковых личностей; в основу выделения этих типов положены речевые стратегии конфликтного поведения, в первом случае - прямая вербальная агрессия, во втором - эмоция обиды и тяготение к этикетности, в третьем - здравомыслие и ирония [25: 57]. Понятно, что личностные характеристики коммуникантов представляют собой неразрывное единство индивидуальных, социальных, национально-культурных и общечеловеческих особенностей поведения, вместе с тем специфика осознания, выражения, комбинаторики этих особенностей в определенных ситуациях общения, жанрах речи и типах дискурса остается недостаточно изученной. Нельзя забывать и о динамике смысловых переходов: В. И. Шаховский отмечает, что индивидуальная интерпретация смыслов в диалоге зависит от меняющейся компетенции участников общения, от того, что они думают и чувствуют, осознавая мир и свое место в нем [34: 130].
С позиций социолингвистики дискурс - это общение людей, рассматриваемое с позиций их принадлежности к той или иной социальной группе или применительно к той или иной типичной речепо-веденческой ситуации, например, институциональное общение. Представляется возможным выделить применительно к современному социуму политический, административный, юридический, военный, педагогический, религиозный, мистический, медицинский, деловой, рекламный, спортивный, научный, сценический и массово-информационный виды институционального дискурса. Разумеется, приведенный список может быть дополнен либо видоизменен. Важно отметить, что институциональный дискурс исторически изменчив - исчезает общественный институт как особая культурная система и, соответственно, растворяется в близких, смежных видах дискурса свойственный исчезающему институту дискурс как целостный тип общения. Например, в современной России вряд ли можно установить охотничий дискурс. Для определения типа институционального общения необходимо учитывать статусно-ролевые характеристики участников общения (учитель - ученик, врач - пациент, офицер - солдат), цель общения (педагогический дискурс - социализация нового члена общества, политический дискурс - сохранение или перераспределение власти), прототипное место общения (храм, школа, стадион, тюрьма и т. д.). Институциональный дискурс есть специализированная клишированная разновидность общения между людьми, которые могут не знать друг друга, но должны общаться в соответствии с нормами данного социума. Разумеется, любое общение носит многомерный, партитурный характер, и его типы выделяются с известной степенью условности. Полное устранение личностного начала превращает участников институционального общения в манекенов, вместе с тем существует интуитивно ощущаемая участниками общения граница, выход за которую подрывает основы существования того или иного общественного института. Институциональность носит градуальный характер. Ядром институционального дискурса является общение базовой пары участников коммуникации - учителя и ученика, священника и прихожанина, ученого и его коллеги, журналиста и читателя (слушателя, зрителя). Следует отметить, что центральные концепты, образующие основу общественных институтов, обладают большой генеративной силой в том плане, что вокруг них концентрируется обширная смысловая область, для описания которой необходимо составлять достаточно объемный словарь. Примером может послужить «Кратологический словарь», представляющий собой тезаурус по политологии, организованный вокруг концепта «власть» [31].
Институциональный дискурс строится по определенному шаблону, но степень трафаретности различных типов и жанров этого дискурса различна. Дело в том, что в реальной жизни прототипный по-
рядок дискурса часто нарушается. Р. Водак приводит характерный пример медицинского дискурса, в основе которого лежит схема необходимых и достаточных коммуникативных действий, связанных с приемом пациента в одной из клиник Вены: 1) пациента приглашают в кабинет, 2) пациент раздевается и ложится на кушетку, 3) один из присутствующих врачей осматривает пациента, 4) пациент одевается и возвращается в прихожую, 5) врач, который произвел осмотр, диктует результаты своему коллеге, затем они обмениваются мнениями либо врач сам делает записи в рабочем журнале, 6) приглашают следующего пациента. Фактически эта схема очень редко воплощается в жизнь, поскольку попутно в кабинет заходят коллеги, врач отвечает на телефонный звонок, медсестра приносит рентгеновский снимок предыдущего пациента, обнаруживается, что потеряна учетная карта пациента и медсестра отправляется ее искать, электрокардиографический прибор не функционирует, следующий пациент, который записался на определенное время, заглядывает в кабинет и т. д. Все участники общения привыкли к отклонениям и накладкам и реагируют на них нормально [46: 55-56]. Вероятно, существуют мягкие и жесткие разновидности институционального дискурса, приведенный пример иллюстрирует мягкую разновидность коммуникативного события, структура которого весьма вариативна, но определяющие компоненты этой структуры - осмотр и фиксация осмотра - не могут исчезнуть. Примером жесткой разновидности институционального дискурса являются различные ритуалы - военный парад, защита диссертации, вручение награды, церковная служба. Необходимо отметить, что с позиций социолингвистики, т. е. с учетом того, кто и в каких обстоятельствах принимает участие в общении, можно выделить столько типов дискурса, сколько выделяется типизируемых личностей и соответствующих обстоятельств, например, дискурс театральной репетиции, молодежной дискотеки, психотерапевтической консультации и т. д. В данной работе из множества возможных типов дискурса, выделяемых по социолингвистическим признакам, взяты для рассмотрения типы институционального дискурса.
Базовые социологические характеристики бытового и институционального общения проницательно схвачены в трудах известного американского социолога Ирвинга Гоффмана, который разработал категориальный аппарат для измерения личности как участника социального действия: 1) благо (good) -желаемые объект или состояние, 2) притязание (claim) - право на обладание, контроль, использование и распоряжение благом, 3) претендент (claimant) - лицо, предъявляющее права на благо, 4) препятствие (impediment) - действие, средства или источники, ставящие притязание под угрозу, 5) контр-претендент (counter-claimant) - лицо, от имени которого исходит угроза притязаниям на то или иное благо, 6) агенты (agents) - индивидуумы, разыгрывающие роли претендента и контр-претендента применительно к притязаниям; 7) фиксированные, ситуативные и эгоцентрические территории индивидуума (например, квартира, скамейка, на которой сидит человек, кошелек в его кармане); 8) ритуальные условные действия, поддерживающие и исправляющие усилия индивида, направленные на достижение блага (supportive and remedial interchanges), 9) знаки связанности (tie-signs) - принадлежность индивидуума определенным коллективам в качестве члена соответствующих групп и связь с другими индивидуумами через социальные отношения [39: 51, 52, 88, 124, 226].
Для анализа дискурса наиболее интересны коммуникативные действия, посредством которых индивидуум стремится осуществить свои права на получение символического блага либо отвести угрозу от своих притязаний на это благо. Например, совершив неодобряемое действие, виновник этого проступка пытается объяснить свое поведение и выбирает следующие линии объяснения: 1) утверждает, что приписываемый ему проступок не имел места, 2) доказывает, что обстоятельства действия радикально отличались от того, что ему ставится в вину, 3) говорит, что он не знал о возможных последствиях поступка, 4) признает вину, но ссылается на непреодолимые обстоятельства, такие как усталость или страсть, 5) соглашается с обвинением и признается, что не задумывался о последствиях. Эти линии объяснения сводятся к трем моделям поведения: полному раскрытию всех обстоятельств случившегося проступка, частичному уменьшению своей вины и заранее заготовленному оправданию. В этой связи речевое действие извинения представляет собой сложное социально-драматургическое образование, главный участник которого как бы распадается на две части: на виновного в совершении проступка и на того, кто осуждает этот проступок, признавая принятые правила поведения. В наиболее полной форме извинение, как отмечает И. Гоффман, включает пять элементов: 1) выражение неудобства и огорчения, 2) понимание того, как надо было себя вести, и принятие наказания (отрицательных санкций), 3) сло-
весно выраженное самоосуждение, 4) обещание вести себя впредь хорошо, 5) демонстрация раскаяния и стремления искупить свою вину [39: 140-144]. Важное место в концепции Э. Гоффмана принадлежит понятию «ключ», «переключение» (key, keying), которое понимается как серия условных перекодирований той или иной деятельности, имеющей свой смысл в некотором исходном сценарии, но воспринимаемой участниками общения в новом смысле. К числу таких переключений относятся игры (действия «понарошку»), игровые соревнования, церемонии, изменения в оформлении действий (technical redoings), изменения в мотивировках (regroundings) [40: 43, 44, 48, 58, 74]. Институциональный дискурс в значительной мере может быть прояснен, если исследователь примет в качестве исходной посылки тезис о переосмыслении бытового дискурса в институциональный, поскольку бытовое, обыденное общение является генетически исходным и содержит в свернутой форме особенности общения на статусно-представительском уровне. С позиций обыденного общения многие моменты институционального дискурса кажутся странными, например, символические жесты военного дискурса или ритуальные формулы юридического дискурса, произносимые во время заседания суда, или формульные модели дипломатического этикета.
Переход от бытового дискурса к институциональному связан с определенными трудностями, о которых в свое время писал Б. Бернстайн, разграничивая расширенный и сокращенный коды общения (elaborated and restricted codes). В условиях обыденного общения все коммуниканты хорошо знают друг друга, ведут разговор о конкретных делах и не испытывают необходимости рассуждать о сложных материях либо объяснять близкому человеку очевидные вещи, поэтому разговор ведется при помощи сокращенного кода, который имеет высокую контекстную зависимость. Выходя за рамки обыденного общения, сталкиваясь с незнакомыми людьми, человек вынужден создавать для них необходимую фоновую информацию на основе предположений о том, чего собеседник, вероятно, не знает, и поэтому общение при помощи расширенного кода в меньшей мере зависит от контекста. люди, относящиеся к среднему классу в традициях современной цивилизации, должны свободно переключать коды в общении. Этому учат школа и университет. Представители недостаточно образованных социальных слоев не владеют приемами общения при помощи расширенного кода, поскольку дома и среди друзей на улице такое общение бессмысленно, и это обстоятельство в известной мере препятствует их самореализации в жизни [38: 164-167].
Контекстная зависимость является величиной, определяющей не только личные и социально-групповые, но и национально-культурные особенности общения. Сравнивая культуры с высокой и низкой контекстной зависимостью, И. Э. Клюканов предлагает параметры эпистемности, акториальности, пространственности и темпоральности в качестве ключевых моментов для определения этнокультурного типа. Эпистемность характеризует коммуникативный универсум с точки зрения отношения культуры к знанию в целом (насколько успешно субъект функционирует в незнакомых ситуациях и насколько он тяготеет к сознательному поиску новой информации), акториальность позволяет описать коммуникативное расстояние между представителями сравниваемых культур (степень зависимости поведения от мнения сообщества, приоритет сохранения лица как уважения со стороны других либо как самоуважения), пространственность трактуется как приемлемая в обществе степень авторитарности поведения (например, американцы считают русскую культуру более авторитарной, чем свою, это прослеживается в приглашениях, стремлении прийти на помощь и т.д., обратное воспринимается русскими как замкнутость, неискренность, нежелание идти на контакт), темпоральность позволяет охарактеризовать отношение представителей культуры к временному континууму (монохроничность в понимании времени представителями современной западной цивилизации и полихроничность времени в традиционных сообществах, отсюда повышенная чувствительность к точности измерения времени, опозданиям, успеху как опережению, фетишизация скорости и т. д.) [15: 23-26].
Анализируя лингвокультурные основания мышления применительно к западноевропейской и вос-точноазиатской культурам, т. Н. Снитко устанавливает фундаментальное различие между ними в виде позиции осваивающего мир человека: познание либо понимание. Культура познания представляет собой противопоставление субъекта и объекта, отсюда закономерны вопросы о природе объекта «Что есть это?» и ответы на эти вопросы в виде понятий, которые и составляют основу культуры. Культура понимания - это погруженность в мир, неразрывная связь человека и окружающего его мира, акцент
на связях, а не на противоположностях между мирами, и поэтому закономерен вопрос «что есть мир для меня?». Западная лингвокультура стремится вербализовать смысл, а восточная - показать его в богатстве его символических связей. Символическая природа иероглифов-понятий обеспечивает им широкие возможности смыслопорождения в культурном пространстве, символ обращен к духовному миру человека как целому, а не только к его разуму [29: 16, 17, 141]. Понимание есть осознание себя в контексте, познание - отталкивание от контекста.
Попытка разработать категориальный аппарат для социально-культурного измерения общения предпринята в монографии Р. Ходжа и Г. Кресса «Социальная семиотика», авторы строят модель «логоно-мической системы», представляющей собой набор правил, предписывающих условия для производства и восприятия смыслов, эти условия определяют, кто имеет право устанавливать и получать смыслы, какие темы могут наделяться смыслами, при каких обстоятельствах и в какой модальности это может происходить. Эти правила в наибольшей степени выражены в условностях этикета, законодательстве, производственных отношениях. логономические правила определяют жанровую специфику дискурса, будь это производственное совещание, газетное интервью или лекция в университете [42: 3-6]. Рассматриваемая модель наделяет социальной значимостью широкий круг взаимосвязанных явлений, включающих речь, одежду, пищу, жилище, образ жизни, при этом социальными маркерами могут служить любые переосмысленные предметы или явления. Знание ключей переосмысления является показателем принадлежности индивидуума к определенному институту.
Совершенно иной подход к изучению дискурса требуется при исследовании игрового и суггестивного общения, которые представляют собой не ситуативно обусловленные типы коммуникативного поведения, а особую тональность общения, пронизывающую различные виды персонального и институционального дискурса. Заслуживает внимания исследование, автор которого выносит на суд лингвистической общественности обширный список разновидностей модальной тональности: «официально, серьезно, шутливо, восторженно, дружелюбно, враждебно, саркастически, недоверчиво, безразлично, пессимистически, робко, мечтательно, с грустью, пренебрежительно, надменно, агрессивно, с отвращением, настойчиво, мрачно, удивленно, взволнованно, хвастливо, с тревогой, раздраженно, с обидой, отрешенно, радостно, притворно, задумчиво, решительно, вызывающе, таинственно, грубо, испуганно, вежливо, ласково» [2: 95]. Разумеется, можно предъявить автору замечания по поводу того, каковы критерии выделения соответствующих тональных нюансов, в какой мере они различны (например, «робко» и «испуганно»), можно ли считать данный список исчерпывающим, но постановку такой проблемы можно только приветствовать.
Итак, дискурс, понимаемый как текст в ситуации реального общения, допускает различные измерения.
С позиций языкового материала, лексико-грамматической ткани текста, можно анализировать дискурс в аспекте полноты, правильности, логичности высказываний, составляющих рассматриваемый текст, и при таком имманентно-лингвистическом подходе к изучению дискурса исследователь исходит из концепта «правильно построенного дискурса» как идеального типа, с одной стороны, и возможных отклонений от этого типа, с другой стороны, вплоть до таких коммуникативных фрагментов, которые лингвистически проанализировать не представляется возможным. Различие между позициями ученых, разделяющих имманентно-лингвистический подход к дискурсу, состоит в том, что одни исследователи полагают, что в качестве образца правильно построенного текста должен приниматься во внимание письменный литературный текст [6], и в таком случае устная речь с ее отклонениями от норм письменного текста рассматривается как маркированное явление, в то время как другие ученые наделяют устную и письменную речь равным статусом, полагая, что существуют как текстотип устной речи и отклонения от этого идеального типа, так и соответствующие корреляты письменной речи [28].
С позиций участников общения (социолингвистический подход) все виды дискурса распадаются на личностно и статусно ориентированный дискурс. В первом случае участники общения стремятся раскрыть свой внутренний мир адресату и понять адресата как личность во всем многообразии личностных характеристик, во втором случае коммуниканты выступают в качестве представителей той или иной общественной группы, выполняют роль, предписываемую коммуникативной ситуацией. личност-но ориентированный дискурс проявляется в двух основных сферах общения - бытовой и бытийной,
при этом бытовое (обиходное) общение представляет собой генетически исходный тип дискурса, а бытийное общение выражается в виде художественного, философского, мифологического диалога. Статусно ориентированный дискурс может носить институциональный и неинституциональный характер в зависимости от того, какие общественные институты функционируют в социуме в конкретный исторический промежуток времени. Так, например, для современного общества релевантны научный, массово-информационный, политический, религиозный, педагогический, медицинский, военный, юридический, дипломатический, деловой, рекламный, спортивный и другие типы институционального дискурса. Вместе с тем вряд ли можно выделить по тем параметрам, которые являются определяющими для перечисленных типов дискурса, такое образование, как, например, филателистический дискурс. Статусно ориентированным является и общение незнакомых или малознакомых людей, например, вопросы к незнакомым людям о времени или о местонахождении какого-либо учреждения.
Наряду с имманентно-лингвистическим и социолингвистическим подходами к изучению дискурса, можно выделить прагмалингвистический подход, суть которого состоит в освещении способа общения в самом широком смысле. В этом смысле заслуживает внимания понятие «регистр» в трактовке М. Хал-лидея: разграничивая вариативные характеристики речи, связанные с личностью говорящего (диалект) и используемыми способами и средствами общения (регистр), ученый выделяет в рамках регистра три важнейших измерения: «поле», обстановка общения - field of activity (e. g. science, religion, law), «тональность», стиль дискурса - tenor - the social role relationships which obtain between the language users in a particular situation (e. g. teacher-pupil, preacher-congregation, parent-child), «модус», канал общения -medium used (e. g. written, spoken, spoken-to-be-written, written-to-be-cited) [41: 33]. Детальный анализ различных прагмалингвистических концепций дискурса приводится в монографиях М. Л. Макарова (1998) и В. В. Дементьева (2000).
В данной работе в прагмалингвистическом аспекте противопоставляются такие виды общения, как серьезное - несерьезное (игровое, юмористическое), ритуальное - неритуальное, информативное -фасцинативное, фатическое - нефатическое, прямое - непрямое. Необходимо отметить, что определенные характеристики видов дискурса, выделяемых на прагмалингвистическом основании, взаимопересекаются. Неритуальное общение, например, может включать информирование, фасцинативный обмен текстами, фатическую и нефатическую составляющие. На мой взгляд, эти параметры общения представляют собой своеобразные ключи и тональности дискурса, дополняющие и уточняющие те типы дискурса, которые выделяются на социолингвистической основе. Элементы ритуального дискурса наличествуют почти в любом из видов дискурса - и в бытовом (существуют семейные ритуалы), и в институциональном (здесь существует градация: в религиозном дискурсе степень ритуальности очень высока, а в диалоге незнакомых людей о том, как пройти на вокзал, ритуальности почти нет). Проблематично, впрочем, выделение ритуальных текстов в рамках бытийного дискурса, т. е. трудно доказать ритуальность художественного или философского текста. Мы сталкиваемся с игровым дискурсом в обыденном и художественном общении, в определенных видах массово-информационного, политического, педагогического общения. Элементы фатического общения прослеживаются в контактоуста-навливающих единицах любого дискурса, при этом осложненная фатика специфически проявляется в различных видах институционального дискурса.
Категории дискурса выделяются и обосновываются с позиций коммуникативного языкознания с учетом достижений как структурно-функциональной, так и культурологической лингвистики. Следует отметить, что различные подходы к изучению языка являются не взаимоисключающими, а взаимодополняющими. При этом мы имеем в виду принцип неопределенности (по В. Гейзенбергу): если при описании одного и того же явления мы будем стремиться к максимально точной фиксации одних характеристик, то тем неопределеннее становятся другие характеристики, дополнительно связанные с первыми. Например, если при моделировании лексической микросистемы мы стремимся предельно полно описать семантические типы единиц, то синтаксические характеристики этих единиц неизбежно будут размыты, семантические типы единиц лишь частично совпадут с синтаксическими типами этих же единиц, и, наоборот, если нашей целью является установление синтаксических типов внутри лексической микросистемы, то семантические характеристики соответствующих классов слов будут нечеткими и разнородными.
Коммуникативный подход к изучению текста базируется на анализе коммуникативных обстоятельств как важнейшего смыслообразующего компонента текста. Для изучения ситуации общения необходимо выделить и обосновать категории прагмалингвистики. Основываясь на различных концепциях прагма-лингвистики и социолингвистики (Р. Белл, В. Г. Гак, Дж. Серл, И. П. Сусов, Д. Хаймс и др.), мы выделяем такие категории: 1) участники общения (статусно-ролевые и ситуативно-коммуникативные характеристики), 2) условия общения (пресуппозиции, сфера общения, хронотоп, коммуникативная среда), 3) организация общения (мотивы, цели и стратегии, развертывание и членение, контроль общения и вариативность коммуникативных средств), 4) способы общения (канал и режим, тональность, стиль и жанр общения). Ю. А. Левицкий [18: 79] в качестве одного из параметров текстообразования выдвигает признак «дефицит времени», существенным образом влияющий на специфику устного либо письменного дискурса. С точки зрения статусно-ролевых характеристик участников общения, например, принципиально важно противопоставить личностно ориентированное и статусно ориентированное общение и вытекающие отсюда типы личностного и институционального дискурса.
При выделении и рубрикации категорий дискурса мы принимаем во внимание известные семь признаков текстуальности: cohesion, coherence, intentionality, acceptability, informativity, situationality and intertextuality (De Beaugrande, Dressler, 1981) - когезию, когерентность, интенциональность, приемлемость (здесь - интерпретируемость), информативность, ситуативность и интертекстуальность. Учитывая внешне- и внутритекстовые характеристики речи, мы предлагаем следующую классификацию категорий дискурса: 1) конститутивные, позволяющие отличить текст от нетекста (относительная оформленность, тематическое, стилистическое и структурное единство и относительная смысловая завершенность); 2) жанрово-стилистические, характеризующие тексты в плане их соответствия функциональным разновидностям речи (стилевая принадлежность, жанровый канон, клишированность, степень амплификации / компрессии); 3) содержательные (семантико-прагматические), раскрывающие смысл текста (адресативность, образ автора, информативность, модальность, интерпретируемость, интертекстуальная ориентация); 4) формально-структурные, характеризующие способ организации текста (композиция, членимость, когезия). Каждая из названных является рубрикой для более частных категорий, например, интерпретируемость, проявляющаяся как точность, ясность, глубина, экспликативность/ импликативность). Психолингвистический подход к дискурсу выдвигает на первый план проблемы порождения и восприятия текста, стадии и способы перекодирования информации, типы текстовой (и, шире, коммуникативной) компетенции, речевых ошибок и т. д.
Конститутивные категории дискурса вытекают из теории коммуникативных постулатов, т.е. принципов успешного общения. Если общение осуществляется нормально, в соответствии с мотивами и интенциями его участников, с правилами общения в данном социуме, то эти характеристики дискурса остаются незамеченными. они осознаются только в случае коммуникативного сбоя. В составе этих категорий выделяется прежде всего относительная оформленность - наличие сигнала со стороны говорящего и готовность воспринять этот сигнал со стороны слушающего. Здесь следует отметить, что человек, исходящий из коммуникативного постулата рациональности мира, пытается найти разумное объяснение отсутствию сигнала в общении: например, получив письмо в виде чистого листа бумаги, я подумаю, что, скорее всего, мой корреспондент по рассеянности вложил в конверт этот белый лист. Сталкиваясь в тексте с купюрами и отточиями либо с зачеркнутыми вариантами текстовых фрагментов, я как читатель буду считать на основании своего опыта, что автор намеренно убрал текст для того, чтобы я попробовал догадаться о некоторой скрытой информации. Великолепный пример такого «нетекста» можно найти в «Жалобной книге» А. П. Чехова. Нарушение текстовой оформленности может иметь место в случае намеренного внешнего кодирования текста (переключение на другой язык, арго, технолект). Сюда же относится проблема фатического общения, целью которого является установление, поддержание и завершение контакта. Фатическая оформленность дискурса - категория многомерная, лишь отчасти относящаяся к его конститутивным характеристикам. Выделение жанров фатиче-ского общения (В. В. Дементьев) свидетельствует о высокой информативной насыщенности этого типа дискурса (даже в его прототипном виде «small talk»).
Тематическое, стилистическое и структурное единство дискурса является его конститутивным признаком, который осознается в случае дезинтеграции текста. Ведущим признаком в этой триаде мы
считаем стилистический, поскольку именно с помощью этого признака некоторый текст может встраиваться в наш коммуникативный опыт и оцениваться как текст либо «нетекст». Существуют особые жанры, в рамках которых говорить о тематическом и структурном единстве текста можно с известными допущениями (например, поток сознания, модернистская лирика).
Относительная смысловая завершенность позволяет выделить текст в некотором сверхтексте. Этот признак связан со стилистическим и тематическим единством текста, с одной стороны, и формальной завершенностью, с другой стороны. Следует отметить, что в соответствии с принципом контекстуали-зации любой текстовый фрагмент стремится к самодостаточности. Поэтому криминалисты, специалисты в области психопатологии и интерпретаторы художественных текстов могут рассматривать не-дописанное письмо или магнитофонную запись речи человека, находящегося в состоянии аффекта, как текст. Гораздо легче провести границу между текстом и нетекстом, основываясь на формальной правильности составных частей текста. В рамках грамматики текста продуктивным оказывается противопоставление высказывания, построенного в соответствии с нормами литературной либо разговорной речи, и «изглашения» (М. Я. Блох), нарушающего такие нормы. Изглашение допускает любую интерпретацию и представляет собой нечто промежуточное между нечленораздельным бормотанием, криком, произвольным набором слов, бессмысленных обрывков фраз (это может быть записано как на магнитном носителе, так и на бумаге, но остается изглашением).
Мы можем сказать, что перед нами нетекст, если это речевое произведение не поддается интерпретации, поскольку оно не оформлено, не воспринимается как целостное образование и не выделяется из более крупного сверхтекстового массива.
Жанрово-стилистические категории дискурса позволяют адресату отнести тот или иной текст к определенной сфере общения на основании сложившихся представлений о нормах и правилах общения, об условиях уместности, о типах коммуникативного поведения. Это ориентирующие, а не смысло-раскрывающие категории. Центральным моментом для обсуждения сущности этих категорий является тип коммуникативной ситуации. В этой связи заслуживает внимания проблема естественности дискурса: для того чтобы некоторое общение могло считаться естественным, в сознании коммуникантов должны быть представлены «идеализированные модели оцениваемых дискурсивных событий» [32: 120]. Иначе говоря, в нашем сознании существуют концепты определенного дискурса, его типов и жанров.
С позиций отношений между участниками коммуникации наиболее существенным критерием является, на наш взгляд, дистанция, противопоставление личностно ориентированного и статусно ориентированного общения. Мы говорим о личностно ориентированном общении, если нам хорошо известен собеседник, если мы стремимся не только передать некоторую информацию или оказать определенное воздействие на него, но и раскрыть свою душу и попытаться понять внутренний мир адресата. Адресат в таком общении интересует нас во всей полноте своих характеристик. В случае статусно ориентированного общения коммуниканты реализуют себя только в ограниченном наборе ролевых характеристик, выступая в качестве представителей определенных групп людей (начальник и подчиненный, клиент, пациент, пассажир, прихожанин, ученик и т. д.). Эти ролевые характеристики, разумеется, неоднородны: роль учителя, например, значительно объемнее роли пациента. Отметим, что вряд ли существуют «чистые» статусные и личностные виды общения. Вместе с тем практика общения свидетельствует о коммуникативной доминанте, именно поэтому продавец в магазине будет, скорее всего, удивлен, если покупатель будет задавать ему вопросы о смысле жизни. Вероятно, более точным будет понимание коммуникативной дистанции как определенной шкалы между предельно личностно ориентированным и предельно статусно ориентированным общением, например, это разговор по душам или лирическое стихотворение, с одной стороны, и прохождение таможенного контроля, с другой стороны.
Следующий критерий - самовыражение говорящего - позволяет противопоставить художественно ориентированное и обиходно ориентированное общение. В первом случае мотивом общения является потребность раскрыть себя:
И, если подлинно поется И полной грудью, наконец, Все исчезает - остается Пространство, звезды и певец!
(О. Мандельштам)
Дифференциация художественно ориентированного общения может проходить по различным признакам: это языковая игра, различные виды игрового поведения, включая игру в театре, художественная речь, художественная литература во всем многообразии ее жанров. Художественно ориентированное общение в значительной мере пересекается с личностно ориентированным общением, поскольку в творчестве происходит наибольшее самораскрытие личности. Мы солидарны с В. Г. Борботько (1998), противопоставляющим дискурсивную и рекурсивную организацию речи, т.е. творческую речь и стандартное использование языка. Обиходно ориентированное общение направлено на удовлетворение практических потребностей говорящего, оно, представляя собой разновидность действия, перформа-тивно по своей сущности и поэтому стремится к наиболее экономному - стандартному (и в значительной степени клишированному) - выражению. Этот вид речевой коммуникации является дополнением к жесту, невербальному действию, и в данном случае нельзя не согласиться с теми лингвистами, которые считают, что вербальная коммуникация играет вторичную роль в общении (И. Н. Горелов). На наш взгляд, обиходное, бытовое общение содержит в себе все потенциальные разновидности статусно ориентированного (институционального) общения. Эти разновидности выделяются в соответствии со сложившимися общественными институтами в том или ином социуме в определенный период (суд, армия, учебное заведение и т. д.). Таким образом, в качестве следующего критерия для выделения жанро-во-стилистических разновидностей дискурса может быть система общественных институтов социума.
Участники личностного дискурса выступают во всей полноте своих качеств, в отличие от участников институционального дискурса, системообразующим признаком которого является статусная, представительская функция человека. Институциональный дискурс есть специализированная клишированная разновидность общения между людьми, которые могут не знать друг друга, но должны общаться в соответствии с нормами данного социума. Весьма часто личностное общение сводится к бытовому, но возможно общение между хорошо знающими друг друга людьми и на небытовом, бытийном уровне. Любое общение носит многомерный, партитурный характер, и поэтому выделение типов общения в конкретном речевом действии представляет собой условность и проводится с исследовательской целью. Полное устранение личностного начала в институциональном общении превращает участников такого общения в манекенов. Не случайно нормы общения слуг и хозяев во многих сообществах требовали от слуг бесстрастного выражения лица. Аналогичное значение имеет светская улыбка на официальном приеме или сосредоточенный серьезный вид на производственном совещании.
Институциональность носит градуальный характер. Ядром институционального дискурса является общение базовой пары статусно неравных участников коммуникации - учителя и ученика, священника и прихожанина, следователя и подследственного, врача и пациента. Наряду с этим типом общения, выделяется также общение учителей, а также учеников между собой. На периферии институционального общения находится контакт представителя института с человеком, не относящимся к этому институту. таким образом, устанавливается следующая иерархия участников институционального дискурса: агент - клиент - маргинал.
К числу жанрово-стилистических категорий дискурса относится, на наш взгляд, и категория проективности. Дискурс представляет собой образование, построенное по определенным канонам в соответствии с целями и обстоятельствами общения, и степень каноничности дискурса и является основанием для его типизации. В этом смысле можно противопоставить базовый и проективный типы дискурса. Мы говорим о базовом педагогическом дискурсе, когда, например, учитель ведет урок и объясняет новый материал учащимся в школе. Вместе с тем учитель как агент дискурса может выступить в ином амплуа: вести политическую агитацию или рекламную кампанию, формально оставаясь в рамках своей сферы общения, в таком случае мы можем говорить о проективном политическом либо рекламном дискурсе на базе дискурса педагогического. Весьма вероятной является и такая ситуация, когда во время научной конференции или неформального обсуждения той или иной научной проблемы один из участников общения начинает читать своим коллегам лекцию, объясняя определенные понятия и концепции, т. е. осуществляет проективный педагогический дискурс на базе научного. Базовый дискурс является в известной мере идеалом, хотя и представлен в определенных жанрах, выступающих в качестве про-тотипных для этого типа дискурса. Соотношение между базовым и прототипным дискурсом в определенной мере отражает соотношение между прямыми и косвенными речевыми действиями. Подобно
тому, как существуют принципиально имплицитные речевые акты (например, лесть - Петелина, 1985), существуют и принципиально проективные типы дискурса, это особенно касается дискурса масс-медиа. Так, например, политический дискурс реализуется в современной жизни преимущественно через средства массовой информации [35].
Нормы институционального дискурса отражают этнические ценности социума в целом и ценности определенной общественной группы, образующей институт.
Говоря о жанрово-стилистической категоризации дискурса, нельзя обойти вопрос о функциональном стиле. В лингвистической литературе функциональные стили рассматриваются как производные от функций языка (общение, сообщение и воздействие, по В. В. Виноградову, и, соответственно, выделяются обиходно-бытовой, обиходно-деловой, официально-документальный, научный, художественно-беллетристический и публицистический стили), как производные от сферы употребления языка с учетом экстралингвистических форм общественной деятельности (в нашем понимании - это общественные институты), от формы проявления языка (устной или письменной), от вида речи (монологической или диалогической), от способа общения (массового или индивидуального), а также тона, или регистра, речи (высокий, нейтральный, сниженный), как производные от трех базовых дифференциальных признаков - эмоциональность / неэмоциональность, спонтанность / неспонтанность, нормативность / ненормативность [11: 109-110]. Известна радикальная позиция Ю. М. Скребнева [43: 15], который считал, что стиль представляет собой характеристику подъязыка, выделяемого исследователем в соответствии с целями исследования, и поэтому количество стилей может быть бесконечным - от стиля Ч. Диккенса до стиля кулинарных рецептов. На наш взгляд, продуктивным для понимания сущности функционального стиля может быть жанровый канон, т. е. стереотип порождения и восприятия речи в специфических повторяющихся обстоятельствах. В этом смысле дискурс представляет собой прототип, гештальт, когнитивное образование, сопоставимое с когнитивными образованиями, репрезентирующими предметы, события, качества и т. д. Термин «функциональный стиль» относится, на наш взгляд, к числу наименее удачных терминов в лингвистике, и поэтому, основываясь на критерии жанрового канона дискурса, мы предлагаем новое обозначение для обсуждаемого понятия - формат дискурса. Под форматом дискурса понимается разновидность дискурса, выделяемая на основе коммуникативной дистанции, степени самовыражения говорящего, сложившихся социальных институтов, регистра общения и клишированных языковых средств. Формат дискурса представляет собой конкретизацию типа дискурса, количество этих форматов является достаточно большим, но измеримым. Формат дискурса, в свою очередь, конкретизируется жанрами речи, которые выделяются на индуктивной основе.
К числу жанрово-стилистических категорий дискурса относится, на наш взгляд, категория развернутости и свернутости текста (амплификация / компрессия). Участники общения владеют обобщенными сценариями речевых жанров и могут разворачивать диалог в пределах того или иного жанра в соответствии с обстоятельствами общения. Это удобнее проиллюстрировать на примере простых речевых актов, например, просьба может состоять из трех типовых ходов - главного, вспомогательного и нейтрального, т.е. начала разговора, обращения, просьбы о просьбе («Я хотел бы обратиться к тебе с просьбой»), мотивировки, обещаний, собственно просьбы, а также не относящихся к просьбе ходов. Чем короче коммуникативная дистанция, тем меньше вспомогательных компонентов будет использоваться. Но именно вспомогательные и нейтральные ходы представляют наибольший интерес для исследователя, стремящегося установить релевантные для речевого жанра параметры общения, а также этно-и социокультурную специфику этого жанра. Чрезмерная развернутость конкретного речевого действия на фоне прототипного речевого жанра свидетельствует о возможных дополнительных целях этого поведенческого акта (просьба + лесть + ирония + прямые и косвенные намеки + игра и т. д.). Чрезмерная свернутость такого же речевого действия также приобретает знаковый характер и сигнализирует либо о чрезвычайных обстоятельствах (просьба о помощи), либо о трансформации данного речевого акта в другой акт (просьба переходит в приказ). Аналогичным образом организованы и вторичные речевые жанры, так, например, отзыв официального оппонента о диссертации, написанный на 20 страницах, будет, вероятно, воспринят как экстравагантный способ изложить свою концепцию, показать свою эрудицию, и поэтому трансформируется в другой жанр. Известны также анекдотичные сжатия определен-
ных текстовых жанров (Заголовок: «История мидян». Текст: «Начало истории мидян. История мидян темна и непонятна. Конец истории мидян»).
Содержательные (семантико-прагматические) категории дискурса являются предметом оживленной дискуссии в лингвистической литературе (Гальперин, 1981; Трошина, 1982; Черняховская, 1983; Тураева, 1986; Макаров, 1990, 1998; Мышкина, 1991; Воробьева, 1993 и др.). Основные две линии в понимании категорий текста (и дискурса) состоят в том, что отправным пунктом в моделировании этих категорий может выступать текст как таковой либо текст в ситуации общения. В первом случае базовой категорией закономерно признается информативность текста в ее трех ипостасях, по И. Р. Гальперину: содержательно-фактуальная, содержательно-концептуальная и содержательно-подтекстовая информация. В рамках этого же подхода в качестве основной категории текста может рассматриваться его смысловая целостность (цельность, интегративность). Во втором случае с учетом диалогичности общения важнейшей текстовой категорией признается адресованность, фактор адресата. Эта позиция четко выражена М. Л. Макаровым (1990), который противопоставляет в тексте основную пропозицию (тему текста) и основную иллокуцию (идею, смысл текста).
Существенным является выделение общих и частных категорий текста, особенность первых состоит в том, что они свойственны всем типам текстов, а специфика вторых - в том, что они могут быть обнаружены лишь в определенных типах текста [5]. В самом деле, направленность на адресата устанавливается как в лирическом стихотворении, так и в инструкции для покупателя, прилагаемой к товару, но подтекст в инструкции вряд ли может быть актуализован. Следует отметить, что содержательные категории текста во многих работах исследователей явно или неявно сориентированы на художественный текст как текстовый прототип. О. Розеншток-Хюсси [23: 76] не случайно устанавливает терминологическую пирамиду: диалог как обращение к слушателям, монолог как мышление вслух и плеолог как обращенность к читателям, как речь, которая адресована более чем одной аудитории, чтобы будущее удержало это в вечном пользовании, плеолог - прототип литературы. Именно поэтому мы считаем целесообразным при выделении категорий дискурса вначале сориентироваться на тип социальной дистанции в диалоге и, соответственно, на тип дискурса, а затем - на формат и жанр текста.
Основные две линии в моделировании категорий текста соответствуют, с одной стороны, герменевтической традиции интерпретации текста как самодостаточного явления, например, в границах стилистики декодирования, и экзегезе как толкованию текста с учетом внешних факторов его появления, как изучению «жизни текста», и, с другой стороны, противопоставлению понятности (понимаемости) и понимания текста (ср.: comprehensability - comprehension, Verständigkeit - Verstehen в работах Р. Водак). Изучение дискурса, разумеется, предполагает выбор второй линии моделирования текстовых категорий.
К числу содержательных категорий дискурса относится интерпретируемость текста. Эта категория является, на наш взгляд, уточнением адресованности текста и проявляется в более частных категориях точности, ясности, глубины и экспликативности / импликативности текста. Особенность названных категорий дискурса заключается в том, что они в значительной мере меняют свои сущностные характеристики в зависимости от формата текста. Так, например, точность научного текста заключается в развертывании и уточнении характеристик понятия, точность делового текста - в строгом следовании жанровому канону [16], точность художественного текста - в динамике образных ассоциаций [30].
Коммуникативная ясность - это совпадение интенции автора и интерпретации адресата применительно к определенному тексту. Применительно к бытовому личностному общению ясность текста обеспечивается общностью тезаурусов участников коммуникации, ситуативной наглядностью (такое общение остенсивно по своей сути) и возможностью немедленной проверки адекватности понимания. В деловом общении ясность дискурса достигается благодаря клишированным (трафаретным) средствам общения, а также прецедентным юридическим и специальным (производственным, коммерческим, дипломатическим и др.) текстам [8]. Исследования Р. Водак [4: 68-69] убедительно доказывают, что формулировки как юридических документов, так и политических заявлений, предназначенных для широкой публики, понятны очень узкому кругу людей, при этом парафраза повышает степень ясности этих текстов только для тех людей, которые поняли текст с начала и без парафразы. чрезвычайно интересным является вопрос о ясности текста применительно к религиозному (и мистическому) дискурсу: при достижении особого эмоционального состояния прозрения участники общения приобретают
ощущение полного понимания внутреннего мира друг друга. Впрочем, может ли быть такое общение предметом изучения для лингвиста? Ясность художественного текста по своей сути фасцинативна: если текст оказывает на читателя или слушателя эмоциональное воздействие, если повторное восприятие этого же текста доставляет большее удовольствие, чем первое чтение, то интенция автора реализовалась успешно. Разумеется, возможны ситуации, когда читатели находят свой особый смысл в тех идеях и текстовых формах дискурса, которые для автора не играли никакой роли. Ясность научного текста определяется четкостью понятийно-терминологического аппарата, логичностью изложения, иллюстративным материалом и простым и строгим литературным языком.
Мы говорим о глубине текста, имея в виду возможную неоднозначность интерпретации смысла. Глубина дискурса определяется необходимым количеством объяснительных трансформаций для однозначной интерпретации текста, это операциональная категория. Глубина текста легче всего иллюстрируется методом «от противного»: есть обстоятельства общения, не требующие того, чтобы над сообщением следовало бы задуматься, и есть обстоятельства, заставляющие внимательно проанализировать смысл прочитанного или услышанного. Прототипным глубоким текстом является универсальное автосеман-тичное высказывание - сентенция, афоризм, пословица. Например, «Если не я для себя, кто за меня? Но если я только для себя - что я? И если не теперь, то когда?» (Гиллель). Этот религиозно-этический постулат может быть прокомментирован в виде трех интерпретативных ходов: 1) Ошибается тот, кто считает, что от человека ничего не зависит; судьба человека - в его руках, и нужно действовать; 2) Ошибается тот, кто действует только в собственных интересах; замкнувшись на самом себе, превращаешься в ничто; 3) Нельзя терять время, откладывая на потом главное и необходимое, поскольку жизнь коротка, и можно опоздать. Глубоким может быть не только философский трактат, но и обыденное замечание, например, парадоксальная фраза в диалоге: «Не торопись, а то успеешь». За этой фразой стоит принцип жизни человека, не желающего погрязнуть в суете. Глубина текста является сигналом для адресата: нужно перейти к внимательному осмыслению сообщаемого.
Импликативность, т.е. наличие косвенно выраженного смысла, проявляется в обиходной речи как намек, в художественном тексте - как подтекст, в деловом общении - как саморепрезентация. В политическом дискурсе особый интерес представляют случаи дезавуирования, т.е. признания некоторых сделанных заявлений и сообщений либо не соответствующими действительности, либо отражающими личное мнение чиновника, находящегося на государственной или партийной службе и поэтому, как предполагается, имеющего право говорить только то, что санкционировано руководством.
Формально-структурные категории текста достаточно детально изучены (см. работы И. Р. Гальперина, О. П. Воробьевой, Н. Н. Трошиной и др.). Отметим, что эти категории позволяют установить содержательные характеристики текста, будучи неразрывно связанными с семантико-прагматическими и жанрово-стилистическими категориями. Например, формальная связность текста (когезия) соотносится с содержательной связностью (когерентностью), выступающей в качестве уточнения категорий информативности и целостности текста. Важно подчеркнуть то обстоятельство, что категории дискурса представляют собой аспекты изучения весьма сложного явления, определенный угол зрения, под которым можно рассматривать текст в ситуации. В данной работе предложен социолингвистический подход к изучению дискурса, в рамках этого подхода выделяются три типа категорий - тип дискурса, формат текста и жанр речи как базовые характеристики текста в коммуникативной ситуации.
ЛИТЕРАТУРА
1. Арутюнова Н. Д. Дискурс // Языкознание. Лингвистический энциклопедический словарь / гл. ред. В. Н. Ярцева. 1-е изд. М.: Большая российская энциклопедия, 1990.
2. Багдасарян Т. О. Тональный компонент модальности в коммуникации (на материале английского и русского языков): автореф. дис. ... канд. филол. наук. Краснодар, 2000. 23 с.
3. Борботько В. Г. Общая теория дискурса (принципы формирования и смыслопорождения): автореф. дис. ... докт. филол. наук. Краснодар, 1998. 48 с.
4. Водак Р. Язык. Дискурс. Политика. Волгоград: Перемена, 1997. 139 с.
5. Воробьева О. П. Текстовые категории и фактор адресата. Киев: Вища шк., 1993. 200 с.
6. Гальперин И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.: Наука, 1981. 140 с.
7. Гаспаров Б. М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. М.: Нов. лит. обозрение, 1996. 352 с.
8. Глазко Л. Н. Лингвистические аспекты изучения официальных документов // Языковая личность: культурные концепты. Волгоград-Архангельск, 1996.
9. Данилова Н. К. «Знаки субъекта» в дискурсе. Самара: Изд-во «Самарский ун-т», 2001. 228 с.
10. Дементьев В. В. Жанры фатического общения // Дом бытия. Альманах по антропологической лингвистике. Саратов: Изд-во Сарат. пед. ин-та, 1995. Вып. 2.
11. Долинин К. А. Стилистика французского языка. Л.: Просвещение, 1978. 344 с.
12. Карасик В. И. о категориях дискурса // Языковая личность: социолингвистические и эмотивные аспекты: сб. науч. тр. Волгоград-Саратов: Перемена, 1998.
13. КарасикВ. И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. Волгоград: Перемена, 2002. 477 с.
14. Карасик В. И. Языковые ключи. М.: Гнозис, 2009. 406 с.
15. Клюканов И. Э. Динамика межкультурного общения: к построению нового концептуального аппарата: автореф. дис. ... докт. филол. наук. Саратов, 1999. 42 с.
16. Ковшикова Е. В. Категория коммуникативной точности (на материале текстов деловых писем): автореф. дис. ... канд. филол. наук. Волгоград, 1997. 20 с.
17. Костомаров В. Г., Бурвикова Н. Д. Изучение и преподавание русского слова от Пушкина до наших дней: материалы конф. и семинаров. Волгоград: Изд-во Волгогр. гос. ун-та, 1999.
18. Левицкий Ю. А. Проблема типологии текстов. Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 1998. 106 с.
19. Макаров М. Л. Интерпретативный анализ дискурса в малой группе. Тверь: Изд-во Твер. ун-та, 1998. 200 с.
20. Макаров М. Л. Основы теории дискурса. М.: Гнозис, 2003. 280 с.
21. Мыркин В. Я. Язык - речь - контекст - смысл: учеб. пособие. Архангельск: Изд-во Поморск. унта, 1994. 97 с.
22. Петелина Е. С. Некоторые особенности речевых актов похвалы и лести // Синтагматический аспект коммуникативной семантики: сб. науч. тр. Нальчик: Изд-во Кабардино-Балкарск. ун-та, 1985.
23. Розеншток-Хюсси О. Речь и действительность. М.: Лабиринт, 1994. 214 с.
24. Руберт И. Б. Текст и дискурс: к определению понятий // Текст и дискурс. Проблемы экономического дискурса: сб. науч. тр. СПб.: Изд-во С.-Петерб. гос. ун-та экономики и финансов, 2001.
25. Седов К. Ф. Становление дискурсивного мышления языковой личности: психо- и социолингвистический аспекты. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1999. 180 с.
26. Серио П. Как читают тексты во Франции // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса: пер. с фр. и португ. М.: Прогресс, 1999.
27. Сиротинина О. Б. Тексты, текстоиды, дискурсы в зоне разговорной речи // Человек - Текст -Культура. Екатеринбург, 1994.
28. Сиротинина О. Б. что и зачем нужно знать учителю о русской разговорной речи: пособие для учителя. М.: Просвещение; Учеб. лит., 1996. 175 с.
29. Снитко Т. Н. Предельные понятия в западной и восточной лингвокультурах. Пятигорск: Изд-во Пятигорск. лингв. ун-та, 1999. 158 с.
30. ТряпицынаЕ. В. Категория точности художественного текста: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Волгоград, 2000. 22 с.
31.ХалиповВ. Ф. Власть. Кратологический словарь. М.: Республика, 1997. 431 с.
32. Цурикова Л. В. Проблема естественности дискурса в межкультурной коммуникации. Воронеж: Изд-во Воронеж. ун-та, 2002. 257 с.
33. Чернявская В. Е. Дискурс как объект лингвистических исследований // Текст и дискурс. Проблемы экономического дискурса: сб. науч. тр. СПб.: Изд-во С.-Петерб. гос. ун-та экономики и финансов, 2001.
34. Шаховский В. И., Сорокин Ю. А., Томашева И. В. Текст и его когнитивно-эмотивные метаморфозы (межкультурное понимание и лингвоэкология). Волгоград: Перемена, 1998. 149 с.
35. Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса: монография. М.-Волгоград: Перемена, 2000. 368 с.
36. Шмелева Т. В. Модель речевого жанра // Жанры речи. Саратов: Колледж, 1997.
37. Beaugrande R. de, Dressler W. Einfürung in die Texlinguistik. Tübingen: Niemeyer, 1981. 290 s.
38. Bernstein B. Social Class, Language and Socialization // Language and Social Context: Selected Readings. Harmondsworth: Penguin, 1979.
39. Goffman E. Relations in Public: Microstudies of the Public Order. Harmondsworth: Penguin, 1972. 460 p.
40. Goffman E. Frame Analysis: An Essay on the Organization of Experience. Cambridge, Mass.: Harvard Univ. Press, 1974. 586 p.
41. Halliday M. A. K. Language as Social Semiotic: The Social Interpretation of Language and Meaning. London: Arnold, 1978. 256 p.
42. Hodge R., Kress G. Social Semiotics. Cambridge: Polity, 1988. 285 p.
43. Skrebnev Y. M. Fundamentals of English Stylistics / Скребнев Ю. М. Основы стилистики английского языка. М.: Высш. шк., 1994. (На англ. яз.).
44. Slembrouck S. What is meant by "discourse analysis"? // http://bank.rug.ac.be/da/da.htm 2002
45. Stubbs M. Discourse Analysis: The Sociolinguistic Analysis of Natural Language. Oxford: Blackwell, 1983. 272 p.
46. WodakR. Disorders of discourse. London and New York: Longman, 1996. 200 p. Вопросы:
1. Подходы к пониманию дискурса.
2. Соотношение дискурса и текста.
3. Категории дискурса.
4. Личностный и институциональный дискурс.
5. Тональность дискурса.
