CC BY
12
идиллическом берегу Тихого океана, в местечке под названием Кармел ГЗ, с. 220]. Более чем на десять лет (1905 — 1916 годы) эта коммуна стала своего рода Меккой для американских поэтов и художников, а Стерлинг — признанным главой воплощенной Утопии. Для него это были, вероятно, самые лучшие годы жизни — во всяком случае, наиболее плодотворные с творческой точки зрения. Джеку Лондону с его кипучим темпераментом поступок Стерлинга наверняка казался по меньшей мере странным, а может быть, и сумасшедшим — своего рода добровольным уходом из жизни. Вероятно, именно поэтому в „Мартине Идене"
Рэсс Бриссенден кончает жизнь самоубийством.
В 1906 — 1916 годах Джек Лондон
и Джордж Стерлинг встречались неоднократно, но близости, что была прежде, уже не возникло — изменилась жизнь, и они слишком изменились.
Джордж Стерлинг на десять лет пережил своего друга и умер в 1926 году. Но все-таки в смерти было нечто мистическое: гибелью Бриссендена в „Мартине Идене" Лондон за двадцать лет предсказал трагический финал Джорджа Стерлинга: он действительно покончил жизнь самоубийством (как в романе друга), выстрелив из револьвера в голову.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1 Лондон Дж. Мартин Иден // Собр. соч.: В 10 т. M.: Фабр, 1993. Т. 4. 443 с.
2. Benediktsson Th. George Sterling. Boston: Twavne Publ., 1980. 183 p.
3. Hahn E. Romantic Rebels. An Informal Historv of Bohemianism in America. Boston: The
m/
Riverside Press, 1967. 356 p. Поступила 05.06.2000.
4. Hofstadter R. Social Darwinism in American Thought. Boston: The Beacon Press, 1959. 248 p.
5. Noel J. Footloose in Arcadia: Personal Record of Jack London, George Sterling, Ambrose Bierce. N.Y.: Carrick & Evans, 1940. 330 p.
ЭТНОГРАФ „ПОЭТИЧНОГО МОРДВИНА"
Ю. А. МИШАНИН, кандидат исторических наук, Н. РУСЯЕВА, студентка
В. В. Берви, известный социолог, публицист и беллетрист, был знаком читающей России под псевдонимом Н. Флеровский. Он родился 28 апреля (10 мая) 1829 г. в Рязани. Его детство прошло в имении отца в Бугуруслан-ском уезде Самарской губернии (сейчас Оренбургской области) [11, с. 113]. И, видимо, там Василий Васильевич хорошо познакомился с жизнью мордовской деревни Байтермиш, которую описал в беллетристическом дебюте — повести „В глуши'4 В произведении, опубликованном под псевдонимом В. Б-и в жур-
нале „Современник" в 1856 г., рисуется картина нравов, устоев, традиций, быта мордовского пореформенного крестьянства. Оно открывалось главой „Мордовская деревня" [6, с. 163 — 228].
Автор описывал „мягкие контуры плоских холмов", которые „растягивались длинным изволоком, вплоть до самого горизонта", „молодой березник" и лес, что, „переползая через гору... длинной остроконечной косой протягивался к долине, как будто бы хотел ее достать [6, с. 163]. „Вид был далекий,
© Ю. А. Мишанин, Н. Русяева, 2000
и, судя по количеству засеянных полей, край должен был быть населенный, а, между тем, куда ни гляди, все поля и колки, озера и речки, а нет и следа какого бы то ни было жилья. Посмотришь кругом и догадаешься, что попал в стан мордвов" [6, с. 164].
Неторопливо ведя дальнейшее повествование, Берви описывал окружающий ландшафт: „...по обоим скатам оврага, как черные звери, гнездились отдельными кучками маленькие домики, и церковь стояла одна, на самом высоком месте... около этих избушек и по скатам стояли и двигались человеческие фигуры, мужчины и женщины, сверху донизу одетые в белое. Вереницы гусей спускались к грязной воде почти затоптанного ручья, из которого мордовки черпали воду и у которого мордвы поили лошадей" [6, с. 164].
Среди героев повести „Исай, молодой мордвин", чье лицо и высокий лоб „выражали ум и деятельные наклонности, а серые глаза, которыми он смот-
ф
рел смело... производили впечатление энергии" [6, с. 165]. Показана мордовка Марья, воспитанная в скуке крестьянского семейного круга. „Большую часть своего времени Марья проводила на работе; но это всего менее ее интересовало. Как какая-нибудь живая машина, она выходила работать, когда ее посылал Никифор (старший брат Марьи), делала, как ей говорили, отдыхала, когда уставала, и нисколько не заботилась о результатах своего труда...". И вот она по-настоящему полюбила: „...Марья готова была все сделать для Исая... Тут она почувствовала большое желание быть лучше других женщин... Она начала принимать участие во всех разговорах о хозяйстве..." |6, с. 168 — 169]. Автор жалеет свою героиню, подчеркивая в ней все лучшие качества: доброту, ум, способность беззаветно любить. Она как „преданная собака", угадывает настроение и желания хозяина. Исая же мало заботят подобные переживания, его волнуют размеры приданого будущей жены, мучает вопрос, сколько даст Никифор за свою сестру. Мечта молодого мордвина быстро и легко разбогатеть пере-
шла в навязчивую мысль. Когда же Никифор вместо ожидаемых подарков заставил Исая заплатить ему за жену, то молодой человек всю свою злобу и ненависть выместил на ней. Обвиняя ее в том, что, кроме несчастий, она ему ничего не принесла, он начал безудержно пить, в открытую изменять жене и вскоре уехал „к русским на заработки".
Антиподом Марьи в повести выступает ее родственница — жена брата Никифора — беспечная, веселая женщина, вокруг которой всегда собираются подруги, жаждущие услышать ка-кую-нибудь „неприличную историю" или узнать очередную сплетню. „...Она обладала необыкновенным даром рассказывать юмористические анекдоты про мужчин и их волокитство и как женщины их обманывали. Мордовки восхищались ее грациозной живостью, взмахивали руками. „Ой, какая, ой, какая!" — восклицали они в восторге и, кажется, готовы были ее расцеловать"
Несмотря на все тяготы жизни, женщины-мордовки, по мнению В. Берви, обладают несгибаемой волей, трудолюбием, живым умом и природной веселостью.
Не менее колоритен и образ зажиточного мордвина Ивана, который „скупал хлеб у мордвы и продавал его русским промышленникам" Его „мордовский вкус" выдавала только белая рубашка, вышитая шерстью; говорил он то по-мордовски, то по-русски, чтоб показать, что он владеет русским языком [6, с. 173 — 174].
Беллетрист описал праздник, когда „пуста была деревня", а „ярко освещенная солнцем зеленая равнина ...усыпана белыми фигурами... как древние скандинавы, мордвы пили хмельное пиво... и диким ревом, как грохот грома, потрясался воздух" [6,
с. 172].
В главе „Лесная порубка" автор описывает случай, как мордва деревни Байтермиш самовольно завладели лесом, граничившим с их землей, пока, наконец, „хватился один умный помещик и оттягал его у них" Узнав, что
лес отмежеван, они всем селением направились туда и „вырубили, сколько могли", за что и должны были заплатить „по добровольной раскладке" [6,
с. 175 — 176].
Автор описывает сходку, собравшую „все мужское народонаселение села", на которой становой пристав „говорил грозную речь... требовал денег... грозил им бедой и хотел всех пересечь: мордвы кланялись беспрерывно в ноги и, как клавиши, одни поднимались, а другие опускались, не говорили ни слова..." При этом герой повести Ники-фор думал про себя: „Мордвин бедный человек: как ты с него соберешь? А с богатого также не годится: как ты с богатого спросишь? Ты богатым человеком живешь. Приказывать-то ты мастер!" [6, с. 178 — 179].
В своей повести В. Берви рассказал о дружбе Исая с русским кучером; тот расспрашивал, из какой он деревни, хорошо ли они живут и одна ли мордва там живет или вместе с русскими. От него Исай слышал рассказы об удалых похождениях в больших селах и городах, „а ничто не было в состоянии разжечь так кровь в мордвине, как удалые рассказы..." [6, с. 218].
Реакция современников В. В. Бер-ви-Флеровского на его беллетристический дебют была негативной. Прочитав это произведение, Л. Н. Толстой написал Н. А. Некрасову (2 июля 1856 г.): „Ну уж повесть моего казанского товарища осрамилась, да и „Современник" осрамился; я воображаю, как „Петербургские ведомости" нападут на несчастного Берви, да и есть на что. Недаром вы все скрывали это произведение и улыбались своей кошачьей улыбкой, когда об нем была речь. Мне кажется, никогда не было в „Современнике" напечатано такой дряни... Вы прочтите, я уверен, что вы не читали..." [13, с. 79].
Мнение Л. Н. Толстого разделили и другие сотрудники „Современника", кроме, по-видимому, Некрасова. И. С. Тургенев, вспоминая о повести В. В. Берви, в письме к П. В. Анненкову писал: „На днях приехал сюда из Италии Толстой (Л. Н.)... Он мне чи-
тал кое-какие отрывки из своих новых литературных трудов, по которым можно заключить, что талант его далеко не выдохся и что у него есть еще большая будущность. Кстати, что это за г. Потанин, о котором так вострубил „Современник"? Действительно — он писатель замечательный? Дай-то бог, но я боюсь за него, вспоминая восторженные отзывы Некрасова о г.г. Берви, Надеждине, Панаеве..." [1, с. 533 — 534].
Можно предположить, что повесть В. В. Берви „В глуши" была напечатана в „Современнике" по инициативе Н. Г. Чернышевского. Симптоматичны в этом отношении слова Л. Н. Толстого в письме к Н. А. Некрасову: „Вы прочтите, я уверен, что вы не читали..." Это несомненный намек на то, что читал эту повесть и поместил ее в „Современнике" Н. Г. Чернышевский [14, с. 18]. Слова Л. Н. Толстого: „Мне
кажется, никогда не было в „Современнике" напечатано такой дряни", — звучат как осуждение не только самой повести, но и новой позиции, занятой журналом после появления в нем Н. Г. Чернышевского.
Столь резкий отзыв, возможно, объясняется и тем, что публикация повести, не лишенной, безусловно, недостатков, стала аргументом Толстого в его разногласиях с Некрасовым и Чернышевским. В свою очередь В. Берви-Флеровский в единственной литературно-критической статье „Изящный романист и его изящные критики", напечатанной в шестом номере журнала „Дело" за 1868 г., резко отозвался о „Войне и мире" Л. Н. Толстого [3, с. 23].
Кроме повести „В глуши" в большом и разнообразном наследии В. В. Берви значительное место занимают и другие художественные произведения. Это автобиографический роман „На жизнь и смерть. Изображение идеалистов" (1877), повести „Галатов" (1879), „Забытая история" (1880), „Философия Стеши" (1882), „В медвежьем углу" (1886), „Как дела делают" (1888) и др.
Своим первым публицистическим
выступлением в печати сам Берви считал „Очерк судебного управления в Англии", увидевший свет в „Журнале Министерства юстиции" в 1859 г. [5]. Однако вскоре публицист попал в число „неблагонадежных" за защиту арестованных студентов, участников петербургских студенческих демонстраций 1861 г., а за выступление в поддержку тверских дворян (1862 г.), которые потребовали от правительства некоторой либерализации обществен-
о
ной жизни, в частности наделения крестьян землей за большой выкуп, он был помещен в психиатрическую больницу, где его продержали полгода, так и не обнаружив расстройства психики. В конце 1862 г. по высочайшему повелению В. В. Берви был сослан под надзор полиции в Астрахань. Вплоть до конца 80-х гг. он находился в ссылке (Астрахань, Кузнецк, Томск, Вологда, Тверь, Архангельск, Кострома). По его подсчетам, он сидел в 32 острогах, несколько лет провел в одиночных камерах, проехал под жандармским конвоем 19 тысяч верст, по этапу пешком прошел 3 500 верст [12, с. 92].
В ссылке В. В. Берви напряженно занимался литературным трудом. В 1869 г. была анонимно издана его книга „Свобода речи, терпимость и наши законы о печати", в которой он обосновал необходимость развития в стране провинциальной печати (журналов, газет), торговли книгами [4]. Но главным его занятием в эти годы было изучение жизни народа: „...я желал на себе испытать всю трудность его положения, чтобы изображать его во всей его реальности" [7]. Так родилась книга „Положение рабочего класса в России" (СПб., 1869), изданная под псевдонимом Н. Флеровский и заслужив-
и
шая высокую оценку не только российской прогрессивной общественности, но и западно-европейской [2, с. 165]. Немало страниц в книге посвящено описанию жизни мордовского народа, среди которого, как писал автор, он провел всю свою молодость.
В главе „Астраханская губерния. Национальности" В. В. Берви-Флеров-ский отмечал, что „мордвы имеют все
свойства поэтической души", что в обществе мордвы „...нет недостатка сил и способностей, между мордвами и мордовками встречается достаточно красивых, сильных и энергичных личностей... [8, с. 194]. В то же время публицист пишет о бесправном положении и бедности мордовских крестьян.
Отсутствие средств и возможности обучиться русскому языку, как отмечал В. В. Берви, служило орудием обмана и злоупотреблений со стороны чиновников, которые вели дела только на русском языке, не обращая внимания на то, понимают их или нет. „Сотни тысяч татар, мордвы, чуваш, черемис должны выучиваться по-русски для того, чтобы говорить с одним чиновником, а так как выучиться не имеют ни средств, ни возможностей, то эта необходимость и является орудием бесчисленных обманов и злоупотреблений... Такому образу действия мы обязаны тем результатом, что инородцы восточного края никого так не дичатся, как русских, в особенности русских, одетых по-европейски... Злоупотребления по сбору податей, по требованию повинностей и выдаче квитанций превосходили даже всякое вероятие..." |8,
с. 198].
В своей работе автор остро ставит актуальный и сегодня вопрос о необходимости подготовки национальных кадров, использования местных языков в практике государственного управления, изучения их в гимназиях и университетах. „Мы так привыкли к рутинным, или, лучше сказать, первобытным, взглядам на вещи, — писал В. В. Берви, — что нам даже кажется странным представить себе мордвина или черемиса чиновником, еще страннее нам покажется мысль вести переписку в присутственных местах на языке мордвы или черемис или мысль об обучении этим языкам в гимназиях и университетах. Между тем, что может быть справедливее мысли, что мордвин, чуваш или татарин, который платит такие же подати и отправляет такие же повинности, должен был бы пользоваться и теми же самыми удобствами со стороны администрации. Будет со-
вершенно справедливо, если им будут управлять люди, знакомые с его языком и с его бытом, если он будет подавать бумаги на своем языке и если прямо к нему относящиеся бумаги будут на этом же его родном языке. Конечно, все это невозможно без того, чтобы сами органы власти не пополнялись мордовским и черемисским элементом" [8, с. 199].
Достаточно современна и мысль Берви о еще большем сближении народов Поволжья с русским народом, „сильным средством для объединения которых было бы возвышение их собственной национальности" [8, с. 199]. Характеризуя Россию как славянофинское государство, он подчеркивал: „Искренний, тесный союз русских с финским племенем возможен и был бы для нас крайне выгоден... Если бы нам удалось поднять это племя, связать его посредством вышедшей из его среды интеллигенции, вникнуть в его потребности и удовлетворить их, мы бы сделали для себя несравненно более полезную вещь и западный край несравненно теснее связали бы с восточным, чем посредством попыток русификации, которые могут быть только неудачными... Мы должны проникнуться убеждением, что нам всего более следует опасаться тех ложных, псевдопатриотических чувств и убеждений, которые в господствующем племени нередко распространяют искатели мест обогащения в надежде воспользоваться на счет подвластных; самая надежная политика это та, которая делает под-
властные племена счастливыми" 18,
с. 201 — 202].
Автор „Положения рабочего класса в России" предстал перед читателем не только как серьезный исследователь, но и как талантливый очеркист. Современники отмечали своеобразие стиля В. В. Берви, его умение очень хорошо схватывать особенности характера каждого народа: „прямодушный калмык", „поэтичный... мордвин", „талантливый малоросс", „ловкий, живой эпикуреец-татарин" [10, с. 363]. Насыщенная
идеями гуманизма, уважения к малым народам России, эта работа В. В. Берви имеет важное этнокультурное значение. „Написанная кровью сердца, книга возбуждала в нас преданность и любовь к народу", — вспоминал О. В. Аптекман [9, с. 129].
Как публицист В. В. Берви-Флеров-ский выступал на страницах журналов „ Отечественные записки ", „ Слово", „Дело", „Знание", „Русское богатство", „Русская мысль". Его многочисленные очерки и статьи охотно печатали газеты „Неделя", „Русские ведомости", „Новое время" и другие.
Энциклопедизм творчества В. В. Берви, его мужественная, подвижническая жизнь, на деле воплощавшая принципы, за которые он боролся, были предметом внимания и восхищения многих его современников, в частности Л. Н. Толстого, В. М. Гаршина, В. Г. Короленко, вспоминавшего в „Истории моего современника" о Берви как об одном из властителей дум передовой молодежи 70-х гг. [12, с. 95].
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Анненков П. В. Литературные воспоминания. СПб., 1909.
2. Аптекман О. В. Б.-Ф. По материалам бывшего III отделения. Л., 1925.
3. Берви В. Изящный романист и его изящные критики // Дело. 1868. № 6. С. 23.
4. Берви В. В. Свобода речи, терпимость и наши законы о печати. 3-е изд. СПб., 1872.
5. Берви В. Очерк судебного управления в Англии // Журн. M-ва юстиции. 1859. № 3.
6. Б-и В. В глуши: Повесть // Современник. 1856. № 6.
7. Берви-Флеровский В. В. Записки революционера-мечтателя. M.; Л., 1929.
Поступила 06.11.99.
8. Берви-Флеровский В. В. Избранные экономические произведения. М., 1958. Т. 1.
9. Былое. 1922. № 19.
10. Маркс—Энгельсу. 12 февр. 1870 г. // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 32. С. 362 — 365.
11. Русские писатели (1800 — 1917): Биогр. слов. I. А — Г. М., 1989.
12. Русские писатели: (Биобиблиогр. слов. А —Л) / Под ред. П. А. Николаева. М., 1990.
13. Толстой Л. Н. Переписка с русскими писателями. М., 1978. Т. 1.
14. Эйхенбаум Б. Лев Толстой. Семидесятые годы. Л., 1960.
