CC BY
41
В. Авксентьев,
политолог (Ростов-на-Дону),
В. Васильченко,
политолог(Ставрополь)
ЭТНИЧЕСКИЕ ЭЛИТЫ И ЭТНОКРАТИИ СЕВЕРНОГО КАВКАЗА: ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ С ИНСТИТУТАМИ СОВРЕМЕННОГО ОБЩЕСТВА*
В настоящее время Россия переживает глубокую социальную, политическую и культурную трансформацию, которая может оказать решающее влияние на ее последующую историю. Одним из важных факторов, поддерживающих дезинтеграционные тенденции и способствующих функционированию российского общества в качестве кризисного пространства, является межэтническая напряженность. Отражением остроты в межэтнических отношениях служат периодические конфликты по поводу доступа к статусам и ресурсам, в которые оказываются вовлечены республиканские элиты, хаотические «выплески» уличного насилия, имеющего этническую окраску.
Подобные обстоятельства, проявившиеся уже в эпоху распада Советского Союза, служат одной из основных причин нивелировки усилий властей по поддержанию в стране социального мира и согласия, идут вразрез с насущными задачами модернизации.
Сложился феномен титульности, титульных этносов (наций). Это понятие, свойственное преимущественно для отечественного обществоведения фиксирует совпадение названий этноса и территориально-государственного образования (калмыки в Калмыкии, татары в Татарстане и др.). Несмотря на то что в основу титульно-сти положен формальный признак (титульный этнос не обязательно является коренным этносом на данной территории или этническим большинством), феномен титульности использовался и используется для обоснования преференций, особенно в политической сфере, по этническому принципу. Хотя понятие «титульный этнос» может быть использовано для обозначения любых народов, чье название совпадает с названием государства (португальцы, испанцы, итальянцы и др.), на практике этот термин применяется для описания этнополитических процессов в России, на постсовет-
Доклад и публикация подготовлены в рамках исследовательского проекта «Этнополитические основания системного менеджмента на Северном Кавказе», грант РГНФ № 11-03-00070.
ском пространстве, иногда - в Китае, причем касается он не всего государства, а его отдельных частей, имеющих этнические названия. Периодически возникает вопрос о титульности русского народа в России и вносятся предложения - от конституционного закрепления титульности русского народа до создания «Русской Республики» в составе Российской Федерации.
Таким образом, своеобразие развития России на современном этапе заключается в крайней социальной нестабильности, связанной с несколькими встречно направленными процессами. Первый состоит в гражданской консолидации и культурной интеграции общества, второй - в мультикультуралистском «разрыхлении» еще не до конца сформировавшегося российского народа, в центробежном давлении на него со стороны этнических структур.
Необходимо отметить, что формы выражения межэтнической напряженности в российском обществе существенно изменились за последнее время. Если 90-е годы прошлого столетия характеризовались резким ростом сепаратистских настроений, если подъем этнического самосознания народов России сопровождался требованиями предоставления прав максимального политического самоопределения вплоть до установления собственной государственности, то в «нулевые годы» тема сецессии себя изживает, или, по крайней мере, перестает актуализироваться в публичном пространстве, уходит на второй план. Связано это было с достаточно решительной и последовательной позицией в данном вопросе постельцинской политической элиты государства. Используя как политические, так и чисто силовые средства, власть либо пресекала сепаратистские поползновения, либо же добивалась сублимации притязаний региональных лидеров на суверенитет возглавляемых ими субъектов федерации в относительно приемлемые, легальные формы.
Однако еще в начале первого президентского срока В.В. Путина обозначилась другая негативная тенденция - тенденция к фрагментации единого российского политического и правового поля. В регионе и на местах возникли очаги власти, не проявляющие явного стремления к эмансипации в отношениях с федеральным центром, но фактически функционирующие в значительной степени на автономных началах. Процессы рассогласования,
разбалансировки и даже деградации управленческих связей приобретают масштабный характер, на отдельных своих уровнях по-
литическая система приобретает черты совокупности нескоорди-нированных между собой случайных импульсов. В литературе проблема была обозначена следующим образом: «Если ранее основным поводом для беспокойства служили сепаратистские тенденции в республиках, то в последние несколько лет таким поводом стали возрастающие тенденции к автаркии в российских регионах, которые всё более и более занимают и тревожат как аналитиков, так и политические элиты. Если первоначально «здоровая доза» децентрализации рассматривалась как важный элемент политической демократизации, принимая во внимание многолетнюю традицию гиперцентрализации государственной власти, то теперь Россия столкнулась с неуправляемым и, по-видимому, не поддающимся управлению процессом «расщепления» центральной власти. Поразительная слабость Российского государства, а также непостоянство и непредсказуемость в процессе принятия решений лежат в основе растущей самоуверенности региональных элит, и поощряют регионы действовать независимо, часто бросая прямой вызов центральной власти. Эта тенденция вызывает опасения, что Россия в лучшем случае постепенно преобразуется из федерации в конфедерацию, а в худшем случае будет отброшена назад в период средневекового хаоса и конфликтов, в так называемую эру «удельных княжеств»1.
В целом сейчас можно отметить, что столь катастрофический прогноз себя не оправдал. Комплекс мер по укреплению «вертикали власти», предпринятых в период президентства В.В. Путина, несмотря на часто высказываемые сомнения и ироничное обыгрывание экспертами самой вертикальной метафоры2, несомненно, имел положительные результаты, в том числе и в плоскости национального вопроса, в «укрощении аппетитов» регионального истеблишмента. Симптоматично, что связываемые с именем второго президента РФ преобразования по повышению
1 Лапидус Г. Асимметричный федерализм и государственное строительство в России // Федерализм в России. - Казань: Институт истории Академии наук Татарстана; Казанский институт федерализма, 2001. - С. 288-289.
2 См., например: Мартьянов B.C. Российская вертикаль власти - главная угроза самой себе? // «Свободная мысль». 2008. № 2. - С. 221-223; Назаров И.И. Вниз по вертикали власти // Pro mine. Современные политические процессы. 2005. - Т. 3. № 1. - С. 123-128; Повязанные вертикалью. Российская элита считает путинскую модель оптимальной для страны [Электронный ресурс] // Свободная Пресса - общественно-политическое интернет-издание. - URL: http:// svpressa.ru/ society/article/71943/ (Дата посещения 23.07.2013.)
управляемости и подотчетности органов власти субъектов федеральному центру проводились без какой-либо оглядки на республиканский статус, без каких-либо уступок национальным элитам. Л.В. Смирнягин совершенно справедливо указывает на тот факт, что «когда к власти пришел новый президент страны и в России началась быстрая централизация управления, она стала проходить в русле строгой симметрии. В главных реформах Путина относительно федерализма не было сделано никаких различий между субъектами разного формального статуса. Взять хотя бы изменение правил формирования верхней палаты парламента - Совета Федерации: замена региональных руководителей сенаторами стала несомненным и сильным ударом по престижу этих руководителей, особенно в глазах их сограждан в регионах, поэтому напрашивалось решение, согласно которому для президентов республик можно было сделать исключение, чтобы не рисковать их лояльностью. Однако ничего подобного не произошло. Аналогично, т.е. без всякого учета формального статуса субъектов, были проведены и остальные реформы - отмена выборности глав регионов населением, отмена выборности по одномандатным округам»1. Таким образом, опасения относительно феодализации России, равно как и коллапса в межнациональной сфере оказались преувеличенными. Достаточно обоснованным выглядит фигурирующее в литературе мнение о том, что хотя на первых порах «республики (прежде всего Татарстан) успешно использовали этнический признак для того, чтобы добиться автономии от Центра... по мере угасания тенденции к асимметрии спадала и острота национального вопроса»2.
В то же время, несмотря на все предпринятые меры, неблагоприятный сюжет дробления политического и правового пространства полностью не исчерпал себя к настоящему моменту и не утратил своей злободневности. Сохраняют свое значение риски, связанные с расстройством нормального функционирования и недееспособностью управленческого механизма. Преждевременно говорить об устранении асимметрии российского федерализма, о гармонизации межэтнических отношений. Проблема заключается в том, что в республиках сложились совершенно разные «этно-
1 Смирнягин Л.В. Актуальна ли проблема асимметрии в современной России? // Федерализм и этническое разнообразие в России: Сб. ст. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. - С. 53-54.
2 Там же. - С. 55.
политические и экономические ситуации, а также разные стили руководства»1. В большинстве республик в силу разных причин (исторических, демографических, социальных, этнокультурных и даже религиозных) представители «титульной» национальности никак не могут быть отнесены к разряду правящих, независимо от того, составляют они явное меньшинство или самую большую из этнических групп и даже большинство населения. Руководство этих республик, а также состав правящих структур, в том числе и выборных, не носят моноэтничного характера и не построены на принципе этнической избирательности2. Однако, как отмечалось В. А. Тишковым еще в 2001 г., в группе республик региона Северного Кавказа «псевдофедерализм обрел некоторые черты этно-клановых режимов»3. В северокавказских республиках понятия региональной и этнической элиты совпали между собой по смыслу, причем роль властной верхушки в политическом процессе оказалась далеко не во всем конструктивной.
Этноэлиты представляют собой часть политического класса, сформированную по этническому принципу. Важнейшей, но не единственной политической предпосылкой возникновения этно-элиты является титульность: этноэлиты формируются в национально-государственных образованиях, названия которых совпадают с названием одного из народов, чаще всего, но не обязательно составляющего этническое большинство. Идеологической предпосылкой формирования этноэлит служат национализм, этницизм и этноцентризм, позволяющие «объяснить», почему политические элиты формируются не по партийному или профессиональному, а по этническому признаку. Существование этноэлит является признаком высокой политизации этничности, когда этничность выступает источником формирования политических институтов, политических прав и привилегий. Хотя термин «этноэлиты» содержит определенную негативную коннотацию, действия этноэлит необходимо рассматривать и оценивать конкретно: в целях сохранения своего статуса этноэлиты предприни-
1 Тишков В.А. Pro et Contra этнического федерализма в России // Федерализм в России. - Казань: Ин-т истории АН Татарстана; Казанский институт федерализма, 2001. - С. 30.
2 Тишков В.А. Pro et Contra этнического федерализма в России // Федерализм в России. - Казань: Ин-т истории АН Татарстана; Казанский институт федерализма, 2001. - С. 30-31.
3 Там же. - С. 31.
мают меры по развитию контролируемых регионов и не заинтересованы в дестабилизации социально-политической обстановки. Однако в условиях нарастания нестабильности и возникновения угрозы своему статусу этноэлиты могут использовать механизм этнополитической мобилизации, вольно или невольно «раздувать» этнические конфликты.
В литературе указывается на то обстоятельство, что борьба элит - универсальная характеристика всех обществ. Одним из инструментов этой борьбы является исключение конкурентов по тому или иному критерию, среди которых видное место занимает этническая принадлежность. Борьба элит при определенных обстоятельствах ведет к феномену, который называется «разыгрывание национальной карты». В этом контексте этническая принадлежность участника борьбы пропускается через призму ценностей системы и превращается либо в большое достоинство («наш»), либо в страшный недостаток («чужой»)1. В сложившихся на Северном Кавказе условиях политическая мобилизация населения осуществлялась элитами на этнической основе, что способствовало приобретению ресурсных или статусных конфронтаций между элитами черт этнических или этноклановых конфликтов. Таким, например, был конфликт, возникший между карачаевцами и черкесами в начале 1990-х годов. При этом ситуация межэтнического противостояния развивалась в соответствии с логикой свободной конкуренции обособленных группировок, а не как взаимодействие политических акторов, соперничающих в легальном поле, опираясь на общие, единые для всех правила, или хотя бы связанных неформальной аппаратно-бюрократической этикой. Вмешательство в конфликты подобного рода федерального центра касалось лишь ликвидации или смягчения негативных последствий через восстановление или конструирование баланса привилегий конфликтующих сторон, по определению недолговечного. Факторы, способствующие обострению национального вопроса и воспроизводству межэтнических противоречий, оставались непотревоженными, неповрежденными.
За прошедшие годы изменить положение к лучшему не удалось. Северо-Кавказский регион продолжает оставаться зоной высокой межэтнической напряженности, в деятельности органов власти процветают коррупция и непотизм. Сложившиеся в рес-
1 Белоусов М.В. Этнические элиты Северного Кавказа: Опыт социологического анализа. Дис. ... канд. социол. наук. - Волгоград, 2001. - С. 54.
публиках этнократии не только не были сломлены, но даже укрепились, упрочили свои позиции. Их активность зачастую переходит не только во многих случаях достаточно условные границы российского правового пространства, но фактически выпадает из общих закономерностей функционирования системы государственной власти как таковой. В случаях вопиющего нарушения работы правовых механизмов регулирования общественных отношений для восстановления нормального, стандартного порядка службы требуется прямая интервенция Кремля. В некоторых республиках созревают «типичные диктаторские режимы, характерные скорее для Средней Азии, чем для Восточной Европы»1. «Властные инструменты в регионе, - справедливо отмечают В. Дегоев и Р. Ибрагимов, - утрачивают свои функции, предписанные им от века самой природой вещей. Всё остальное - чем бы оно ни было, включая терроризм, - в конечном счете следствие этого процесса»2.
Таким образом, успешно выстраиваемые в рамках «вертикали власти» схемы взаимодействия федерального центра с региональными элитами почему-то буксуют, дают сбои в условиях Северного Кавказа. В связи с этим проблема того, что определяет политическое и культурное своеобразие данного региона, является крайне актуальной. Особенно это касается специфики местных этнократий и способов формирования этнических элит, поскольку именно последние осуществляют функцию «пробуждения» этнического сознания и ответственны за эмоциональную насыщенность и политизированность национального чувства масс. Воспроизводство этнических признаков стимулируется идеологическими «разрядами», запускаемыми через системы массовой коммуникации. Тонус этнической идентичности напрямую зависит от деятельности социальных институтов, таких как государственные организации, образовательные учреждения, правовые акты.
Необходимо отметить, что поскольку понятия этнократий и этнической элиты тесно взаимосвязаны, генезис этнократий как формы политического управления не может быть прояснен
1 Сидоренко А. В. Политическая власть в этнических регионах // Федерализм и этническое разнообразие в России: Сб. ст. - М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. - С. 104.
2 Дегоев В, Ибрагимов Р. Северный Кавказ: Постсоветские итоги как руководство к действию, или Повестка дня на вчера. - М.: Империум-ХХ1 век, 2006. - С. 14.
без анализа особенностей рекрутирования этнических элит. В частности, А.В. Понеделков и A.M. Старостин отмечают, что «к этнократии относятся родоплеменные (тейповые), или национально-земляческие группы, занявшие место во властных элитах и лоббирующие интересы своего этноса (или его части) в системе властных и экономических отношений» . Исследовавший проблему Ж. Тощенко приходит к выводу о том, что «нигде и никогда этнократия не зарождалась "снизу" и стихийно, "самотеком": она -порождение этнических элит, целеустремленно создающих почву, благоприятную для зарождения этнократий»2. Сами элиты традиционно рассматриваются в политологии в качестве стабильных групп, имеющих доступ к властным ресурсам и возможность ими распоряжаться. Следовательно, вопрос о складывании этнических элит есть в то же время и вопрос о возникновении и трансформациях политических институтов в конкретном обществе.
Социологи, политологи, этнологи неоднократно пытались объяснить социальную природу северокавказских обществ и их взаимоотношений с окружающим миром, однако удовлетворительные ответы на многие вопросы получены не были. Трудности в интерпретации здешних реалий возникли во многом из-за того, что горские сообщества организованы совершенно иначе, чем социальные структуры внутри «Большой» России.
Традиционализм как движущая сила культурного производства, господство трайбалистских установок в политике и приоритет конкретных, живых, жизненных, а не абстрактных, формально-правовых резонов и норм сплошь и рядом непонятны для теоретиков современного общества. Несмотря на то что текстов, посвященных роли Северо-Кавказского региона в современной истории России выходит достаточно, их авторы редко рассматривают Северный Кавказ, так сказать, изнутри, исходя из логики сложившихся здесь институтов и мировоззренческих стереотипов горского населения.
Главным препятствием к созданию связной концепции устойчивости северокавказских этнократий является отсутствие
1 Понеделков А.В., Старостин A.M. Асимметрия возможностей этнокра-тических и областных элит // Обозреватель. 2002. № 9-10 (с. 152-153).
2 Тощенко Ж. Этнократия [Электронный ресурс] / Сайт общероссийской федеральной просве тительской газеты «Татарский мир». - URL: http://www.tatworld.ru/aiiicle.shtirn?article=619S6section=0&heading=0 (Дата посещения 23.07.2013.)
подходящей аналитический схемы, с помощью которой можно было бы осмыслить происходящие в регионе события. Даже те ученые, которые избирают Кавказ в качестве центральной темы своих исследований, а не как придаток к истории России, часто оказываются в затруднении, лишь только они касаются фундаментальных проблем его исторического развития. Основная масса специальной литературы по Северному Кавказу посвящена очень узкой проблематике и почти не ориентируется на современные методы общественных наук. Она ограничивается изложением фактологии и феноменологии предмета и состоит из описательных констатаций.
Эта узкая специализация весьма неконструктивна, поскольку изучение региональных этнократий, в том числе на Северном Кавказе, может способствовать более глубокому освещению значительного числа важных вопросов общесоциологического и общеполитологического характера. Настоящая статья представляет собой попытку осветить проблему с помощью применения институциональных моделей развития традиционного общества для объяснения его политической самобытности.
Специалисты по Северному Кавказу зачастую увлечены созданием генерализующих концептов, но не всегда внимательны к деталям. Для того чтобы объяснить исторический процесс в регионе, необходимо теоретические модели тестировать на конкретном этнографическом материале. Применение институциалистско-го подхода не только позволяет дать политически значимым явлениям теоретическое объяснение, но и показывает, каким образом те или иные закономерности социальной эволюции были или будут реализованы в социальной практике.
Северный Кавказ является зоной длительного взаимодействия двух различных культур, обладающих стабильными идеологическими представлениями о себе и своих соседях. На протяжении более 200 лет горские общества враждовали с крупнейшим государством мира, даже будучи включены в его состав и отчасти восприняв его культуру, ожесточенно защищали превосходство своих культурных ценностей и образа жизни. Подобный этноцентризм хорошо известен, и ему не стоило бы удивляться. Однако проявления этнического чувства у жителей Северного Кавказа, переживание собственной идентичности привлекают к себе внимание исследователей высоким накалом, особенной изощренностью. Например, К.Ю. Сухоплещенко к основным социальным функциям этнократий на Северном Кавказе относит, во-первых, артику-
ляцию этнических интересов и ценностей; во-вторых, этническую мобилизацию; в-третьих, защиту этнических интересов и ценностей; в-четвертых, подавление интересов других этнических групп и игнорирование «чужих» этнических ценностей1. Демонстративное, манифестное выражение кавказской идентичности формирует соответствующую этнометодологию, выделяющую этнический компонент в любых протекающих в регионе процессах. Но при таком подходе кавказский этницизм рассматривается как своего рода социальная константа, как обстоятельство едва ли не естественного, природного характера, нуждающееся в теоретической фиксации, а не в разъяснении.
В последнее время в качестве исследовательского тренда все более и более явственно обозначается попытка связывать истоки межэтнической напряженности на Кавказе с политической и правовой архаизацией региона, с возрождением в деформированном виде традиционных практик, препятствующих экономической модернизации и интеграции кавказских народов в российский социум. В поисках причин жизнестойкости и политической выносливости этнических элит в регионе эксперты обращаются к историческому прошлому горских обществ, к изучению механизмов культурной преемственности и воспроизводства культурных форм.
Согласно М.А. Аствацатуровой, этнократии на Северном Кавказе имеют исторические корни, связанные с традиционными канонами, с обычным правом северокавказских народов. Клано-вость в северокавказских обществах существует независимо от политических режимов, доктрин власти, курсов правительства, партийного строительства2.
Яркими красками живописует политическую изолированность и статичность Северного Кавказа В.В. Дегоев: «Горные ущелья служили идеальным средством консервации социально-культурного быта. Течение исторического времени там как бы останавливалось. Горцы питали глубочайшее недоверие к разного рода реформам и нововведениям. Адат оказался необычайно живучим институтом прежде всего потому, что он органично соответствовал замкнутому общинному миру, охранявшему себя от
1 Сухоплещенко К.Ю. Этнократии на Северном Кавказе: Институционали-зация и легитимация. Дис. ... канд. социологических наук. - Ростов н/Д.: ЮФУ, 2010. - С. 49.
2 Аствацатурова М.А. Экспертное интервью // Этнократии на Юге России в экспертном измерении. Ростов н/Д.: СКНЦ ВШ ЮФУ, 2007. - С. 133.
всяких перемен как главного источника угроз собственному суще-ствованию1. Акцентуация кавказского традиционализма создает в общественном сознании образ культурной капсулы, внутри которой вечно проживается какая-то собственная социальная эпоха.
Подобное восприятие, ставшее практически привычным, является, тем не менее, идеализированным, абстрактным и далеким от реальности. Прежде всего по той причине, что действительности не соответствует сама концепция традиционного общества как общества культурно окостеневшего, сопротивляющегося новациям, да и не способного к ним. Тема эластичности, гибкости традиции, вынужденной чутко реагировать на колеблющиеся, лишенные постоянства условия социального бытия коллектива, обсуждалась в отечественной этнографии неоднократно. «Вариативность, - отмечает К.В. Чистов, - есть способ и одновременно условие существования традиции. Стереотипы могут становиться стереотипами только благодаря их определенному свойству (или качеству) - пластичности, т.е. способности адаптироваться в типовых, но все-таки изменчивых ситуациях»2. Сказанное в полной мере актуально для северокавказских этносов, которые на протяжении всей своей истории демонстрировали способность к переменам в сложных, кризисных обстоятельствах, талант социального творчества и культурный динамизм.
Потенциал для реорганизации на новых началах гнездится в наиболее глубинных, базовых институциях горских обществ. Действительно, с одной стороны, политико-правовые и социальные институты, которые конституируют эти общества, являются этни-цистскими. Причем речь идет об этницизме идеологизированном, концептуализированном (т.е. закрепленным на уровне доктрины, в виде учебников, книг, публичных выступлений политиков и общественных деятелей), имеющем политическое выражение и официальную символику. Данное обстоятельство определяет этнократический характер политической власти - узкокорыстное господство и давление одного этноса. При этом община напрямую или через созданные ею институты формирует и жестко контроли-
1 Дегоев В.В. Северный Кавказ: исторические очерки. Историко-этнографическая экспозиция [Электронный ресурс] / Некоммерческий литературный интернет-проект «Журнальный зал». - URL: http://magazines.russ.rU/ druzhba/2011/4/dlü.html (Дата посещения 23.07.2013.)
2 Чистов К.В. Традиция и вариативность // Советская этнография. 1983. -№ 2. - С. 16-17.
рует отношения между людьми, подавляя инициативу составляющих ее звеньев и отдельных персон. Социально-историческая идентичность группы оценивается ее членами как единственно аутентичный способ существования.
Традиционалистские общества стремятся утвердить приоритет своей культуры, религии, экономической и социальной структуры, отвергая прочие формы коллективной жизни как неподлинные, и направлены на воспроизводство уже сложившихся форм социальности, блокируя новации. Однако, с другой стороны, традиционалистское общество в правовом смысле всегда расколото на группы - этнические, конфессиональные, клановые, родовые. Клановость (в широком значении этого термина) есть способ функционирования традиционного общества, манифестация его социального порядка. По данной причине горская потестарная демократия причинно связана с отношениями неравенства.
Для традиционного общества конфликты между отдельными его субгруппами явление вполне нормальное. Политическое пространство здесь - это площадка, на которой жестко конкурируют между собой различные родовые или клановые, или общинные группы. Характерным в этом контексте представляется замечание имама Шамиля относительно готовности горцев «всегда перебить друг другу дорогу и стать выше товарища в каком бы то ни было отношении»1. Конкуренция при этом введена в определенные рамки и ведется в соответствие с принятыми нормами, однако правовое равенство итогом ее быть не может. Соперничество имеет социальный результат: кто-то побеждает, кто-то проигрывает, одни рода укрепляют свой статус, другие теряют престижные позиции.
Известный этнограф XIX в. Е.М. Шиллинг отмечал, напри мер, у андийцев, следующее: «Все тухумы считаются равными, но среди них одни признаются "лучшими", другие "худшими" (по родовым преданиям, численности, влиятельности и т.д.). Классификация тухумов по их достоинству обычно зависит от информатора, который свой тухум выдвигает вперед. Общественное неравенство еще выражается в том, что в большинстве тухумов различаются озденол ("уздени", полноправные люди) и лагъоал (потомки пленников, рабов, ущемленные в отношении брачных связей с первыми и при случае пользующиеся меньшим авторите-том)»2.
1 Руновский А. Записки о Шамиле. - М., 1989. - С. 115..
2 Шиллинг Е.М. Малые народы Дагестана. - М., 1993. - С. 59-60.
В документе 1860-х годов записано: «В горной (узденской) Табасарани более важные дела (по убийству, значительному воровству, по общему вооружению) решались на общей сходке. На сходках этих сильные тухумы имели влияние так, что дела решались в большинстве случаев в их пользу; если и обвинялся член большого тухума при очевидности преступления, то наказание было возможно слабое - зато слабому тухуму пощады не было»1.
В связи с этим понятна жесткость действующих в северокавказских обществах традиционалистских норм и в то же время их довольно ограниченная эффективность. По сути дела общинный коллектив находится в противоречивой ситуации. Надо соблюдать действующий обычай, но тогда, если следовать ему неукоснительно, прекратится всякое развитие общества. Бесконечно оглядываясь назад, ты рискуешь застыть соляным столпом. Чтобы дать обществу возможность развиваться, традиционалистскую норму в чем-то приходится нарушать. Однако, кто может определить, за какими социальными новациями будущее, а какие не станут общим достоянием, так и останутся ошибками? В кавказских условиях такую роль брали на себя лица, которых известный этнограф и культуролог Ю.Ю. Карпов описывает как «революционеров»: «В истории Дагестана Нового времени имамы Гази-Магомед, Гамзат-бек и Шамиль стали революционерами, посягнувшими на кардинальную реорганизацию обычая»2.
Здесь под революционерами понимаются харизматические личности, наделенные в глазах соплеменников особыми качествами, позволяющими им дополнять или трансформировать традицию, легитимирующими их статус законодателей. Специфику харизматического типа господства, его целесообразный для традиционалистского общества характер показал в своих работах М. Вебер. Следует отметить, что условия потестарной демократии, клановой конкуренции способствуют выявлению харизматиков, личностей, наделенных способностями реформировать традицию при понуждающем к адаптации давлении неблагоприятных обстоятельств.
1 Памятники обычного права Дагестана ХУ11-Х1Х вв.: Арх. материалы. Сост. Х.М. Хашаев. - М., 1965. - С. 48.
2 Карпов Ю.Ю. Взгляд на горцев. Взгляд с гор: Мировоззренческие аспекты культуры и социальный опыт горцев Дагестана. - СПб.: Петербургское Востоковедение, 2007. - С. 457.
Таким образом, традиция как механизм социокультурной регуляции не заслуживает шаблонных негативистских оценок. Более того, традиция зачастую при всей ее жесткости ничуть не препятствует реальной правовой плюральности социального мира горцев. При ближайшем рассмотрении границы нормы обычая оказываются весьма расплывчатыми. Свобода и изменение достигаются за счет движения и «дрожания» социальных молекул и атомов - членов соперничающих горских общин, за счет пронизывающих общество инфлюаций извне.
Известный этнограф В.О. Бобровников кавказскую специфику рассматривает сквозь призму теории правового плюрализма, согласно которой государство не является монополистом в сфере производства правовых норм и в обществе возможно сосуществование различных, как государственных, так и негосударственных, систем нормативной регуляции. По мнению ученого, «преобразования, произошедшие в регионе за последние полтора-два столетия, вели то к укреплению правового плюрализма (во второй половине XIX - начале XX в., в постсоветскую эпоху), то к формированию скрытого полиюридизма»1. Теория правового плюрализма перекликается с разработанными в западной социологии концептами «вложенных» и «наслаивающихся» политий, описывающих фрагментированные, полицентрические политические порядки и партикуляристские политические практики.
Современная институциональная теория рассматривает структурные изменения социальных и политических отношений скорее в качестве продукта взаимодействия между обществами, нежели результата исключительно внутреннего развития. Рассмотрение отношений между Россией и Северным Кавказом дает характерный пример того, насколько эффективно применение подобной широкой исследовательский парадигмы.
Несмотря на свою автономность, общества Северного Кавказа поддерживали постоянные контакты и между собой, и с более дальним социальным окружением. Если рассматривать политические образования на Северном Кавказе изолированно, будет казаться, что они возникали и рушились почти беспорядочно, однако если их анализировать в общерегиональном контексте и на протяжении длительного времени, они обнаружат массу поразительных
1 Бобровников В.О. Мусульмане Северного Кавказа: Обычай, право, насилие: Очерки по истории и этнографии права Нагорного Дагестана. - М., 2002. -С. 106.
закономерностей, связанных, в том числе, и с циклами власти в России. В частности, имамат Шамиля явился адаптивным ответом кавказских этносов на военно-политический вызов со стороны Российской империи.
Потестарные горские общества в кризисных условиях выдвигают политическую элиту, центрирующую политическое пространство. В то же время необходимо иметь в виду, что возможности для реформы традиции наличествуют только в заданных культурно-историческим контекстом рамках.
Как пишет известный социолог, специализирующийся на изучении социальных изменений, Ш. Эйзенштадт, племенные объединения обычно преобразуются в патримониальные, феодальные или эмбрионально-имперские режимы1.
Вслед за вопросом о политическом взаимодействии России и Северного Кавказа встает еще более сложная проблема культурной коммуникации. Значимость событий, происходящих в результате влияния различных культур друг на друга, часто интерпретируется совершенно по-разному. Различия в картине мира делают их взаимоотношения особенно проблематичными. И в данном контексте следует, прежде всего, отметить, что горские общества проявили себя довольно искусными в деле манипулирования российской системой власти, зачастую усваивая ее формы, но отвергая их содержание.
Одним из способов консервации кавказского традиционализма выступает форма государственного устройства России. Сохраняющиеся в отношениях между федеральным центром и различными типами субъектов формы асимметрии являются фактором политизации этничности. «Подлинный федерализм как основание для исключительных прав национальных государственных образований, видимо, становится одной из центральных политических проблем сегодняшней России»2. Функционирующая в настоящее время модель федерализма не способствовала смягчению этноконфессиональной напряженности в стране, не смогла создать в российском обществе атмосферу этнополитического
1 Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилиза ций. - М.: Аспект Пресс, 1999. - С. 149.
2 Тощенко Ж. Этнократия [Электронный ресурс] / Сайт общероссийской федеральной просветительской газеты «Татарский мир». - ЦКЬ:11йр://шшш. tetworld.ru/article.shtml? article=619§ion=08sheading=0 (Дата посещения 23.07.2013.)
консенсуса. Более того, российский федерализм, являясь по существу смешанным, содержит выраженную этническую доминанту, порождающую ряд политико-правовых коллизий.
Большинство предложений по реформированию российского федерализма были неудачными и исходили из того, что альтернативы федерализму в России нет.
Данный тезис воспринимался и зачастую воспринимается как данность: в России сложилось не функциональное отношение к федерализму как типу государственного устройства, способному решить важные проблемы в отношениях между Центром и регионами, в том числе с преобладающим нерусским населением, а ценностное отношение к федерализму. Федерализм рассматривается как сакральная субстанция, при этом даже помыслы о том, что возможны другие варианты национально-территориальной организации страны, рассматриваются как святотатство.
Вместе с тем отношение Центра и регионов, в том числе этнических регионов, - широко распространенная проблема. В ряде государств с целью упорядочивания отношений Центра с «национальными» территориями стараются создавать не национальные субъекты федерации, а национально-территориальные автономии внутри субъектов, построенных по территориальному принципу. Такой способ урегулирования национального вопроса применяется, например, в Китайской Народной Республике.
Согласно Конституции КНР, в районах компактного проживания национальных меньшинств осуществляется национальная автономия. Создаются органы самоуправления, осуществляются автономные права. Районы национальной автономии являются неотъемлемой частью Китайской Народной Республики (ст. 4)1.
Унитарное государство с национально-территориальными автономиями является достаточно устойчивым образованием, гарантирующим реализацию государственной власти на всей территории, эффективно справляющимся с сепаратистскими тенденциями и при этом способным обеспечивать защиту прав национальных меньшинств. Автономия лишена, как правило, большинства атрибутов государственности, но в то же время может иметь некоторые дополнительные права.
1 Конституция КНР 1982 г. (с изм. 1988, 1993, 1999, 2004 гг.) [Электронный ресурс] / Сайт «Законодательство Китая». - иКЬ:Шр://сЫпа1а№шГо. га/ сошШхШопаШш/сошйШюп/сошйШюп^Ы (Дата обращения 23.05.2013.)
«Особенность национально-территориальной автономии, осуществляемой в КНР, состоит в том, что она не носит характера национальной государственности, а является по своей природе административной автономией... она впервые в истории Китая дала возможность центру установить единый контроль государства над всеми национально-территориальными автономиями и вместе с тем способствовать развитию каждой из них. Иначе говоря, институт национально-территориальной автономии помог консолидации страны и стал гарантией сохранения ее целостности, обеспечил минимизацию сепаратизма и обеспечивает государственную поддержку национально-территориальной автономии» .
В районах административной автономии в судопроизводстве может применяться местный язык, учитываются обычаи населения, на местном языке издаются газеты, осуществляются радиопередачи, он используется для обучения в школах. Кроме того, государственный аппарат комплектуется из лиц, знающих местный язык, коренным жителям отдается предпочтение при формировании местного управленческого аппарата2. Разумеется, национальный вопрос в Китае нельзя считать решенным, а в автономистском устройстве КНР видеть универсальное средство устранения межэтнической напряженности.
Проблемы остаются, сложная обстановка сохраняется и в Тибете, и в Синьцзян-Уйгурском районе. Тем не менее китайский опыт регулирования отношений в межэтнической сфере заслуживает внимания, отдельные его аспекты могут быть учтены при разработке стратегии национальной политики в России.
Следует отметить, что Россия имеет и собственный опыт формирования внутренней структуры государства через установление автономий, в котором можно было бы отыскать позитивные моменты. По сути, речь идет о возрождении на новой основе широко критиковавшейся в советском обществоведении идеи авто-номизации, однако с учетом опыта ХХ в.
Именно благодаря тому, что де-факто при строительстве СССР был реализован план автономизации, Советский Союз просуществовал гораздо дольше того, когда обнаружилась несостоя-
1 Чжэн Кай. Национально-территориальная автономия в Китайской Народной Республике. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата юридических наук. - М.: МГУ им. М.В. Ломоносова, 2009. - С. 17.
2 Чиркин В.Е. Конституционное право зарубежных стран. - М.: Юристъ, 2007. - С. 174.
тельность советского экономического проекта. А юридическое оформление краха советского проекта пошло по пути распада союзного (федеративного) государства.
РСФСР, провозглашенная федерацией, по сути дела представляла собой унитарное образование с автономиями. В соответствии с Конституцией 1978 г. в ее состав наряду с краями, областями и городами республиканского подчинения входили 16 автономных республик, пять автономных областей и 10 автономных округов. Здесь также наблюдается достаточно тонкая, ступенчатая градация субъектов, приспособленная к местным условиям территориального размещения этноса и уровню его экономического и культурного развития. «Матрешечная» конструкция административных единиц, составлявших Россию, позволяла подходить к реализации национальной политики в каждом отдельном регионе максимально конкретно.
Можно по-разному относиться к советскому периоду российской истории. Многие характеристики той эпохи, в том числе связанные с политикой в области этнических отношений, весьма противоречивы и не поддаются однозначной оценке. Тем не менее трудно не признать, что в деле построения единой общности - советского народа - были достигнуты значительные успехи и национальный вопрос стоял тогда менее остро, чем в настоящее время,
Таким образом, многие проблемы в сфере межэтнического взаимодействия, с которыми сталкивается российское общество на современном этапе своего развития, коренятся в особенностях государственно-территориального устройства Российской Федерации. Этнический федерализм, фактически являющийся принципом территориальной организации государства, способствует политизации этничности, не позволяет выбраться из тупика бесконечных претензий этнических субъектов друг к друг и к властям, поддерживает высокий уровень этнической напряженности.
Перестройка федеративной системы на административно-территориальных началах («губернизация») выглядит сейчас едва ли выполнимой задачей в силу как противодействия этнических элит, так и недостаточности правового обеспечения подобной реформы. Средства решения национального вопроса следует искать в осторожном переходе на путь унитарного государства с национально-территориальными автономиями.
Изменение статуса этнических образований может рассматриваться как первый шаг к уходу от политизированной этничности в России. Имеются признаки того, что российская политическая
элита в настоящий момент постепенно уходит от трактовки федерализма как универсального средства решения межнациональных проблем.
Анализ текста утвержденной Указом Президента РФ 19 декабря 2012 г. «Стратегии государственной национальной политики Российской Федерации на период до 2025 года» показывает, что ее авторами на вопросах взаимодействия, взаимовлияния конституционного принципа федерализма и национальной структуры российского общества, весьма актуальных в литературе, СМИ и массовом сознании, не делается сколько-нибудь заметного акцента. В частности, проблематика особенностей федеративного устройства, централизации-децентрализации власти не фигурирует ни среди основных вопросов государственной национальной политики, требующих особого внимания, ни среди целей национальной государственной политики, ни среди ее приоритетных направлений.
«Элитология России: Современное состояние и перспективы развития», Ростов н/Д., 2013 г., т. 1, с. 401-417.
Александр Князев,
политолог
СРЕДНЯЯ АЗИЯ ПОСЛЕ МАЙДАНА
Крымско-украинский кризис завершил переходный период в глобальной системе международных отношений и положил начало новой эпохе, отличительная черта которой - многополярность современного мира. Эксперты убеждены, что украинские события самым неординарным образом отразятся на Средней Азии и Казахстане.
Проекции кризиса, катализатором которого стал наметившийся тренд на вступление Украины в Таможенный, а в перспективе и в Евразийский союз - вместо подписания соглашения об ассоциации с ЕС, в бывших советских республиках различны. Что логично, ведь и сами эти страны не похожи друг на друга, неодинаковы и применяемые к ним извне сценарии. Соответственно, модели поведения государств и неправительственных акторов в Средней Азии тоже разные.
