CC BY
30работе Башляра «Поэтика пространства».
21. Толстой Л.Н. Собр. Соч. В 22 томах. М. 1981, «Худ. лит.», т. 7, с. 250.
22. См.: Gary A. Davis: Übung der Kreativität im Jugendalter, in: G. Mühle/Chr. Schell (Hgs.): Kreativität und Schule, München: Piper 1970, S. 103-115; S. 107 ff.
23. Новый журнал, Нью-Йорк, 2007, декабрь 247, стр. 308 - 309.
24. Linell P. The written language bias in linguistics& Its nature, origins and transformstions. London/New York. В: Вопросы языкознания, РАН, 2006, № 6, материалы конференции «Динамика когнитивных процессов и науки о языке».
25. Bacon Francis. The Advancement of Learning und New Atlantis. Ed. Thomas Case. London 1974, p. 96.
26. Bentham, s Theory of Fictions. Ed. C.K. Ogden. New York 1959, 30, 49, 154.
27. См.: Vahinger Hans. Die Philosophie des Als-Ob. Leipzig 1922, S. 194-219.
28. Hume David. A Treatise of Human Nature. Oxford 1968, p. 24
29. L. Marcuse. Philosophie des Glücks. München 1962, S. 200.
30. Никомахова этика, 1094 а 1 фф. / NE 1094 a 1 ff/.
31. См.: Willi Baumeister. Das Unbekannte in der Kunst. Köln 1988, S. 143.
32. См.: Heinrich Rombach. Strukturontologie. Eine Phänomenologie der Freiheit. Freiburg/München 1971, S. 25 ff.
33. Цвейг С. Великая жизнь (Лев Толстой). Л., «Красная газета», 1928, с.37.
34. Manfred Wagner. Kreativität und Kunst, in: Walter Berka/Emil Brix/Christian Smekal (Hgs.): Woher kommt das Neue? Kreativität in Wissenschaft und Kunst. Wien, Köln, Weimar 2003, S. 51 -84, S. 58.
35. Ernst Cassirer. Freiheit und Form. Darmstadt 1961, S.62 ff.
36. Leonardo da Vinci. Traktat von der Malerei. Jena 1925, S. 14.
37. Charles Baudelaire. Tagebücher, zitiert in: Bela Balacz. Der Geist de Films, Makol Verlag 1972, S. 30.
38. B. Ransch-Trell. Der Bildwitz. Die kreative Phantasie der Karikatur, S. 654.
39. Theodor W. Adorno. Ästthetische Theorie, Frankfurt a.M. 1970. S.205.
40. См.: Kreativität ... Bd. 2, S. 727.
РАУ ИОГАНН - доктор философии, профессор; Научный форум по международной безопасности при Академии штабных офицеров Бундесвера (Гамбург) и Академии защиты Отечества (Вена) ([email protected]).
RAU, JOHANNES - Doctor of Philosophy, Professor; Scientific Forum on International Security at the Academy staff officers of the Bundeswehr (Hamburg) and the Academy of defending the Homeland (Vienna) ([email protected]).
УДК 165.0
ТИМОФЕЕВ А.В. ЭТИКА РЕЛЯТИВИЗМА В КОНТЕКСТЕ АКТУАЛЬНЫХ ВЫЗОВОВ СОВРЕМЕННОМУ ОБЩЕСТВУ
Ключевые слова: «релятивистская этика», «натуралистическая этика», нравственные стандарты, «эмотивизм», «ситуационизм», социальное поведение, субъективизм, полезность, истинность, справедливость, добро, зло.
В рамках статьи особое внимание уделяется так называемому «натуралистическому» аспекту «релятивистской этики». В этой связи проводится детальный анализ «релятивистской этики», главным образом, с позиций идейных вызовов современному обществу вплоть до отрицания этического абсолютизма и этического релятивизма. При этом хорошо известные адепты «натуралистической этики» рассматриваются в данном случае в рамках их полемики с этическим релятивизмом. Особое внимание в этой связи обращается на анализе антропологического и этнографического материала со стороны адептов «натуралистической этики», где явно просматриваются усилия с их стороны в непрерывных поисках доказательств выдвигаемых ими так называемых авторских положений общей базы нравственного сознания, а также нравственных стандартов. Как следствие данных положений относительно такого рода этики оказывается, с одной стороны, что она вынуждена вторить аргументам абсолютистов, соглашаясь с абстрактным пониманием универсальных, общечеловеческих ценностей; а с другой стороны, принимать мысль об абсолютной относительности морали и этических суждений. Более того, в этой связи, в частности, констатируется, что так называемая эмотивистская и логико-лингвистическая вариации неопозитивистской этики, как правило, даже постулируют весьма неоднозначный тезис о том, что нормативная этика в строгом смысле слова не является научной. Одними из ключевых концептуальных построений, имеющих колоссальное значение для формирования основных направлений современной рефлексии в самых различных аспектах этической проблематики рассматриваются, в частности, ее традиции, зародившиеся в рамках позитивизма и прагматизма. Таким образом, в процессе данного исследования осуществляется весьма критический анализ порой весьма крайних позиций, допускающих высказывания весьма интересных идей со стороны известных современных мыслителей, которые, на наш взгляд, должны способствовать выявлению существующих нравственных проблем, а так же намечать необходимые контуры потенциальных путей их разрешения в дальнейшем.
TIMOFEEV, A.V.
ETHICS OF RELATIVISM IN THE CONTEXT OF ACTUAL CHALLENGES TO MODERN SOCIETY
Keywords: "relativistic ethics", "naturalistic ethics", moral standards, "emotionalism", "situationism", social behavior, subjectivism, usefulness, truth, justice, good, evil.
Within this article, special attention is paid to the so-called "naturalistic" aspect of "relativistic ethics". In this regard, a detailed analysis of "relativistic ethics" is carried out, mainly from the standpoint of ideological challenges to modern society up to the denial of ethical absolutism and ethical relativism. At the same time, well-known adherents of "naturalistic ethics" are considered in this case within the framework of their polemics with ethical relativism. In this regard, special attention is drawn to the analysis of
anthropological and ethnographic material by adherents of "naturalistic ethics", where efforts are clearly seen on their part in the continuous search for evidence of the so-called author's provisions of the General base of moral consciousness, as well as moral standards. As a consequence of these provisions regarding this kind of ethics, it turns out, on the one hand, that it is forced to echo the arguments of absolutists, agreeing with an abstract understanding of universal, universal values; and on the other hand, to accept the idea of absolute relativity of morality and ethical judgments. Moreover, in this regard, in particular, it is stated that the so-called emotive and logical-linguistic variations of neo-positivist ethics, as a rule, even postulate a very ambiguous thesis that normative ethics in the strict sense of the word is not scientific. One of the key conceptual constructions that are of great importance for the formation of the main directions of modern reflection in various aspects of ethical issues is considered, in particular, its traditions that originated within the framework of positivism and pragmatism. Thus, in the process of this study is carried out a very critical analysis of sometimes very extreme positions, allowing statements of very interesting ideas from well-known modern thinkers, which, in our opinion, should help to identify existing moral problems, as well as to outline the necessary contours of potential ways of their resolution in the future.
В свете проводимого исследования весьма интересным будет обратить внимание на так называемый «натуралистический» аспект «релятивистской этики». Как бы это странным не прозвучало, ее ключевой особенностью может выступать одновременное отрицание этического абсолютизма и этического релятивизма.
Адепты «натуралистической этики» в полемике с этическим релятивизмом прибегают к анализу антропологического и этнографического материала, стараясь увидеть в нем доказательство собственным положениям общей базы нравственного сознания, нравственных стандартов. В результате такая этика, с одной стороны, вынуждена вторить аргументам абсолютистов, соглашаясь с абстрактным пониманием универсальных, общечеловеческих ценностей; с другой стороны, принимать мысль об абсолютной относительности морали и этических суждений.
Так называемая эмотивистская и логико-лингвистическая вариации неопозитивистской этики обычно опираются на то, что нормативная этика в строгом смысле слова не является научной. В частности, Карнап считает отрицательный вердикт, выносимый логическими аналитиками сомнительным «метафизическим» постулатам, вполне имеющим отношение и к нормативной философии.
Так неопозитивизм признает факт нормативных дисциплин и практической необходимости нормативного регулирования, но отрицает возможность оценки моральных кодексов с помощью гносеологических категорий, не желает видеть в этических правилах любое объективное содержание. Акцентируя внимание на категорическом разрыве неопозитивизма с «традиционным» этико-философским мышлением, допускающим возможность рационального обоснования этических норм, Рейхенбах говорит: «Современный анализ познания делает невозможным познавательную этику; познание не включает каких-либо нормативных частей и, следовательно, не может обосновать этические нормы. Стремление в течение двух тысяч лет создать этику на научной основе явилось следствием неправильного понимания познания, следствием ошибочного представления, будто познание включает нормативную часть» [13, c. 277].
Такого рода идея инструментальности этических норм, оценок, принципов находит свое отражение еще в философии прагматизма - в тезисе Джемса о «полезности» как субъективном критерии нравственности. По его мнению, «истинное» есть просто удобное в образе нашего мышления, подобно тому, как «справедливое» есть лишь удобное в образе нашего поведения [1, с. 136].
В рамках прагматизма фактически были модифицированы устои утилитаризма, по которому действия человека зависимы от желания достичь выгоды. Потому-то и считают поступки людей относительными, условными. Специфика неопозитивистской этики прагматизма в том, что она рассматривает нравственные категории, включая этические нормы, в качестве логических инструментов для обоснования правильности индивидуального выбора некоего типа поведения, создания на этой основе надлежащих средств реализации жизненных целей. Индивидуализируя мораль, прагматисты считали, что всякий индивид преследует свою цель, в силу чего у каждого - своя мораль, свое понимание нравственно ценных норм [5, c. 110].
Глядя на позитивистов, прагматисты считали этические нормативы сугубо условными. Категории «справедливость» и «несправедливость» в прагматистском толковании лишь выражают, какие вещи «благоприятны» и какие «неблагоприятны» с позиций удовлетворения потребностей. В частности, позиция Л. Фрида заключается в том, что здесь не обнаруживается
некое устойчивое содержание, они «имеют слишком мало смысла или вообще ничего не означают» [7, с. 225].
Весьма специфический характер прагматистской «жизненной философии» отвечал определенному этапу развития общества, когда материальный успех считался одной из первостепенных моральных ценностей. В настоящее время подобные настроения сохраняются. Более того, подобная тенденция усиливается, так как «поворот» к нравственной нормативности в моральной философии отметился большим оживлением идей прагматизма и утилитаризма [16, с. 29].
Бесконечная сложность бытия вокруг нас, по мнению Джемса, ведет к рассмотрению этических категорий в свете «этического консеквенциализма» и «ситуационизма». В частности, Рот говорит, что Джемс придерживался принципов «эпистемологического объективного релятивизма», выводил необходимость «социального бихевиоризма» из понимания человека как «вариативной личности» [15, с. 78]. Ход мысли заключается в стремлении актуализировать идеи Джемса в силу их сочетания с новыми концепциями «ситуационной» и «консеквенционной» этики. С опорой на такие идеи Д. Мура как добро «само по себе» интуитивисты У. Росс, О. Джонсон, С. Юинг, Э. Тейлор, Ч. Брод разработали так называемый онтологизированный вариант моральных ценностей. Помимо этого интуитивизм создает нормативные кодексы с целью обеспечения управления поведением человека в соответствии с «истинным» понятием «должного». Интерес в этой связи может вызывать моральный кодекс Росса. На основе философии «здравого смысла» здесь можно обнаружить соединение «самоочевидных» обыденных истин: «выполнять обещания», «говорить правду», «возмещать ущерб, причиненный другому человеку», «возвращать долги», «поступать так, чтобы существующие благо и зло справедливо распределялись между индивидами» [14, с. 21].
Данный кодекс гласит о том, что межличностные отношения выступают как отношения торговых партнеров, которые заключили честную сделку. В качестве отличия здесь выступает то, что вместо привычных товаров рассматривается человеческая порядочность.
На самом деле в данном кодексе, во-первых, нет указаний на связь личности с обществом, моральные отношения «замыкаются» на персональном уровне; во-вторых, здесь не учтено социальное содержание нравственных представлений, поэтому он крайне абстрактен и, следовательно, «самоочевидность» заданных этических правил не так очевидна.
Согласно позиции Кенистона, в области регулирования межличностных отношений можно наблюдать переход от «субстанциального» подхода к морали к «инструментальному». Кенистон усматривал причины этого в кризисе этического формализма и появившейся системой «негативной морали», которая основана на «синдроме потери веры», пессимизме, дефиците ясных понятий о нравственных ценностях и нормах. Ответственность за то, что этика превращается в предмет формально-технических и лингвистических манипуляций над нормативными предпосылками, за то, что философия вместо решения вечной проблемы «что есть добро и зло» занялась классификацией значений, которые можно придать терминам «добро» и «зло», он возложил на моральную практику [12, с. 145].
Согласно позиции Кенистона, «моральный инструментализм» связан с обострением отчуждения личности и девальвацией этических нормативов. Подобное видение кризиса теоретического нравственного сознания и попытка установить его связь в целом с упадком общественного бытия достаточно распространено в социально-философской рефлексии.
В современных реалиях Хоркхаймер рассматривает проблему «инструментализма» в контексте философского анализа иррационализма и субъективизма. По его мнению, позитивизм, неопозитивизм и прагматизм привели к неспособности разума раскрыть истинную природу бытия, сформировать подлинные принципы жизни. В результате, по выражению Хоркхаймера, «разум самоупразднился в качестве средства этического, морального и политического суждения», очутился в критическом положении. Здесь можно выделить два аспекта: формалистический (подчеркнутый позитивизмом) характеризуется отсутствием связи субъективного разума с объективным содержанием; инструментальный (отмеченный прагматизмом) выявляет капитуляцию разума перед лицом гетерономичного содержания. В этих условиях разум сохраняет лишь один критерий - операциональную ценность, собственную ситуационную значимость («впряженность разума в социальный процесс») [11, с. 28].
В свою очередь, основные идеи ситуационизма разрабатывались экзистенциалистами. Экзистенциализм с этической точки зрения занимает специальное место среди релятивистских нормативных теорий. Теоретически обосновать крайний моральный релятивизм пытались «еще в «философии жизни», но развернутую санкцию он получил только в XX в. со стороны двух философских учений - экзистенциализма... и неопозитивизма...» [2, с. 37].
Через некоторое время возникла довольно автономная школа «ситуационной этики». Известный представитель данной школы Д. Флетчер под «ситуационной этикой» понимает, главным образом, некий тип поведения, при котором человек намеренно следует релятивистским принципам определения ценности поступков. Флетчер говорит о необходимости «новой морали», интерпретируя ее исключительно индивидуалистически, настаивая на том, что высшая ценность для человека - это он сам, его личные цели, обусловленные «стремлением к счастью» [6, с. 55]. В случае доминирования в социуме так называемой «истинной релятивности» и релятивистской направленности «мыслительных форм», по мнению Флетчера, ситуационная этика адекватна практике отношений людей, стилю жизни.
В свою очередь, бихевиористская модель поведения, предложенная Скиннером, предполагала исключение роли этического начала при выборе поведенческого решения. Таким образом, Скиннер фактически отвергает критерии нравственности, предлагая «освободить» человека от ответственности за поступки. По сути, происходит перекладывание данной функции на общество, в задачи которого входит программирование поведения методами «инженерии».
В целом «ситуационная этика» в процессе отрицания скиннеровского варианта «принудительного» решения моральных проблем и социальных конфликтов, ушла в иную крайность, не допуская правомерность нормативного регулирования поведения. Таким образом, «ситуационная этика» ведет к нравственному анархизму, нигилизму, релятивистской манипуляции моральными ценностями, всему, что стирает грань между моральным и аморальным. Г. Бэнсон и Т. Энджемен справедливо замечали, что, «исходя из ситуационной точки зрения, не важно, ворует ли человек, лжет или даже убивает, если такое действие приводит к желательному результату» [3, с. 2]. Иначе: «...ситуационная этика есть грубая форма утилитаризма... Она обладает такими же натуралистическими посылками и методами, приводит к тем же заключениям и вызывает ту же негативную критику, ибо она доказывает невозможность суждений добра...» [4, с. 57].
Таким образом, «ситуационная этика» выступает свидетельством того, что релятивные механизмы нравственного регулирования весьма сложно функционируют. Здесь наблюдается ориентир на достижение персонально понимаемого счастья. Соответственно, такого рода прагматически-гедонистическая устремленность, «антинормативность» ведут к нигилистическому неприятию этических ценностей.
Бэнсон и Энджемен в этой связи говорят о разрушении понимания моральной ответственности личности в социуме. В данном случае вполне ожидаемы слова: «Мы верим, что этические стандарты могут быть улучшены, если людей научить применять этические альтернативы, имплицитно содержащиеся в каждом человеческом решении. Этический инструктаж может улучшить моральные отношения, обычаи и поступки» [3, с. 13].
С весьма существенным подозрением и настороженностью оценивают попытки неопозитивистов вторгнуться в сферу моральных универсалий «антирелятивисты». Так известный оппонент этико-социологического релятивизма Гинсберг в процессе выявления проблем социальной справедливости, социологического обоснования нравственных норм, установления общественных функций моральных регуляторов выступил против этико-социологического релятивизма, а в частности, против эмотивной теории нравственных ценностей Вестермарка и теории аксиологического релятивизма Росса. В рамках данного подхода можно обнаружить выявление ряда существующих проблем.
В критике Вестермарка Гинсберг акцентирует внимание на том, что в решении нравственных вопросов нужно не ограничиваться моральной интуицией, эмпирическими наблюдениями разнообразия человеческих нравов, а вникать в сущность человеческих потребностей и законов общественного взаимодействия [8, с. 258]. В частности, выявляя уязвимые места рассматриваемой концепции, Гинсберг трактует подобные аспекты релятивистской теории морали эмотивного и социально-культурного образцов, как
абсолютизацию индивидуальных чувств в качестве источника этических суждений, преувеличенный акцент на различиях в нравственных оценках при полном игнорировании содержащегося в них общего. Исследуя справедливости с позиций эмотивизма или аксиологического релятивизма, Гинсберг отмечает недостаточную аргументированность выводов. Гинсберг полагает, что стремление выводить моральный критерий из психики, субъективно-эмоциональной сферы (эмотивизм) может привести к «дурной бесконечности» этических оценок и поставить исследователя перед фактом неразрешимым парадоксам с непонятными критериями.
«Справедливость в самом широком смысле этого слова заключается в упорядочивании человеческих отношений в соответствии с общими принципами, которые применяются беспристрастно...» [9, c. 104]. Здесь очерчивается: контроль за властью, распределение «средств благополучия», предоставление «компенсации за обиды». Но в итоге инструментом достижения справедливости выступает исключение произвольных неравенств посредством государственного вмешательства.
Гинсберг говорит о морали как об определенном сплаве элементов и пытается решить вопрос критерия нравственности, исходя из подобного понимания. Подобного рода, с его позиции, выступает универсальное, общепринятое поведение, которое обладает нормативной и, в то же время, идеальной ценностью. В рамках попыток преодоления изъянов релятивистской этики, и, выходя за рамки субъективистского понимания критерия морали, Гинсберг прибегает к этическому формализму, что дает основания ряду мыслителей квалифицировать его концепцию как новый вариант абсолютистской этики. В частности, Гинсберг даже в этой связи предлагает ввести критерий, который будет носить комплексный характер, учитывать всю сложность морали, которая, по его мнению, заключает в себе разные по содержанию моральные установки, т. е. «варианты морали» [10, c. 78]. Гинсберг в данном случае сравнивает морально-ценное и справедливое с деятельностью государства. Новизна его идеи заключается в позиционировании необходимости контроля над самим государством с целью предупреждения злоупотребления со стороны любых ветвей власти. Таким образом, Гинсбергом вполне в русле всех социальных настроений осознает возможность несовершенства в действиях аппарата социальной «справедливости».
Приводимые констатации со всей неизбежностью ставят проблему о том, кто же на самом деле должен реализовывать такого рода социальный контроль. Правда, к сожалению, пока однозначного и всех устраивающего варианта решения данной проблемы не обнаруживается. Алгоритм наших рассуждений ведет к выводу о том, что осуществлять контрольную функцию надлежит моральному сознанию общества, которое формируется на основе прививания соответствующих знаний о базовых принципах справедливости.
Литература и источники
1. Джемс В. Прагматизм. СПб.: Шиповникъ, 1910. 244 c.
2. Нарский И. С. О теоретико-познавательных и логических основах этики неопозитивизма // Вестник МГУ. Серия VIII. Экономика, философия. 1965. №3. С.37.
3. Benson G., Engeman Th. Amoral America. Stanford (California), 1975, 294 p.
4. Blumenthcil A. Moral Responsibility: Mankinds' Greatest Need. California, 1975. 400 p.
5. Collected Papers of Ch. S. Peirse. Cambridge, 1960, vol. 2, P. 110.
6. Fletcher J. Situation ethics. New morality. Philadelphia, 1966. 176 p.
7. Freed L. Social Pragmatism. London, 1948. 264 p.
8. Ginsberg M. On the Diversity of Morals // Essays in Sociology and Social Philosophy, p.258.
9. Ginsberg М. The Concent of Justice // Philosophy, April 1963, N 144, vol. XXVIII, Р. 104.
10. Ginsberg M. On Justice in Society. Yayin Bilgileri: Ingiltere: Pelican original, 1965. 248 p.
11. Horkheimer М. Zur Kritik der instrumentalen Vernunft. Horkheimer. Kritische Theorie. Bd. 2. Frankfurt am Main,1968. 553 s.
12. Keniston K. Youth and Dissent. The Rise of a new Opposition. New York, 1971. 403 p.
13. Reichenbach Н. The Rise of Scientific Philosophy. University of California Press, 1951. 333 p.
14. Ross W.D. The Right and the Good. Oxford, 1930, 49 p.
15. Roth J. Freedom and the Moral Life: The Ethics of William James. Philadelphia, 1969. 250 p.
16. Smart J.J. An Outline of a System of Utilitarian Ethics. - Smart J.J. and Williams B. Utilitarianism. For and against. Cambridge, 1973. 155 p.
ТИМОФЕЕВ АЛЕКСАНДР ВАДИМОВИЧ - кандидат педагогических наук, доцент кафедры «Информационные развивающие и образовательные системы и технологии» (ИРиОСТ)
TIMOFEEV, ALEXANDER V. - Ph.D. in Pedagogy, Associate Professor, Department "Information Developing and Educational Systems and Technologies" (IRIOST) ([email protected])
