CC BY
38
УДК 94(47).084.3 DOI: 10.23683/2500-3224-2017-2-133-150
ЭТЕЛЬ (ЕЛЕНА) БОРКО:
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ РЕВОЛЮЦИОНЕРКИ
Ю.А. Борко
Аннотация. Этель (Елена) Борко (15.11.1897-19.08.1919) представляет собой яркий пример образа местного героя революционного движения. С момента переезда семьи Борко в Ростов-на-Дону (конец 1915 г.) Этель была вовлечена в деятельность донского большевистского подполья, выполняя функции партийного курьера, агитатора и участника боевых операций. В мае 1919 г. она была арестована, заключена в ростовскую тюрьму, в которой подвергалась истязаниям и трагически погибла.
Подлинная роль Этель Борко в деятельности революционного подполья, точные обстоятельства ее смерти, причины возникновения канонического нарратива «юной подпольщицы» и «революционной мученицы» остаются предметом дискуссий. В статье на основании опубликованных документальных материалов, исследований и воспоминаний членов семьи дается очерк биографии Этель Борко и анализируется память о ней в локальном революционном дискурсе.
Ключевые слова: Этель (Елена) Борко, история семьи Борко, Ростов-на-Дону, герои революционного движения, Ростово-Нахичеванский ревком РКП(б).
I Борко Юрий Антонович, доктор экономических наук, руководитель Центра документации ЕС Института Европы РАН, 125009, г. Москва, ул. Моховая, д. 11, [email protected].
ETHEL (HELEN) BORKO: THE LIFE AND THE DEATH OF THE REVOLUTIONER
Yu.A. Borko
Abstract. Ethel (Helen) Borko (15.11.1897-19.08.1919) is a striking example of the image of local hero in the revolutionary movement. Since the Borko family moved to Rostov-on-Don in the end 1915 Ethel has been involved in activities of the Don Bolshevik underground, of the political party acting as carrier, agitator and participant in combat operations. In May 1919 she was arrested, imprisoned in Rostov jail, was subjected to beating and died tragically.
The true role of Ethel Borko in the activities of the revolutionary underground, the exact circumstances of her death causes a canonical narrative "of a young underground fighter" and "revolutionary Martyr", still remaining a subject of debate. In the article on the basis of published documentary materials, studies and recollections of family members a sketch of Ethel Borko biography is provided and the memory in the local revolutionary discourse is analyzed.
Keywords: Ethel (Helen) Borko, history of the Borko family, Rostov-on-Don, heroes of the revolutionary movement, the Rostov-Nakhichevan revolutionary Committee of the RCP(b).
I Borko Yuri A., Doctor of Science (Economy), Director of the Center for Documentation of the EU Institute of Europe RAS, 11, Mokhovaya St., Moscow, 125009, Russia, [email protected].
В мою жизнь Этель вошла, наверное, с того дня, как я начал различать предметы. Грудной малыш, с любопытством разглядывавший открывшийся ему таинственный мир комнаты, не мог не заметить большой, почти квадратный предмет, висевший на дальней стене, перпендикулярной широкому окну и стеклянной двери, выходившей на балкон. По утрам и до полудня на остекленную поверхность предмета падали солнечные лучи, освещая молодое женское лицо, обрамленное копной слегка вьющихся, ровно подстриженных волос. Лицо было приятное, на малыша смотрели спокойные глаза, и у него не возникало чувства страха или неприязни. Еще не научившись говорить, но уже начав осваивать смысл слов, он услышал и запомнил, что на стене висит портрет его тети, которую звали Этель. О ней говорили - малыш уже начал различать интонации голоса - с нежностью, печалью и гордостью, и он впитывал эти чувства. Когда он несколько подрос, ему рассказали о ней более подробно. В отличие от старших, он не воспринимал ее гибель как личную утрату, ведь он никогда не видел ее, не знал тепла ее рук, не слышал ее ласкового голоса. Но он воспринял патетику их рассказов о юной героине, он уверовал в правду и величие Октябрьской социалистической революции, ленинского большевизма. Как не уверовать, когда эту правду утверждают «смертью смерть поправ».
Усвоенное с детства чувство гордости и преклонения перед маминой сестрой, которая не успела стать моей тетей, сохранялось во мне очень долго. Я воспринимал ее в одном ряду с литературным кумиром моей юности Павкой Корчагиным. Мои сомнения в правоте большевизма и Октября начались в 1950-е гг., вскоре после смерти Сталина. Доклад Никиты Хрущева на XX съезде КПСС, попытка Леонида Брежнева и его окружения вновь водрузить на пьедестал диктатора-палача, наконец, советские танки в Праге в августе 1968 г. - это основные вехи моего прозрения. Так я пришел к полному отрицанию ленинизма и советской власти. Менялся и мой взгляд на судьбу Этель. По-прежнему преклоняясь перед цельностью ее натуры, ее стойкостью и мужеством, я всё более ясно осознавал трагическое противоречие между самопожертвованием тысяч и тысяч молодых людей в годы революции и повседневной ужасающей реальностью казарменно-барачного социализма, построенного в нашей стране. Семена, брошенные в землю, пропитанную ядом ненависти и кровью, дали чудовищные всходы. «Октябрь сделал всех нас мутантами», - это сказал прекрасный и мудрый человек, русский философ и тбилисский грузин Мераб Мамардашвили. И всё же Этель могла бы прожить иначе и реализовать себя в тех сферах жизни общества, где принесла бы пользу даже в условиях советской действительности, как это сделали десятки тысяч учителей, врачей, инженеров, агрономов, геологов, ученых и представителей других профессий.
Этель родилась 15 ноября 1897 г. Дата расстрела - 19 августа 1919 г. Ей было отмерено судьбой менее 22 лет. Что побудило ее броситься в рискованное плавание по бурным и мутным водам российского революционного движения? В воспоминаниях родителей и младшего брата Лёни, записанных в 1938 г., почти
через 20 лет после ее гибели, об этом не сказано ни слова. К сожалению, среди них нет воспоминаний Ефима и моей мамы, родившихся, соответственно, в 1901 и 1903 гг. Они были ближе всего к старшей сестре и даже выполняли некоторые ее поручения в последние полтора года ее подпольной деятельности. Так что знали они много больше, чем остальные члены семьи, но чего нет - того нет. И всё же я выскажу одно предположение, на которое меня натолкнули исторические документы.
В одном из них - «История Бердичева» - повествуется о событиях, происходивших в городе в начале XX в.: «К концу столетия в России уже четко обрисовались контуры новых социальных противоречий быстро развивавшегося российского капитализма... Быстро формируются оппозиционные движения - либеральное и революционное. Бердичев не остается в стороне: на стыке двух столетий в городе, на кожевенных и обувных фабриках происходят первые забастовки; тогда же возникает местное отделение учрежденного в 1897 г. Всеобщего еврейского рабочего союза Литвы, Польши и России (Бунд). Несколько позже, как реакция на еврейские погромы, особенно на зверский погром в Кишиневе (1903 год), в Бердичеве возникают сионистские организации, но по своему влиянию они уступают Бунду. В самом городе, сплошь еврейском, погромов не было: здесь черносотенцы могли собрать лишь жалкую кучку людей. но, на всякий случай, городская организация Бунда создала молодежные боевые группы, которые готовы были дать отпор погромщикам» [История Бердичева]. Не остался в стороне Бердичев и в 1905 г., особенно осенью, вслед за царским манифестом от 17 октября. Как сообщалось в телеграмме бердичевского полицмейстера, на следующий день, как только о нем стало известно, «движение евреев по городу начало быстро расти. На улицах и в переулках тысячеголовая толпа выкрикивала: "Да здравствует республика!" Двинулись к казначейству, участкам, тюрьме, арестному дому. Патрули отбили нападение. Демонстранты стреляли в наездников, которые ответили огнем. Несколько демонстрантов убито, ранено. Прибыли казацкие сотни, которые участвовали в подавлении». В секретном рапорте Киевскому губернатору, основанном на донесении бердичевского полицмейстера, сообщается, что 18 октября «на Белопольской улице в 2 часа дня собралась многочисленная толпа еврейской молодежи». Часть толпы направилась через переулок к казначейству с тем, чтобы напасть на него, другая часть - к полицейскому отделению, третья - к тюрьме освобождать арестованных, тысячи людей собрались на Соборной площади. Везде происходили стычки между демонстрантами и преграждавшими им путь городовыми и солдатами, казаками и драгунами, в ходе которых обе стороны, особенно военные, применяли огнестрельное оружие. В итоге, как сообщалось в рапорте, были убиты двое и ранены 20 манифестантов [1905 год в Бердичеве].
В 1905 г. Этель исполнилось восемь лет. Возраст, достаточный для того, чтобы эти события отложились в цепкой детской памяти во всех драматических подробностях, которые обсуждались родителями между собой или с близкими им людьми.
Не этот ли первый опыт соприкосновения с вырвавшимся наружу протестом ее народа против установленного порядка разбудил в восьмилетней девочке некоторые свойства ее натуры, которые привели ее в стан революционеров? В числе этих свойств, как мне кажется и как подтверждает вся жизнь Этель, заложенное в ее генетике неравнодушие к чужим судьбам, предрасположенность к протесту против несправедливости и к поиску правды.
В 1908 г. Этель была принята в 1-й класс Бердичевского женского семилетнего коммерческого училища, которое, в отличие от государственной гимназии, было платным, но работало по той же программе и давало право выпускникам, закончившим его с отличием, поступать в университет. Дать наилучшее образование детям было звездной мечтой Абрама Израилевича, и он пошел на такой шаг, несмотря на то, что должен был оплачивать обучение не только дочери, но и ученика из бедной русской семьи. Учеба давалась Этель легко, и она из года в год была лучшей ученицей в классе. Ее младший брат Иоан (Лёня), родившийся в 1907 г., запомнил ее уже по старшим классам. По его словам, ее любимым занятиям было чтение, но не моднейших тогда женских романов Анастасии Вербицкой, а русских классиков XIX и начала XX ст. - Пушкина, Гоголя, Некрасова, Толстого, Горького. В 1930-е гг. принадлежавший Этель трехтомник Николая Гоголя был передан родными в ростовский Музей революции (ныне Ростовский областной краеведческий музей). В этом списке нет, по меньшей мере, двух писателей, пропустить которых она не могла, - Чехова и классика еврейской литературы Шолом-Алейхема. В одной из записей Лёня сообщает, что вслед за классиками русской литературы в руках сестры появились запрещенные труды Белинского и Чернышевского.
Когда она впервые познакомилась с ними? Ведь достать нелегальную литературу было непросто: только надежным людям - надежными людьми. В брошюре «Елена Борко», опубликованной в Ростове-на-Дону в 1939 г. [Волков, 1939], накануне 20-летия гибели Этель, есть невнятное упоминание о «революционных рабочих», с которыми она начала общаться, обучаясь в коммерческом училище. Кто они - эти «революционные рабочие»? Если члены Российской социал-демократической рабочей партии большевиков - РСДРП(б), то об этом было бы сказано. В Бердичеве, как и во всех городах и поселках, отгороженных от остальной России Чертой постоянной еврейской оседлости, жили и трудились евреи-ремесленники. И здесь с конца XIX в. развернуло свою деятельность местное отделение Бунда. Вероятно, оно-то и было организатором маевки, в которой приняла участие Этель. Выходит, нелегальная литература стала для нее доступной благодаря бундовцам, и не только Белинский с Чернышевским, но и марксистская, о которой Лёня не упомянул. Но первого знакомства с марксизмом не могло не быть, потому что Бунд был частью международного социал-демократического движения, Библией которого был «Капитал» Маркса, а Евангелием -«Коммунистический манифест». Вполне возможно, какие-то сведения Этель получила также о Втором Интернационале, российской социал-демократии,
о меньшевиках и большевиках, Плеханове и Ульянове-Ленине. И всё это уместилось в полтора-два года ее учебы в Коммерческом училище плюс несколько месяцев после его окончания.
В начале мая Этель получила аттестат, а в конце того же 1915 г. семья уже была в Ростове. Виновницей переезда из Бердичева в Ростов-на-Дону, больше похожего на бегство, была Этель. 17-летняя девушка была на примете у городского полицейского управления, с некоторых пор установившего, что она участвует в противозаконной деятельности. Когда Этель училась в предпоследнем классе, ее отца, Абрама Израилевича, вызвал директор училища и предупредил его, что дочь замечена в связях с «неблагонадежными» людьми и находится «на подозрении». А вскоре за участие в революционной сходке, организованной 1 мая, она была исключена из училища. Двумя месяцами позже директор внял просьбам отца и восстановил Этель в училище. Последние месяцы учебы она вела себя очень осторожно. В семье только что явился на свет еще один ребенок - Рита. Жить было трудно, родители рассчитывали на Этель, и она это понимала. Училище было окончено успешно. 3 мая 1915 г. ей был вручен аттестат с отличными оценками, открывавшими путь к дальнейшей учебе. Вскоре Этель воспользуется этой возможностью, но, судя по всему, она уже тогда, в Бердичеве, сделала жизненный выбор, в котором первое место будет отведено не учебе.
Причины смены жительства семьи в упомянутой выше брошюре изложены кратко. По воспоминаниям родных, однажды Этель, вернувшись поздно вечером домой, сказала родителям, что за ней «следят» и что надо как можно скорее покинуть Бердичев, пока ее не арестовали. Переселяться надо в большой город, но не самый близкий. Поэтому Киев, Одесса и Харьков отпали. Из других городов лучшим выбором признали Ростов-на-Дону.
Почему Ростов? Здесь всё сошлось. Город был сравнительно недалеко, и расходы на переезд были в пределах доступного. К тому же для родителей Ростов был приемлем, потому что он был единственным среди ближайших российских городов, где, в смешении многих племен и народов, крупнейшей была еврейская диаспора - почти 10 % городского населения. А инициатором этого выбора, несомненно, была Этель; просто предложить это не мог никто другой. Руководствовалась она не только стремлением уйти от слежки. Этель принадлежала к той части еврейской молодежи, которая жаждала вырваться из замкнутого, местечкового еврейского мира; уйти туда, где клокотала российская жизнь начала XX в. С Ростовом, крупным промышленным городом и университетским центром, она связывала и личные планы, и участие в революционной деятельности.
В конце 1915 г. семья жила уже в Ростове. Она поселилась в доме, стоявшем на крутом спуске к Дону, между двумя улицами - Канкринской и Воронцовской (в 1930-е гг. они были переименованы, соответственно, в Ульяновскую и Бауманскую). Здесь, в нескольких спускавшихся к реке кварталах проживала значительная часть еврейской диаспоры. И здесь же находилась главная из трех
городских синагог, построенная еще 1880-е гг. На нижнюю, Канкринскую, дом выходил тремя этажами, на верхнюю, Воронцовскую - двумя. Квартира, в которой они поселились, состояла из двух комнат, обращенных окнами в сторону реки. Из них открывался вид на Дон и расстилавшуюся до горизонта низину, которую почти каждый год сплошь накрывало весеннее половодье. Была еще полутемная кухня, выходившая окнами на другую сторону, в продолговатый двор с выходом на Воронцовскую.
Вскоре после переезда Этель устроилась на работу в колбасном заведении Вейденбаха, а в марте 1916 г. поступила в только что созданный в Ростове университет. Основу его составили русские профессора и преподаватели Варшавского университета, которых согнала с места начавшаяся война с Германией. Этель пришлось выдержать вступительный экзамен. В университетском архиве сохранилось ее заявление с резолюцией профессора Хмелевского, декана физико-математического факультета: «Принять на 1-й курс физико-математического факультета с 10.03.1916 года». Поступила она на естественное отделение факультета. Учеба начиналась в сентябре, и чем Этель занималась в весенние и летние месяцы, мы не знаем. Не исключено, что из-за трудного материального положения семьи в новом городе она вернулась на прежнее место работы. Ведь и пятнадцатилетний Ефим тоже пошел работать.
По воспоминаниям, записанным Лёней со слов мамы, Иды Григорьевны, вскоре же после переезда Этель установила связь с местной подпольной организацией большевиков. О том, что она делала, говорится в самой общей форме: в доме появлялись незнакомые люди, они приходили к ней со свертками бумаг или получали их от нее. На первый взгляд, всё выглядит естественно и логично. В Ростов приехала девушка, уже прошедшая первое испытание на том пути, который она выбрала. Теперь в новом городе она ищет связи, находит нужных людей и включается в революционную деятельность. Родные в ее дела посвящены не были, а по мере того, как прошлое уходило, и то немногое, что они знали, слилось в какую-то общую, размытую картину, лишенную ярких деталей. Сначала я так и объяснил себе, почему столь скупы и расплывчаты рассказы родных о первом периоде ее жизни в Ростове. Но потом во мне заговорил нюх историка. Перечитывая вновь и вновь воспоминания, я вдруг увидел, что с какого-то момента они обретают плоть, становятся зримыми. И тогда же имя Этель появляется в воспоминаниях участников борьбы за советскую власть на Дону. Первое упоминание о ней относится к июлю 1917 г.
А 1916-й был годом паузы в революционной деятельности и поисков. На то было две причины. Одна - начавшаяся новая жизнь. Первый курс, с осени до следующего лета - был годом адаптации к университетским требованиям, к профессорам и студенческой среде. Лекции, конспекты (кое-какие записи сохранились и в советское время были отданы в музей), учебная литература... Занималась она прилежно и, как вспоминал Лёня, могла сидеть с книгой далеко за полночь.
А ведь был еще новый город - иных масштабов, иного стиля и ритма жизни. В Бердичеве к началу войны проживало около 60 тысяч человек. Уездный город; мелкая промышленность, в основном кустарная; устоявшийся быт и неторопливое течение жизни. И кругозор тоже уездный, с ярко выраженным этническим колоритом, замкнутый на быт и повседневные заботы еврейской общины. Ростов тоже был уездным городом. Формально. Но фактически он мог претендовать на статус столицы российского Юга. Как главный промышленный центр региона. Как транспортные «ворота» из Центральной России на Кавказ. Как формирующийся центр общественной и культурной жизни на юге страны. В 1914 г. в нем жило более 170 тыс. человек. Десятки промышленных предприятий, на некоторых из них трудились тысячи рабочих. Около 20 гимназий и реальных училищ - железнодорожное, мореходное и т. д. Кроме университета, Высшие женские курсы, Медицинский и Коммерческий институты. В городе было 13 библиотек, около 10 театров и кинотеатров. Газеты консервативно-монархической и либеральной ориентации. И на порядок более насыщенная городская жизнь, более высокий интеллектуальный уровень общения. Новоявленной ростовчанке предстояло освоиться в университете и в городе, осмотреться, разобраться, с кем она имеет дело, не говоря уже о том, что надо было попытаться понять, что происходит в стране. Может быть, она никогда не читала так много, как в первый год жизни в Ростове.
Была и вторая причина паузы - Этель предстояло не только установить контакты с ростовскими революционерами, но и сделать выбор. В Бердичеве российская социал-демократия была представлена Бундом. Никаких сведений о том, что там действовали организации большевиков и меньшевиков, нет. В Ростове существовали все три социал-демократических течения - большевики, меньшевики и Бунд. В 1916 г., в ситуации зреющего социально-политического кризиса в стране, все они активизировались и сразу же вступили в конкурентную борьбу за влияние на массы. Забастовки и стихийные митинги, открытые или полулегальные собрания, на которых развертывались бурные дискуссии. Время сравнивать, оценивать, устанавливать контакты. И выбирать. Если я прав в моих догадках, то первый год жизни Этель в Ростове был лишен героики, но сыграл важнейшую роль в ее становлении как личности, в духовной подготовке к тому, на что она решится и что ей предстоит.
Между тем, «на дворе», говоря словами Бориса Пастернака, был уже 1917 год. Конец февраля - начало революции. В жизни России произошел поворот, который обернулся для нее почти столетней трагедией. Круто повернулась и жизнь Этель, также завершившаяся трагическим финалом.
До Ростова Февральская революция докатилась в первых числах марта. Известие об отречении Николая Второго и образовании Временного правительства пришло 2 марта. На следующий день в городе был создан Гражданский комитет, который признал Временное правительство и объявил себя временной властью в Ростове. 4 и 5 марта состоялись первые заседания Совета рабочих
депутатов и Совета солдатских депутатов, принявшие решения объединиться, после чего был создан Ростово-Нахичеванский Совет рабочих и солдатских депутатов. Большевики предложили объявить его единственной властью в городе, однако меньшевики и эсеры выступили против этого предложения, и оно не прошло. Как и по всей России, наступил период двоевластия, заполненный острой политической борьбой, бурной и бестолковой митинговщиной, вплоть до штурма Зимнего дворца и низложения Временного правительства большевиками в конце октября 1917-го.
О том, что делала все эти месяцы Этель, в упомянутой брошюре сказано одной фразой: принимала «горячее участие» в деятельности Донской организации большевиков, «ведя работу среди молодежи, выступая на рабочих собраниях и давая твердый отпор прихвостням буржуазии», то есть меньшевикам и социал-революционерам (эсерам). Словесная шелуха в духе сталинских времен. Тем более ценны крупицы фактов. Об одном из них рассказал руководитель ростовских большевиков Егор Мурлычев, возглавлявший подпольный Ростово-Нахичеванский комитет РСДРП(б). Сам он был схвачен и в феврале 1919 г. и после двухмесячного пребывания в тюрьме зарублен казаками. Но его рассказ остался в памяти одного из подпольщиков. По словам Мурлычева, 26 июля 1917 г. в 9-й аудитории университета собралось более 80 юношей и девушек, откликнувшихся на призыв большевиков активно включиться в революционную борьбу, в частности, оказать помощь в агитационной и организационной работе. Среди упомянутых участников встречи была и Этель Борко. В этом рассказе нет ни слова о конкретной цели и главном результате собрания. Но из других документов известно, что на собрании было решено учредить в Ростове Социалистический союз пролетарской молодежи III Интернационала, в который вступили те, кто поддержал эту инициативу.
Итак, участие Этель в создании упомянутого союза - это первый достоверный факт ее участия в революционном движении и деятельности большевиков после Февральских событий. Когда и почему она примкнула к большевикам? Произошло ли это еще до революции или вскоре после того, как она состоялась, осталось вопросом. В июле она уже определенно связана с ними. Но чем привлекли ее большевики? Не тем ли, что их радикализм, их ориентация на конкретные практические действия, заманчивая ясность выдвигаемых ими лозунгов, их решимость идти наперекор обстоятельствам и ни перед чем не останавливаться вызывали у нее больше симпатий и соответствовали ее характеру и темпераменту? Очень возможно.
В семействе Борко, и уж точно во втором его поколении, явно преобладали люди действия. Ярко выраженная склонность к аналитике, критическому мышлению была свойственна только Ефиму. В этом отношении Лёня и Рита были его антиподами. Я не припоминаю, чтобы они пускались в долгие рассуждения на общие темы, вели «умные» разговоры, столь излюбленные в среде русской интеллигенции. Они всегда поражали меня двумя качествами - безграничной верой в коммунизм и
неуемной энергией. Связь между этими качествами была прямой и органичной: вера требует поступков, идеал должен быть воплощен в жизнь, личность самореализуется в действиях. Мне казалось порой, что для них, особенно для Риты, не существовало слова «невозможно». Во всяком случае, так было в пору расцвета их жизненной активности. В общем, на мой взгляд, Лёня и Рита принадлежали к тому типу людей, которые могли бы избрать своим девизом «Вначале было дело», «Истина - в деяниях» или еще что-нибудь в этом роде. Как мне кажется, такова же была и Этель. Сравнивать их невозможно: слишком различны обстоятельства, в которых они жили и действовали. С уверенностью можно утверждать лишь то, что экстремальные условия, в которых оказалась Этель, потребовали от нее предельной мобилизации воли и энергии, всех внутренних качеств, заложенных в нее природой, чтобы остаться верной своему выбору, избранной цели. Ей это оказалось под силу.
Приход советской власти на Дон не был похож на триумфальное шествие. Сразу же после октябрьских событий в Петрограде - низвержения Временного правительства и провозглашения советской власти - здесь развернулась острейшая борьба за власть. Уже на следующий день, 26 октября, атаман Войска Донского генерал Каледин объявил о введении военного положения в угледобывающих районах, где бастовали шахтеры, а затем и на всей подконтрольной территории. Бои между казачьими частями и наспех сформированными красногвардейскими отрядами продолжались весь ноябрь и завершились победой белого казачества, поддержанного Добровольческой армией, во главе которой стоял генерал Деникин. В начале декабря они взяли Ростов и Таганрог. Начались массовые аресты и расстрелы; большевики ушли в подполье.
Что конкретно делала в этот период Этель, не известно. Нет ни одного факта, ни единой ссылки. Но известно, хотя и в общих чертах, что делал Социалистический союз пролетарской молодежи. В конце лета и осенью 1917 г. он участвовал в развернутой большевиками агитационной работе - на митингах, непосредственно на предприятиях и в воинских гарнизонах, в Советах рабочих, солдатских и казачьих депутатов, а также в организации красногвардейских отрядов. В ноябре многие члены Союза приняли участие в боях с белоказаками, а после установления кале-динской диктатуры - в подпольной деятельности большевиков. Есть все основания полагать, что Этель была одним из самых энергичных членов Союза, потому что к весне 1918 г. она выдвинулась в число его лидеров. В первом составе руководящего комитета, избранного в начале августа, ее имя не упомянуто. Названы только трое - Дунаевский, Марселий Борковский и Конторович. Они-то и были главными организаторами Союза, а его признанным лидером был первый из них. Все остальные члены комитета обозначены как «и другие».
Но к началу 1918 г. Союз остался без прежних лидеров. Колебавшийся между большевиками и меньшевиками Конторович вскоре ушел (или был вынужден уйти) из него. Борковский погиб в боях с белоказаками. А Дунаевский после установления калединской диктатуры возглавил подпольный военно-революционный
большевистский комитет. Повседневно руководить действиями Союза он не мог не только из-за нехватки времени. Руководство военной организацией большевиков требовало самой тщательной конспирации, и его контакты с людьми, в том числе с ушедшими в подполье членами Союза, были сведены к минимуму.
Имена его новых руководителей остались неизвестными, за исключением одного - Елены Борко. Впрочем, неизвестно, когда она стала зваться Еленой. Может, в период первого подполья, когда город находился под властью Каледина? Или раньше, с самого начала ее активной революционной деятельности в Ростове? Для общения с рабочими, вчерашними крестьянами в солдатских шинелях и рядовыми казаками, да и со многими активистами большевистской партии, вышедшими из той же социальной среды, имя Елена подходило больше, чем библейское - Этель. Смена имен и фамилий была в ту пору распространенным явлением, и не обязательно связанным с подпольной деятельностью.
Так или иначе, Этель стала Еленой. Сведений о ее формальном статусе в Союзе не сохранилось. Но в одном из сборников воспоминаний о тех временах приведен эпизод, свидетельствующий о ее лидерской роли в этой организации. 10 апреля 1918 г., вскоре после того как наступавшие с севера красногвардейские отряды освободили город от белоказаков, в Ростове открылся первый съезд Советов Донской республики. В числе ораторов, выходивших один за другим к трибуне съезда, слово было предоставлено и Елене Борко, выступавшей от имени Социалистического союза пролетарской молодежи.
В те времена съезды Советов не были похожи на ритуальные действа, какими они стали впоследствии. Выступать перед массовой аудиторией дано далеко не каждому, а в ту пору был востребован специфический тип оратора, покоряющего аудиторию не столько логикой аргументов, сколько темпераментом и ораторским талантом. Этель, видимо, обладала этими качествами и прошла уже школу агитационной работы и митинговых речей. Эти же качества плюс интеллект и образование позволили ей выдвинуться в лидеры молодежного союза.
Советской власти на Дону был отмерен короткий срок: 8 мая в Ростов вступили германские войска, а вместе с ними - части реорганизованной Добровольческой армии Краснова и Деникина. Началось второе большевистское подполье, гораздо более тяжелое и длительное. Судя по отрывочным сведениям, жизнь Этель всё больше заполняет революционная деятельность, всё меньше остается времени на учебу, не говоря уже о досуге, вечерних встречах с друзьями или паре часов наедине с книгой.
Одно из первых рискованных заданий ей пришлось выполнить вскоре же после установления деникинской диктатуры. В июле 1918 г. в Таганроге началась крупная забастовка, охватившая многие предприятия. Этель было поручено передать ее организаторам важную информацию и рекомендации относительно того, как действовать дальше. Добраться до Таганрога можно было поездом.
По вагонам ходили белые патрули, проверяя у пассажиров документы, опрашивая и обыскивая всех, кто вызывал подозрения. На случай встречи с ними была придумана легенда: еду к тете в Бердичев. Поездка прошла без происшествий, задание было выполнено. За ней последовали другие рейсы из Ростова и обратно. Самые рискованные - на «Советскую землю» в Курск, где находилось Донское бюро РКП(б), созданное для руководства большевистским подпольем на Дону. Связь обеспечивали курьеры Донкома, отобранные из числа самых надежных женщин-подпольщиц. Одной из них была Елена Борко. Приходилось дважды, туда и обратно, пересекать линию фронта, да и путь через территорию, которую контролировала Добровольческая армия, был смертельно опасным. Для курьера Донбюро Антонины Козловой одна из таких поездок закончилась трагически. Она попала в облаву, сопровождавшуюся повальным обыском; белогвардейский патруль обнаружил у нее нелегальный груз, ей пришлось отстреливаться, и она была убита на месте. Этель в поездках везло. Правда, в одной из них она подхватила сыпной тиф. Родители хотели поместить ее в больницу, но она категорически отказалась, опасаясь проговориться в бреду. Лечиться пришлось дома, и в самые тяжелые дни у постели круглосуточно дежурили ближайшие соратницы по подполью, которым она полностью доверяла.
Наладить заново нелегальную деятельность местным большевикам удалось не сразу. В октябре им удалось провести делегатское собрание, которое объединило разрозненные подпольные группы и избрало Ростово-Нахичеванский комитет РКП(б) во главе с Егором Мурлычевым. Этель он знал лично, и, став курьером Донкома, она работала под его непосредственным руководством вплоть до конца ноября, когда он был арестован, а затем - по заданиям сменившего его Андрея Васильева-Шмидта.
Поездки в Курск были важным, но не основным участком подпольной работы Елены. Ей было поручено держать постоянную связь с первичными ячейками, которыми руководил Ростово-Нахичеванский комитет РСДРП(б). Главная функция курьера состояла, говоря современным языком, в сборе и распространении информации. Комитет должен был знать, что происходит на предприятиях, в рабочих коллективах, которые являлись главной опорой большевиков, и в находившихся под их влиянием воинских частях. Подпольные партийные ячейки ждали от комитета инструкций и конкретных заданий, а также сведений о том, что происходило в Советской республике. Главным средством передвижения по городу служили ноги. Ростов - достаточно большой город, и расстояния приходилось преодолевать немалые.
Этель доверялось многое. Она была одним из очень немногих членов организации, знавших, где находилась созданная осенью 1918 г. подпольная типография, в которой печатались газета «Донская беднота», листовки и другие материалы. Квартира, в которой проживала семья Борко, стала одной из конспиративных явок. Туда же доставлялась часть отпечатанных листовок, которые потом переправлялись в партийные ячейки большевиков для дальнейшего распространения на предприятиях,
в воинских частях и т. д. Иногда в доме появлялись и заезжие подпольщики. Елене надлежало встретить их, разместить у надежных людей, свести с руководителями ростовского большевистского подполья.
Ей было доверено еще одно чрезвычайно важное дело - держать постоянную связь с подпольщиком Игнатом, проживавшим в Новочеркасске. Под этим именем скрывался радист Игнатий Никитович Буртылев, работавший в секретной штабной радиостанции Войска Донского. Он вовлек в партийную организацию радиотелеграфиста А. Донченко. Через их руки проходили сотни секретных документов - сводки штабов Добровольческой армии о положении на фронтах, сообщения из частей об их действиях или предстоящих операциях, перехваченная информация из Советской республики и т. д. Копии важных документов они передавали Елене. Смертельно опасная работа, поразительное мужество и самообладание. Утром, вспоминала сестра Надя, Этель слушала лекции в университете, а днем отправлялась в Новочеркасск на встречу с Игнатом. Местные поезда шли далеко не всегда, так что часто приходилось идти пешком по грунтовой дороге, осенью - в дождь и грязь, капризной южной зимой - то в пургу, то в распутицу, зачастую подсаживаясь на попутные телеги. Одевалась она в такие дни как местные крестьянки, и лицом была похожа на них, и говорила по-русски без малейшего акцента. Тем не менее, она иногда соскакивала с подводы и осторожно обходила участки пути, где был наибольший риск наткнуться на казачьи патрули. Возвращалась домой подчас к полуночи, а затем садилась просматривать и сортировать документы. Под утро засыпала, а мать чистила и приводила в порядок одежду.
Несколько раз Елене приходилось участвовать в боевых операциях, в том числе добывать вооружение и боеприпасы. В частности, она входила в боевую группу, которая взорвала новочеркасский мост, имевший стратегическое значение. Однажды она принесла домой осколок гранаты, от которой погиб находившийся рядом товарищ. Лёня, которому было тогда 12 лет, спросил, не боится ли она, что ее также могут убить. Она ответила: тот, кто знает, за что он борется, не будет страшиться смерти. Слова эти младший брат воспроизвел по памяти через много лет. Вероятно, она выразилась не столь пафосно, но сомневаться в том, что смысл ответа сестры передан Лёней точно, оснований, по-моему, нет. Этель уже познала, что такое смерть, ее товарищи по подполью гибли один за другим, и она понимала, на что идет.
Всё, что изложено выше, взято из семейных воспоминаний и рассказов участников большевистского подполья, в течение многих месяцев действовавших бок о бок с Еленой. Правда, их сведения скудны, но они позволяют воссоздать картину ее революционной деятельности. Не ясной, однако, остается реальная роль, которую играла Елена Борко в подпольной организации. Во всех источниках повторяется, что она была курьером, иногда уточняется - ответственным курьером, что, по-видимому, отражает не ее формальное положение, а важность выполняемых заданий. Но в одной из книг, посвященных истории революции
и гражданской войне на Дону, говорится, что она была членом Донского комитета РКП(б). Самый же интригующий документ - постановление созданной белогвардейской властью судебно-следственной комиссии по делу о большевистской организации.
Комиссия работала с 6 июня по 13 ноября 1919 г. Стало быть, постановление подписано, когда Этель уже не было в живых. В нем, в частности, говорится: «Осенью, приблизительно в октябре - ноябре 1918 г., так называемое "Донское бюро" большевиков, находящееся в г. Харькове или Курске, организовало в г. Ростове-на-Дону сообщество, поставившее себе целью ниспровержение существующего на территории Всевеликого войска Донского государственного строя. Это сообщество именовалось областным комитетом партии местных большевиков. Президиум его состоял из членов: Анны, Елены, Марии, двух студентов (фамилия одного Толмачев) и некоего Краковского. Диктатором и главным распорядителем была еврейка Этель Борко» [Борьба за власть ... с. 444]. Что означают слова «главный распорядитель» и уже совсем загадочное «диктатор», не объясняется, но очевидно, что они подразумевают нечто большее, чем курьер. По-видимому, Елена Борко формально всё-таки не входила в состав Донкома, но ее фактическая роль в подпольной деятельности ростовских большевиков не ограничивалась простым исполнением курьерских заданий. По существу, она была одним из организаторов этой деятельности, и характеристики, которыми наделили ее следователи, подтверждают это. Вероятно, ее роль возросла после ареста Егора Мурлычева и ряда других руководителей подпольной организации. В ее памяти хранились оставшиеся на воле подпольщики, явки, связи, не упоминая уже о накопленном опыте нелегальной работы и проверенной на деле надежности.
Деникинским контрразведчикам с некоторых пор стало известно о существовании подпольщицы по имени Елена. Они искали ее. Участница подпольной организации Дора Монченко вспомнила, что после ареста к ней подвели незнакомого ей человека, который, всмотревшись в нее, заявил: «Да, это она, Борко». Он ошибся, поиски были продолжены. В середине мая 1919 г. большевистская организация понесла большие потери: подверглась налету и была разгромлена нелегальная типография, арестована большая группа подпольщиков, в том числе некоторые члены Донкома. Вечером 21 мая Этель находилась дома и вместе со своей соратницей по подполью Марией Малинской готовила к отправке принесенные накануне революционные листовки. Резкий стук в дверь, сопровождавшийся требованием немедленно открыть ее, не оставлял сомнений в том, кто пожаловал «в гости». Этель, тем не менее, успела мгновенно спрятать листовки с помощью брата и сестры - Ефима и Нади. Поразительно, но ворвавшиеся деникинцы, перерывшие всё, что находилось в двух жилых комнатах, не обратили внимания на корзину с разным хламом, стоявшую на самом видном месте в кухне. Листовки были спрятаны на дне. Выждав несколько дней, Ефим и Надя отнесли листовки по адресу, указанному старшей сестрой. Наряд ушел, уведя с собой двух девушек. По семейным преданиям, Этель
держалась спокойно, сказав на прощанье Иде Григорьевне, что это недоразумение и она скоро вернется.
Ей не суждено было вернуться. К моменту ареста в контрразведке уже многое знали о деятельности большевистской подпольщицы Елены. Когда Ида Григорьевна обратилась через некоторое время к прокурору с просьбой дать ей свидание с дочерью, он отказал ей, добавив при этом, что дочь является опасной преступницей и ее ждет самый суровый приговор. Начались многочасовые допросы, сопровождавшиеся истязаниями. Иногда Этель буквально втаскивали обратно в камеру, обессилевшую, в крови и синяках. Две сидевшие с ней сокамерницы приводили ее в чувство. Мария Николаевна Спирина, мать двух подпольщиков, арестованная вместе с одним из них, Григорием, рассказывала позже, что Елена поражала всех своей выдержкой и стойкостью. Допросы происходили в другом здании, куда ее вели под конвоем. Однажды Ефим и Надя, носившие сестре передачи, увидели, как ее выводят из тюрьмы. Она также увидела их, кивнула головой и улыбнулась. Похоже, это было молчаливое послание: «Я держусь, и вы держитесь, мои любимые».
Наступил август, приближался к концу третий месяц пребывания в тюрьме. Ничего не добившись от подпольщицы, не выбив у нее признаний - имен, адресов явок и т. д., в контрразведке решили расправиться с ней. В Ростовской тюрьме действовал особый порядок: караульный, находившийся в высокой башне, из которой просматривались камеры, обращенные на тюремный двор, мог без предупреждения стрелять в пленника, если тот подошел к окну. За убитого стрелок получал 100 руб., за раненого - 50. Оставшиеся на воле подпольщики сумели предупредить об этом Елену, и она обычно сидела или лежала на полу. Но вставать иногда все-таки приходилось. Вечером 19 августа камера № 23 внезапно осветилась ярким светом фонаря тюремной башни. И как только Елена поднялась с пола, раздался выстрел. Разрывная пуля поразила осколками лицо, шею, грудь. Один из них перебил сонную артерию. Рана была смертельной, но Этель скончалась не сразу. Тюремщики вытащили ее из камеры в бессознательном состоянии, перенесли в тюремную больницу, где она и умерла примерно через час. Родители получили ее тело лишь через два дня. Они насчитали около 20 осколочных ранений.
На похоронах присутствовали только семья и несколько близких родственников. От подпольщиков никто не пришел. У них сразу же возникло подозрение, что убийство было частью задуманной операции: деникинская контрразведка рассчитывала на то, что хоронить Елену придут ее соратники по подполью, и это позволит выследить и арестовать их. Этот замысел, если он действительно существовал, провалился.
Этель (Елена) Борко не дожила до 22 лет. До очередного дня рождения оставалось три месяца и четыре дня. Судьбы людей, бросившихся или затянутых в водовороты и омуты русской Революции и Гражданской войны, складывались странным, нелогичным, зачастую немыслимым образом. Возможно, судьба юной подпольщицы сложилась бы иначе, если бы она дожила до суда.
13 ноября 1919 г., через три месяца после ее гибели, военно-полевой суд Ростова и Нахичевани приговорил восьмерых подсудимых к расстрелу, шестерых -к каторжным работам на срок от шести до десяти лет, девять человек были оправданы «за недоказанностью обвинения». Далее в тексте приговора говорилось, что, принимая во внимание ряд смягчающих обстоятельств (молодость большинства подсудимых, «хорошие отзывы о них лиц, занимающих видное положение», отсутствие сведений об участии осужденных «в делах большевиков в дни их владычества»), суд единогласно постановил ходатайствовать о полном помиловании почти всех осужденных к каторге и смягчении наказания всем, кто приговорен к смерти. Среди девяти оправданных был и телеграфист Игнат Буртылев. Судя по всему, никто из подсудимых непосредственных контактов с ним не имел и, по-видимому, даже не знал о его существовании. Показания о передаче им секретных сведений могла дать только Елена Борко, но от нее следователи ничего не добились. В примечании к тексту приговора составители сборника документов «Борьба за власть Советов на Дону», в котором он опубликован, утверждают, что мягкий приговор вынесен благодаря тому, что Ростово-Нахичеванскому комитету удалось подкупить членов суда. Однако это разъяснение вызывает сомнения. Сведений о том, принято или отвергнуто было ходатайство о смягчении меры наказания, по словам составителей, не обнаружено [Борьба за власть ... с. 448]. Тем не менее о некоторых осужденных точно известно, что они остались живы, в том числе приговоренный к расстрелу Григорий Спирин. Их воспоминания приводятся в книгах о большевистском подполье на Дону.
Этель была похоронена на новом еврейском кладбище. После установления советской власти в Ростове на могиле был поставлен памятник - черная мраморная стела с надписью: «Здесь покоится работник героического большевистского подполья ответственный курьер Донкома РКП(б) Елена (Этель) Борко, предательски и зверски убитая белогвардейцами 19^Ш 1919 г. в Ростовской тюрьме в возрасте 22 лет. Вечная память и вечная слава верной дочери трудового народа, молодой большевичке, бесстрашно отдавшей свою жизнь за дело социализма».
20 августа 1929 г. краевая партийно-советская газета «Молот» опубликовала короткую заметку «Памяти тов. Борко». Три десятка строк, разделенных почти пополам овальным портретом размером 5 на 3,5 см. Скупой и сухой, почти телеграфный текст о последних днях пребывания в тюрьме и роковом выстреле вечером 20 августа (а не 19-го, как было на самом деле). И заключительная фраза: «Старые большевики-подпольщики помнят тов. Борко как стойкую, выдержанную большевичку-революционерку, принимавшую активное участие в работе новочеркасской (почему не ростовско-нахичеванской? - Ю.Б.) подпольной организации» [Памяти тов. Борко, с. 3]. Этот стиль - никаких эмоций, ни единого намека на мифологизацию - разительно отличается от стиля опубликованной десятилетием позже брошюры и от статей об Этель, появлявшихся в той же газете через каждые 10 лет.
Когда я прочел эту заметку, мне вспомнились строки из прозвеневшего когда-то пронзительного стихотворения Михаила Светлова «Гренада»:
Отряд не заметил потери бойца И «Яблочко»-песню допел до конца. Лишь по небу тихо сползла погодя На бархат заката слезинка дождя.
Это было написано в 1926 г. То же время. И точно такое же восприятие гибели бойца: жертвы неизбежны и необходимы; мы знаем, во имя чего идем воевать. Революции некогда рыдать над телом ее павшего солдата, она уходит на рысях, как кавалерийский отряд Светлова, и пусть потомки ставят памятники и пишут поэмы.
Сотворение мифов начинается в 1930-е. Солдаты революции уходят всё дальше и дальше в бескрайние дали памяти; их живые, земные образы уже стерлись, видны только смутные контуры, и в воображении тех, кто жил тогда, и тех, кто вступил в жизнь позже, возникают иные образы - «рожденных бурей» рыцарей революции и «комиссаров в пыльных шлемах». Что касается Этель, то память о ней сохраняется в настенной мемориальной доске, установленной на корпусе бывшего Донского (сейчас это Южный федеральный) университета, в котором она училась, и в названиях площади и небольшой улицы имени Елены Борко, расположенных в Ворошиловском районе города. Пытаясь воспроизвести историю жизни и смерти юной революционерки Елены, я хотел избежать мифологизации. Не знаю, удалась ли мне эта попытка.
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
1905 год в Бердичеве: Заметки и воспоминания // Бердичев, которого нет. URL: http://berdicheva.net/index.php?categoryid=8&p600_bookid=75&p600_page=ALL (дата обращения: 27.05.2017).
Борьба за власть Советов на Дону: сборник документов / сост. И.М. Борохова, Л.И. Буханова, В.Н. Перелыгина, Т.М. Щербинина. Ростов н/Д: Ростовское книжное издательство, 1957. 528 с.
Волков Н.А. Елена Борко. Ростов н/Д: Ростиздат, 1939. 52 с. История Бердичева. Бердичев в аспекте особенностей истории его еврейской общины // Жизнь города Бердичева. URL: http://wap.rio.borda.ru/?0-11-0 (дата обращения: 21.11.2016).
Памяти тов. Борко // Молот. 1929. 20 августа. № 2415. С. 3. REFERENCES
1905 god v Berdicheve: Zametki i vospominanija [1905 in Berdichev: notes and memories], in: Berdichev, kotorogo net [Berdichev, who is not]. URL: http://berdicheva.net/index. php?categoryid=8&p600_bookid=75&p600_page=ALL (available at: 27 May 2017) (in Russian).
Bor'ba za vlast' Sovetov na Donu: sbornik dokumentov [The Struggle for Soviet Power on the Don: a collection of documents]. Comp. by I.M. Borohova, L.I. Buhanova, V.N. Perelygina, T.M. Shherbinina. Rostov-on-Don: Rostovskoe knizhnoe izdatel'stvo, 1957. 528 p. (in Russian).
Volkov N.A. Elena Borko [Elena Borko]. Rostov-on-Don: Rostizdat, 1939. 52 p. (in Russian). Istorija Berdicheva. Berdichev v aspekte osobennostej istorii ego evrejskoj obshhiny [History of Berdichev. Berdichev in the aspect of the history of his Jewish community peculiarities], in: Zhizn'goroda Berdicheva [Life of the city of Berdichev]. URL: http://wap. rio.borda.ru/?0-11-0 (available at: 21 November 2016) (in Russian). Pamjati tov. Borko [In Memory of Comrade Borko], in: Molot. 1929. 20 August. No. 2415. P. 3 (in Russian).
