Эстрадная политология Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Базылев В.Н.

Москва

ЭСТРАДНАЯ ПОЛИТОЛОГИЯ

Abstract

Bazylev V. Stage Politology. This article is a result of author’s reflection on public political text and the ways of its interpretation. The author proposes an analysis of creation of authentic political reformation text. According to his research pre-revolutionary (1917) political and social problems of the analyzed texts are identical to those existing nowadays. This “speech background” became a basis for creation of political reformation text in Russia during the last century. The author analyzes two problems: 1) what fragments does reformation text consist of? 2) what exactly does it structure outside itself? As a result the author makes the following conclusions. One of the main specific features of reformation thought in Russia is its ideological character, when historic events are seen through ideology. This process was determined by V. Klyuchevskiy and N. Berdyaev in the following way: what is discussed as a scientific hypothesis in the West is taken as absolute truth in Russia. Russian attitude to the past is “non-identified” model for the world. And if we can keep all the richness of traditions then the XXI century will become the first true century of the past in the humanity’s culture.

•kieieie

(Эстрада - 1) вид искусства; включает т.н. малые формы драматургии, драматического и вокального искусства, музыки, хореографии, цирка и др.; в концертах отдельные законченные номера объединены конферансом или несложным сюжетом (обозрение; как самостоятельный вид искусства сформировалась в конце XXI века; 2) сценическая площадка (постоянная или временная) для концертных выступлений артистов)

Как-то, кажется это был 2004 год, я краем уха слушал по ТВ передачу, которую вел тогда еще здравствующий А.Бовин. Фоново воспринял словосочетание: эстрадная политология. Записал на листочке бумаги - вдруг пригодится. Конечно же в контексте передачи А.Бовина эти слова, будучи тропом, относились к политическим и околополитическим персоналиям-персонажам, «юродствующим во Христе». Мне же это словосочетание сегодня пригодилось как отправная словоточка для размышлений о том, как ныне можно/нужно воспринимать публичный политический / политизированный текст и относиться к нему, какие исследовательские задачи актуальны в этой связи сегодня.

Публичный политизированный текст в России выступал и выступает в одной из главных своих ролей - местодержателя культуры. Своими коммуникативными тактиками, своей формой текст удерживает общение и благо народа, страны, нации вместе, буквально в месте культуры, в рамках разумно-духовной целостности. И совершенно закономерно, что происходит столкновение текстов,

в котором побеждает тот, кто в состоянии удерживать культурную целостность или предложить такие коммуникативные тактики и такие принципы благополучия, т.е. получения блага, которые представляются субъекту адекватными данной культурной целостности.

Такие столкновения текстов происходят постоянно, в том числе и в микромире культуры, на уровне индивидов, и в макромире культуры, на уровне больших людских общностей, этнорегиональ-ных групп, государств. При этом человек, если он хочет быть «своим» по отношению к культуре, должен принять, выучить и воспроизводить усвоенный текст. В том случае, если он не хочет воспроизводить данный текст, принятый культурой, он провоцирует конфликт на уровне индивидов или на уровне микро-макрообщности.

Политические события в России постоянно демонстрируют, что люди старшего поколения, неважно 60-х годов или 80-х, - те и другие в 2006 году воспринимаются как представители старшего поколения, - остались во многом «советскими» людьми, выбрали традиционный для советской культуры текст, а не те условно говоря «лекции», которые «читала» им либерально-демократическая интеллигенция. Как саркастически заметил в свое время В. Топоров, критикуя либеральных интеллектуалов 90-х, они в основном разжевывали для массового читателя, зрителя и слушателя сделанное в зарубежной, эмигрантской и диссидентской историографии и политологии, так что порою казалось, что публицистами становились у нас те люди, у которых в застольные годы хватило мужества не уничтожить личную библиотеку тамиздата и самидата.

Такие тексты не могли создать и никогда не смогут создать текст реформ - политических, экономических, образовательных, -способный удержать целостность культуры. Ошибка или вина, в зависимости от того, кто оценивает деятельность «говорящего меньшинства» и насколько трагичным для России окажется ее сегодняшнее неустойчивое политическое положение, заключается в том, что интеллектуальная элита оказывается неспособной создать незаемный аутентичный текст реформации, чье место и время адекватно отвечали бы современной российской культуре в себе и для себя, то есть феноменологически, для конкретного случая и виртуального множества случаев. Идей, которые возведут теорию в ранг революционной, обеспечивающей научные прорывы, прорывы мировоззренческие, пока нет. И откуда им появиться, если столько десятилетий человечество занималось только тем, что все свои мысли направляло на хлеб насущный? Все высушено (Евгений Сабуров). Совершенно ясно, что метатекст реформ, т.е. совокупность политических, идейных, литературных и др. текстов, как западно-восточных, так и созданных в истории государства российского, связанных содержательно с идеологическими настроениями современности, не

смог или пока не смог выстроить вокруг себя культуру новой российской реформации.

Одна из задач, представляющихся мне актуальными в сфере изучения текстов российской власти: проанализировать опыт создания «незаемного» аутентичного текста политической реформации.

Когда я еще только знакомился с материалами, а они были самые разнородные, - от серьезных исторических исследований до газетных публикаций, - меня удивила и озадачила дореволюционная (1917 г.) социально-политическая проблематика: она подчас дословно совпадала с той, что волнует наше поколение. Конечно, всевозможные совпадения во времени - большой соблазн для «лингвополитолога». Но совпадения могут быть поняты и так, что от прежней исторической ситуации мы унаследовали известную сумму нерешенных проблем, которые все еще живут в недрах общественного сознания и время от времени всплывают на его поверхности, требуя своего разрешения заново и в новых исторических условиях. Проблемы эти таковы: либерализация страны, установление парламентаризма, упорядочивание землепользования и защита частной собственности на землю - особенно остро обсуждается вопрос о ликвидации / сохранении общины, разных формах кооперации, аренды и пр., преимущественное развитие промышленности, необходимое для оттока в города избыточного сельского населения (окончательно эту проблему «решил», как известно, Сталин в 30-е гг.). Ставились вопросы об отмене смертной казни, цензуры, о регистрации обществ и собраний, подчинении бюрократии общественному контролю, о воспрещении в России казенной продажи водки. В 1900 году рассматривался проект об отмене ссылки на поселение в Сибирь в качестве меры предохранения ценной русской окраины от ее засорения нежелательными элементами. Добавим сюда и национальный вопрос, который стоял весьма остро ввиду великодержавной политики царского правительства относительно национальных окраин, особенно таких, как Польша и Финляндия, имевшая свою конституцию. Замечу, что большинство из этих проблем актуальны и сейчас, что как бы связывает воедино российский XX и XXI век. Даже фразеология того периода в ряде случаев совпадает с нынешней. Один либеральный журнал, отмечая рост косвенных налогов и сборов с увеселений, иронизировал: Как видите, нам живется веселее. Фраза эта, почти дословно повторенная в 30-е годы по совершенно иному поводу, тем и знаменательна, что служит смысловым знаком связи со старой Россией. Но вот еще один превосходный эпистолярный образец, напоминающий нам совсем близкие годы. Получили мы с вами наследство в виде уродливого, криво выросшего дома, - писал Николай Второй генералу Бобрикову, - и вот выпала для нас тяжелая работа - перестроить это здание или скорее флигель его, для чего, оче-

видно, нужно решить вопрос: не рухнет ли он (флигель) при перестройке? В ответном письме звучит ответ почто словами современных лидеров: Мне думается, что нет, не рухнет, лишь бы были применены правильные способы по замене некоторых устаревших частей новыми, по укреплению всех основ надежным способом. Для решения проблем сельского хозяйства в 1900-е годы создается Особое совещание, что читается ныне, после «чрезвычайки», как пародия. А на револьвере, из которого был произведен эсеровский выстрел в харьковского генерал-губернатора, была выгравирована надпись: Смерть царскому палачу и врагу народа.

На этом «речевом фоне», или «фоне речей», слагается один из текстов политической реформации в России, оказавшийся наиболее действенным и эффективным на всем протяжении прошлого века. Насколько он был заемным или автохтонным ?

Тексты по истории, философии, политэкономии XIX века, как западноевропейские, так и собственные российские, рассматривались как идеальный образец научности, но одновременно подвергались воздействию интерпретации, которая не имела прямого отношения к этому знанию, зарождалась в незнании, в которое любое знание по необходимости вовлечено. Вопросы реформирования экономики, властных структур и пр. оказывались связанными с гетерогенными им проблемами легитимации власти, архитектурой, верой, техниками наказания и пр. В этом присутствовали не аналогии, а гомологии. Оказалось, что не существует единой точки, в которую сходились бы все виды знания и способы его бытования, но все они оказывались пронизанными силами, которые не поддавались рефлексии, что не помешало им стать производящими силами русской культуры в XX веке. От российского «веера культурных практик» начала XX века зависел и марксизм - заемный текст политической реформации в России. Действительно, марксизм явился заемным текстов политической реформации для страны в XX веке. Но надо помнить, что сам «изначальный марксизм» явился результатом игры множества сил, результатом сложной констелляции текстов XVIII-XIX вв. Участники лингвополитических событий XX века приспособили речевой фон эпохи к марксизму с неизбежными при этом издержками. Та самая критика Марксом идеологии как ложного сознания превратилась в значительно более позитивное к ней отношение, местами переходящее в предпочтение идеологии науке. Не случайно в 1929 году родился тезис: Если мы лишим сознание его знакового идеологического содержания, от сознания ничего ровно не останется. Наука становится неистинным аспектом социально-идеологического общения. В отличие от мо-нологизма науки, идеология осмысливается как нечто позитивное. Идеология в этой марксистской теории сознания становится как бы инфраструктурой, в отличие от мнения самого Маркса, который

считал инфраструктуру независимой от сознания людей. Делая сознание тотальным, новая концепция приписывает идеологии статус базисного явления, надстройкой над которой является весь план содержания, в том числе инфраструктура в понимании Маркса. Напомню в этой связи принадлежащие тов. Сталину слова, фигурирующие в начале статьи, опубликованной в 1950 году в качестве ответа на вопросы «группы товарищей из молодежи»: Я не языковед и, конечно, не могу полностью удовлетворить товарищей. Что касается марксизма в языкознании, как и в других общественных науках, то к этому делу я имею прямое отношение. Таким образом, первичные практики культуры - в данном случае речевой культуры

- начинают работать как сито, пропуская через себя то, что войдет, или не войдет в этот конкретный канон - текст реформации. Полностью речевой и тотально сознательный вариант текста реформации сложится в сталинскую эпоху, его акме придется на 3050-е годы. Но за ним просматривается большое число автохтонных образований русский культуры, которые легитимируются незначительной частью марксова текста: выпали, например, азиатский способ производства, ставший табу; проблематика превращенных форм, анализ сознания по независимым от него объективациям; марксов взгляд на русскую культуру и т.д. Стремление к тотальной вербализации, хотя и идет под знаком осознания скрытого, чаще всего цензурирует, вытесняет то, что страшно предъявить на всеобщее обозрение; несмотря на весь наш культ осознанного и словесного наше сознание, вопреки нашей воле, бессознательно воспроизводит старые (в т.ч. сталинские) мифы, клише и стереотипы. Но ведь именно через усвояемые извне идеи и представления в культуру проникают общественные фикции - идеологии. По отношению в Советской России таковым «извне» было все «до 17 года», по отношению к году 2006 таковым «извне» предстает все из эпохи Советской России. Конечно, когда-то и кем-то тексты были выдуманы, они зачастую не являются и не могут, наверное, быть истинно автохтонными, исключая аутентичность традиционного текста, признаваемого за пратекст. Известно, что «Государство» Платона, с которого «писалась» вся европейская культура, восходит в «тексту» Древнего Египта. Затем происходит усвоение, схематизация, выхолащивание индивидуального содержания и, наконец, предстояние в виде некоторых, готовых к массовому использованию универсальных смыслов и жизненных рецептов.

Что же структурирует тест реформации? Это вопрос, за счет синтаксических особенностей русского языка, звучит двусмысленно: но это и хорошо. Смысл первый: из каких фрагментов строится текст реформации? Смысл второй: что он - текст реформации -структурирует/ переструктурирует вне себя самого, вне текста.

Текст реформации структурируют:

- социально-исторические проблемы: Где-то в 1996 году я участвовал во встрече с товарищем В.Шумейко, который в то время был, кажется, спикером Совета Федерации. Там собралось громадное количество писателей, художников. И там он говорил о том, что вся беда в стране в том, что нет идеологии общей. Шумейко говорил: «Это ведь так просто, давайте исходить из опыта русского народа. Что для русского человека самое главное?» Все насторожились: что? А он: «Главное, что духовное превалирует над материальным». Еще у него было два тезиса. Один - что в России важно не богатство, а достаток. А другой я забыл... (Е. Попов);

- проблема самосознания и самоидентификации этноса и культуры: кто мы? откуда мы?: Лжедмитрий II был мошенником, которого не раз секли, и вот он стал русским царем, и при нем довольно долго состоял, поклоняясь ему как царю, митрополит Филарет, тот самый, сын которого стал первым в династии Романовых; и Филарет поклонялся ему, хотя это было какое-то ничтожество, вор, высеченный за свое безнравственное поведение (В. Кожинов);

- проблема реалистичной, демократичной и механистичной цивилизации; проблема государственной власти: Я бы сейчас сел и читал Ленина. Ленин оказался единственным человеком, которому на территории нашего государства удалось за несколько лет создать новую идеологию, новую веру. Причем эта идеологическая вера была продифференцирована для разных возрастов, от детей до стариков. И люди шли к цели. Сейчас понятно, что цель была в значительной степени фикцией. Но на пути к этой цели было совершено многое, что требовало духовно подкрепленного единства больших масс людей. И ведь важно: люди были счастливы, потому что они жили во имя определенных идеалов, а такая жизнь осмысленна, она дает уверенность в себе, спокойствие души. Идеалы должны быть. Дети должны знать, кем они хотят быть, должны различать между Плохишем и Кибальчи-шем... Парадокс в том, что власть в стране на самом деле устроена не так, как она декларируется для населения. Есть политикоэкономические группы, имеющие отношение к управлению ресурсами, которые реально и делят власть в России. И в любой стране дело обстоит именно так. Однако есть еще и население, которое живет в этой же стране и которому принадлежат ресурсы страны. И чтобы создать иллюзию причастности населения к собственным богатствам, устраивают кукольный театр институтов власти, парламентов, дум, отчетов чиновников, выборов. И народ думает, что он принимает участие в управлении государством, что он знает персонажей, ответственных за то или иное решение. На самом же деле есть некие кукловоды, которые реально управляют теми, кого мы считаем политиками (А. Ситников);

- проблема разорванности истории и хронологическом несовпадении государственной и личностной историй; проблема множественности историй Государства Российского: Дело даже не в географии, не в масштабах страны, сжимающихся на наших глазах. Нам земли хватает для грусти и сегодня. Все дело в том, сумеем ли мы порвать связь времен и снова продолжит то время, которое разорвало

сон. У кого какой был сон: у кого он был печальным, у кого страшным, у кого веселым в 70 советских лет (М. Овчинников);

- проблема революции, т.е. революционного преобразования человека и общества: До революции 1917года Россия развивалась более динамично, чем другие страны. Был настоящий расцвет и экономики, и культуры.... И вот в обстановке этого неслыханного стремительного развития России с 1893 по 1913 год всем представлялось, наоборот, что мы стоим на месте, все кричали, что мы отстаем. Именно в такой обстановке рождаются революционные идеи. В обстановке скудости люди мечтают только о том, чтобы выжить. Но когда идет бурный процесс улучшения условий жизни - назовите это массовой психологией, как хотите, - людям хочется всего еще больше и сразу. Может быть, это даже не психология, а биология в формах социальных действий... В обстановке экстраординарного развития всем хотелось перемен, всех не устраивала имеющаяся власть (В. Кожинов);

- проблема экономической истории: Мир сейчас очень жестко организован, очень четко поделен. Единственной страной, которая в этом переделе участия не принимала, была Россия, потому что она была заслонена «железным занавесом». Но Россия открылась для передела: транснациональные корпорации, мировые финансовые и промышленные элиты получили новую ресурсную и сбытовую территорию. И это территория уже осваивается, не только экономическим способом. Вот пример. Известно, что существуют региональная пресса, региональные средства массовой информации. Они влиятельны. Предвыборные кампании в регионах проводятся через региональные СМИ, никак не через центральные. Так вот, сегодня насчитывается 60 органов региональной печати и электронных СМИ, владельцами которых являются иностранные кампании (Алексей Ситников); Были ли в России чудеса экономические? Да, были. Первое экономическое чудо было в конце 19 -начале 20 века, после реформы Витте, началось энергичное развитие экономики России, очень быстрый переход на европейский уровень производства. И в 70-летие, которое мы прожили под руководством большевиков, чудеса были. Например, в конце 1920-х от миллионов и миллиардов обесценившихся рублей - почти мгновенный переход на твердую валюту, червонец, который конвертировался. Это тоже было чудо. Затем можно говорить о том, с какой скоростью мы сумели организовать военное производство в период войны. Основная часть этого производства была на оккупированном западе страны. А к 1943-1944 году это производство уже было в прежних и даже превосходящих масштабах развернуто за Уралом. Это было настоящее чудо. Другое дело -цена, которую приходилось платить за чудеса (В. Ивантер);

- проблема борьбы: борьбы «за», «против», «во имя» и пр.

Текст реформации структурирует:

- национальное самосознание: Мне кажется, что многие иллюзии и споры кончаются трагическим разочарованием в силу того, что не принимается во внимание русская система ценностей. Самая главная система взаимоотношений - это взаимоотношения между человеком и смертью, то есть Богом, а значит, властью, потому что Бог -это власть последней инстанции. Религия, безусловно, формирует

взаимоотношения между индивидуумом и властью. Поскольку Россия по своей сути сформировалась уже в то время, как она приняла православие, то абсолютно ясно, что русская система ценностей сформировалась под влиянием православия. Взаимоотношения в России с властью всегда, можно сказать, строились по чистой вертикали. Недаром в русской церкви нельзя сидеть, можно только стоять и стоять пять-шесть часов. Это суровая религия, по-моему, во многом определяла и взаимоотношения между личностью и государством. Поскольку взаимоотношения в России между личностью и властью строятся по вертикали, постольку демократические начала или какие-то демократические эксперименты всегда кончались, в общем-то, неудачей. Попытки изменить самое главное, что определяет нацию, систему ее ценностей, ее приоритетов, мне кажется, до сих пор ни разу не удавались. Система ценностей, приоритетов ни разу не изменилась, независимо от строя (А. Доброхотов);

- идеологизированность индивида и общества в целом: Россия всегда была, если хотите, очень рисковой страной. Она всегда была на грани гибели. Именно этим объясняется знаменитая строчка Тютчева «В Россию можно только верить» (эту строчку, как правило, неверно печатают: слово «верить» Тютчев выделили курсивом). То есть Россия - как бы не вполне реальность, потому что она всегда была идеократическим государством, в ней властвовала идея. Православие, самодержавие, народность, тдея Третьего Рима... Как только дискредитировалась идея (скажем, она была дискредитирована в результате того, что один за другим погибли все три сына Ивана Грозного, царя, который являлся помазанником Божиим на земле, а в это тогда безусловно верили, тем самым рухнула идея, потому что идея опредмечивалась, воплощалась в Рюриковичах), это приводило к совершенно чудовищным последствиям. То же самое было во время Февральской и Октябрьской революций. Была дискредитирована идея правосла-вия-самодержавия-народности. И, наконец, то же самое произошло в 1991 году - дискредитирован очередной комплекс идей. И вот что получилось. Этого не могло быть ни в одной стране - такой мгновенный обвал. Только что была одна из самых могущественных, одна из самых богатых стан в мире, и вдруг она ничего не значит. Хотя, казалось бы, все осталось. Но вынули этот стержень - идею. Но именно потому, что речь идет об идее, Россия и восстанавливается. Вот в Смутное время люди уверовали, что Романов представляет подлинно национальную богоданную власть, и Россия смогла восстановиться после разрушений Смуты (В. Кожинов);

- культурологическое отношение к истории: культура - альтернатива истории: Нерв русской культуры - это постоянное анатомирование нас самих, что мы такое - Запад или Восток, в какой степени мы Запад, в какой Восток, являемся мы Евразией или Азиопой. У этой традиции есть два полюса - положительный и отрицательный. Положительный: непрерывное анатомирование себя на предмет собственной идентичности позволило создать великую русскую культуру. На этом положительном полюсе возникло постоянное прививание к нашему архаическому корню либеральных западных черенков. Другой полюс -

чинопочитание, идущее от того, что мы все же являемся архаическим обществом. Эта традиция - наследие Средних веков. В нашей культуре всегда выстраивался некий деисусный чин (Б. Орлов). Во многом мои соображения базируются на теории, которая называется «культурологический детерминизм», - теории, которая ставит в прямую зависимость экономическое и политическое развитие той или иной нации от ее ментальности. И мне кажется, что это наиболее плодотворная система мышления сегодня, потому что ни марксизм, ни прагматический капитализм не создали ничего из своей абстрактной идеи человека.

- религиозность индивида и общества: Культурный Древний мир к понятию свободы - к нашему понятию свободы - был на удивление равнодушен. Что волновало древних, так это включенность в систему, в жизнь. Волновало то, получит ли человек свою ячейку, свое место в том или ином сообществе, общине, корпорации. Отсюда и слово «счастье», быть с частью, получить свою долю целого. И отсюда же славянское слово «свобода», потому что оно от праиндийского корня со значением «свое бытие»: я получил «свою часть», получил «свое» и включаюсь в систему «своих». Ключевая семантическая нота здесь -быть среди своих. И свобода всегда толковалась как конкретная связанность с чем-то, привязанность. То, что именуют сейчас, имея в виду российскую ситуацию, «свободой брошенности», в древности быть не могло. И в Средние века человека связывало со «своими» (с единоверцами) церковь. Поэтому церковь была союзницей человека в стремлении к свободе. А государство эту функцию обрело только в ХХ веке. В ХХ веке люди сообразили, что государство и человек - это союзники в борьбе за свободу. Это, может быть самое лучшее, чему научил нас ХХ век. Союз личности и государства - формула сегодняшнего дня (А. Доброхотов); «В Россию можно только верить». То есть речь идет как бы о не вполне реальности. В этой связи приведу слова, написанные одним западным мыслителем в то время, когда Тютчев создал процитированное стихотворение. Вот ведь удивительная вещь, что одновременно с Тютчевым западный, очень умный человек, не любивший, правда, Россию, относившийся к ней, в отличие от Тютчева, подозрительно, написал такие слова: «Россия является единственным в истории примером огромной империи, само могущество которой даже после достижения мировых успехов всегда скорее принималось на веру, чем признавалось фактом. Ни один из авторов, собирался ли он превозносить или хулить Россию, не считал возможным обойтись без того, чтобы сначала доказать само ее существование». Эти слова Карла Маркса. Чем подобная перекличка объясняется? Россия всегда была государством идеократическим, в нем властвовала идея. Именно властью идеи объясняется духовная высота России. Но, с другой стороны, власть идеи приводила к такому положению, что страна держалась как бы на честном слове. Россия - такая мистическая страна, в которой все время уничтожается идея, но все время и воскресает. «В Россию можно только верить» - это сказано навсегда (В. Кожинов);

- прагматическую концептуализацию истории: Наверное, это банальность, что в России всегда существовал разрыв между писаным

правом и правом обычая. И в спокойные, неконфликтные периоды российского развития формальное право приспосабливалось к обычаю за счет лакун и недостатков формального права, а также известных особенностей российской администрации, описанной литературой и фольклором... В то же время мы присутствуем при формировании настоящих, обычных, естественных норм регулирования правовой и экономической жизни. Эти нормы можно охарактеризовать старыми русскими поговорками типа «всяк сверчок знай свой шесток». У нас сформировались государственные квазирыночные «шестки», то есть места, которые определяют возможности - правовые, административные, финансовые, в том числе представляемые государством. Оформились «шестки», оформились люди, их распределяющие, и оформились «сверчки». Идет окончательное распределение «сверчков» по «шесткам». Это и есть российская историческая традиция, если исключить петровские времена, когда бюрократия пыталась возобладать над правом традиции (М. Леонтьев);

- правовое сознание индивида и общества: Русская мысль опирается на религиозную базу авторитарности - авторитарность не в плохом смысле этого слова, а во всяком. Когда русский человек оценивает власть, будь то князь, царь, император, генеральный секретарь или президент, он знает, что закон можно перепрыгнуть, под закон можно подлезть, закон что дышло. Не закон главное; самое главное, чтобы человек был хороший. Русский смотрит на то, каков человек, и выбор свой делает, исходя из этого фактора. Плюсом такой авторитарности можно считать то, что люди остаются людьми, не превращаются в юридические схемы. Минусом же авторитарности являются сами люди, которые добираются до власти: во времена Ивана Грозного, Павла I, Николая II, Иосифа Сталина.... Эти фигуры различны, но их ряд

- одно явление, явление одного национально-религиозного обычая в народном мышлении (Е. Левашев);

- интеллектуальный кризис, в т.ч. образовательный: Последний век, век материалистического и механистического созерцания, в значительной мере построен на авторитете науки и на влиянии отдельных научных авторитетов, а они нередко выступают как мифо-творцы (И. Шафаревич); В начале века казалось, что с авторитетом будет покончено. Макс Вебер рассуждал о том, что немецкий ученик, приходящий в западную школу, видит в своем учителе не просто учителя, а наставника, вождя, образец жизни. В отличие от немецкого, американский школьник относится к получению знаний как к некоторому обмену. Он отдает за учебу деньги, а учитель ему - знания. Вебер думал, что американская модель должна будет развиться и победить ... (А. Кобзев);

- кризис власти: В демократическую символику власти органично включено публичное развенчание. Посмотрите на абсолютного монарха Нового времени. Он остается представителем своего народа, но он теряет свою сакральность, и в нем появляется двойственность. Это такой же, как все, человек, который по непонятной логике начинает представлять весь народ. Над царем нависает тень самозванца.. Это маленький человек, маленький, жалкий, обиженный человек, кото-

рый вдруг вознесен на вершину власти. И он, этот маленький человек, никогда не забывает о былом унижении. Удивительный эпизод пересказал кто-то из мемуаристов: Сталин со слезами на глазах смотрел один из классических фильмов Чаплина, где то предстает в роли маленького, обиженного, но очень трогательного человека, и Сталин говорил: «Ведь это фильм про меня» (А. Доброхотов);

Особенностью реформаторской мысли в России, как мы видим, была и остается ее исходная идеологизированность, при которой не идеи «растут из сора» событий, а сами события изменяют свой вид сквозь призму заданной идеологии. Эта сугубая идеологизация заключается, как считал и В.Ключевский, и Н.Бердяев, в следующем: то, что на Западе обсуждается как научная гипотеза, в России принимается за абсолютную истину. Российская ситуация сегодняшнего дня может наводить на печальные мысли. Но если считать, что российское отношение к прошлому, как становится ясно по текстам, не является уже действующей, но пока что «не опознанной» моделью для мира и что богатство традиций сохранится, то нельзя ли решиться на такой афоризм: может быть XXI век станет первым веком среди многих веков человеческой культуры, который будет настоящим веком прошлого?

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Ажеж К. Человек говорящий. М., 2003.

2. Волошинов В.Н. Марксизм и философия языка. Л., 1929.

3. Меликов В.В. Введение в текстологию традиционных культур. М., 1999.

4. Неретина С.С. Тропы и концепты. М., 1999.

5. Рыклин М. Террорологики. Тарту, 1992.

6. Соколов М.Ю. Поэтические воззрения россиян на историю: в 2-х книгах. М., 1999.

7. Сталин И.В. Марксизм и вопросы языкознания. М., 1953.

8. Чередниченко Т.В. Россия 1990-х в слоганах, рейтингах, имиджах.

Актуальный лексикон истории культуры. М., 1999.

© Базылев В.Н., 2006