CC BY
73УДК 347.91
Подолинский Илья Александрович Тюменский государственный университет Институт государства и права Россия, Тюмень ilua.podolinsky@mail.ru Podolinsky Ilya Tyumen state university Institute of state and law Russia, Tyumen
ЭСТОППЕЛЬ В СИСТЕМЕ РОССИЙСКОГО ПРОЦЕССУАЛЬНОГО ПРАВА: ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ И ПРАКТИКИ Аннотация: данная статья посвящена проблемам правового регулирования эстоппеля в гражданском и арбитражном процессе. В работе проводится сравнительно-правовой анализ развития доктрины эстоппеля как правового средства, обеспечивающего принцип добросовестности, затрагивается соотношение принципа добросовестности с иных принципами цивилистического процесса, ставится вопрос о целесообразности, месте и роли процессуального эстоппеля в российском праве. Анализируются цели и особенности применения эстоппеля при рассмотрении судебных споров. Исследование данных проблем может послужить основой для дальнейших научных трудов, способствующих развитию гражданского и арбитражного процесса.
Ключевые слова: эстоппель, добросовестность, злоупотребление правом, принципы права, шикана, противоречивое поведение, процессуальная санкция.
ESTOPPEL IN THE SYSTEM OF RUSSIAN PROCEDURAL LAW: PROBLEMS OF THEORY AND PRACTICE Annotation: this article is devoted to the problems of legal regulation of estoppel in civil and arbitration proceedings. The paper provides a comparative legal analysis of the development of the doctrine of estoppel as a legal means ensuring the principle of good faith, touches on the relationship of the principle of good faith with other principles of the civil process, raises the question of the expediency, place and role of procedural estoppel in Russian law. The purposes and features of the application of estoppel in the consideration of judicial disputes are analyzed. The study of these problems can serve as a basis for further scientific works that contribute to the development of civil and arbitration proceedings.
Key words: estoppel, good faith, abuse of law, principles of law, chicane, contradictory behavior, procedural sanction.
Современная практика знает множество случаев внешне законного, но внутренне противного правопорядку поведения, посредством которого участник процесса стремится затянуть производство по делу, противоречит своему предыдущему поведению, подает несвоевременные ходатайства, нарушает разумные ожидания других участников и суда, все это уже не является чем-то новым или неожиданным в судебном процессе. Является ли это данностью, с которой нужно смириться или же это те феномены, которые должны быть чужды в судебном процессе? Задача права - вырабатывать инструменты противодействия данным феноменам.
В связи с непрекращающейся активностью различных злоупотреблений процессуальным правом со стороны участников судебного процесса, всё большую актуальность в текстах судебных актов приобретает доктрина процессуального эстоппеля (venire contra factum proprium), которая
рассматривается как одно из средств по пресечению недобросовестного поведения [1, с. 34].
Казалось бы, сторона, вступая в процессуальный поединок с оппонентом должна предпринимать всевозможные меры, чтобы выиграть процесс и получить удовлетворение своих требований. Юрист, ведущий дело в суде, как правило, будет использовать любые доступные ухищрения и манипуляции с процессуальными документами и доводами, чтобы представить обстоятельства так, как выигрышно для его стороны. Ведь юридическая профессия сегодня на уровне психологии в целях поддержания своей конкурентоспособности диктует юристу максимальную отдачу своих навыков и способностей во благо дела клиента, все хотят выиграть судебный процесс, вступая в него, хотя это и противоречит базовому постулату, закрепленному в ст. 10 Кодекса профессиональной этики адвоката: Закон и нравственность в профессии адвоката выше воли доверителя. Никакие пожелания, просьбы или требования доверителя, направленные к несоблюдению закона недопустимы.
Трудности в действительном соблюдении данного правила на практике вызывает актуальность данной темы и постановку следующих вопросов: все ли средства должны быть позволительны для стороны в рамках судопроизводства? Если же такая вседозволенность будет искажать факты и вредить правосудию, должен ли суд молчать? Как юридически должен выглядеть механизм, борющийся с данными злоупотреблениями в конкретных казусах? И каково место эстоппеля в системе процессуального права? Именно эти и иные проблемы, связанные с процессуальным эстоппелем, автор видит актуальным затронуть в рамках данной статьи.
Необходимо учитывать, что в английском праве, ставшем родиной доктрины эстоппель, в специальной литературе отмечается, что эстоппель является собирательным понятием, которое включает в себя разные институты как материального, так и процессуального права, в основе которого лежат
разные идеи и правила применения [2]. В общем виде английская литература и судебная практика формулирует эстоппель следующим образом: лицу, чье утверждение о факте дает основание адресату совершить определенное действие, впоследствии в судебном процессе запрещено ставить под сомнение правдивость своего утверждения, если в результате у адресата возникнут неблагоприятные последствия [3].
В доктрине современного отечественного процессуального права идёт активная дискуссия относительно того каким образом должно быть сконструировано правило об эстоппеле, уже возникшее как неконтролируемое в практике явление. Д.Б. Володарский и И.Н. Кашкарова отмечают, что на уровне lex specialis зафиксированное правило должно утрачивать наименование эстоппеля, ибо его действие получит основание в нормах строгого права (jus strictum) и не будет более связано с ограничительным (корректирующим) эффектом принципа добросовестности, дискреционным инструментом которого является эстоппель [4, с. 23]. А.В. Яхимович рассуждая о применении «процессуального эстоппеля» считает, что данное правовое явление утрачивает своё первоначальное смысловое содержание ввиду совсем иных условий применения и назначения в отечественном процессе, предлагая использовать понятие «процессуальный запрет» [5, с. 80].
Если анализировать положения процессуальных кодексов, то формализованность относительно термина эстоппель отсутствует. Однако процессуальная доктрина указывает на некоторые отголоски нашего законодательства, предусматривающего возможности суда по использованию концепта эстоппель. А именно норму ч.5 ст. 159 АПК РФ в юридическом сообществе активно отождествляют с эстоппелем, в которой содержится следующее:
Арбитражный суд вправе отказать в удовлетворении заявления или ходатайства в случае, если они не были своевременно поданы лицом,
участвующим в деле, вследствие злоупотребления своим процессуальным правом и явно направлены на срыв судебного заседания, затягивание судебного процесса, воспрепятствование рассмотрению дела и принятию законного и обоснованного судебного акта, за исключением случая, если заявитель не имел возможности подать такое заявление или такое ходатайство ранее по объективным причинам.
Данная норма закладывает возможность для суда блокировать внешне законное поведение, которое нарушает принцип добросовестности. При этом К.И. Скловский справедливо задается вопросом: а должна ли быть ответственность за нарушение принципов права? Ведь в принципах не сформулировано правило поведения [6, с. 14]. Если формулировать добросовестность как принцип, то он не содержит санкции, поэтому целесообразно ли создавать правовые средства, оберегающие конкретный принцип?
Все же это видится обоснованным, поскольку как следует из закона, другие принципы получают поддержку в виде санкции за их несоблюдение: не обеспечив иностранцу гарантий знакомиться с материалами дела и выступать на родном языке в судебном процессе, вынесенное судебное решение по такому делу подлежит отмене (в целях соблюдения принципа языка судопроизводства), если сторона заблаговременно не раскрыла доказательства перед другими участниками процесса, суд может отнести на эту сторону судебные расходы вне зависимости от исхода дела (ч.5 ст.65 АПК РФ) (в целях соблюдения принципа состязательности и представления доказательств), выявив факт наличия решения по тем же основаниям, предмету и теми же сторонами - суд прекращает производство по делу (ст.150 АПК РФ) (в целях соблюдения принципа правовой определенности). Однако в случае с добросовестностью как принципом - ситуация осложняется ввиду неопределенности и широты
толкования оценочных понятий, на которых базируется данный принцип -добро и совесть.
Между тем необходимо отличать недобросовестное поведение от добросовестного заблуждения стороны относительно совершаемых ею действий в процессе, которое требует установления вины лица в форме умысла [7]. Это обстоятельство фактически парализовало применение конкретно ст. 111 АПК РФ и ст. 99 ГПК РФ в практике судов [8, с. 115].
В данных нормах прослеживается проведение доктрины эстоппель в контекст арбитражного и гражданского судопроизводства, при этом без четкого формулирования понятия эстоппель в рамках закона. Как следствие, научная мысль и судебная практика не может прийти к единому подходу относительно того, что перед нами представил законодатель: заимствование английского эстоппеля, преклюзивную санкцию или формулирование своего национального подхода к реагированию на недобросовестное поведение? [9, с. 42]
На первый взгляд, данный вопрос видится сугубо теоретическим, однако имеет большое практическое значение. Ведь от того формализует ли законодатель конкретные рамки и условия применения эстоппеля зависит степень судейского усмотрения при оценивании недобросовестности поведения стороны в каждом конкретном деле.
Некоторые авторы полагают, что своеобразное восприятие эстоппеля обусловлено неоднозначностью категории гражданской процессуальной ответственности в теории процесса и одновременно невозможностью эффективно противодействовать недобросовестному процессуальному поведению в рамках действующего законодательства на практике [10, с. 122]. Ведь действительно, закон хоть и декларирует требование добросовестного осуществления сторонами своих прав, дает примеры применения ограничений к противоречивому поведению, однако из-за широты неопределенности перед судами стоит непростая задача мотивировать квалификацию поведения как
недобросовестного, учитывая абстракцию норм о добросовестности в текспах материального и процессуального права.
Шеменева О.Н., Глазачев Д.И., Яхимович А.В. и другие исследователи указывают на необходимость закрепления четких условий, признаков, на основе которых суд должен делать вывод о том противоречивое ли перед ним поведение и допустимо ли его блокировать. Это объясняется отсутствием единого подхода в российском правопонимании и судебной практике к доктрине эстоппель, где каждый судья на практике трактует разные виды английского эстоппеля либо же конструирует свой.
В ответ на желание внести конкретику в абстрактные нормы, полагаю необходимым обратиться к идеям, которые отстаивали представители свободного права в XIX-XX веках, в частности, немецкий правовед Гедеманн (J.W. Hedemann) предлагал использовать эстоппель и другие концепты, связанные с добросовестностью, на уровне доктрины и судебной практики, отдавая простор для судейского усмотрения в связи с тем, что, ограничивая неопределенность злоупотребления, имеющую потенциально большую вариативность рамками закона, эстоппель как одно из проявлений принципа добросовестности будет лишен своей функции пресекать такое поведение, которое в практике может приобретать самые разнообразные и новые формы [11, с. 341].
Вклинивая эстоппель в качестве средства, ведущего к гражданско-правовой ответственности видится невозможным на основе требований добросовестности сформировать типовой состав правонарушения ввиду неопределенности ее правовой сущности, что отстаивали и процессуалисты советской эпохи [12, с. 36].
Учитывая, что эстоппель призван быть противодействием злоупотреблению полагаю необходимым обратиться к сущности так называемой шиканы [13]. Е.В. Васьковский под злоупотреблением
процессуальными правами понимал осуществление их тяжущимися для достижения целей, несогласных с целью процесса - правильным и скорым разрешением дел [14, с.224]. Негативный характер данного явления очевиден, поскольку, злоупотребляя правом субъект правоотношения, сохраняя формально-логическую сторону правовой нормы, наносит вред конститутивным элементам правовой действительности.
Отталкиваясь от позиций общей теории права, традиционно в доктрине выделяются следующие формы реализации права: соблюдение, исполнение, использование и применение права [15]. Именно посредством использования права более вероятно возникновение ситуации злоупотребления правом, поскольку управомоченное лицо активно действуя в своём интересе воплощает в жизнь субъективные права и свободы, поэтому категория злоупотребления правом неразрывно связана с категорией субъективных прав. Субъективное право представляет обладателю определённое количество правомочий, которые осуществляются им в определённой степени свободы, очерченной правом. Злоупотребить возможно только тем правом, которое действительно наличествует у субъекта правоотношений, однако границы возможного поведения субъекта не всегда исчерпывающе содержатся в самой правовой норме, поэтому выявление злоупотребления правом возможно при детальном, системном сопоставлении объёма правомочий, делегированных субъекту законодателем с тем конкретным поведением, которое было выбрано для реализации субъективного права. Не говоря уже о ситуации, что чаще всего норма права шире статьи нормативно-правового акта и поэтому правоприменителю надлежит быть особенно внимательным при выявлении возможной ситуации злоупотребления правом и квалификации поведения лица.
Анализируя место эстоппеля в контексте российского права, необходимо вспомнить прецедент, которым ВАС РФ в 2011 ввел процессуальный эстоппель в судебную практику, тогда перед судами стояла проблема множественности
исков, основанных на одной и той же материи, явно пронизывая эти иски недобросовестностью. Блокируя право требования стороны, ВАС РФ формулирует следующее правило: Невключение в текст мирового соглашения условий о необходимости выполнения каких-либо дополнительных обязательств означает соглашение сторон о полном прекращении гражданско-правового конфликта и влечет за собой потерю права сторон на выдвижение новых требований (эстоппель), вытекающих как из основного обязательства, так и из дополнительных по отношению к основному обязательству [16].
Если руководствоваться ориентиром данным ВАС РФ эстоппель призывался охранять публичные властеотношения суда и сторон, поскольку стороны в судебном процессе в отношения между собой не вступают, их взаимоотношения обусловлены и санкционированы судом, т.е. имеют публичную природу [17].
В современной практике на уровне разъяснений Верховного Суда РФ вырабатываются императивные, темпоральные правила эстоппеля для конкретных случаев. Так, в п. 28 Постановления Пленума ВС РФ от 22.06.2021 г. №18 «О досудебном порядке урегулирования споров, рассматриваемых в порядке гражданского и арбитражного судопроизводства» разъяснено: возражение о несоблюдении досудебного порядка должно быть подано не позднее дня представления ответчиком первых ходатайств по существу спора. В случае более позднего заявления о несоблюдении досудебного порядка суд отклоняет данный довод как противоречивый.
Кроме того, что вышеназванный пункт является актом судебного правотворчества, поскольку ни в ГПК РФ, ни в АПК РФ нет данного темпорального ограничения, подобное разъяснение подрывает связь между выведением эстоппеля из доктрины добросовестности, которая предполагает
значительную роль судейского усмотрения в определении допустимости того или иного процессуального поведения.
В данном случае у суда отныне исключается дискреция по определению добросовестности поведения в подобных возражениях, что со одной стороны, нарушает последовательность, выработанную доктриной, связывающую эстоппель непосредственно со свободным судейским усмотрением, а с другой стороны, вносит определенность применительно к конкретным казусам. При этом, как отмечал Е. Эрлих (Eugen Ehrlich) следует помнить о том, что чем больше определенности вносится в неопределенную (оценочную) норму тем меньше остается в ней дискреции для суда, что может сковать суд в неоправданно узкие рамки [18].
Подобная выборочная конкретизация эстоппеля со стороны ВС РФ, видится всё-таки шагом положительным для практики, поскольку позволяет суду на конкретных примерах, по аналогии понимать в чем заключается противоречивое (недобросовестное) процессуальное поведение. Если ч.5 ст. 159 АПК РФ лишь декларирует абстракцию о недобросовестном поведении, то в вышеизложенном правиле о досудебном порядке недобросовестность проявляется конкретно.
Применение эстоппеля значительно улучшает оперативность и качество рассмотрения дела, позволяя судье блокировать попытки лица по недобросовестному осуществлению своих прав, которые с очевидностью для всех участников делают процесс бессмысленно громоздким и долгим либо приводят к незаконности судебного решения. В судебной практике прослеживается тенденция, в соответствии с которой суды активно применяют правило эстоппель к недобросовестному поведению участника процесса, не позволяя реализовать даже самые, казалось бы, незыблимые права, гарантированные публичными императивными нормами.
Так, в Постановлении Президиума ВАС РФ от 23 апреля 2012 г. № 1649/13 Президиум ВАС РФ указал на недобросовестность несвоевременной ссылки на неподсудность спора после вынесения судебного решения, поскольку в ходе длительного судебного процесса участник не возражал относительно подсудности спора, представлял суду свои доводы по существу спора и активно пользовался процессуальными правами. Таким образом, своими конклюдентными действиям участник признавал компетенцию арбитражного суда рассматривать спор, что влечет потерю права на возражение в отношении подсудности спора.
Кроме того, данной позиции придерживается и практика Верховного суда РФ. Так, в Определении по делу № 306-ЭС15-14024, А57-12139/2011 от 13 апреля 2016 г. Верховный суд РФ оценил поведение третьего лица без самостоятельных требований, ссылающегося на неподсудность спора арбитражному суду, заявляющего этот довод в кассационной инстанции, как недобросовестное. Суть казуса с эстоппелированием заключалась в том, что ответчик неоднократно заявлял на неподсудность спора арбитражному суду в связи с неимением статуса предпринимателя, при этом третье лицо опровергало этот аргумент. И только доведя дело до кассационной инстанции, третье лицо заявило ходатайство о прекращении производства в связи с нарушением подсудности спора.
ВС РФ расценил поведение третьего лица, как признающее процессуальный статус ответчика в качестве предпринимателя и компетенцию арбитражного суда на рассмотрение данного дела, учитывая инстанционный и продолжительный характер спора.
Допустимо ли рассматривать дело в нарушении принципа подсудности в угоду принципа добросовестности?
Если отвечать утвердительно и заявить, что идея о подсудности в данном случае используется третьим лицом в качестве злоупотребления и нарушает
разумные ожидания других участников процесса и суда, то, очевидно, возникает вопрос: почему одному принципу отдается предпочтение перед другим? Ведь закон не дает указаний того какой процессуальный принцип является более приоритетным.
Однако следует помнить о том, что в исключительных случаях реализация правовых принципов может ограничиваться и не воплощаться в судопроизводстве. Такое ограничение, в частности, может посягать на основы правосудия и создавать изъяны в процессуальной системе, к примеру, ограничения принципа гласности судебного заседания в период пандемии covid-19 - вводился запрет на посещение здания суда, впоследствии запрет смягчился - посещать здания судов запрещается всем, кроме лиц, участвующих в деле и их представителей.
Кроме того, необходимо учитывать какие материальные или процессуальные последствия могут наступить в случае не воплощения того или иного принципа в конкретной ситуации. В случае же с добросовестностью и подсудностью возникла коллизия: применив принцип о подсудности - лицу дается возможность вести себя недобросовестно, применив принцип добросовестности - нарушается публичный порядок рассмотрения спора.
Анализируя правовую природу эстоппеля, как средства, обеспечивающего добросовестность субъектов правооношений, основываясь на судебных решениях, в которых суды применяют эстоппель, можно наблюдать, что принцип добросовестности, пронизывая всю систему частного права, в тех или иных пределах способен ограничить любой принцип, который формально создает право, используемое недобросовестно.
При этом, тот факт, что эстоппель не позволяет реализовать то или иное право не наносит какого-либо вреда или угрозы правосудию, ведь заблокировав право лица на неоднократную подачу тождественного по своей сути иска, суд преследует цель не допустить практику злоупотребления данным каждому
правом, предусмотренным ст. 3 ГПК РФ, следовательно, он действует в соответствии с духом и смыслом данной нормы, оберегая ее от недобросоветного использования.
Поэтому блокирование недобросовестной ссылки лица на подсудность видится обоснованным, поскольку правовая сущность эстоппеля направлена на создание именно данного правового эффекта - ограничить внешне законное, но внутренне противное правопорядку поведение лица.
Универсальность и широту применения эстоппеля в практике российских судов можно проследить в деле, где истец, отказываясь от иска в одном судебном процессе - заявляет тождественный иск с изменением его предмета в новом процессе, оставляя требования по своей сути неизменными. Так, суды пришли к выводу о том, что истец не вправе противоречить своему предыдущему поведению, поскольку, отказавшись от первого иска, истец распорядился своим материальным требованием к ответчику, создавая у последнего определенность относительно отсутствия между ними спора в будущем [19].
Следует обратить внимание, что применение эстоппеля в доказательственном процессе одно из наиболее частых его проявлений в отношении участника, противоречиво ссылающегося на фактическую сторону дела.
К примеру, в деле о банкротстве, должник с самого начала процесса отрицал выдачу денежных средств кредитором по договору займа, однако через 11 месяцев после начала обособленного спора заявил ходатайство о приобщении квитанций, подтверждающих возврат кредитору заемных денежных средств. Суды, руководствуясь принципом добросовестности, заблокировали ссылку должника на факт исполнения договора (возврат денежных средств) и в приобщении данных документов [20]. При том, что суды обосновывая данную потерю права приобщать доказательства приводили
ссылки на п.1 Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. N 25 и ст. 10 ГК РФ, что со одной стороны свидетельствует об отсутствии каких-либо разработанных условий, пределов применения доктрины эстоппель и суду приходится руководствоваться абстрактными нормами, с другой же стороны данный кейс показывает как суд противится и не желает впускать противоречивое поведение в процесс. В данном случае противоречивое поведение не позволило лицу доказать действительно осуществленный факт, который при своевременности заявления мог бы только благоприятствовать должнику.
Таким образом, в современной практике российских судов процессуальный эстоппель выступает эффективным правовым механизмом по обеспечению добросовестности участников процесса. Анализируя последовательность законодателя и развитие правоприменительной практики относительно эстоппеля, можно заключить, что цивилистический процесс всё больше пропитывается идеей о процессуальной добросовестности участников. На мой взгляд, чем более действенным механизмом станет эстоппель тем меньше в практике будут встречаться такие феномены как затягивание процесса, несвоевременные ходатайства и возражения в момент судебного заседания, нарушение разумных ожиданий других участников процесса, противоречие в собственных доводах и т.д. Значительные трудности в конструировании в российском праве единого понимания эстоппеля и подходов к его выражению обуславливаются неразрешенным и дискуссионным вопросом о гражданско-процессуальной ответственности. Сегодня перед российским правопорядком стоит важнейшая задача - сформулировать средство, пресекающее недобросовестность. Если законодатель не осознанно не решится закрепить четкие условия применения эстоппеля, так или иначе основным ориентиром в правотворении будут являться прецеденты российских судов, которые на сегодняшний день становятся почвой для создания своего национального подхода к эстоппелю.
вопросы российской юстиции выпуск №21
Список литературы:
1. Фокин Е.А. Сотрудничество суда и сторон в судебном разбирательстве
- новая доктрина российского арбитражного процесса? // Судебные доктрины в российском праве: теория и практика. М.: ИЗиСП, 2021. С. 271.
2. Wilken, Sean., and Karim. Ghaly. The Law of Waiver, Variation, and Estoppel. 3rd ed. Oxford University Press, 2012 Para.7.13.
3. Handley, K. R. Estoppel by Conduct and Election. 2nd ed. London: Sweet & Maxwell/Thomson Reuters, 2016 Para 1-005.
4. Володарский, Д. Б. К вопросу о рецепции доктрины эстоппель: процессуальный аспект (часть 1) / Д. Б. Володарский, И. Н. Кашкарова // Закон.
- 2021. - № 7. - С. 107.
5. Яхимович А.В. Эстоппель в гражданском судопроизводстве: дис. канд. юрид. наук. Москва, 2022. С. 80
6. Скловский К.И. Толкование добросовестности как обязанность суда // Закон. 2017. N 1. С. 106
7. Определение Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 13 октября 2011 г. N ВАС-12722/11 по делу N А47-3102/2010 // СПС «КонсультантПлюс».
8. Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации от 14 ноября 2002 г. N 138-Ф3 (ред. от 01.07.2021) // СПС «КонсультантПлюс»; Грель Я.В. Злоупотребление сторон процессуальными правами в гражданском и арбитражном процессе: дис. канд. юрид. наук. Новосибирск, 2006, С. 114 -117.
9. Володарский Д.Б., Кашкарова И.Н. Процессуальный эстоппель в практике российских судов (эмпирический анализ) // Вестник гражданского процесса. 2019. Т. 9. N 5. С. 67.
10. Загидуллин М.Р. Юридическая ответственность в цивилистическом процессе // Вестник гражданского процесса. 2021. Т. 11. N 1. С. 122-123.
11. Dawson J.P. The Oracles of Law. 1968. P. 461-479; Wieacker F. A History of Private Law in Europe. 2003. P. 377
12. Чечина Н.А., Элькинд П.С. Об уголовно-процессуальной и гражданской процессуальной ответственности // Советское государство и право. 1973. N 9. С. 33 - 41.
13. Грибов, Н. Д. Модернизация доктрины эстоппель в российском праве / Н. Д. Грибов // Актуальные проблемы социально-гуманитарных наук и образования: сущность, концепции, перспективы: Материалы VII Международной научной конференции, Саратов, 15 апреля 2019 года. -Саратов: Издательство «Саратовский источник», 2019. - С. 1153-1154
14. Васьковский Е.В. Учебник гражданского процесса.2-е изд., перераб. Краснодар: МГУ им. М.В.Ломоносова, 2003. С. 224
15. Венгеров А.Б. Теория государства и права. М., 2004. С. 497
16. Постановление Президиума Высшего Арбитражного Суда Российской Федерации от 22 марта 2011 г. N 13903/10 // СПС «КонсультантПлюс».
17. Щеглов В.Н. Гражданское процессуальное правоотношение. М.: Юридическая литература, 1966. С. 94.
18. Ehrlich E. Judicial Freedom of Decision: Its Principles and Objects // Science of Legal Method: Selected Essays by Various Authors. Boston, 1917. P. 69 -70. (Перевод на английский язык фрагмента книги Эрлиха: Freie Rechtsfindung und freie Rechtswissenschaft. Leipzig, 1903.)
19. Постановление АС Московского округа от 25 сентября 2018 г. № Ф05-15582/2018 по делу № А40-252746/2017 // СПС «КонсультантПлюс».
20. Апелляционные определения Санкт-Петербургского городского суда от 20 декабря 2017 г. N 33-20425/2017, Московского городского суда от 14 мая 2018 г. по делу N 33-20054/2018 // СПС «КонсультантПлюс»
