CC BY
96
Новикова В.Ю. ©
Кандидат филологических наук, доцент Краснодарского государственного института
культуры
ЭСТЕТИЗАЦИЯ ЖИЗНИ ЯПОНСКОЙ АРИСТОКРАТИИ В ЭПОХУ ХЭЙАН ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ РОМАНА МУРАСАКИ СИКИБУ «ПОВЕСТЬ О ГЭНДЗИ»
Роман Мурасаки Сикибу «Повесть о Гэндзи», написанный в эпоху невиданного культурного взлета средневековой Японии, для современного искусствоведа является неисчерпаемым источником познаний о культурных традициях эпохи Хэйан. Повседневная жизнь и быт, включающий религиозные обряды и многочисленные дворцовые церемонии, часто воспринимаемые как неразделимое целое, стали не только фоном романа. Они составляют саму суть жизни героев, основу циклической композиции текста. Но эта практическая сторона биографии Гэндзи, его родственников и многочисленных возлюбленных не понимается ни персонажами, ни читателями легендарного творения Мурасаки как нечто приземленное. Напротив, именно через детализацию быта можно увидеть, что для хэйанской аристократии обыденность как таковая не существовала в ее прагматически скучном значении. Она осознавалась эстетически возвышенно, но при этом совершенно естественно.
Весь стиль жизни аристократа эпохи Хэйан способствовал развитию отношения к течению жизни как к естественному процессу угасания не только физического тела, но и всего окружающего мира. Неизбежное нисхождение к «Эпохе Конца Закона» в восточном менталитете не культивировало страх, как можно это было бы ожидать, наблюдая подобное явление в культуре средневековой Европы. Напротив, оно давало толчок к слиянию с окружающим миром и воспитанию чувства прекрасного, к любованию каждым мгновением бытия, которое ощущалось как нечто преходящее, ежесекундно умирающее, и поэтому в каждый миг своего существования - уникальное и неповторимое. В японской культуре этому сложному ощущению было дано название «моно-но аварэ». По мнению Т.П.Григорьевой, это «состояние естественной гармонии, подвижного равновесия между предметом или явлением и человеком, способным пережить его полноту. Предвосхищая дзэн, моно-но аварэ предполагает однобытие с объектом, переживание своего единства с ним. (Чувство взволнованности от соприкосновения с тайной красотой культивировалось и синтоизмом, в основе которого ... лежал восторг, чувство удивления перед миром, стремление не столько осмыслить, сколько пережить явление)» [2, с. 126].
Эта повышенная сензитивность была естественно поощряемым качеством как для женщин, так и для мужчин. А.Н.Мещеряков указывает на то, что в описываемое в романе Мурасаки время «мужчины так же свободно давали волю слезам, а их пластика превозносилась выше всего, когда она копировала женскую (вызывает восхищение, например, игра мужчины на лютне-бива — грация его движений превосходила изящество женщины, что совершенно недопустимо в «мужественных» культурах, скажем, в более поздней по времени культуре воинов-самураев). Не осталось в стороне от процесса феминизации и само государство. Достаточно сказать, что перестали вестись исторические хроники, а вместо них теми же высочайшими указами предписывалось составление поэтических антологий. В хэйанском обществе господствовали неагрессивные формы культуры. Назначение в военное ведомство почиталось чуть ли не за позор, а оружие вместо средства убийства стало употребляться в различного рода состязаниях. Этическое и эстетическое нередко вступали в противоречие, которое может разрешаться в пользу сиюминутного, а вневременное находится лишь в потенции аристократической культуры, реализуясь не в повседневной жизни, но только в экстремальной ситуации. Так, к монахам и монашеской жизни аристократы относились с изрядным скепсисом (сами они, чаще
© Новикова В.Ю., 2016 г.
женщины, принимали монашество не из желания самосовершенствования, но как бегство от дисгармонии личной жизни). Их ужасают манеры «святых мудрецов», а проповедник только тогда хорош, когда он «благообразен лицом»... Все в жизни, включая буддийское вероучение, приемлемо только в том случае, если оно может быть введено в эстетический ряд» [3, с. 27-28]. Поэтому не зря, анализируя стиль жизни и поведения аристократа эпохи Хэйан, отраженные в романе Мурасаки, А.Н.Мещеряков замечает, что «герой хэйанской литературы — это прежде всего Homo sensibilis» [Там же].
К чувствительному и чувственному восприятию мира хэйанских аристократов добавлялась обязательная эстетическая составляющая. Эстетически ими осмысливались все обряды, которые ими проводились в собственных домах, или в которых они принимали участие при императорском дворе: календарные и религиозные (часто пересекающиеся в синтоистском и буддийском культах), семейные и государственные. «В жизни двора большое место занимали устраиваемые по разным поводам церемонии и празднества. К ним готовились задолго и тщательно: шили праздничные одежды, подбирали свиту, украшали кареты. Особенно почетным считалось непосредственное участие в церемонии — в роли распорядителя, исполнителя ритуальных танцев или музыканта. Этой чести удостаивались лишь избранные. Помимо обычных годовых праздников пышными церемониями отмечались также отдельные события в жизни двора — посещение императором дома экс-императора или регента, возвращение императрицы во дворец из родительского дома, выезд на соколиную охоту» [5, с. 583]. Следует отметить, что при организации таких празднеств часто учитывалась интеллектуальная составляющая. При императорском дворе и в домах семей, приближенных к трону, часто «устраивались поэтические турниры, проводились различные игры, состязания. Многие игры были заимствованы из Китая и требовали знания китайской классической поэзии. Помимо участия в общих для всех праздниках и церемониях человеку предписано было соблюдать обряды, связанные с определенными этапами его собственной жизни, наиболее значительные из которых также выливались в великолепные празднества с многочисленными гостями, музыкой, состязаниями» [Там же].
Так, в главе «Павильон Павлоний» упоминается обряд Надевания хакама на юного Гэндзи. «Ради такого случая - об этом позаботился сам Государь - было извлечено все самое ценное, что хранилось в дворцовых сокровищницах и кладовых. До сих пор лишь Первый принц удостаивался подобной чести» [4, с. 11]. Описывается церемония Первой книги [Там же, с. 20] и обряд Покрытия главы [Там же, с. 23]. То, что все эти церемонии были проведены с невиданной пышностью, при том, что Гэндзи вовсе не был объявлен наследным принцем, говорит об исключительной привязанности императора к мальчику и его покойной матери, не имевших при дворе высокий покровителей, и открытом проявлении личного благоволения к младшему сыну. Это подчеркивало в глазах окружающих не только красоту и таланты Гэндзи, но и его выдающиеся карьерные перспективы и удачное устройство в жизни. В романе Мурасаки описываются и важные обряды, связанные с взрослением девочек. В главах «Мальвы», «Высочайший выезд», «Первая зелень», «Красная слива» и других мы встречаем упоминания и описания церемонии Надевания мо (официальной «придворной» одежды-шлейфа, которую могла носить только взрослая женщина; таким образом, данная церемония считалась формой инициации при совершеннолетии девочки). В домах высшей хэйанской аристократии ее проводили с максимально большим блеском, который демонстрировал богатство и знатность семьи и намекал на то, что дочерей этого рода ждут блестящие брачные перспективы. Обряд считался тем пышнее проведен, чем выше был социальный статус Завязывающего пояс, человека, надевавшего мо на девочку. Примечательно, что, например, эту роль при совершения обряда над любимой дочерью императора Судзаку исполняет сам Гэндзи, бывший в то время Великим министром (самая высокая из назначаемых придворных должностей) (глава «Первая зелень»). В главе же «Ветка сливы» при описании обряда Надевания мо на единственную дочь Гэндзи подчеркивается, что почетной гостьей, исполняющей обряд, является действующая императрица, супруга императора Рэйдзэй. Столь высокий статус приглашенной намекает на
надежды, питаемые Гэндзи при дальнейшем устройстве жизни дочери, которую он прочит на роль наложницы высшего статуса при наследном принце Киндзё, а в будущем - на роль императрицы. Примечательно, что родная мать будущей императрицы Акаси не допущена к участию в церемонии из-за ее довольного низкого в сопоставлении с другими дамами происхождения, и несмотря на то, что она сильно горюет из-за этого, ей и в голову не приходит настоять на желании присутствовать при дочери в такой день: она понимает, что подобное может бросить тень на судьбу маленькой Акаси и дать повод для насмешек и сплетен.
Эстетизация и пышность домашних и родовых церемоний, связанных с течением человеческой жизни, могла сравниться только с роскошью празднеств, отвечавших утонченному вкусу образованных аристократов, для которых естественным времяпрепровождением были состязания в разных областях интеллектуальной культуры. В работе «Классический японский роман» И. А.Боронина пишет, что «считалось, что хэйанский придворный должен быть хорошо знаком с литературой, владеть духовыми и струнными инструментами, знать законы стихосложения, быть сведущим в придворном этикете и церемониале, владеть искусством каллиграфии, петь приятным голосом» [1, с. 84.] В романе Мурасаки описываются придворные и родовые состязания музыкальном исполнительстве (главы «Бабочки» и «Первая зелень 2»), составлении ароматов (глава «Ветка сливы»), сопоставлении живописных полотен (глава «Сопоставление картин»). Таким образом, культурная сторона жизни японских аристократов эпохи Хэйан в романе Мурасаки Сикибу раскрывается через призму изображения деталей быта, воспринимаемого с эстетической точки зрения.
Мы видим, что «в произведении в равной мере представлены будничная и парадная стороны придворного быта, в том числе все основные обычаи, обряды, праздники и церемонии светского и религиозно-культового характера. Достоверность и точность описаний дает возможность изучать по «Гэндзи моногатари» быт и нравы эпохи. И вместе с тем это не бытописательство и не копирование действительности, но воспроизведение ее в художественных формах. Особо заслуживает быть отмеченной и полнота воспроизведения духовного облика человека - представителя аристократического общества Хэйана, его отношения к жизни, мировоззрения, мира его чувств» [Там же, с. 85].
Роман Мурасаки Сикибу «Повесть о Гэндзи» дает современному исследователю -филологу, искусствоведу и культурологу огромную базу для исследования быта и культурных традиций средневековой Японии. «По глубине и масштабности отражения образа жизни и духовного мира людей произведение Мурасаки Сикибу не знало себе равных в хэйанской и во всей предшествующей японской литературе» [Там же]. Казалось бы, текст, изучаемый больше тысячи лет, «Повесть о Гэндзи», и по сей день являет собой один из наиболее достоверных в японской литературе источников информации об эпохе Хэйан.
Литература
1. Боронина И.А. Классический японский роман. М.: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1981. - 294 с.
2. Григорьева Т.П. Японская художественная традиция. М.: Наука, 1979. - 368 с.
3. Мещеряков А.Н. Изображение человека в раннеяпонской литературе / Человек и мир в японской культуре. М.: Наука, 1985. - 281 с. С. 26-47.
4. Мурасаки Сикибу. Повесть о Гэндзи.: В 2 т. Т.1. СПб.: Гиперион, 2001. - 752 с.
5. Соколова-Делюсина Т.Л. «Повесть о Гэндзи», эпоха, автор / Мурасаки Сикибу Повесть о Гэндзи.: В 2 т. Т.2. СПб.: Гиперион, 2001. С. 579-623.
