CC BY
25
УДК 82.09.+18
А.А. ДЫРДИН
ЭСТЕТИКА ПРИРОДЫ В РАССКАЗЕ Л. ЛЕОНОВА «ДЕЯНИЯ АЗЛАЗИВОНА»
Впервые проводится литературоведческий анализ недавно опубликованного раннего рассказа Леонова Символизация природных образов, язык природных описаний, по мнению автора статьи, связывают писателя с древнерусской книжностью, с житийной традицией в отечественной духовной литературе. Тема природы у Леонова осмыслена в контексте национальной эстетики, идущей от христианско-православных корней.
Эстетика природы возникает «на пересечении философии природы и метафизики человека», являясь «формой философской антропологии» [1]. Поэтому эстетикой природы мы называем творческое отношение к объективному миру, духовное взаимодействие художника и природы.
На основе опубликованных в последнее десятилетие работ мы все больше узнаем, какое место занимает природа в творчестве Леонова. Многое действительно становится ясным. Однако возникает вопрос: как сопрягаются писательское чувство природы, его природоцентризм и «обновленный антропоморфизм» (термин Т.Я. Гринфельд) [2] с художественным сознанием и с традицией «природолюбивой» русской мысли? Необходимо понять, с какой линией нашей национальной культуры связан писатель, приближающий природу читателю через символизацию природных образов. Отсюда вытекает и более конкретная, неотложная задача - ос-мыслить своеобразие творческих решений Леонова в контексте православ-ного эстетического сознания, имеющего свой образ мира и свои высшие духовные ценности.
М. В. Сабашников, вспоминая «леоновские чтения», проходившие осенью 1921 года в мастерской художника-графика В.Д. Фалилеева, напишет, что открыл для себя настоящего писателя. Он увидел в прозе Леонова не только «богатство вымысла», «сочный, свежий русский язык», «своеобразные повороты речи» и внимание к «душевным движениям», но и «чудные описания северной нашей природы».
Это высказывание удивительно точно и полно определяет то, что станет центральным и в стиле, и в духовно-художественных исканиях Леонова. В своей зрелой прозе и драматургии автор «Русского леса» создаст различные по структуре образы природы, основываясь на принципе взаимоотражения человеческой жизни и природной стихии. Не будет преувеличением сказать, что для Леонова природа является сферой, в которой народно-национальный организм воплощает свои нравственные идеалы и устремления. Философия природы помогает писателю в оформлении смыслообразов Творца и Мироздания, Красоты и Добра.
Средоточием природы у Леонова выступает человек, который органически срастается с природным окружением, находя в таком духовном единстве свою целостность. С художественной антропологией Леонова, включающей в себя относительную природную величину [3], связаны на-чальные страницы «Вора»: «Наполняя собой, подвигом своим и страдани-ем мир, ты, человек заново творишь его...».
Рассказ Леонова «Деяния Азлазивона» пока еще не изучен, однако именно он заключает в себе авторское духовно-возвышающее отношение к природе. В нем предугадывается будущий певец русского леса и художник-философ. Рассказ, запрещенный цензурой в августе 1922 года в связи с «сомнительным» звучанием главной идеи - «надежда на спасение покаявшегося и страх вечных мучений грешника» [4], делает понятным обращение писателя к парафразу сакрально-авторитетных текстов в последующих произведениях. Собственно, «Деяния Азлазивона» являет-ся свободным пересказом [5] известного по патерикам сюжета о встрече со святым и дьяволом. У Леонова он слит с мотивом «раскаявшегося разбойника», имеющего в русской словесности богатую традицию (народная легенда о Кудеяре, вошедшая в поэму Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», образы кающихся грешников у Лескова и Достоевского). На первых страницах сказа предводителю ватаги душегубов Ипату трижды является святой Нифонт, «попали-тель смущающих» [6]. Герой строит посреди нехоженого леса обитель с церковью, принимает покая-ние, скрываясь вместе с бывшей разбойничьей братией от мира под именем Сысоя. Ему предстоит вымолить у Бога прощение за тяжкое преступление: убита купеческая жена, расколот разбойничьим ножом образок святого, висевший на ее груди. В Сысоевом скиту развернется борьба ангельских и бесовских сил за людские души. Двадцать пять человек объ-единит в молитвенном подвиге Ипат-Сысой. Будет «посрамлен» князь и военачальник темных сил Азлазивон - посажен в яму, «в кадь». И только сам Велиар сможет разрушить Сысоево убежище.
В «Деяниях Азлазивона» впервые у Леонова обозначилась философская символика, насыщенная близкими христианству смыслами. Здесь обозначилась точка зрения на природу как на «действующее лицо» мистерии, в которой судьба раскаявшихся разбойников, готовых сразиться с антихристом, служит аналогией ко всему происходящему на родной земле в пореволюционное время.
У Леонова изображение природного мира оказывается прочно связанным с трагичностью земной жизни человека, этой «малой песчинки мироздания». Природная гармония примеряет страдающего человека, как бы помогая ему в противостоянии демоническим силам: «Стоят леса темные, от земли до неба, а на небе ночь. Положен на небо ковш, ползет ковш по небу, сползает ко краю - тут выливаются на землю сон, покой и тишь...»[7]. Уже в этой пейзажной заставке к выходу на сцену Азлазивоновых слуг видится точное выражение позиции писателя.
Именно в образах природы Леонов достигает выражения духовной сущности бытия, добиваясь этого с помощью композиции, символики цвета и особого смы-слового «звучания» древнерусских эпитетов и метафор. В «Деяниях Азлазивона» сказывается апокалипсический тип видения действительности. Но в отличие от художественных воплощений Страш-ного суда в иконописи, графике и литературе XVII-XIX вв. символика рас-сказа строится и на традиционных библейских образах, и с помощью природных картин. Леонов метафоризирует природу. Едва ли не все природные состояния здесь символичны и выступают в значении духовных категорий. Универсальный смысл придается в рассказе образу леса, который, воплощая идею природной мощи и красоты, несет в себе смысл защиты и спасения человека.
Типологически образ леса, созданный Леоновым в «Деяниях Азлазивона», имеет черты сходства с сюжетами иконописи и с некоторыми памятниками древнерусской литературы, в которых отразились эсхатологические настроения. Эсхатологические темы особенно были сильны в XVII веке. Движение протеста против церковных реформ Никона, осуждение пятерых старообрядцев породили в художественном сознании эпохи ощущения «конца света». «Умы вождей раскола страстно взволновала проблема мирового устройства, разрушаемого, как тогда казалось, смертельной борьбой двух извечных начал - добра и зла, бога и дьявола, Христа и антихриста» [8] , - так характеризует умонастроение того времени исследователь творчества Аввакума и Епифания. Вскоре они были сосланы на Печору, в пустозерский острог, где своими замечательными житиями-автобиографиями положили начало литературе раскола. Преследования и страдания пустозерских уз-ников подвигли их к апокалипсическому восприятию мира, возбуждали у них мистические видения.
Нескончаемый бор - место действия в леоновском повествовании. Северный лес - «концентр» и «душа» русской цивилизации, природное жизнепро-странство людей, меняющих разбойничьи кафтаны на самодельные монашеские кафтыри. Лес, по меткому слову В. Бибихина, - их «пуповина», «темная непроходная дебрь» (98). Но вот в нем теперь построен храм. «Мужики по-прежнему остались и грозой бора, но уже не для проезжих купцов, а для племени нечистых» (там же). Образ леса вмещает в себя гораздо больше, чем выражено в этой фразе. Лес у Леонова - бесконечно богатый мир, отражение первозданности и вечности природы, идущей навстречу людям.
В узорчатом языке пейзажей Леонова переплетены книжная и народная лексика, слова, типичные для северно-великорусского наречия и церковно-сла-вянизмы, а поэтические сравнения заставляют вспомнить, что наш автор начинал свое творчество со стихов. Там, «где сосны да ели в обнимку, тесно, стоят, где взгорье зеленой лысинкой полегло в середку нехоженых, немеряных лесов»,
«нежданная, как цветок на болоте, маленькая церквушка зеленой маковкой зацвела Во имя новгородского Нифонта» (86).
Иногда текст Леонова обретает былинно-песенное звучание: «Ой, лес- лес, ты не спишь, все шумишь, все тайны караулишь, все прячешь их по спудами болот <...>. За тебя облаки в беге ночном цепляются, в тебе ветры, (87) заблудившись, детскими голосами плачут... Но творят в тебе замысел вражий и не знаешь ты. Трясучая осина в позднюю осень не цветет в тебе поганым кровяным листом, а нечист ты. И прозрачный ладан сосен твоих неспроста черную копоть точит!..» (88).
В этих фразах - отзвуки фольклорных памятников. Разговорные формы речи, народный календарь (от Агафона-огуменника - последний приход Нифонта к Ипату - и летопроводца Семена, до вешнего Нифонта, когда умирает Зосима, тянется история битвы с бесовским отродьем), сказочные ритмы в сочетании с образами Священного Писания позволяют рассматривать «Деяния» как литературную обработку патериков, как «пробу пера» начинающего сочинителя, имеющего за плечами опыт переписывания священных книг. Каждая новая главка у Леонова открывается пейзажем-заставкой, и эта картина природы задает интонационный настрой повествования-сказа. Леоновская мелодия пейзажных зарисовок - переливчатая, соединяющая две основные тональности - природно-торжественную, идущую от красочной цветовой палитры русского фольклора, и сурово-аскетическую, близкую аскетизму духовных песнопений: «И случилась ночь, был мороз крепок. Вдарили в ту единую ночь рукавицами по земле Севера-полунощники, заледенели всякие дыхания и утвердился надолго мороз» (90).
На небольшой площадке рассказа Леонов испытывает разные способы поэтизации природы. На смену реальным природным формам, образам, строящимся на самой действительности, идут символика цвета и олицетворения: «А на бору тем временем соловьиный щекот стоял. Вечер не вечер, луна лик кажет, а солнце не тухнет на край земли. Идет вечер черный, манатейный монах. Волком идет на солнце, хочет солнце есть и не может» (94). «Встало с заката облако, в нем крутится грозный смерч. Тихое стадо испуганных березок увидало и зашуршало вдруг повянувшим желтым листком, как о позднюю осень» (95).
Картины природы в «Деяниях» имеют как бы два измерения. В одном нанизываются разновременные описания природы. Например, утро может изображаться торжественно и скорбно: «Утро развернулось, ровно алая роза в снегах. По сгробным макушкам сосен утренних, в сизом небе, ковыляет как бы медный таз. Синие и лиловые тени бегут, струи воздуха резвы и гибки» (91). В другом - на первом месте описания, духовно восполняющие материальное начало в нас, говорящие о том, что реальность - это потенциальное единство одухотворенной природы и преображенного человека: «А тем временем смеркалось, и ночь пришла по следам смеркоты.
Вытек на небо звездный ручей, омывать ему до конца веков нехоженые нами, невиданные голубые страны» (92). 61 Вестник УлГТУ 1/2001
Знакомство Леонова с произведениями древнерусской письменности заметно проявляется в строе пейзажных картин: «вечерами пришедшей весны, когда свет ровен и благость таится в воздухах» (91).
Пейзаж Леонова это почти всегда пейзаж-видение. Однако эта особая призрачность природной жизни не заслоняет ее красоты и гармонии, независимых от хаоса бренного мира: «Потемки бором идут, роняют сосны хрустальные слезы. Солнце край неба плавит, белой тканью по болотам стелется весенний парок.
Негромко скорбит на Сысоевой колоколенке великопостная медь. И несется звон птицей по весеннему ветру, сядет на сук, вытянет к востоку медно-перую шею свою и тоскует так. На землю приходит великий покой» (91).
Глубоко лиричные по языку картины природы, обрамляющие повествование Леонова, представляют внутреннюю связь текста с пониманием сотворенного мира в духовной литературе. Поэтому живая жизнь у него освящена и соотносится с главной авторской целью - утвердить духовные инстинкты человека, победившего зло в себе.
В финале, в сцене гибели скита: «Сдирает демонская рука голубую кожу с неба, а за ней ночь. Та ночь Сысою разоренье несет. На бору змеи тревогу свищут. Галочье племя тряпками черными по небу перекидывается. Красною башней встает из-за бора ленивый огненный язык... »(95). И вот один из последних аккордов: «То не ветер играет лоскутом шемаханского красного шелку, то геенна облаки грызет, весело трепеща. Лихо по-жигает лицо земле, на стороны разбрызгивает темные, небуйные воды мо-чагов. Зверь сна, Тырь, сустрелся под ноги лиху, и разгневалось и вдарило молоньей по расступившейся тишине. Красноперая Тюфтярка летела на четверть от земли, на лету запламенела, взвилась высоко, упала углем далеко» (95).
Второй (природный) мир человеческого существования осмыслен Леоновым в русле описаний подвигов и чудесных видений пустозерских отцов. Эсхатологические проблемы преступления и наказания, греха и спасения он продумывает, используя христианские символы, влияющие на глубинные чувства читателя. Живописание природных состояний в рассказе-стилизации непосредственно связано с видениями Аввакума и Епифания. Рассказывая о последних временах, о битве с силами зла, наш автор опирается на прием иллюзионизма, широко применяемый духовными писателями. Обитатели Сысоева скита оказываются в центре этой схватки. Они исполнены ответственностью не только за свое спасение, но и спасение всех грешников. Вот почему в тексте закономерно возникают фигуры библейских праведников Еноха и Ильи. По христианским представлениям им суждено стать последними жертвами антихриста. К данным персонажам Библии протягивается нить от одного из героев «Деяний». Никифор-порчениый
окончит «течение жизни», поддавшись бесовскому обману. Посреди ночи он слышит голос: «Встань. Грядет к тебе Спас. Даруется тебе благодать. Ты будешь лику светлых причислен, сподоблен судьбы Еноховой и Ильиной» (90). Высшие силы, присутствие которых раскаявшийся разбойник ощутил так близко, почти телесно, оказываются на поверку злыми духами. Поклонившись им «трижды и четырежды от усердия своего», Никифор попадает на «обманскую» колесницу и, сброшенный с нее «острым» (т.е.слугой Велиара), падет «на острый зуб моря», разобьется «по-палам» (90). Это еще одна параллель эпизодам из житийной прозы Аввакума и Эпифания, также входившими в общение с потусторонними существами. Характерны в этом смысле сцены превращений «блудного полчища» бесов в животных, птиц, в «мышиную нечисть» и даже - в комаров (на одном из леоновскйХ рисунков, помещенных на полях рукописи, изображено крылатое насекомое - «не комар, но бес» - С. 92). Их смысловое значение перекликается с рассказом инока Епифа-ния о посещении его двумя бесами или о других кознях князя мира сего. «Не воз-може бо диавол пакости сотворити ми - келии моей сожещи, он же, злодей, инако покусися: насадил бо ми в келию червей множество-много, глаголемых мравий»
[9].
«Деяния Азлазивона» напоминают сочинения одного из первых писателей-старообрядцев своим завершением. Старообрядческие предания сохранили свидетельство чудесного спасения инока Епифания. Его останки не были найдены на месте сожжения. Конец леоновского рассказа (в машинописной версии) можно считать повторением соответствующего места староверческой легенды: «из сруба пламенем отца Епифания на воздух вознесенна в верх к небеси» [10]. Другая важная особенность творческой манеры Леонова, проявившаяся в «Деяниях», - это умение мыслить живописными природными образами. Образная система рассказа устремлена к иконичности, символической выразительности древнерусских инициалов-заставок, буквиц, орнаментов, в которых перепле-тается черты т.н. звериного стиля, растительные и геометрические элементы.
Как и в трагический для русского духа период XVII столетия, художник- мыслитель выходит за пределы литературного творчества, обращаясь к личному духовному опыту. «Живым средоточием самопознания» (И. Кириевский) стано-вятся, вместе с повествовательным образотворчеством, страницы леоновской за-писной книжки: «Авось когда-нибудь зачтется мне, что при страшном самосуде над Россией за мужиковство, за азиатство, за историческое размахайство ее, когда четвертовали дух и тело ее, вступался я хоть за ненаглядную русскую природу, чуть за топор не хватался - пощадите, дескать, миленькие, и так уж обмерла: по лицу, по лицу-то не бейте!» [11].
«Время, совершив крутой поворот на краю пропасти, толкнуло их на этот край и оставило там, принудив к проповеди и жертве» [12], - говорит о четырех мучениках - защитниках благоверия - комментатор и переводчик пустозерской прозы. Леонов, по-своему продолжая дело ревнителей Истины, нашел в этой традиции источник творческого вдохновения. Воздействие традиции духовного
книгописания было для него решающим. В рассказе-откровении «Деяния Азлазивона» будущий создатель последнего русского философского романа XX века разрабатывает сходную покаянную идею. Стоящие перед ним художественные задачи Леонов решает: «Как цветы и дети, книги и мысли есть тот же сгущенный солнечный свет - только после более тщательной перегонки. И самый чистый, самый конечный продукт на этом пути - безмысленная радость о Боге» (С. 101). Эстетика природы в «Деяниях Азлазивона» способствует выражению духов-ных накоплений русского народа, приобретенных на его долгом и трудном историческом пути: «Чувство Бога и есть показатель нравственного здоровья народного, ибо зиждется на ежеминутном ощущеньи личного, в его жизни, участия добра и зла» (С. 103).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ ¡.Эстетика природы. - М: ИФРАН, 1994. - С. 2-3.
2.Гринфелвд Т. Я. JI Леонов и М. Пришвин: Развитие чувства природы в русской прозе // Леонид Леонов и русская литература XX века Материалы юбилейной научной конференции, посвященной столетию со д ня рождения Я М. Леонова - СПб.: Наука, 2000. - С. 73. З.Здесь мы опираемся на терминологию О. Мороза, применяемую при рассмотрении историософской концепции А. Платонова См.: Мороз О. Историософская концепция Андрея Платонова: Вселенная-человек-техника- Краснодар: KIT, Виноградам}»! щ, 2001. - С. 40 и от
4.Полыковская В.П. Так спаслись ли покаявшиеся? // Наше наследие. - 2001. -№ 58. - С. 9697.
5.Прием реферации и механизмы авторского парафразирования в русской церковной книжности рассмотрены Е. М. Верещагиным. См.: Верещаган Е. М. Церковнославянская книжность на Руси. Лингвотекстолошческие разыскания. - М: «Индрик», 2001. - С. 419-494.
6.Св. Нифонт - с 1130 г. епископ Новгородский - обычно именуется «поборником земли русской». За верность цареградскому патриарху и «греческим» вероисповедным правилам был заключен в пещеры, где и скончался в 1156 году. Память 8 апреля и 28 сентября. Можно пред-положить, что над первым (рукописным) вариантом «Деяний» Леонов работал в сентябре- ноябре 1921 года
7.Леонов Л. Деяния Азлазивона / Публ. Н.Л. Леоновой // Наше наследие.- 2001. - № 58 . - С. 87. Далее все ссылки на «Деяния Азлазивона» проводятся по публикации рассказа в «Нашем наследии» с указанием страниц в тексте.
8.Робинсон А.Н. Жизнеописания Аввакума и Епифания. Исследования и тексты. - М.. 1963.
~ С. 25.
9.Цит. по: Пустозерская проза: Сборник / Сост., предисловие, комментарий, переводы отдельных фрагментов М.Б. Плюхановой. - М.: Моск. рабочий, 1989. - С. 179.
10.Р0 РНБ, Q, 1.1962. л. 216. Цит. по: Пустозерская проза. - С. 349.
11.Леонов Л. Из записной книжки. 1950-1960-е годы / Публ. Н.Л. Леоновой // Наше наследие.- 2001. -№ 58.- С. 103. Далее ссылки в тексте.
12.Пустозерская проза. - С. 36.
Дырдин Александр Александрович, доктор филологических наук, зав. кафедрой «Филология, издательское дело и редактирование» УлГТУ. Автор трех монографий и 70 публикаций по истории русской литературы XX века и ее связей с национальной духовностью.
