CC BY
153
статья подготовлена при финансовой поддержке ргНф: грант №15-03-00797
СТЕТИЧЕСКАЯ КОММУНИКАЦИЯ В ПРОСТРАНСТВЕ КУЛЬТУРЫ (НА ПРИМЕРЕ КАЛИНИНГРАДСКОЙ РЕГИОНАЛЬНОЙ СУБКУЛЬТУРЫ)
УДК 18:316.7
Л. М. Гаврилина
Статья посвящена анализу эстетической составляющей коммуникативного пространства культуры. В условиях происходящего в современной культуре «эстетического поворота», проявившегося в усилении внимания к выразительности, чувственности, предметности, возрастает роль эстетических факторов коммуникации. Закономерно в данном контексте обращение к проблеме выражения и — зеркальной для неё — проблеме восприятия. Эстетическими являются сами способы конструирования смысла и последующего его восприятия. В их основе лежит работа фантазии, а не рассудка, производство образов, а не концепций, познание окружающего более индивидуально, субъективно. Эстетическая информация носит более персонализированный характер и определяет внутренние состояния субъекта. Коммуникация, использующая эстетический потенциал, сопровождается эмоциональными переживаниями, что позволяет ей стать более эффективной, прочно закрепить в памяти субъекта полученную им информацию. Наиболее удачные выражения обретают свойство формульности, они стереотипизируются, закрепляются в коммуникативном пространстве культуры, становясь маркерами идентичности. специфику эстетической коммуникации автор демонстрирует на примере калининградской региональной субкультуры, которая представляет собой уникальный социокультурный феномен в современной России.
ключевые слова: коммуникация, эстетическое, эстетическая информация, эстетическая коммуникация, выражение, восприятие, образ мира.
L. M. Gavrilina
Moscow State Institute of Culture, Ministry of Culture of the Russian Federation (Minkultury), Bibliotechnaya str., 7, 141406, Khimki city, Moscow region, Russian Federation
This article analyzes the aesthetic component of communicative space of culture. In the conditions of the aesthetic turn happening in modern culture shown in strengthening of attention to expressiveness, sensuality, concreteness the role of esthetic factors of communication increases. Naturally in this context the appeal to a problem of expression and a perception problem. Ways of designing of sense and the subsequent his perception are esthetic. Work of the imagination, but not mind, production of images, but not concepts, knowledge surrounding more individually, subjectively is their cornerstone. Esthetic information has more personalized character and defines internal states of the subject. The communication using esthetic potential is followed by emotional experiences that allows it to become more effective, strongly to fix in memory of the subject, information received by it. The most successful expressions become formulas, stereotypes,fixed in communicative space of culture, becoming identity markers. The author shows specifics of esthetic communication on the example of the Kaliningrad regional subculture which represents a unique sociocultural phenomenon in modern Russia. Keywords: communication, esthetic, esthetic information, esthetic communication, expression, perception, image of the world.
ГАВРИЛИНА ЛАРИСА МИХАЙЛОВНА — кандидат исторических наук, доцент кафедры теории культуры,
этики и эстетики социально-гуманитарного факультета Московского государственного института культуры 105
GAVRILINA LARISA MIKHAILOVNA — Ph.D. (History), Associate Professor of Department of the theory
of culture, ethics and aesthetics, Faculty of Social Studies and Humanities, Moscow State Institute of Culture
e-mail: gavrilina_larisa@mail.ru © Гаврилина Л. М., 2015
THE AESTHETIC COMPONENT OF COMMUNICATIVE SPACE OF CULTURE (ON THE EXAMPLE OF THE KALININGRAD REGIONAL SUBCULTURE)
Коммуникативная природа культуры сегодня является предметом исследования во многих направлениях социально-гуманитарного и философского знания. Представление о том, что мир культуры формируется в процессе коммуникации, а пространство культуры — это пространство коммуникации, в XX веке стало общепринятым. Культура рассматривается как система надындивидуальных приёмов, технологий, смыслов, которые распространяются негенетическим путём, в знаковой форме в процессе коммуникации. Утверждается широкое понимание коммуникации: это не только обмен информацией, рождение новой, переосмысление старой, но, по сути, весь процесс конструирования социума, формирования культурного универсума. по известному выражению одного из основоположников коммуникативистики М. Маклю-эна: «среда есть сообщение» ("the Medium is the Message") [10].
Коммуникация в культуре многообразна, полиморфна, идёт по множеству каналов, генерирует различные коды, использует разнообразие языков, знаков и знаковых систем, затрагивает все стороны бытия. В рамках коммуникативистики — стремительно развивающейся отрасли современного знания — сложились разные подходы к анализу коммуникации, объектом исследовательского внимания стали лингвистические, семиотические, социальные, психологические, эстетические её аспекты. Интерес к последнему особенно возрос в конце XX — начале XXI века в контексте «эстетического поворота». Это понятие фиксирует, по мнению исследователей, важнейшие сдвиги в современной культуре, выразившиеся в эстетизации действительности, усилении значимости эстетического модуса разных сфер деятельности. «Эстетический поворот» выразился в формировании особой ориентации мысли, отражающей большее внимание к выразительности, чувственности, предметности, очевидности, событийности. по мнению российского исследователя А. А. Грякалова, рождающийся сегодня «Homo Aestheticus — существо интенсивно
переживаемого опыта, представления которого понуждают к пристальному всматриванию и вслушиванию в мир» [5, с. 50].
Закономерно в данном контексте обращение к проблеме выражения и — зеркальной для неё — проблеме восприятия. Эта тема стала одной из центральных в различных направлениях эстетической мысли XX века. Б. Кроче определил эстетику в целом как науку о выражении [8], А. ф. Лосев уточнил: «эстетика — наука о всевозможных типах выражения внутреннего во внешнем, то есть наука о выразительности вообще» [9, с. 391— 393]. Центральной проблемой в данном контексте становится понимание того, как воплощается во внешнем (в визуальной, аудиальной форме) внутреннее (смысл), и возможен ли для реципиента обратный путь: через внешнее (чувственно воспринимаемое) — к внутреннему. Эстетической является не только внешняя форма, не только выражение, но и сам способ конструирования смысла. Б. кроче исходил из того, что выразительная форма несёт в себе интеллектуальную информацию, которую субъект восприятия может получить путём интуитивного, а не логического познания. Интуитивный тип познания основан на работе фантазии, а не разума, производстве образов, а не концепций, направлен на познание индивидуального, а не универсального.
Эти идеи получили развитие в трудах А. Моля. В 1958 году он выпустил получившую широкую известность книгу «Теория информации и эстетическое восприятие» [11], в которой пытался применить данные теории информации к анализу эстетического восприятия, для чего ему пришлось обратиться за помощью к психологии. А. Моль выделил два типа информации: семантический и эстетический. Первая подчиняется универсальной логике, переводима на другие языки, она подготавливает действия. Вторая, напротив, непереводима на другой язык, потому что другого языка для передачи этой информации попросту не существует, она носит более персонализированный характер и определяет внутренние состояния [11, с. 201—209].
Взаимодействие этих типов информации А. Моль рассмотрел на примере разных видов искусства и показал, что в музыке количество семантической информации минимально, а эстетической — чрезвычайно велико. Соотношение между типами информации, по его мнению, может меняться: «В журналистике практика переделки статей показывает, что литературная обработка снижает количество семантической информации на символ за счёт повышения эстетической информации в сообщении» [11, с. 211]. При этом важно отметить, что А. Моль не связывал эстетическую информацию только с искусством. Важный вывод исследователя связан с открытием зависимости эстетической информации от канала её передачи, то есть её непереводимость.
На эти важнейшие для понимания эстетического идеи опирается сложившийся в современном социально-гуманитарном знании дискурс по поводу феномена эстетической коммуникации, базовым материалом для которого является анализ коммерческой и политической рекламы, дизайна, имиджелогии. С. А. Дзикевич [6] определяет эстетическое как «невербальное интеллектуальное познание и невербальную интеллектуальную коммуникацию» и анализирует его через понятия «эстетический опыт», «эстетическое существование», «вчувствование», «выразительная форма», «гештальт». Определяя эстетическую коммуникацию, исследователь использует понятия «органическая реакция» и «органическая мотивация». Последнюю он трактует как «такой случай мотивации, когда информация, которая в принципе выразима в форме языка, не является непосредственно решающей для того, чтобы жизнь субъекта далее приняла вид поведения того или другого вида. Это предполагает мотивацию не извне, но изнутри организма, что возможно только через укрепление в долговременной памяти субъекта информации о достаточно интенсивных эмоциях, отнесённых к весьма обширному интеллектуальному содержанию» [6, с. 27].
Эстетическую коммуникацию, таким образом, можно определить как процесс переда-
чи интуитивной (Б. кроче) или эстетической (А. Моль) информации, которая может сопровождать, поддерживать и усиливать информацию логическую (Б. кроче) или семантическую (А. Моль). Эстетическая коммуникация, на наш взгляд, является составляющей всех коммуникационных процессов. Эстетическая информация, дополняющая семантическую, передаётся недискурсивным способом, усиливая эффективность коммуникации в целом. Вероятно, более точным будет говорить об эстетическом модусе коммуникации. Там, где есть реакция на форму (вещи, изображения, высказывания и т.д.), которая может нравиться или не нравиться (в силу внутренней органической реакции), притягивать или отталкивать, на основе которой может возникнуть цепочка ассоциаций, игра воображения, родиться эстетическая идея, — там, вероятно, можно говорить об эстетическом модусе того или иного явления или вида деятельности (коммуникации, спорта, политики, рекламы и т.д.). Чем более значима доля эстетической информации в коммуникативном процессе, тем более сильную эмоциональную реакцию он способен вызвать у реципиента и даже, используя терминологию А. Моля, способен определять его внутреннее состояние.
Тот факт, что коммуникация, использующая эстетический потенциал, сопровождается более или менее интенсивными эмоциональными переживаниями, позволяет ей стать более эффективной, прочно закрепить в памяти субъекта полученную им информацию. наиболее удачные выражения обретают свойство формульности, стереотипизируются, хабитуализируются, легитимизируются, закрепляются в коммуникативном пространстве культуры, становясь маркерами идентичности. Этот процесс прекрасно описали теоретики социального конструктивизма П. Бергер и Т. Лукман [2]. Специалисты выделяют в коммуникативном пространстве первичные и вторичные коммуникативные процессы. Последние связаны с обсуждением и распространением первичной информации. Так, в актах коммуникации закрепляются
наиболее яркие образы, складываются дискурсы вокруг тех или иных тем, формируются концепты, содержательная ёмкость которых фиксируется, кристаллизуется в текстах культуры. Эстетически привлекательная форма делает их легко узнаваемыми и убедительными для субъектов коммуникации.
Отмеченные выше особенности эстетической коммуникации мы хотели бы продемонстрировать на примере калининградской региональной субкультуры (далее — КРС), которая представляет собой уникальный социокультурный феномен в современной России, начавший складываться после Великой Отечественной войны (1941—1945), но обретший свою выраженную форму в конце XX века.
Региональная субкультура представляет собой особым образом организованное и содержательно наполненное культурное пространство, в основе которого — специфический образ мира: «когнитивная структура, которая интегрирует всю систему когнитивных приобретений субъекта <...>, включает как неосознаваемый компонент — способы восприятия и интерпретации действительности, так и осознаваемый — знания об окружающем мире в узком смысле слова» [1, с. 567]. В образе мира (в отличие от картины мира) преобладает именно чувственно-образная составляющая, заметную роль играют эстетические факторы. Образ мира представляет собой важнейший механизм социокультурной адаптации человека, он репрезентируется в многочисленных текстах культуры, в том числе и художественных. Мы полагаем, что в коммуникативном пространстве КРС на базе осмысления/переживания её специфических реалий сложился калининградский локальный сверхтекст [4], который является семиотической манифестацией субкультуры и репрезентацией её образа мира.
Калининградский образ мира складывался в весьма сложных условиях. «Вектор восприятия Восточной Пруссии был задан ещё во время войны, — считает калининградский историк Ю. В. Костяшов. — Это была первая германская земля, на которую вступили пе-
решедшие в наступление части Красной Армии. Вот почему концентрация ненависти к врагу здесь достигла максимума» [7, с. 11]. Этому способствовал сложившийся после войны устойчивый политический дискурс, направленный на формирование негативного образа региона, через внедрение в сознание жителей определённых стереотипов, клише, в которых семантическая информация мощно поддерживалась эстетической, апеллирующей к чувственному, образному, ассоциативному восприятию. В различного рода текстах
— в газетах, брошюрах, листовках, лекциях
— подчёркивалась мрачность, угрюмость, тяжеловесность прусской архитектуры, невыразительность и непривлекательность городов, их казарменный характер. «Мрачная цитадель», «логово фашистского зверя» и тому подобные клише должны были вдохновить переселенцев на то, чтобы стереть с лица земли «всю омерзительную погань прусского юнкерства и фашистского изуверства» [7, с. 11].
При этом, как показали исследования [3], собственная реакция первых советских переселенцев, прибывших на территорию Восточной Пруссии, была не столь однозначной. С одной стороны, это было «логово врага», пусть и разрушенное, и переселенцев ужасала жуткая картина изуродованного, разрушенного войной города, по которому бегали полчища крыс. С другой стороны, они не могли сдержать восхищения красотой города, сохранившейся островками среди дымящихся руин. Многим переселенцам, приехавшим из российской глубинки, представшая перед ними картина, несмотря на разрушения, показалась почти сказочной: красивые дома с высокими красными черепичными крышами, ухоженные сады, реликтовые деревья, витые чугунные решётки и скамейки, чистая Прего-ля, богатая рыбой [3]. Эти контрасты, взаимно усиливая друг друга, способствовали возникновению когнитивного диссонанса, а это, в свою очередь, стимулировало активную рефлексию по поводу новой родины.
Калининградский текст фиксирует специфический локальный образ мира, который
складывался в результате переживания/осмысления/оценки природного, социального и культурного окружения. он стал актуальным в постперестроечное время, на рубеже веков, хотя истоками уходит в послевоенное прошлое, в 1950—1960-е годы, когда новые жители области, сколько-нибудь освоившись на чужой земле физически, начали её символическое освоение. наблюдаемые реалии и эмоциональное их переживание фиксировались в высказываниях, образах, стереотипах, складывались формулы, утверждались концепты — сложные соединения знания и эмоционального его переживания.
Эстетическая составляющая образа мира всегда достаточно существенна. В калининградской ситуации эстетическая информация, которая могла вызвать хоть какие-то положительные эмоции, возможно, была особенно значимой, поскольку семантическая информация, особенно в первые послевоенные годы, была преимущественно негативной. Политические, идеологические, исторические, социально-психологические, социокультурные факторы так или иначе были связаны с войной, противостоянием, ненавистью к захватчикам, неприятием «вражеского», «чужого», они «работали» на отрицание, отторжение. С таким психологически некомфортным эмоциональным фоном невозможно было успешно восстанавливать разрушенное, строить что-то новое. Люди нуждались в каких-то позитивных эмоциях, которые могла вызвать эстетическая информация (чувственно воспринимаемая, внепонятийная, неутилитарная, вызывающая сильные переживания). В официальной пропаганде долгое время доминировал образ «мрачной цитадели», а в обыденной культуре начал формироваться другой образ места. отдельные его элементы постепенно «просачивались» на страницы местных газет, журналов, в выставочные залы и музейные экспозиции, во всей полноте его наличие стало очевидным лишь в постперестроечные времена, когда вдруг выяснилось, что каждый второй калининградец — археолог-любитель, собиратель довоенных артефактов,
коллекционер открыток и фотографий с видами кёнигсберга и т.д. неудовлетворённость серой стандартной застройкой 1960—1970-х годов стимулировала интерес как к реально сохранившимся фрагментам довоенного города, так и к мифологизированному образу кёнигсберга, который превратился в город-призрак, существующий в зазеркалье. образ «королевского города», «северной Венеции» широко представлен на почтовых открытках с видами города, фотографиях старого кёнигс-берга, картинах современных художников.
Можно утверждать, что в коммуникативном пространстве КРС сначала в имплицитной, позже в эксплицитной форме закрепились эстетически значимые элементы калининградского образа мира, ставшие главными топосами калининградского текста и маркерами калининградской региональной идентичности. Сложился некий набор семантических единиц, широко используемых в искусстве, рекламе, в политических слоганах и т.д. Причём само наличие эстетически значимой формы, сделав их внешне привлекательными, определило степень их влиятельности. Укажем на некоторые из них.
Природно-климатические маркеры: 1. Своеобразный, легко узнаваемый ландшафт, спокойный, не поражающий какими-то выдающимися красотами: серовато-стальное седое (не лазурное!) море, песок, дюны, сосны, перелески, липовые аллеи вдоль дорог. 2. особая «калининградская погода»: не самая комфортная, с частыми дождями, ветром и штормами (своеобразный погодный дискурс). 3. Янтарь (полноценный «янтарный дискурс»).
Маркеры культурного ландшафта: 1. Шпили старого кёнигсберга: высокие завершения замковых и храмовых башен. Силуэт города с ними — совсем иной, нежели у русских городов с колокольнями и золотыми куполами церквей. реальные шпили почти не сохранились, были разрушены, но на открытках, фотографиях, картинах их огромное множество. 2. Замок, которого нет уже 45 лет, живёт в сознании горожан, он абсолютно узнаваем, его абрис представлен повсеместно: на открыт-
ках, в сувенирной продукции, в заставках интернет-сайтов и т.д. 3. Собор XIV века в стиле северогерманской кирпичной готики, стоявший полвека в руинах, ныне реконструированный, оживший. 4. Городские ворота, форты, бастионы из красного кирпича в стиле северогерманской кирпичной готики. 5. фахверковая конструкция, которая сегодня зачастую обыгрывается как декорация. 6. Черепичные крыши жилых домов особой формы. 7. Руины — неотъемлемая часть калининградского пейзажа, опоэтизированная в художественном словесном творчестве и живописи. 8. Водонапорные башни, каждая из которых имела собственный архитектурный облик. Многие из них сегодня — чуть ли не единственная привлекающая взор вертикальная доминанта в небольших городках и посёлках. 9. Водопроводные и канализационные люки, пожарные гидранты — чисто утилитарные, технические объекты, ставшие предметом эстетической рефлексии. 10. Брусчатка дорог стала неотъемлемым элементом образа города.
«Значимые другие»: 1. И. Кант — его образ, нескладная фигура, места и легенды, связанные с его жизнью, несколько цитат из его работ, могила у стен собора. 2 Э. Гофман и герои его литературных произведений, такие как кот Мур и т.д. 3. Королева Луиза. 4. Рыцари средневековья — в названиях и эмблемах, реконструкциях битв и турниров.
На основе этих образов возникал эстетически привлекательный, выразительный образ места, важную роль в котором играли представления о европейском прошлом региона, его укорененности в мировой истории, при-
частность к европейской цивилизации и европейским ценностям, принципиальная непровинциальность. Эту информацию субъект получал путём интуитивного, а не логического познания (в соответствии с терминологией Б. Кроче), и она носила более персонализированный характер и начинала определять его внутреннее состояние (А. Моль).
Долгое время в сфере эстетической коммуникации региона практически отсутствовали позитивно окрашенные объекты послевоенного периода. Чужое (эстетически привлекательное) оказалось разрушенным (во время войны и после), нового, столь же выразительного, не появилось. Дом Советов, воздвигнутый на месте взорванного Королевского замка, ничего, кроме раздражения и насмешек, не вызывал. Лишь в начале 2000-х годов ситуация стала меняться, в сферу эстетической коммуникации попали новые объекты: комплекс Рыбной деревни (стилизация «под Кёнигсберг»), православный пятикупольный, трёхнефный храм Христа Спасителя, новые административные здания и торговые центры. Стала меняться и эстетическая оценка Дома Советов, актуализировались новые образы «значимых других»: А. В. Суворова, Н. Гумилева, В. Высоцкого, И. Бродского и др.
Современная эпоха, когда формируется по-стлогоцентрическая парадигма культуры [12], характеризуется уходом от одностороннего рационализма и повышением интереса к ин-туитивистским, эмотивистским началам культуры, к образному мышлению и его возможностям и, соответственно, усилением значимости эстетической коммуникации.
Примечания
1. Баксанский О. Е, Кучер Е. Н. Моя картина мира. Как человек создаёт повседневную реальность. Москва : Канон + РООИ «Реабилитация», 2014. 575 с.
2. Бергер П., Лукман Т. Социальное конструирование реальности. Трактат по социологии знания / пер. с англ. Е. Руткевич. Москва : Московский философский фонд, 1995. 323 с.
3. Восточная Пруссия глазами советских переселенцев : Первые годы Калининградской области в воспоминаниях и документах / [авт.-сост. : С. П. Гальцова и др.] Санкт-Петербург : Бельведер (БВ), 2002. 271 с.
4. Гаврилина Л. М. Калининградский текст в семиотическом пространстве культуры // Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. Серия «Гуманитарные науки (история, философия, политология, социология)». 2011. № 6. С. 75—83.
5. Грякалов А. А. Эстетическое и политическое в контексте постсовременности: топос HOMO AESTHETICUS // Вопросы философии. Научно-теоретический журнал. 2013. № 1. С. 49—57.
6. Дзикевич С. А. Эстетика рекламы: эстетическая структура рекламной коммуникации : учебное пособие для студентов вузов, обучающихся по специальности 350700 «Реклама». Москва : Гардарики, 2004. 231 с.
7. Костяшов Ю. В. Изгнание прусского духа: как формировалось историческое сознание населения Калининградской области в послевоенные годы / Юрий Костяшов. Запрещённое воспоминание: возвращение истории Восточной Пруссии и региональное сознание жителей Калининградской области (1945—2001) / Экхард Маттес. Калининград : Изд-во Калининградского государственного университета, 2003. 162 с. (Terra Baltica : история и культура юго-восточной прибалтики 3).
8. Кроче Б. Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистика / пер. В. Яковенко ; ред., предисл. А. Е. Махов. Репринтное издание. Москва : Intrada,2000. 160 с.
9. Лосев А. Ф. История античной эстетики. Итоги тысячелетнего развития : в 2 книгах. Харьков : фолио ; Москва : АСТ, 2000. Кн. 1. 830 с.
10. Маклюэн М. Понимание медиа: внешние расширения человека / пер. с англ. В. Г. Николаева. Москва ; Жуковский : КАНОН-пресс-Ц : Кучково поле, 2003. 462 с.
11. Моль А. Теория информации и эстетическое восприятие / пер. с фр. Б. А. Власюка [и др.] ; под ред., с по-слесл. и примеч. канд. физ.-мат. наук Р. Х. Зарипова и канд. филол. наук В. В. Иванова ; вступ. статья канд. философ. наук Б. В. Бирюкова и канд. философ. наук С. Н. Плотникова. Москва : Мир, 1966. 351 с.
12. Пелипенко А. А. Постижение культуры : монография : в 2 частях. Ч. 1 : Культура и смысл. Москва : РОССПЭН, 2012. 607 с.
References
1. Baksansky О. Е., Kucher Е. N. Moya kartina mira. Kak chelovek sozdaet povsednevnuyu reaTnost [My picture of the world. As the person creates daily reality]. Moscow, Kanon+, 2014. 575 p.
2. Berger P. L., Luckmann T. The Social Construction of Reality. A Treatise on sociology of Knowledge. 1966. (in Rus. ed.: Berger P., Lukman T. Sotsial'noe konstruirovanie real'nosti. Traktat po sotsiologii znaniya [Social designing of reality. The treatise on knowledge sociology]. Moscow, Moskovskiy filosofskiy fond Publ. [Moscow philosophical fund Publ.], 1995. 323 p.).
3. Gal'tsova S. P., ets. Vostochnaya Prussiya glazami sovetskikh pereselentsev: Pervye gody Kaliningradskoi oblasti v vospominaniyakh i dokumentakh [East Prussia eyes of the Soviet immigrants: The first years of the Kaliningrad region in memoirs and documents]. St. Petersburg, Belveder Publ., 200. 271 p.
4. Gavrilina L. M. The Kaliningrad text in the semiotic space of culture. Bulletin of the Immanuel Kant Baltic Federal University. Humanities (History, Philosophy, Political Science, Sociology). 2011, No. 6, pp. 75—83. (in Russian)
5. Gryakalov A. A. Esteticheskoe i politicheskoe v kontekste postsovremennosti: topos HOMO AESTHETICUS [Esthetic and political in the context of the post-present: top wasps of HOMO AESTHETICUS]. Voprosy Filosofii [Problems ofphilosophy]. 2013, No. 1, pp. 49—57.
6. Dzikevich S. A. Estetika reklamy: esteticheskaya struktura reklamnoi kommunikatsii [The aesthetics of advertising: the aesthetic structure of the advertising communication]. Moscow, Gardariki Publ., 2004. 231 p.
7. Kostyashov Yu. V. Exile of Prussian spirit: as the historical consciousness of the population of the Kaliningrad region in post-war years was formed. Mattes E. The forbidden reminiscence: return of history of East Prussia and regional consciousness of residents of the Kaliningrad region (1945—2001). Kaliningrad, Publishing house of Immanuel Kant Baltic Federal University, 2003. 162 p. (in Russian)
8. Croce B. Estetica come scienza dell'espressione e liguistica generale. Palermo, 1902. (In Rus. ed.: Kroche B. Estetika kak nauka o vyrazhenii i kak obshchaya lingvistika [Esthetics as science about expression and as the general linguistics]. Moscow, Intrada Publ.,2000. 160 p.
9. Losev A. F. Istoriya antichnoi estetiki. Itogi tysyacheletnego razvitiya, v 2 knigakh, kniga 1 [History of an antique esthetics. Results of thousand-year development, in 2 books, book 1]. Kharkiv, FOLIO Publ., Moscow, AST Publ., 2000. 830 p.
10. Mcluhan M. Understanding media: the extensions of man. 1st ed.: McGraw Hill, 1964. (in Rus. ed.: Maklyuen M. Ponimanie media: vneshnie rasshireniya cheloveka [Understanding of media: external expansions of the person]. Moscow, Zhukovsky, KANON-press-C Publ., Kuchkovo field Publ., 2003. 462 p.
11. Moles A. Théorie de l'information et perception esthétique. Paris, Flammarion éditeur, 1958. (In Rus. ed.: Mol' A. Teoriya informatsii i esteticheskoe vospriyatie [Theory of information and esthetic perception]. Moscow, Mir Publ. [World Publ.], 1966. 351 p.
12. Pelipenko A. A. Postizhenie kul'tury, 2 chastyakh. Chast' 1: Kul'tura i smysl [Comprehension of culture, in 2 parts. P. 1: culture and sense]. Moscow, ROSSPEN Publishers, 2012. 607 p.
