CC BY
14
К 25-ЛЕТИЮ КОНСТИТУЦИИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
УДК 342.413
В.В. Еремян
ЕСТЬ ЛИ У КОМПАРАТИВИСТА ПОВОД ДЛЯ ОПТИМИЗМА?
(РОССИЙСКАЯ КОНСТИТУЦИЯ КАК «ЗЕРКАЛО» ГОСУДАРСТВЕННОГО СТРОИТЕЛЬСТВА)
Введение: актуальность исследуемых проблем, помимо чисто внутренних причин, наиболее ярко и отчетливо проявляется на фоне расширяющегося системно-институционального кризиса, охватившего в последние годы «коллективный Запад» и целый ряд восточноевропейских государств, «освободившихся от коммунистического тоталитаризма», усиленного мировоззренческим вакуумом, крахом однобоко понимаемых идеологем политкорректности, толерантности и мультикультурализма (не говоря уже о методологии экспорта «общечеловеческих ценностей», двойных стандартах и стереотипах, используемых при легитимации действий «своих» и «чужих», как в случае с Косово, Крымом или Приднестровьем). Цель: исследование тенденций, обусловленных переходом к принципиально новому этапу развития отечественного конституционализма, базирующегося, с одной стороны, на сохранении демократических традиций народовластия, с другой — на модернизации основ федерализма, регионализма и местного самоуправления, последовательном укреплении парламентаризма и республиканской формы правления. Методологическая основа: сравнительно-правовой метод исследования. Результаты: изложенное свидетельствует о стагнации «западной» модели демократии, в течение длительного периода времени служившей ничем иным, как «примером» для подражания. Не меньшее значение имеет в т.ч. факт стабильности политического режима, резкие, не отвечающие «требованиям дня», трансформации которого чреваты не только эксцессами осени 1993 г., но и «майданами» и «цветнымиреволюциями» всех мастей, чем вызван жесткий алгоритм внесения в текст учредительного акта соответствующих поправок, изменений и дополнений, препятствующих хаотизации важнейших сфер общественных отношений. Вывод: сопоставляя национальное (не отрицая элементов заимствования или компиляции) и зарубежное, приходит понимание необходимости, более того — целесообразности дальнейшей демократизации, сложившейся за 25 лет системы разделения властей и сдержек и противовесов, с усилением конституционных механизмов подлинного народовластия.
Ключевые слова: Конституция, компаративизм, системно-институциональный кризис «западной» модели демократии, народовластие, национальные традиции, избирательное право.
© Еремян Виталий Владимирович, 2018
Доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой конституционного права и конституционного судопроизводства (Юридический институт Российского университета дружбы народов) © Eremyan Vitaliy Vladimirovich, 2018
Professor, doctor of law, head of the Constitutional law and constitutional Process department (Law Institute, Peoples' Friendship University of Russia (RUDN University) 15
V.V. Eremyan
WHETHER THE COMPARATIVIST HAS THE REASON FOR OPTIMISM? (RUSSIAN СONSTITUTION AS «A MIRROR» OF THE STATE CONSTRUCTION)
Background: the urgency of the researched problems, besides purely "internal" reasons, is more clearly and distinctly manifested on the background of the extending system -institutionary crisis which has swept in recent years in "the collective West" and a number of the countries, "liberated from Communist totalitarianism", hardened by the ideological vacuum, crash of imperatively understood political correctness ideologeme (one-sidedly understood concepts), tolerance and multiculturalism (not to mention export methodology of "universal values", the double standards and stereotypes used at legitimation of actions «ins and outs» as in the case with Kosovo, the Crimea or Trans-Dniester). Objective: the author supposes to study the tendencies stipulated by the transition to the essentially new stage of development of fundamentals of the national constitutionalism which is based on preserving democratic traditions of democracy on the one hand and on modernization of federalism, regionalism and local self-government, consecutive strengthening of parliamentary and the republican form of government on another hand. Methodology: in doing the research the comparative and legal methods of studies were applied. Results: set forth herein argues for the stagnation of the "western" democracy model, serving not as an "example" for imitation during the long period of time. Equal value has also the fact of the stability of a political regime, the sharp, not meeting "the requirements of day", transformations of which are fraught not only with excesses of autumn of 1993, but also "Maidans» and "color revolutions» of all kinds. It causes the rigid algorithm of amendment of constitutive act, changes and additions in it which preventing chaotization in the most important spheres of the public relations. Conclusions: the author states that comparing national (not denying elements of adoption or compilation) and foreign, we comprehend the need, moreover — rea-sonability of the further democratization which developed in twenty-five years of system of division of powers and check-and-balance system with strengthening of the constitutional mechanisms of real democracy.
Key-words: constitution, comparativism, system and institutional crisis of the «western» model of democracy, democracy, national traditions, suffrage.
У обычного обывателя, в силу каких-либо экономических, социальных, по-| литических, религиозных, возрастных и прочих причин не интересующегося | проблемами государственного строительства, юбилейная дата, которую мы будем отмечать в декабре текущего года, скорее всего, не вызовет адекватных (как о положительных, так и отрицательных) эмоций, даже с учетом того факта, что
0 события 25-летней давности (причем, противостояние высших органов власти, § завершившееся расстрелом парламента, это только видимая часть «коллизи-
1 онного айсберга») носили экстраординарный характер. Столь категоричная, $ на неискушенный взгляд, оценка гипотетического восприятия отдельными
гражданами или общественными группами (прежде всего, т.н. «несистемной» оппозицией, отражающей мнение определенной части населения страны) тех результатов, с которыми ассоциируется переход к принципиально иной, по сравнению с республиканской формой правления «советского» типа, государственности, несмотря на эйфорию, связанную в т.ч. с «возвращением в родную 16 гавань» Крыма, и всплеск национального самосознания, вполне вероятна, бо-
лее того — закономерна, т.к. вызвана не только личным отношением кого-то к «итогам» приватизации и аналогичным рецидивам первой половины 1990-х гг., но и полным, практически никем не предвиденным крахом иллюзий (слушая «Голос Америки», читая брошюры издательства «Посев», надеялись на нечто другое), связанных с пресловутыми «либеральными ценностями» и «западной» моделью демократии. Накануне 25-летнего юбилея Конституции РФ кафедрой конституционного права СГЮА инициировано заочное обсуждение актуальных проблем современного российского конституционализма [1, с. 12-22], исследованию которых посвящена настоящая статья.
Парадокс состоит в том, что именно «несбывшиеся надежды» в той или иной степени позволяют понять, что же, в конце концов, мы потеряли, и что, в свою очередь, приобрели. Особенно контрастно «утраты» и «приобретения» проявляются на фоне событий, связанных с государственным переворотом на Украине, в результате которого о действительном суверенитете этой страны — в ближайшей и среднесрочной перспективе — преимущественно допустимо говорить лишь с известной долей абстракции и исторического оптимизма. Как здесь не вспомнить всех тех, кто, не покладая рук, «вбивал гвозди в крышку гроба коммунизма», убеждая экономически и юридически необразованных обладателей двух ваучеров в том, что «светлое капиталистическое будущее» (о котором мечтали несколько десятилетий) настанет сразу же, как только они станут «собственниками». Участники киевского «майдана» (естественно, речь не идет о последователях и апологетах взглядов Степана Бандеры), поверив сказкам о европейском зарплатном, стипендиальном и пенсионном рае, сами того не желая, инициировали распад государства и его десуверенизацию, по существу е ничего, кроме укрепления власти нескольких олигархов, не получив взамен. И и что ждет в будущем одно из крупнейших государств континента, по-видимому, а не в состоянии предсказать «ни Бог, ни царь и ни герой». о
в
Наивно полагая, что любая идея, какой бы абсурдной она ни казалась, будет о воспринята широкими слоями населения, пережившего перестройку и развал з Советского Союза, по аналогии с диалектическим материализмом в качестве Р «единственно верного учения». Многонациональному народу России предложи- е
ли, причем без учета традиций народовластия, «равняться на Запад», мотивируя о
й
это тем, что ни о какой демократии применительно к нашей стране говорить р
не приходится, что XX в., за исключением периода, который корректно харак- Ч
теризовать в качестве одной из самобытных разновидностей конституционной о
монархии (в последнее время в литературе можно встретить высказывания о том, К
что преобразования Александра II не идут ни в какое сравнение с фундаменталь- м
ными реформами Николая II?!), был ничем иным, как «шагом назад» в разви- и
тии отечественной государственности, по своим последствиям сопоставимым с №
м
опричниной Ивана IV (в публицистике нередко именуемой геноцидом) и Смутным 2 временем, «тюрьмой народов» и «страной лагерей», игнорируя (случайно или 2 преднамеренно) все то, что напоминает о холокосте, газовых камерах и печах 8 крематориев, сотрудничестве католических, лютеранских и прочих церковных иерархов с германскими национал-социалистами и итальянскими фашистами и других «деяниях», о которых в Европейском союзе, где «правят бал» толерантность и мультикультурализм, сейчас как-то не принято дискутировать.
Любой студент юридического факультета, успешно сдавший экзамен по истории государства и права, анализируя содержание норм Конституции 1936 г.,
обратит внимание на два важнейших обстоятельства: во-первых, весьма высокий уровень юридической техники, своим качеством сопоставимый лишь с очень небольшим числом действующих на тот момент или утративших силу «Основных законов»; во-вторых, детальную регламентацию большого круга общественных отношений, в т.ч. тех сфер, о которых в других странах граждане могли только мечтать. Тем не менее, сложился стереотип, исходя из которого в науке конституционного права преобладают «обобщения» о чисто декларативном характере указанного юридико-политического документа, не имевшего ничего общего с реалиями повседневной жизни советских людей и функционированием партийно-публичного механизма. Ущербность выводов такого рода, помимо прочего, базируется на исключительно поверхностном и во многом догматическом знании теории и практики конституционализма (от его становления до приоритетных направлений трансформации) «знаковых» зарубежных государств, прошедших нелегкий путь конституционно-правового развития, учредительные акты которых со временем стали «примером» для подражания. Сказанное, вне всякого сомнения, относится и к Конституциям «советского» периода, внесших значительную лепту в данный процесс.
В силу ряда обстоятельств, беспристрастное (без идеологических клише и пропагандистских штампов) изучение советского юридического наследия, к сожалению, не пользуется тем уровнем внимания, которого оно заслуживает. Как ни странно, но ситуация не изменилась, невзирая на 100-летие Великой русской революции («празднование» которого на фоне гипертрофированной актуализации «иконного образа» последнего императора и членов его семьи | напоминало собой, скорее, жалкую пародию на то, как во Франции отмечают ? «День взятия Бастилии», чем попытку критически переосмыслить масштабы я того, что произошло в далеком 1917 г.) и 95-летие образования Советского Союза §| (складывается впечатление, что о крупнейшем событии отечественной и мировой I истории вообще забыли, обойдя его молчанием), которые должны были придать
1 новый импульс научному восприятию тенденций российского конституциона-| лизма и повысить интерес к методологии компаративизма, т.к. еще Рене Давид, § наряду с англосаксонской и континентальной традицией, выделял в отдельную | группу «советскую» систему права. Исходя из этого, нам (хотим мы того или нет)
2 не избежать проблем, с которыми связан постепенный переход к качественно ° иной модели общественных отношений, декларативно сформулированных в « ст. 1 Конституции 1993 г., содержательно не многим отличающейся от базовых | положений и норм учредительных документов предшествующего периода, зао креплявших форму правления, основы государственного устройства и полити-1 ческий режим, что в итоге провоцирует попытки отдельных «исследователей» ° и представителей «несистемной» оппозиции подвергнуть ревизии все то, с чем
3 ассоциируется акт высшей юридической силы, позволивший, несмотря ни на 1 что, не только избежать кровопролитной гражданской войны, но и предотвратить I эскалацию этно-социальных конфликтов, способствующих развалу федерации.
Вот уже более двух десятилетий одним из фундаментальных вопросов не только науки конституционного права, но и теории государства и права является определение понятия и сущности того общественного строя, который сложился на «руинах» государственности «советско-социалистического» типа. Сказанное с полным основанием может быть отнесено и к идентификации Конституции, 18 одобренной на референдуме 12 декабря 1993 г.: правопреемницей чего ее следует
воспринимать — учредительных документов «буржуазной» или «социалистической» направленности? Подходит ли к ней следующее определение из советского учебника по государственному праву: «... Первые буржуазные конституции отражали лозунги борьбы буржуазии против феодализма, выражали идеи национального суверенитета и «разделения властей», устанавливали комплекс так называемых буржуазных прав и свобод, содержали требование определения основным законом (или конституцией) пределов деятельности органов власти. Однако после того, как буржуазия закрепила свое классовое господство, многие положения ее конституций превратились в декларативные обещания. По своему содержанию буржуазные конституции. ограничиваются установлением основ государственного устройства, порядка образования, прав и принципов деятельности государственных органов, некоторых прав и обязанностей граждан. Стремясь замаскировать власть эксплуататорских классов, их экономическое и политическое господство, буржуазные конституции, как правило, не содержат положений об экономическом строе, его классовой структуре и всей политической организации.» [2, с. 37-38].
Как же тогда относиться к «призывам», периодически появляющимся в научных изданиях, Интернете и прочих средствах массовой коммуникации, не относиться к Конституции как к догме, фетишу, «священной корове» или «акту на все времена», особенно с учетом того обстоятельства, что ее подготовка инициировалась «сторонниками реформ» под влиянием институционального кризиса, спровоцированного острым противоборством «старой» (советской) и «новой» (президентской) систем публичной власти, представители которых не хотели, более того, не стремились найти необходимый компромисс для выхода | из создавшегося положения? На наш взгляд, «баланс противоречий», видимо, и следует искать в преемственности, причем как с «собственными», так и «за- с имствованными» элементами государственного механизма, ставших составной о частью отечественной конституционно-правовой модели в любых ее модифика- к циях и разновидностях. Было бы верхом цинизма скептически воспринимать о
п
не только советское наследие, но и роль, которую сыграли нормы и принципы | права, привнесенные извне. в
н
Если мы не извлекаем уроков из своего прошлого, то это вместо нас делают дру- о
гие. Подобно Советскому Союзу, — проводит не во всем корректные и оправдан- р
ные, на наш взгляд, аналогии советник трех президентов Патрик Бьюкенен, — |
Америка повелевает империей — союзниками, базами и войсками. Америка к
тоже ввязалась в видящуюся бесконечной войну в Афганистане. Америка также а
является идеологическим государством. Как и СССР, Америка объединяет многие |
расы, племена, культуры, вероисповедания и языки. Наконец, Америка тоже ии
достигла пределов имперского развития. Многие рефлекторно отвергнут данное №
сравнение [3, с. 11-12]. Не углубляясь в метаморфозы ушедшего столетия, хотя 1
сравнительно-правовые параллели позволяют реалистичнее смотреть на вещи, )
попробуем, с формальной точки зрения, оценить итоги, к которым через 25 лет 8 после вступления в силу соответствующих Конституций (с поправками и без) и аналогичных учредительных документов пришли, в частности, американское, французское и российское общество, естественно, не умаляя национальную специфику, характер и закономерности государственного строительства, как и исторический, социально-экономический и политический контекст процесса
подготовки и принятия конкретных нормативных актов. 19
Исходя из того, что одним из наиболее актуальных вопросов последних лет является легитимность выборов (если учитывать отношение к «косовскому прецеденту», Brexit, крымскому и каталонскому референдумам, то проблема стоит еще шире), нельзя не обратить внимание на некоторые «особенности», в той либо иной мере присущие электоральным процедурам, обусловленные наличием (или отсутствием) особых цензовых механизмов. Попутно отметим, что референдум как одна из форм непосредственной демократии длительный период не пользовался в глазах правящих элит должным авторитетом. Так, по оценкам государствоведов, с 1793 по 1900 г. на общенациональном уровне был проведен только 61 плебисцит, а в течение всего ХХ в. — чуть более одной тысячи. Статистика несколько изменилась в XXI в., в первое десятилетие которого референдум инициировался 298 раз [4, с. 13-15]. Принято считать, что к механизмам подобного рода чаще всего прибегают в Швейцарии, где любой вопрос — от строительства минаретов и мечетей до повышения окладов чиновников — может стать предметом плебисцита. Однако цифры говорят о том, что лишь с ХХ в. к этому инструменту народного волеизъявления стали прибегать сравнительно регулярно [5, с. 8-16].
Прежде всего, посмотрим, как обстоят дела в государстве, традиционно позиционирующем себя «оплотом демократии». Мы не будем иронизировать по поводу достаточно хорошо известного факта, что на момент образования Соединенных Штатов избирательным правом обладали менее 3% дееспособного белого мужского населения [6, с. 35], а к началу ХХ в. данная цифра [7, с. 123] составляла около 20%, включавших (благодаря XV поправке к Конституции [8, с. 253], ратифи-| цированной в середине февраля 1870 г.) не только белых граждан, но и «colored 2. people». Однако вплоть до 1920 г., когда была одобрена XIX поправка («... Право я голоса граждан Соединенных Штатов не должно отрицаться или ограничиваться g Соединенными Штатами или каким-либо штатом по признаку пола» [6, с. 254]), i женщины, вне зависимости от расы и цвета кожи, не обладали ни активным, ни I пассивным избирательным правом, т.е. в самой демократической и либеральной
го
J стране мира в течение 133 лет с момента принятия действующей Конституции
§ (без т.н. «Билля о правах», процесс ратификации которого был завершен через
| 4 года, в декабре 1791 г.) имел место отчетливо выраженный дискриминационный
i" подход к формированию избирательного корпуса.
° Если кто-то забыл, то, в отличие от Соединенных Штатов (и большинства « государств, именуемых себя демократическими), женщины, проживавшие на | территории России и соответствовавшие известным требованиям, получили изо бирательные права в 1906 г., в результате реформ Николая II (правда, в пределах 1 лишь Великого княжества Финляндского), а на общенациональном уровне это ° нашло отражение и политико-правовое закрепление в положениях Конституции
го
§ РСФСР 1918 г., наделявших мужчин и женщин, достигших ко времени выборов 1 18 лет (в Соединенных Штатах возрастной избирательный ценз был понижен с | 25 до 18 лет, исходя из требований XXVI поправки, ратифицированной 1 июля 1971 г.: «Право голоса граждан Соединенных Штатов в возрасте восемнадцати лет или старше не должно отрицаться или ограничиваться Соединенными Штатами или каким-либо штатом в зависимости от возраста. » [6, с. 257]), независимо от вероисповедания, национальности и места проживания [1, с. 198], равными электоральными правами. Нас любят упрекать в том, что выборы в Советском 20 Союзе во многом носили формальный характер, однако практика Соединенных
Штатов свидетельствует о том, что в этой стране цензы могли иметь какой-угодно оттенок. Так, жители федерального округа Колумбия, вплоть до 1961 г. (XXIII поправка) были лишены права делегировать своих представителей в коллегию выборщиков (т.е. они не участвовали даже в косвенных выборах) на должность президента и вице-президента. Тем не менее, справедливости ради необходимо подчеркнуть, что (по примеру французских предшественников) провозглашенные права не носили всеобщего характера, т.к., исходя из т.н. «классовых критериев», часть социальных групп была выведена за пределы избирательного процесса. Помимо них, в категорию лишенных права избирать и быть избранным входили ограниченно дееспособные граждане. С учетом обозначенных тенденций (многие из которых в настоящее время не считаются недемократическими и «дурным тоном»), обращает на себя внимание юридическая «новелла», обусловленная принципом «солидарности с трудящимися других государств»: иностранцам, находящимся на территории республики с целью осуществления «трудовых занятий и принадлежащим к рабочему классу или не пользующемуся чужим трудом крестьянству», предоставлялись все политические права российских граждан, в т.ч. — избирательные.
Несколько «иной» подход наблюдался в Соединенном Королевстве, где подданные женского пола получили активное избирательное право только в 1918 г. согласно «Акту о народном представительстве», однако в отличие от дееспособных мужчин, к ним, чтобы «иметь право зарегистрироваться в качестве избирателя при выборах в парламент. », законом предъявлялись более жесткие требования, начиная с возраста (двадцать лет для мужчин и тридцать лет — соответственно для женщин), наличия земли либо какой-то иной недвижимости, приносящей |
т
определенный размер личного дохода (на тот момент сумма составляла — не ни менее 5 фунтов стерлингов), отсутствия ограничений в «гражданских правах», а
наконец, нахождение в браке с лицом, имеющим дом или другое «помещение о
в
для деловых занятий» [9, с. 216-217]. §
й
Достаточно парадоксальным и неестественным, с учетом «трепетного» от- с ношения во Франции к представительницам «слабой половины» общества, | выглядит ситуация, в рамках которой правовая дискриминация по признакам |
пола длилась 157 лет после обнародования 26 августа 1789 г. «Декларации прав о
й
человека и гражданина», провозгласившей: «... Люди рождаются и остаются р
свободными и равными в правах. Свобода состоит в возможности делать все, Ч
что не приносит вреда другому., осуществление естественных прав человека о
имеет лишь те границы, которые обеспечивают прочим членам общества поль- к
зование теми же самыми правами.» [9, с. 40]. Лишь норма статьи четвертой м
Конституции IV Республики 1946 г. поставила точку в этом вопросе: «В условиях, I
определенных законом, избирателями являются все совершеннолетние обоего №
м
пола французские граждане и лица, состоящие под французской властью, поль- 22 зующиеся гражданскими и политическими правами. » [9, с. 232]. В Италии, где ) женщины так же «поставлены на пьедестал», получили равные с мужчинами к избирательные права тоже лишь после окончания Второй мировой войны. Так, согласно статье 48 Конституции 1947 г. [8, с. 75] в Швейцарии гендерный ценз был ликвидирован еще позднее, в последние десятилетия ХХ в. И они еще стремятся учить нас толерантности.
Как видим, в указанной сфере общественных отношений «западная» модель демократии, одним из важнейших, системообразующих элементов которой 21
рассматриваются выборы (из чего вытекает вывод о доминировании представительных властных механизмов), весьма длительный исторический период не отвечала критериям «примера» для подражания и совершенно не обладала качественными характеристиками, необходимыми для феноменов подобного рода. Ни при каких условиях, не выводя за скобки специфические черты российской электоральной практики, вместе с тем профессиональный компаративист, проводя сравнительный анализ, не должен игнорировать тех фактов, которые позволяют вести предметную дискуссию с отечественными и зарубежными оппонентами, скептически воспринимающими любые доводы и аргументы, выходящие за рамки устойчивых псевдонаучных стереотипов и двойных стандартов, безапелляционным образом формирующих предвзятый образ «варварской» страны и многонационального народа, ее населяющего, что, как минимум, не соответствует действительности.
Однако гендерные ограничения, изначально противоречившие букве и духу Конституции, отраженные в первых четырех словах ее преамбулы («Мы, народ Соединенных Штатов...»), не являлись чем-то «эксклюзивным» либо «экстраординарным» для этой страны, т.к. традиционно в избирательных правах поражены граждане, имеющие судимость, т.е. действует, своего рода, «криминальный фильтр», причем как в отношении пассивного, так и активного права. Наконец, нельзя игнорировать и того факта, что в течение длительного периода — до вступления в силу в январе 1964 г. XXIV поправки — серьезным ограничителем реализации дееспособными гражданами своих прав выступала одна из архаичных разновидностей имущественного ценза, непосредственно | связанного с неуплатой физическим лицом подушного или какого-либо иного ? налога и фискального платежа.
я На этом фоне не выдерживает даже снисходительной критики практика, в
основе которой лежит система косвенных выборов главы государства (а до рати-I фикации в апреле 1913 г. XVII поправки верхней палаты американского Кон-
1 гресса — Сената), когда легитимацию нового президента осуществляет не народ, | посредством голосования, а т.н. «коллегия выборщиков», в количестве, равном § общему числу конгрессменов (членов Сената и Палаты представителей), избран-| ных от конкретного штата в федеральный парламент. Любопытно, особенно в
2 контексте перманентных претензий в наш адрес по поводу многочисленных на° рушений, допущенных в процессе избирательных кампаний, что в Соединенных « Штатах на выборах всех уровней отсутствуют не только такие обязательные для | российских и европейских выборов институты, как наблюдатели (существует
0 реальный запрет находиться кому-либо, кроме избирателей и членов комиссий,
1 на избирательных участках, прочих местах для голосования, за неисполнение ° которого прокурор может ввести санкции), в частности иностранные, доверен-
3 ные лица, представляющие кандидатов и их программы, и опросы граждан, 1 осуществивших конституционное право, отдав свой голос за представителя по-| литической партии, но и популяризируется во многом абсурдная формализация
механизмов выдвижения и регистрации претендентов, итогом чего нередко становится голосование за умершего (но оставленного в списках) кандидата и даже животных. Справедливости ради надо сказать, что период, предшествовавший революционным событиям 1917 г., в течение которого в Российской империи шел процесс либерализации избирательного законодательства, в той или иной
22
степени отражал тенденции, имевшие место в Западной Европе и Соединенных
Штатах, поэтому ряд цензов (гендерный, имущественный и «криминальный»), о которых идет речь, следует рассматривать в качестве критериев оценки уровня демократичности преобразований, осуществленных правящими элитами как в рамках монархической (Великобритания, Россия), так и республиканской (Соединенные Штаты) формы правления, особенно учитывая тенденции, актуализированные уже через несколько лет [10, ^ 172].
Было бы не совсем справедливым не отметить тот факт, что традиции косвенных выборов (и «коллективный» характер института выборщиков), на определенном этапе государственного строительства представлявших собой во многом прогрессивный и действенный публичный механизм (небольшие по количеству населения и размерам территории штаты имели такое же число выборщиков, как крупные и экономически состоятельные «субъекты»), не является сугубо американским изобретением, т.к. нечто подобное, достаточно обратиться к тексту Конституции 1791 г. («Отдел II. Первичные собрания. Избрание выборщиков»), можно встретить во Франции периода ранних буржуазных революций [9, ^ 53]. Более того, вполне допустимо говорить не только о преемственности, но и об актуализации — нормами Конституций IV (1946 г.) и V (1958 г.) республик — подобной методологии при формировании одной из палат национального парламента: в первом случае Совета республики, во втором Сената. Опыт первых 18 лет (от Конституции РСФСР 1918 г. до Конституции Союза ССР 1936 г.) советского строительства в нашей стране свидетельствует о том, что население самостоятельно избирало всего лишь властные учреждения сельского и городского уровня, все остальные — вплоть до Всероссийского съезда советов и Съезда советов Союза ССР — путем делегирования представителей нижестоящих е
т
структур в вышестоящие. и
К практике косвенных выборов (почти через 55 лет!?) вновь прибегли при а избрании Съездом народных депутатов президента Советского Союза, когда о
в
институт единоличного главы государства, «реанимированный» впервые после §
й
ликвидации монархической формы правления, был введен в действие «коллегией а выборщиков», сформированной по смешанной системе — часть депутатов высше- Р го органа власти, наделенного, помимо всего прочего, учредительными прерога- е
тивами, получили свои мандаты непосредственно от граждан, остальные — от о
й
различных общественных организаций (творческих и профессиональных союзов, р
Академии наук, комсомола). Другими словами, мы воспользовались не только Ч
опытом вечевых собраний, земских соборов и съездов советов, в общественном о
сознании ассоциируемых с отечественными традициями народовластия, но и К
методами, известными англосаксонской и континентальной системам права, м
тем или иным образом апробированными на разных этапах исторического I
процесса. Поэтому, как минимум, недоумение вызвала не совсем адекватная ¡§
м
реакция «коллективного Запада» на решение использовать для легитимации 2 привнесенного извне элемента политической системы механизмов не прямой, а ) представительной демократии, что может рассматриваться в качестве проявле- к ния пресловутых двойных стандартов.
Вообще проблема двойных стандартов (причем какой бы «объект» или «предмет» не взять в качестве иллюстрации) как легального средства влияния на мнение электората давно вышла на первый план в тех сферах отношений, в которых активно и целенаправленно используются пропагандистские клише и штампы, призванные показать недемократический характер избирательных 23
процедур, используемых в России. Ситуация лишь усугубилась в преддверии предстоящих выборов президента, в т.ч. в контексте срока нахождения в должности действующего главы государства. Совершенно неважно, что в той же Германии (хотя данный пример не уникальный!?) одно лицо гипотетически вправе возглавлять высший орган исполнительной власти — сколько угодно раз подряд, главное, чтобы его политическая партия побеждала на парламентских выборах, а в Соединенных Штатах кресло в Белом доме достается кандидату, получившему поддержку «коллегии выборщиков», а не большинство голосов дееспособных граждан. Напомним, что норма, лимитировавшая период нахождения в должности главы государства двумя сроками подряд, появилась в Соединенных Штатах лишь благодаря XXII поправке к Конституции, ратифицированной 27 февраля 1951 г., т.к. до этого подобных ограничений не существовало, о чем свидетельствует тот факт, что Ф.Д. Рузвельт избирался на пост президента не 2, как последние десятилетия, а 4 раза.
Итак, о чем говорит проведенный сравнительно-правовой анализ особенностей, позволяющих с разной степенью условности квалифицировать исследованные институты с точки зрения наличия либо отсутствия алгоритмов демократической направленности, связанных с организацией электорального процесса? Первое, что бросается в глаза, ангажированный характер процедур, предельно абсолютизируемых в одних случаях (в частности, когда возникает вопрос о придании легитимного статуса выборам и плебисцитам, формально-юридически полностью или преимущественно не отвечающим необходимым критериям), игнорируемых либо минимизируемых — в других (например, если | ставится задача осуществить «ребрендинг» конкретного лица при сохранении ? в целом политической системы). Однако еще более важным представляется я следующее обстоятельство: за внешне благополучным «глянцевым» фасадом «западной» модели демократии скрываются «язвы», от которых, невзирая на I лозунги о толерантности, мультикультурализме и политкорректности, нельзя
1 избавиться без фундаментальной корректировки отношений широких слоев | населения, олицетворяющих собой «источник и носитель власти», и правя-| щих элит, концентрирующих ее в своих руках. «Майдан» конца 2013 - начала | 2014 г. и государственный переворот на Украине (как и большинство «цветных
2 революций») показывают, к каким плачевным результатам приводит замена ° демократии — при всех ее издержках и недостатках — на охлократию, для « осуществления чего не потребовалось вносить каких-либо существенных по-| правок ни в Конституцию, ни в законодательство. Президентская кампания о в Соединенных Штатах, в свою очередь, наглядно продемонстрировала всему ° миру, какими могут быть последствия избрания «несистемного» кандидата, и
0
° как болезненно на это реагирует истеблишмент.
го
От оппозиции и «либералов» всех мастей нередко приходится слышать,
1 что российское избирательное законодательство (трудно ни подчеркнуть, что | одно из наиболее кодифицированных и «продвинутых») находится в режиме
постоянного реформирования: то маятник качнется в сторону мажоритарной, то пропорциональной системы, губернаторов сначала избирали, затем глава государства их стал назначать, позднее отказавшись от практики такого рода. На наш взгляд, это не что иное, как показатель того, как оперативно реагирует на «требования дня» не только законодатель, но и государственный механизм
24
в целом, что потенциал, заложенный в Конституции, далеко не исчерпан. Все
это — на фоне стагнирующих во многих государствах «коллективного Запада» публичных институтов — не может не внушать оптимизма. Вместе с тем нельзя обольщаться имеющимися достижениями и закрывать глаза на недостатки, о которых народ периодически напоминает президенту, взявшему на себя груз ответственности за страну, ее настоящее и будущее.
Не менее «проблемным» (правда, вариативно в отдельных странах) стал в последние годы вопрос соотношения явки избирателей и нежелания под тем либо другим предлогом (речь идет об абсентеизме) участвовать в выборах и референдумах, одной из причин которого, несмотря на институциональную трансформацию «<избирательного права» в нечто иное, как «гражданский долг», с конкретной ответственностью за неисполнение последнего, можно рассматривать механизмы административного воздействия правящих элит — в лице политической и управленческой бюрократии — на итоговые результаты парламентских и президентских выборов, в чем справедливо упрекали нас, не говоря уже о «новых» агитационных технологиях, основанных на популизме и нетрадиционных формах общения с потенциальным электоратом. Однако вне всякой конкуренции, о чем ярко свидетельствуют кампании 2016-2017 гг., находится такой метод «получения голосов», как русофобия, используемый в тех ситуациях, когда обычные практики и процедуры не гарантируют победы «нужных кандидатов» или представителей соответствующей партии. Причем во многих случаях, количество и периодичность которых перманентно растет, «русский след» находят даже там, где его не может быть по определению.
Так кто с кого должен брать пример и чей опыт менее абсурден и более последователен в контексте процесса государственного строительства? Ответ не
го
так прост, как кажется на первый, поверхностный взгляд. Не исключено, что н «подсказку» следует искать в конвергенции, какие бы ассоциации у нас не С возникали при этом, т.к. бездумное копирование, a priori не адаптируемых к а
—I
национальному менталитету конституционно-правовых механизмов, в итоге С
к
приводит либо к социальной апатии и нигилизму, либо к недемократическим Г средствам волеизъявления со стороны «источника и носителя власти». Что за у
1Ь
этим наступает отчетливо, в деталях проиллюстрировали киевский «майдан» и С
—I
последовавшая за ним маргинализация общественных отношений. н
н
Библиографический список |
1. Кабышев В.Т. Конституционный диалог // Вестник Саратовской государственной Ч юридической академии. 2017. №5 (118). С. 12-21. о
2. Государственное право СССР и советское строительство: учебник. 2-е изд. / под КК ред. Н.П. Фарберова. М.: Юридическая литература, 1986. 432 c. |
3. Бьюкенен П. Самоубийство сверхдержавы / пер. с англ. К.М. Королева. М.: АСТ, | 2016. 640 c. №
ю
4. Мишин А.А. Государственное право США. М.: Наука, 1976. 205 с. 11
5. Маклаков В.В. Референдум в зарубежных странах. М.: ИНИОН РАН, 2014. 127 с. )
6. Лафитский В.И. Основы конституционного строя США. М.: Норма, 1998. 272 с. 0
7. Тилли Ч. Демократия. М.: Институт общественного проектирования, 2007. 263 с. 8
8. Конституции зарубежных стран / сост. В.Н. Дубровин. М.: ООО Изд-во «Юрли-тинформ», 2003. 445 c.
9. Хрестоматия по истории государства и права зарубежных стран (Новое и Новейшее время) / сост. Н.А. Крашенинникова. М.: ЗЕРЦАЛО, 2000. 592 с.
10. История государства и права России. Источники права. Юридические памятники XI-XX вв. М.: Издательская фирма «Манускрипт», 1995. 256 с. 25
References
1. Kabyshev V. T. Constitutional Dialogue // Bulletin of the Saratov State Law Academy. 2017. № 5 (118). P. 12-21.
2. The State Law of the USSR and Soviet Construction: Textbook. Ed. 2nd / Eds. N.P. Farberova. M.: Yuridicheskaya literatura, 1986. 432 p.
3. Buchanan, Patrick. Suicide of a Superpower /trans. from English. K.M. Korolyov. M.: Publishing house AST, 2016. 640 p.
4. MishinA.A. State Law of the USA. M.: Publishing house Nauka, 1976. 205 p.
5. Maklakov V.V. The Referendum in Foreign Countries. M.: INION RAN, 2014. 127 p.
6. Lafitskiy V.I. Fundamentals of the Constitutional System of the United States. M.: Norma, 1998. 272 p.
7. Tillie Ch. Democracy. M.: Institute of public design, 2007. 263 p.
8. Constitutional Law of Foreign Countries. Textbook for high schools. Ed 4. M.: Norma, 2005. 445 p.
9. Reader of History of State and Law of Foreign Countries (Modern and Contemporary times) / Book Acquisitions: Doctor of law, Professor N.A. Krasheninnikova. M.: Publishing house ZERTSALO, 2000. 592 p.
10. History of State and Law of Russia. Law Sources. Legal Monuments of the XI-XX centuries M.: Publishing firm Manuskript, 1995. 256 p.
УДК 342.415
Г.Н. Комкова
ПРОБЛЕМЫ ОБЕСПЕЧЕНИЯ РАВЕНСТВА И СПРАВЕДЛИВОСТИ НА СОВРЕМЕННОМ ЭТАПЕ КОНСТИТУЦИОННОГО РАЗВИТИЯ РОССИИ
Введение: закрепление в Конституции принципов равенства и справедливости, социального государства должно обеспечить достойный уровень жизни всех жителей России. Однако в период финансового кризиса эти принципы порой нарушаются. Цель: исследование принципов равенства и справедливости и новых подходов к практике их реализации в современной России. Методологическая основа: диалектический метод научного познания, системный, формально-юридический, сравнительно-правовой методы исследования. Результаты: с учетом проведенного исследования имущественного неравенства и несправедливого распределения доходов населения в России обосновывается необходимость изменения системы оплаты труда руководителям государственных корпораций. Выводы: современная политика Российского государства в области обеспечения принципов равенства и справедливости в целях обеспечения безопасной и достойной жизни человека требует более взвешенного подхода. В целях обеспечения равномерности распределения доходов между богатыми и бедными гражданами России необходимо, чтобы коммерческие организации расходовали свои средства соразмерно сложившейся ситуации в обществе, не провоцируя социальную ненависть.
Ключевые слова: равенство, социальное государство, имущественная дифференциация, социальная справедливость.
© Комкова Галина Николаевна, 2018
Доктор юридических наук, профессор, зав. кафедрой конституционного и муниципального права (Саратовский национальный исследовательский государственный университет им. Н.Г. Чернышевского) © Komkova Galina Nikolaevna, 2018
Doctor of law, professor, head of Constitutional and municipal law department (Saratov National Research 26 University named after. N.G. Chernyshevsky)
