CC BY
50
В.М. Баранов
Баранов Владимир Михайлович — доктор юридических наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации, помощник начальника Нижегородской академии МВД России по инновационному развитию научной деятельности, главный научный сотрудник Института правовых исследований Государственного университета — Высшей школы экономики, заместитель декана факультета права Нижегородского филиала Государственного университета — Высшей школы экономики, президент Нижегородского исследовательского научно-прикладного центра «Юридическая техника»
Эссе о В.К.
Известие о смерти Владимира Константиновича Бабаева (далее — «В.К.», поскольку он любил, когда в беседах без него, но о нем, его так называли. Наверное, это шло от судьбы его научного руководителя Алексеева Сергея Сергеевича, которого часто и многие, включая В.К. Бабаева, именовали — «С.С.») настигло меня в Египте, где я с женой и дочерью проводил новогодние праздники. Телефонный звонок раздался 30 декабря 2008 года. Бросились в аэропорт — ни одного рейса в Россию на ближайшие 4 дня в рождественские каникулы не оказалось. Сразу возникло острое чувство вины и стыда от невозможности быть на похоронах. Я считал святым долгом присутствовать на этом печальном ритуале, но...
Пожалуй, впервые не знаю — что я пишу: воспоминания, обзор, анализ научно-педагогического творчества профессора, эссе. Решил, что точнее избрать жанр эссе, но не уверен, что это правильно. Конечно, надо быть специалистом по теории государства и права, чтобы понимать всю значимость многолетней и поистине самоотверженной научно-исследовательской и дидактической работы В.К. Но специальные знания не нужны, чтобы увидеть большого и еще до конца неоцененного Человека.
Прочел написанное и ощутил — получился «поток» очень разнородных эмоционально окрашенных суждений. Очень надеюсь, что эта «разношерстность» окажется к месту, не поранит сердца его близких и перед читателем возникнет облик В.К. как большого ученого, крупного общественного деятеля (отнюдь не регионального масштаба), разностороннего, любящего и любимого человека.
При этом твердо знаю одно — не могу, не хочу и не буду объективным, рассказывая о В.К. Я люблю этого человека — в некотором роде он для меня жив до сих пор. Вся моя семья очень многим ему обязана, и жаль, что мы не успели отдать ему свои человеческие долги. Не столько под моим влиянием, сколько из-за обаяния В.К. моя жена — Баранова Марина Владимировна, — будучи кандидатом культурологии, стала профессионально заниматься теорией государства и права, уже 10 лет преподает в Нижегородской академии МВД России, дослужилась до подполковника милиции, сейчас находится в докторантуре и завершает докторскую диссертацию на тему «Право и реклама».
Мое знакомство с Владимиром Константиновичем Бабаевым состоялось в 1976 году на сугубо научной основе. Я написал ему длинное письмо и отправил почти «на деревню дедушке» — Горький, Высшая школа МВД СССР, Бабаеву В.К. Не только почтового индекса, но и адреса я не знал. Уже тогда эпистолярный жанр общения был не в моде — письма писали редко. И, наверное, В.К. было странно получить послание от неизвестного ему преподавателя кафедры теории государства и права Саратовского юридического института, где через слово фигурировали понятия «истина» и «истинность».
Предыстория обращения к В.К. такова. Защитив в 1975 году кандидатскую диссертацию о поощрительных нормах права, я, не утеряв вкуса к научной работе в области теории права, стал искать тему докторской диссертации. И, как я теперь отчетливо понимаю, совершил типичную для молодого исследователя ошибку: решил полностью сменить направление работы. Между тем надо было попытаться поискать пути расширения освоенного «проблемного поля» теории государственного поощрения, углубиться в общетеоретический анализ конкретных правовых форм поощрения и депоощрения. Но тогда накопилась реальная усталость от поощрительных норм права, и казалось, что проблема «мелкотравчата» и надо решиться на что-то более крупное и малоисследованное.
Каким-то образом я пришел к теме — «истинность норм права». Одним из элементов поиска было тщательное изучение третьего параграфа «Презумпция истинности государственного правового акта» из книги В.К., опубликованной по итогам его кандидатской диссертации1. Но в этом фрагменте своей монографии В.К. упор сделал на презумпцию истинности судебного приговора (решения),
1 Бабаев В.К. Презумпции в советском праве: Учебное пособие. — Горький, 1974. — С. 113—121 Баранов В.М. Эссе о В.К.
вступившего в законную силу. Об истинности норм права в силу иной направленности работы он не упоминает. Меня же волновал именно этот аспект истинности в праве. Стал размышлять по этому поводу, готовить варианты плана работы, заполнил толстую тетрадь афоризмами об истине. Ни одной кандидатской и докторской диссертации по этой проблеме в юриспруденции не было, что, конечно, меня радовало. Но одновременно это обстоятельство меня настораживало — не может быть, резонно полагал я, чтобы актуальная тема столь долго оставалась незамеченной. Естественно, стал советоваться с профессорами Саратовского юридического института, с коллегами, приезжавшими на кафедру на разные научные мероприятия. Надо, видимо, напомнить, что в СССР, если не считать немногочисленных классических университетов, было всего три крупных вузовских юридических центра — Свердловский, Саратовский и Харьковский юридические институты. И вот беда — никто из тех, к кому я обращался за советом относительно заинтересовавшей меня темы докторского исследования, не порекомендовал мне браться за нее. Положение усугубляло то, что мой любимый научный руководитель — Михаил Иосифович Байтин — тоже был против моего «броска» в область философии права.
Я был, если не в растерянности, то в унынии: к теме уже «прикипел», а неприятие ее учеными разных поколений тревожило.
«Рубикон» помог перейти В.К. В 1976 году во втором номере академического журнала «Правоведение» появилась его статья «Норма права как истинное суждение». Именно поэтому с немалым энтузиазмом я и кинулся писать ему — выложил все сомнения, честно изложил доводы противников темы и попросил его дать свои соображения. Необычайно скоро я получил от В.К. ответ — то была не формальная отписка, а развернутое мнение ученого, который знаком с проблемой, видит «подводные камни» ее исследования и при этом чувствует — чем именно надо помочь «просителю». Научный опыт, человеческая мудрость и прозорливость присутствовали у В.К., на мое счастье, уже тогда.
Он совершенно определенно написал, что тема уникальна, перспективна и надо за нее браться. То, что до сих пор никто из теоретиков права не решился взяться за специальное исследование этой темы, объясняется, по его мнению, очень просто — она чрезмерно сложна, требует философской подготовки и не столь явно связана с юридической практикой. Попутно назвал несколько линий взаимосвязи истинности норм права с практикой правотворчества и правоприменения. То, что много противников, подчеркнул он, понятно и нормально — в гносеологии и логике права почти каждая категория вызывает споры. Что касается истины в праве, то как бы вы не обосновывали ее, всегда окажется немалое число ученых, которые ни за что не согласятся с этим. Обе противоборствующие позиции, по его мнению, имеют право на жизнь, ибо у них разные исходные методологические постулаты. В.К. дал затем рекомендацию — не надо только «зацикливаться» на одном единственном вопросе: может ли, должна ли быть юридическая норма истинной? Пусть это будет важной, главной, но только частью анализа. Ведь кроме этого кардинального вопроса, заметил он, тема предполагает множество иных правовых проблем.
Реализация этой рекомендации фактически спасла меня в 1990 году, когда в ходе четырехчасовой защиты в диссертационном совете Академии управления МВД СССР (в нем оказалось много философов) сразу несколько его членов в ходе дискуссии категорично заявили, что я не доказал возможность истинностной оценки правовых норм, и потому работа не может быть оценена положительно. Защита оказалась на грани провала. Мои доводы профессиональные философы просто не воспринимали — у них совсем иной стиль мышления, и оперируют они совсем другими абстракциями, которые в праве не всегда применимы.
Председательствовал на совете профессор В.В. Лазарев, официальными оппонентами выступали профессора А.Б. Венгеров, В.П. Казимирчук, Н.И. Козюбря. Они не могли знать давней рекомендации В.К., но, рассуждая именно в этом направлении, показали совету, что в моей диссертации (а писал я ее почти пятнадцать лет — в советские времена не принято было иметь малый временной отрезок между кандидатским и докторским исследованиями) есть немало иных достижений и находок общетеоретического уровня. Диссертационный совет принял положительное решение, хотя голосование было не единодушным.
В ответном письме В.К. сообщил свой домашний и служебный адрес, телефоны, и я, может быть, даже злоупотребляя его доброжелательностью, стал не только поздравлять его с праздниками, но и советоваться по конкретным вопросам темы. Потом было несколько встреч на научных конференциях в различных городах, где произошло личное знакомство, и я еще больше проникся симпатией к этому человеку. Особенно мы сблизились на ежегодных «Звенигородских встречах», где всегда поселялись в одном номере пансионата Академии наук.
Когда в 1980 году В.К. вышел на защиту докторской диссертации «Логические проблемы социалистического права», Всесоюзный ордена «Знак Почета» научно-исследовательский институт назначил ведущей организацией Саратовский юридический институт им. Д.И. Курского.
Кафедра теории государства и права, на которой я работал, поручила мне подготовить проект отзыва. Я тщательно изучил диссертацию В.К., поскольку она непосредственно касалась моих научных
интересов. Написал развернутый пятнадцатистраничный отзыв и решил в силу личного знакомства «согласовать» с В.К. замечания — я не хотел никаких осложнений в предстоящей ему защите. Позвонил ему и предложил выслать проект для корректировки. В.К. ответил мне: я вложил в диссертацию много сил, сделал все, что мог, и мне важна реальная, объективная оценка сделанного. Дал понять, что примет любую оценку кафедры теории государства и права Саратовского юридического института. Научная добросовестность в серьезных вещах всегда отмечала В.К.
В 1980 году ситуация сложилась так, что я «по собственному желанию», но не по своей воле вынужден был уйти из Саратовского юридического института. Был тяжелый конфликт с ректором вуза, «разборка» на заседании парткома института, закончившаяся вынесением мне выговора. Сейчас речь не обо мне, «обелять» себя через столько лет нет смысла, отмечу лишь, что при моей бесспорной вине атмосфера была искусственно «подогрета» и неосновательно политизирована. Вполне можно было обойтись обсуждением на ректорате — именно эта форма наказания при мне и после меня многократно применялась к сотрудникам института, допустившим гораздо более серьезные проступки. В доказательство этого приведу опубликованные воспоминания моего однокурсника (смею надеяться — друга), уникального ученого, а теперь и крупного политика — доктора юридических наук, профессора, заслуженного юриста РФ, заслуженного деятеля науки РФ, судьи Конституционного Суда РФ, ныне Президента Карачаево-Черкесии Б.С. Эбзеева. В частности, он пишет о ректоре института В.В. Борисове: «Легко обманывался, ибо сам был предельно честен и не мог допустить, что кто-то из его окружения способен на ложь. Иногда ошибался в оценке людей, но умел признавать свои ошибки. И всегда видел в студенте, сотруднике института, преподавателе личность и с уважением к нему относился. 1995 год. Блистательная защита докторской диссертации Владимиром Николаевичем Синюковым. Мой однокашник, выдающийся ученый и яркий оратор Владимир Михайлович Баранов и я выступаем в качестве неофициальных оппонентов. Как обычно, пикируемся. Владимир Михайлович уже много лет, уехав из Саратова не по своей воле (Володя, прости за подробности), работает в Нижегородской академии МВД России, я — в Конституционном Суде, а Виталий Васильевич шепчет мне: “Как я ошибался. Я виноват перед Володей”»1.
Реально дело обстояло так — в Саратове при огромном авторитете ректора крупнейшего престижного вуза (а он одновременно возглавлял кафедру, на которой я работал) о преподавательской работе в юридической сфере и речи быть не могло. Не думаю, что было бы много юридических вузов страны, где могли при таких обстоятельствах принять меня, хотя я уже был доцентом и достаточно много публиковался.
Груз ответственности взял на себя В.К. Нельзя при этом забывать о жесткости кадровой политики в советских милицейских вузах, о престижности работы в них (тогда преподаватели этих образовательных учреждений, имея офицерские погоны, получали заработную плату значительно большую, нежели «кафедралы» гражданских вузов).
Так в августе 1981 года я оказался в Горьком, в Горьковской высшей школе МВД СССР (ныне Нижегородской академии МВД России), где работаю по сей день, то есть более 28 лет. И все эти годы до самой смерти В.К. я с ним общался и от каждой встречи (даже когда он мне по роду службы и должности высказывал нелицеприятные вещи) получал истинное наслаждение. Неоднократно было так — возникала какая-то непростая (иногда сугубо личная) проблема, я долго «вынашивал» способы ее разрешения, выбирал: когда именно пойти к В.К. и как представить ему ситуацию. Приходишь, не говоришь ни слова. В.К., улыбаясь, спрашивает: «Хочешь обсудить этот вопрос? Сделаем так!» До сих пор для меня это является загадкой — как он мог так точно предугадывать состояние и намерения человека. Будучи начальником кафедры государственно-правовых дисциплин, затем заместителем начальника академии по научной работе, я ведь «копил» для обсуждения целые серии самых разных проблем, но он часто (видимо, когда считал это необходимым) «угадывал» самую приоритетную, самую «больную», самую безотлагательную. Здесь концентрация всего — и внимание к человеку, и мудрость, и желание помочь, и ответственность за главное дело.
О невероятной чуткости В.К., о теплоте его семейного очага, который талантливо поддерживала Тамара Геннадьевна Пушкина, свидетельствует такой факт, который до сих пор меня трогает, до сих пор вызывает чувство благодарности, до сих пор удивляет. Я полгода живу в Горьком, работаю на кафедре государственно-правовых дисциплин, семья находится в Саратове. Расписание экзаменационной сессии составлено так, что 2 января у меня экзамен на 1-м курсе дневного отделения. Рейсов самолетов из Саратова в Горький 1 января нет. «Ломать» расписание экзаменов в Горьковской высшей школе МВД СССР не принято. Это означает, что праздновать Новый год мне придется вне дома. В.К. и Тамара Геннадьевна пригласили меня отметить Новый год у них, и это был чудесный праздник. Днем 31 декабря мы все пошли в баню, а вечером и ночью беспрестанно поглощали разносолы и дру-
1 Эбзеев Б.С. Две жизни — две судьбы (взгляд студента) // Вестник Саратовской государственной академии права. — 2008. — № 1 (59). — С. 213.
гие сложные блюда, любовно приготовленные Тамарой Геннадьевной. Пели песни, танцевали, В.К. с блеском рассказывал новые анекдоты.
Многие ли из нас приглашали в свой дом на Новый год сослуживцев, желая скрасить их пребывание в чужом городе? Подчеркиваю — сослуживцев, ибо полагать, что тогда я был в числе друзей В.К., слишком большое допущение. Кстати, это весьма деликатный вопрос. По крайней мере, я испытал чувство дискомфорта, когда в газете «Нижегородский рабочий» от 5 февраля 2009 года в материале «Генерал милиции защищал в Нижнем права человека» журналистка представила меня в качестве друга В.К. Мне бы хотелось быть таковым, но сам себя «квалифицировать» в этом почетном качестве я не могу. Это право принадлежало В.К., и буду надеяться, что он так считал. Для меня он — сотоварищ.
И еще один похожий сюжет. Однажды (я тогда ожидал квартиру и проживал в общежитии вуза) В.К., уезжая с семьей в отпуск, оставил мне ключи от своей квартиры, разрешил пожить в ней, поработать и попользоваться библиотекой. Надо сказать, что у В.К. подобрана с большим вкусом, знанием и культурой богатая библиотека. Имеется в ней солидный раздел дореволюционной юридической литературы. Я не удержался и не только взахлеб читал эти редкие источники, но и самовольно ксерокопировал некоторые фрагменты, включая недоступные студентам (да и многим преподавателям) фотографии Д.И. Мейера, Р. Иеринга, С.А. Муромцева, Г.Ф. Шершеневича, Н.М. Коркунова, Л.И. Петра-жицкого, Н.Н. Алексеева, С.А. Котляревского, П.И. Новгородцева.
В.К. был, конечно, недоволен таким самоуправством, но упрекать не стал, а лишь пошутил: «Надеюсь, что, показывая эти фото на лекции, ты не забудешь упомянуть — они получены из библиотеки Бабаева».
Кстати, о такте В.К. свидетельствует и то обстоятельство, что, будучи с кем-то на «ты», в служебной обстановке он всегда обращался только на «Вы». Он сам чувствовал «дистанцию» с руководством и умел ее держать в отношении своих подчиненных.
В.К. был для меня и наставником, и сподвижником, который сразу «схватывал» то или иное интересное предложение и незамедлительно «обогащал» его новыми «гранями» и «разворотами». В свое время мы с ним разработали и опубликовали инициативный проект программы учебного курса «Общая теория права» объемом целых 46 страниц. Государственный стандарт предусматривал преподавание «теории государства и права». Мы в институте убедили ученый совет и ввели учебную дисциплину «Общая теория права». Затем в 1993 году под редакцией В.К. вышел новаторский учебник под таким названием, и его по праву назвали первым перестроечным учебником, учебным пособием нового поколения. Надо помнить тот идеолого-организационный «пресс», который особенно мощно давил в системе вузов МВД СССР, чтобы оценить гражданскую смелость В.К. Я и сейчас считаю, что мы были на правильном пути, поскольку вуз должен готовить не политиков, а юристов, и для этого им прежде всего необходимо углубленное знание теории права. Теория государства вполне «вписывается» в политологию, и именно в ее рамках обучающимся можно предоставить минимум политического. Остается сожалеть, что ныне кафедра государственно-правовых дисциплин Нижегородской академии МВД России не устояла под формальными требованиями Госстандарта и возвратила прежний учебный курс, хотя, конечно, ее начальник — профессор В.А. Толстик — успешно продолжает наращивать содержательную часть теории права.
У В.К. было гипертрофированное (в хорошем смысле слова) чувство гостеприимности — предполагаю, что Тамаре Геннадьевне это дорого обходилось. Ведь зачастую после каких-то официальных празднеств (по поводу защит диссертаций, юбилеев) он, не предупреждая ее, приводил в дом «узкий круг ограниченных людей» для «продолжения банкета». Беседы затягивались далеко за полночь (кстати, у Тамары Геннадьевны в этот период была напряженная работа судьи, адвоката). Уходящих гостей он одаривал сувенирами и даже угощал «рюмкой чая» уже стоявших в лифте.
Непосредственность В.К., его любовь к товарищам по профессии проявлялась порой самым неожиданным образом. Многие знают о том, что на его даче живут куры редких пород. Похожие на голубей, они отличаются ярким оперением и мохнатыми «оборочками» на ногах. Удивительно, но они еще и несутся. И надо видеть — как любовно В.К. лично упаковывал в подарок столичным профессорам (особенно ярко я помню в этой связи растроганное и удивленное лицо профессора В.Б. Исакова) настоящие деревенские яйца. Только в его дачном доме мы смело, не опасаясь сальмонеллеза, пили сырые яйца.
На моей даче растет лук — «лизун», который остается зеленым с ранней весны до поздней осени. Мы получили его из рук Тамары Геннадьевны, но называем его в семье одним словом — «бабаевский».
Душевность В.К., жизнерадостность, открытость души заражали любого — даже весьма сдержанных, мрачноватых людей.
Вспоминаю сюжеты, когда за «круглым столом» оказывались малознакомые, из разных профессиональных групп люди различного должностного статуса. В таких случаях нередко возникает определенное напряжение, и В.К. умел быстро, красиво, интеллигентно создать коллектив коллег.
Присущее ему от природы чувство достоинства никогда не изменяло ему. При этом он умел ценить самолюбие других, оберегал даже тех преподавателей вуза, которые личностно ему были не очень приятны, но профессионально состоялись и приносили пользу возглавляемому им вузу. Этим даром обладают далеко не все руководители его ранга.
О умении В.К. «сохранять лицо» при любых обстоятельствах говорит следующий курьезный случай. В свое время всеми вузами и научно-исследовательскими учреждениями Министерства внутренних дел СССР руководил генерал-майор милиции, доктор юридических наук, профессор Радько Тимофей Николаевич. Ясно, что для любого начальника образовательного учреждения это значительная величина, непосредственный руководитель, от воли которого зависело абсолютно все. По своей научной специальности он теоретик права, и на этой основе у В.К. с ним были неплохие отношения. После завершения инспекторской проверки Горьковской высшей школы МВД СССР В.К. и я решили проводить его в Москву до границы с Владимирской областью. Устроили «зеленую стоянку» на живописном озере, и тут выяснилось, что у Т.Н. Радько сильно болит спина, «разыгрался» радикулит. Я оказался в этой компании совсем не потому, что был настолько близок к В.К. Я знал Т.Н. Радько и общался с ним по другой причине — у нас с ним был один научный руководитель профессор М.И. Байтин, который умер в возрасте 87 лет и до последнего дня трудился в Саратовской государственной академии права.
В.К. заявил, что он знает народное средство радикального избавления от радикулита и готов прямо сейчас доказать его эффективность. Рядом росла мощная сочная крапива. Мы с В.К. нарвали приличных размеров «веник» этой крапивы, раздели генерала и профессора до пояса, положили на живот. В.К. с самозабвением принялся хлестать спину Т.Н. Радько, я ему «ассистировал». Через некоторое время мы с ужасом увидели, что спина Тимофея Николаевича покрылась огромными волдырями, некоторые из которых стали лопаться. Тимофей Николаевич, как истинный сибиряк, стоически выдержал эту «экзекуцию», не стал упрекать «врачевателей». Но элемент неудобства возник. В.К. разрядил обстановку, подняв рюмку под стерляжью уху со словами: «Прости меня, подлеца».
Считаю важным обратить внимание на стиль юридического мышления В.К. Все, кто читал и, особенно, слышал его выступления, мне кажется, согласятся со мной. Правовое мышление В.К. всегда отличала интеллектуальная требовательность. У него был дар ловить на банальности и упрощенчестве, никчемности, нестрогости мысли. При этом он был способен «перевести», «переложить» сложнейшие политико-правовые процессы и феномены на ясный, четкий язык. Многие суждения, может быть даже когда-то кем замеченные, проходя через ум и сердце В.К., преображались, приобретали свежую, новаторскую, неординарную форму.
Теория государства и права — огромный массив информации, «переработка» которой требует постоянного обращения к отраслевым юридическим наукам, к «вылавливанию» в них «изюминок» и «моментов истины». В.К. умел делать это талантливо и, главное, своевременно. Его работа с мыслями других, текстами законов проходила в режиме «повтора и различия»: не пустое повторение того же самого, не переписывание постулатов истории политических и правовых учений, а драматизация отношений между различными мыслями, различными юридическими позициями. После его трактовки той или иной правовой проблемы начинаешь понимать, что знаменитые юристы — это не тускло мерцающие золотом корешки переплетов, это не личности, замкнутые между двумя датами (первая из которых дата рождения, вторая — смерти), а реально существовавшие люди. Люди, которые бились над каждым словом, стремясь сделать его живой действенной силой, люди, которые ошибались и преодолевали ошибки, люди, которые имели обычные человеческие слабости.
Если в застольях В.К. был душой любой компании, то в организации научной работы вуза он задавал тон и поддерживал наш пыл. Это сейчас кажется не очень трудным делом, а в советское время и первые перестроечные годы это было порой весьма опасно. Научная интуиция у В.К. была просто поразительной, он обладал редкой способностью быстро входить в круг новых идей.
В декабре 1997 года мы с ним провели на базе института «круглый стол» журнала «Государство и право» на тему «Принципы, пределы, основания ограничения прав и свобод человека по российскому законодательству и международному праву». Привлечь к этому мероприятию академический журнал № 1 само по себе было непросто и весьма престижно. Только научный авторитет В.К. и поддержка Л.А. Морозовой (она тогда возглавляла в журнале отдел теории государства и права) позволили это сделать. Обсуждение состоялось, вышли публикации1.
Вспоминаю, с каким удивлением затем некоторые наши коллеги вопрошали — «как это МВД, будучи одним из главных механизмов ограничения прав человека, решилось поставить во всероссийском масштабе на обсуждение такую острую проблему?».
1 См.: Государство и право. — 1998. — № 7, 8, 10; Теория и практика ограничения прав и свобод человека по российскому законодательству и международному праву: Сборник научных трудов: В 3 ч. / Под ред. В.М. Баранова. — Н. Новгород, 1998.
До сих пор горжусь, что наш вуз был «пионером» в развитии этого научного направления и все последующие исследования опирались на материалы этого форума.
Как знак высокого доверия я расценил в свое время предложение В.К. выступить научным руководителем при подготовке кандидатской диссертации его сына Сергея. В этой связи показательный штрих — В.К. никогда не использовал свое служебное положение для личных целей. Сергей окончил не Нижегородскую академию МВД России, а юридический факультет Нижегородского государственного университета. Защитил диссертацию также в университете, хотя мог бы это сделать в докторском диссертационном совете при академии. В.К. создал мне в ходе научного руководства диссертационным исследованием Сергея немалые трудности. На каком-то этапе работы я пришел к выводу, что диссертация готова и в содержательном, и в формальном плане. Но В.К. еще целый год «держал» монографическую разработку сына, ибо считал, что ни у кого не должно быть сомнений в качестве ее.
К сожалению, редкостью ныне является то отношение к соавторству, которое на протяжении всей своей жизни отстаивал В.К. «Писать вдвоем — это писать не за и не для другого, а с другим», — так коротко можно выразить позицию В.К. по этому поводу. Щепетильность и научная добросовестность не позволяли В.К. выступать в соавторстве без реального личного вклада в совместный труд. У меня с В.К. более 20 совместных публикаций разного жанра, и ни разу не было случая, чтобы он поставил свою подпись под материалом, который не принадлежит его перу.
Возможно, как следствие этой позиции строилась учебно-воспитательная работа профессора со студентами. Формула Бабаева-педагога — «делай со мной, но не делай, как я», то есть иной дидактический вариант формулы «повтор и различие». Мне особенно нравились на его лекциях и семинарах подготовленные или спонтанные импровизации на определенные темы по конкретным юридическим казусам. Как правило, перед каждой темой лекции он демонстрировал слушателям новинки литературы, законодательные новеллы по проблеме, давал им краткую характеристику, то есть доказывал студентам, что поскольку любой учебник устаревает сразу после выхода из типографии, то надо постоянно следить за изменениями в законодательстве и быть в курсе новых разработок по теории государства и права.
Сейчас почти исчез такой «пласт» деятельности, как популяризация юридической науки. В советские времена мы все были членами общества «Знание» и систематически выступали в городе и области с лекциями по политико-правовой тематике. В.К. был не только талантливый, но и неутомимый популяризатор правовой науки в самых разных ее проявлениях. Его лекции «заказывали», его просили прочесть цикл лекций, настолько живо, просто, увлекательно он освещал самые «острые углы» правовой жизни.
Вера в нужность общения с «простым» народом, по всей видимости, позволила ему поддержать два моих проекта — подготовить и издать антологию юридического анекдота и антологию юридического некролога. Кто-то может спросить — а что здесь «революционного», чего можно было опасаться? Надо помнить, что В.К. был руководитель не только политического, но и милицейского вуза. И когда его фамилия оказывалась в ряду составителей и собирателей юридических анекдотов, вполне резонно задать совсем не риторический вопрос — неужели ему и его коллегам больше нечем заняться в столь сложный период (а в МВД все периоды функционирования тяжелые) борьбы с преступностью? В.К. прекрасно осознавал возможность такого «поворота», но безбоязненно вошел в этот проект.
В.К. почти всю жизнь был руководителем, начальником, но к нему нельзя применить характеристику — «он любил власть». Скорее другое — он, по-моему, считал, что власть любить нельзя. И это многое объясняет в его кадровой политике вуза: он опасался выдвигать на руководящие должности тех, кто «рвался» к ним, кто прилагал массу усилий и «включал связи» ради достижения заветного поста. У нас с ним по этому поводу была интересная и долгая дискуссия — соглашаясь с ним в главном, я доказывал ему, что выраженное желание работать на том или ином участке вузовской жизни крайне важно и даже необходимо. Назначать в приказном порядке начальником кафедры даже очень способного ученого при отсутствии его твердого желания нецелесообразно и даже вредно — так считал и считаю до сих пор я, но В.К. иногда в целях общей вузовской политики поступал по-другому. И надо признать, что, как правило, это оказывалось эффективным.
В.К. не был оригиналом, но очень часто был оригинальным, уникальным. И вот почему. «Оригинал — лицо скорее своеобычное, чем своеобразное, — отмечается в философской литературе, — точнее можно было бы сказать, что он вообще не имеет лица, а главное — своего лица, как и вообще чего-то своего»1. В.К. обладал (и уверен, что так будет всегда) собственным неповторимым лицом. Он во многих отношениях и поступках был неординарным человеком.
Не уходит из памяти картинка. В.К. уже 4 года в отставке. Сменивший его на посту начальника академии боевой генерал, опытный практик и очень деликатный человек, кандидат юридических наук, доцент, академик Российской академии юридических наук В.И. Каныгин пригласил В.К. на празднование Дня науки. Справедливости ради надо отметить, что за 7 лет руководства академией В.И. Каны-
1 ДелезЖиль. Критика и клиника / Пер. с фр. О.Е. Волчек и С.А. Фокина. — СПб., 2002. — С. 232.
616 Юридическая техника. 2010. М 4
гин не только «не разрушил» ни одной научной и учебной традиции, заложенных В.К., но и «внедрил» немало новых эффективно функционирующих ныне форм вузовской работы. И делалось это им при участии В.К., который до последнего дня работал профессором кафедры государственно-правовых дисциплин и самым добросовестным образом выполнял обязанности члена докторского диссертационного совета при академии. В.И. Каныгин многократно подчеркивал вклад В.К. в становление академии и по принципиальным вопросам реформирования вузовской жизни всегда советовался с ним, не забывая огласить мнение В.К. при принятии того или иного управленческого решения. Юридически в академии нет должности президента, но фактически эта роль принадлежала В.К.
Так вот, когда В.И. Каныгин вызвал на сцену актового зала для поздравления с Днем российской науки Бабаева, весь зал (а это почти тысяча человек) встал и долго стоя ему аплодировал. Это было совершенно искренне — ведь большинство присутствующей в зале молодежи поступило в вуз уже после его отставки. Получается, что из поколения в поколение студенческая среда передает «феномен Бабаева».
В.К. был потрясен. Я, как заместитель начальника академии по научной работе, вел торжество, был рядом и видел на его глазах слезы. Думаю, что это был один из лучших моментов жизни В.К.
Сослагательного наклонения нет не только у истории, но и у смерти человека. Все уже случилось, все произошло, и любое «если бы» сейчас не имеет значения.
В таких случаях меня угнетает и долго не уходит мысль — мало мы уважаем и любим друг друга, нередко забываем говорить от души красивые, добрые, поддерживающие слова.
Давайте ценить тех, кто с нами рядом, не подвергать их испытаниям. Мы все кому-то нужны и должны помнить об этом каждую минуту.
Осмысление творческого наследия профессора В.К. Бабаева будет идти не одно десятилетие. Он мыслил нестандартно, стараясь поставить «неожиданные» проблемы и ответить на «неудобные» вопросы, еще находившиеся за пределами современных правовых знаний. И я уверен, что многие его идеи и дела будут жить вечно, поскольку обладают нетленной правдой, истинной справедливостью и подлинной красотой.
