CC BY
23
ЭНТРОПИЯ КАК ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНАЯ ПРОБЛЕМА В «СОЛНЦЕ МЕРТВЫХ» И.С. ШМЕЛЕВА
Сюе Чэнь
Ключевые слова: Бог, бытие, вера, жизнь, небытие, революция, смерть, самоубийство, экзистенциализм, энтропия. Keywords: God, being, faith, life, non-being, revolution, death, suicide, existentialism, entropy.
DOI 10.14258/filichel(2020)1-02
Энтропия - экзистенциальная проблема, наиболее остро поставленная И.С. Шмелевым в «Солнце мертвых» (1923). Бытовая и бытийная неупорядоченность в результате вступления в Крым войск Красной армии, хаос, в который погружены крымчане, необратимость их вымирания, разлад между логикой человека и его существованием, неумолимость нового порядка, структурирующего жизнь догматически и однолинейно, - все это ставит героев повести перед проблемой конечности бытия. Шмелев задается вопросом о пределах истончения энергии человека. Написанная в том же году, что и повесть Шмелева, статья Е. Замятина «О литературе, революции, энтропии и о прочем» дает ответ: сохранение энергии в социальной жизни, искусстве, религии возможно при отсутствии догматизации бытия, которая и есть энтропия, и при наличии свободы в социальной жизни, искусстве, религии и прочем.
Шмелев подводит весь ход событий, всю сумму фактов, пейзажную специфику, весь ряд внешних деталей, к вопросу о роли Бога в преодолении паралича мысли, веры, воли человека. При этом в тексте «Солнце мертвых» сфокусирован ряд положений, выразивших как экзистенциальные, так и жизнеутверждающие представления предшественников Шмелева. С нашей точки зрения, произведение Шмелева, основанное на конкретных реалиях его времени, аккумулирует универсальные и актуальные философемы, развитые как в трудах мыслителей, так и в произведениях русской литературы. В своде идей, составивших основу содержания текста, приоритет отдан христианскому учению.
Противопоставление энергии и энтропии Шмелев выразил, прежде всего, в повествовании о духовной эволюции двух героев -доктора и рассказчика. Оба - свидетели и жертвы большевистского порядка, принесшего голод и репрессии, в результате которых человек
становится «человечьим мясом, расстрелянным без суда, без суда!» (Шмелев, 2015, с. 69)1. Как показывает Шмелев, революция превращает Крым в царство мертвых, придает человеку сходство с диким зверем, возвращает жизнь к пещерным временам. Доктор подсчитывает жертвы: за три месяца «восемь тысяч вагонов, девять тысяч вагонов! Поездов триста! Десять тысяч тонн свежего человечьего мяса, мо-ло-до-го мяса! Сто двадцать тысяч го-лов! Че-ло-ве-ческих!!» (Шмелев, 2015, с. 70). В оврагах и на горах, в подвалах - брошенные трупы убитых: «теперь человек и могилу не находит» (Шмелев, 2015, с. 195). Отношение к смерти - показатель энергии или энтропии. Смерть, повторяющийся мотив повествования, -экзистенциальная черта, к которой приближены жители Крыма или за которую они переступают. В повести показана смерть не естественная, а вынужденная, насильственная. Смерть, посмертное бытие или небытие, вера в Божью силу - тема диалогов двух героев.
Доктор проходит путь от веры в существование Бога к неверию в Бога и в жизнь за пределами смерти. Его земное бытие, как и других персонажей повести, представляет собой ад; он, не выдержав физических, эмоциональных страданий и не найдя интеллектуальной, религиозной опоры, заканчивает земной путь суицидом -нисхождением в ад, но уже за чертой земного бытия. Его идеология бытия выстраивается Шмелевым на антитезе: рассказчик, напротив, преодолевает сомнения в существовании Бога, в итоге получает Его помощь через людей (в частности через мусульманина - татарина Гафара), вновь обретает веру, и его путь - к восхождению.
Доктор был хозяином миндального сада, розового царства, в котором он наполнялся надеждой на разумно устроенную жизнь. Сад -символ жизнетворения и образ созданного доктором мира: он своими руками разбил его на пустыре. С приходом «истребителей» (представителей революционной власти) существование доктора обессмыслилось: экспроприированы профессиональные инструменты и излишки в хозяйстве, оборван миндаль, порублен сад, разрушена мечта жены умереть в цветущем миндальном раю - она умерла в ограбленном, оскверненном доме. Доктору не на что купить гроб, он хоронит жену в угловом шкафу, в котором из года в год хранилось абрикосовое варенье. Гроб не традиционный шестигранный, а трехгранный. Доктор, имея в виду Святую Троицу, рассуждает: «Почему непременно шестигранник?! Трехгранник и проще, и
1 Здесь и далее в круглых скобках даны ссылки на текст из списка источников Шмелев И. Солнце мертвых. М., 2015.
символично: три - едино!» (Шмелев, 2015, с. 54). Он, вопреки реальности, старается повернуть свое сознание к прошлой разумной, устроенной жизни: под влиянием опиума к нему приходят счастливые воспоминания о прошлом, в них была любимая жена, были пряники с богомолья, крестики от преподобного, святая водица.
Однако все более доктор фокусируется на муках реальной «помойной» жизни, которую принять не может. По мнению Н. Аббаньяно, «неприятие мира может иметь две формы - бегство от мира и уступка миру. Бегство от мира - это отказ от возможностей, которые мир предоставляет для реализации человеку. Оно вызвано радикальным неверием в эти возможности, потому что оно - тотальный отказ, являющийся сам для себя целью» [Аббаньяно, 1998, с. 236]. Первая форма проявляется в поведении доктора, бегство от мира приблизило его к гибели. Однако тотальный отказ доктора от реальности парадоксально осмысливается им как путь к реализации своего «я». По М. Бланшо, есть «сила глубоко анонимная», она превращает человека «в существо безымянное и бессильное, по сущности своей подлое и обреченное на раздробленность. Эта сила -сама смерть, и в конечном счете задачей его предприятия является смерть как возможность» [Бланшо, 2002, с. 95-96]. Если принять эту мысль Бланшо, анонимная сила смерти ослабляет творящую активность доктора, стирает его индивидуальность. Отметим, что имя идентифицирует личность, обозначает его место в социально -культурных и исторических условиях, но Шмелев предпочитает называть героя просто доктором.
Самоубийство доктора - результат иссякания жизненных сил. По сути, он - воспользуемся высказыванием М. Монтеня о самоубийце, -прибег к «помощи смерти, которая положила предел <...> земному существованию и прекратила <...> мытарства» [Монтень, 1990, с. 127]. Вместе с тем, в таком уходе из жизни был и вызов обстоятельствам, и болезненно интерпретированная свобода выбора. Как Кириллов в «Бесах» (1870-1872) Достоевского говорил: «я убиваю себя, чтобы показать непокорность и новую страшную свободу мою» [Достоевский, 1990, с. 577]. Самоубийство в этом случае соотнесено с мыслью о связи смерти и свободы, что, на наш взгляд, созвучно идее Ф. Ницше о естественной смерти как факторе несвободы: естественная смерть «при презреннейших условиях, несвободная смерть, смерть не вовремя, смерть труса. Следовало бы, из любви к жизни, - желать иной смерти, свободной, сознательной, без случая, без неожиданности» [Ницше, 1990, с. 52]. Мысль Ницше, апологета воли, коррелирует с идеей Н. Аббаньяно - апологета экзистенциалистского
отношения к жизни: «Принимая смерть, признавая ее как собственную судьбу, человек реализует свою свободу, то есть освобождается от иллюзии обезличенной жизни, от возможностей, которые скрывают ничто экзистенции; он принимает это ничто как формирующее его, как конечный предел его реализации» [Аббаньяно, 1998, с. 188], то есть добровольной смертью он доказывает себе, что может управлять ею и достичь абсолютной свободы. При том что в Крыму переживался апогей насильственных смертей, доктор сам принимает решение, выбирает путь ухода из жизни. Доктор не испытывает экзистенциального ужаса перед небытием, его самосознание перед гибелью отвечает следующей мысли Сартра: «своей смертью умирает тот, победоносный, кто ее же и творит» [Аббаньяно, 1998, с. 122].
Все же суицид доктора - кажущаяся свобода выбора и результат кризиса веры. В христианстве самоубийство понимается как сомнение в спасительном промысле Бога. Вновь обратимся к мысли Бланшо: в свободной смерти «Бог рискует своим существованием. Если кто-то сумеет обладать собой вплоть до смерти, сквозь смерть, то он возобладает и над тем всемогуществом, что настигает нас в смерти, сделает его лишь мертвым всемогуществом» [Бланшо, 2002, с. 95]. Самоубийство - знак того, что в сознании доктора Бог как источник бытийной энергии умер.
Все пережитое ослабляет память доктора, он забывает слова молитвы «Отче наш»; испытания вызывают в его сознании ироничную картину, как он предстанет на Страшном Суде: «Архангелы-то рты разинут! Сам Господь Саваоф» (Шмелев, 2015, с. 59). Нынешняя жизнь, как он говорит, превратилась в помойку, путь из которой - в ничто. Он усомнился в воскресении Спасителя, реальность ассоциируется со вшами, а путь от помойки к горнему миру - иллюзия. Катастрофа обнажила неустойчивость человеческого существования, и доктор готов в небытии видеть путь к спасению. Более того, постепенно отступая от христианского понимания Бога, он обращается к Будде. Выбирая смерть через огонь, он, по сути, принимает буддистскую аксиологию; имея в виду Будду, он говорит: «Огонь от Него исходит, к Нему возвращается!» (Шмелев, 2015, с. 190).
Рассказчик, как и доктор, переживает экзистенциальные муки, что особенно проявилось в его отношении ко времени и пространству. Время, с его точки зрения бессрочного каторжника крымских страданий, не имеет никакого значения: «Бессрочнику все едино!» (Шмелев, 2015, с. 7). Рассказчику важно не столько отсчитывать часы, дни, месяцы, сколько изо дня в день убивать время, а походы за
топливом, наблюдение за индюшкой, занятия пустяками освобождают его от гнета времени.
Сравнение с судьбой Робинзона усугубляет его неверие в будущее: у Робинзона, в отличие от него, была точка на горизонте, она принесла Робинзону надежду на спасение, а на горизонте рассказчика «не будет никакой точки, вовек не будет» (Шмелев, 2015, с. 7). В глазах рассказчика все обманчиво: и жизнь, и город, и сны, и неведомая даль. Прошлое не возвращается, настоящее в муках, человек лишь полагается на будущее, но везде мертвая тишина погоста, «никто не придет из далей. И далей нет <... > самые дали плачут» (Шмелев, 2015, с. 219). Из-за прихода звездоносцев земля напиталась кровью, сады заброшены, виноградники опустошены, дачи обезлюдели, человеческая душа опустошена. Смерть доминирует в мертвом крымском пространстве. Рассказчик, как доктор, разуверился в Боге: «Бога у меня нет: синее небо пусто» (Шмелев, 2015, с. 21). Небо, ранее выступавшее посредником между Богом и человеком, воспринимавшееся как образ истинного и непреходящего рая, теперь пропитывается муками голодающих, а мир под небом превращает в человеческую бойню. В сознании рассказчика пустое небо символизирует отсутствие Бога.
История рассказчика напоминает историю Иова (И. Ильин поставил в целом «Солнце мертвых» выше истории об Иове: «Это один из страшных документов человеческих <... > Что книга Иова? -рефлектирующее благочестие обедневшего и захворавшего жида!.. Что книга ходульных аллегорий и сонных стихов - Апокалипсис!? Первое - эпизод, второе - сон. А это - система бытия» [Ильин, 2000, с. 21]) - праведника, ставшего образцом веры и терпения: «Этот человек был непорочен, праведен, жил в страхе перед Богом и сторонился от зла» (Иов 1:1), «он был славнее всех жителей Востока» (Иов 1:3). Не без участия диавола Бог обрек Иова на великие бедствия: лишил всего имущества, сыновей и дочерей, здоровья. Пережитые беды не поколебали веры Иова в Бога. В повести Шмелева рассказчик пережил голод и террор, убили его единственного сына (на это есть намек в тексте), его «лишнее» имущество изъяли, описали книги. Как Иов, он одет в лохмотья. Он мастерит обувь из линолеума. Он питается блинами из виноградного жмыха и листьев. Наконец, он погружается в духовный кризис. Но неумирающий голос с минарета осветил его душу и дал надежду на помощь Бога: «Знаю я: с нами Бог! Хоть на один миг с нами» (Шмелев, 2015, с. 205), «и будет пребывать вечно, и все сущее - Его воля» (Шмелев, 2015, с. 99). Старый татарин приносит рассказчику яблоки, муку, груши, эта посылка воспринимается как
помощь Творца: «с неба вестник» (Шмелев, 2015, с. 203), «небо пришло из тьмы! Небо, о Господи!» (Шмелев, 2015, с. 204). Вера в бессмертие души и воскресение наполняет существование рассказчика энергией. Его обращению к Богу Шмелев придает характер молитвы: «Вниди в нас, Господи, в великое горе наше, и освети!», «Ты все можешь! Не уходи от нас, Господи, останься...» (Шмелев, 2015, с. 205). Последнюю фразу мы рассматриваем как реминисценцию слов Иова: «... Ты все можешь, и что намерение Твое не может быть остановлено» (Иов. 42:2).
Смерть рассказчику не страшна, «ни страха, ни жути нет» (Шмелев, 2015, с. 216). В отличие от доктора, рассказчик преодолевает сомнения в Воскресении и верит в Царство Божье: «Не надо бояться смерти... За ней истинная гармония» (Шмелев, 2015, с. 113), «Чаю Воскресенье Мертвых! Я верю в чудо! Великое воскресенье - да будет» (Шмелев, 2015, с. 231).
Рассказчик не перестает физически и интеллектуально трудиться, делится скудной едой с чужими детьми, обменивает одежду на продукты, преодолевая тем самым хаос окружающей его действительности. Каждый день он совершает восхождение в горы, что напоминает нам о крестном пути Иисуса Христа на Голгофу и символизирует путь героя к высотам духа.
Различное восприятие доктором и рассказчиком окружающего мира проявляется в их отношении к вещам. Поскольку у доктора «все -в прошлом, и мы уже лишние» (Шмелев, 2015, с. 74), он сжег все фотографии и все письма - прошлое закончилось в огне. Полагаем, в этом эпизоде выражено не только его отрицание прошлого, но и настоящего. Как справедливо заметил С.И. Кормилов по поводу поступка доктора: «Тому, кто сжег свою прошлую жизнь (фотографии и письма), видно, осталось лишь сжечь настоящую» [Кормилов, 1995, с. 29]. Для доктора вещи не имеют никакого значения, поскольку он сам в хаосе бытия - «не суть» (Шмелев, 2015, с. 73). «Болезненное, - по определению И.Б. Ничипорова, - ощущение жизни, обреченной на погружение в беспамятство» [Ничипоров, 2019, с. 121], приводит доктора к утрате интимной связи человека и вещей. Пожар дома знаменует окончательное исчезновение собственного пространства. Как сказал Иов: «не возвратится более в дом свой, и место его не будет уже знать его» (Иов 7:10). Будущее доктора обращено в пепел. Итак, мотив прощания доктора с дорогими ему и связывающими его с прошлым вещами прочитывается как признание бессмысленности своего существования.
Рассказчик, напротив, внимателен к вещной детали, что в принципе свойственно для прозы Шмелева. Как отмечено Н. Лосским, «все сущее <... > не только есть, но еще и содержит в себе оправдание или осуждение своего бытия» [Лосский, 1931, с. 5]. В образе рассказчика как раз показано «сущее» в его созвучии или не созвучии с бытием. Сознание рассказчика интенционально -направлено на вещь, он наполняет ее эмоцией, придает ей свое личное чувство, а вещь, в свою очередь, насыщает его личное пространство. Например, рассказчик хранил сломанное перо умершего павлина - знак памяти об уходящей жизни.
Для рассказчика вещь - и бытовая реалия, и образ его бытия, и память о событии либо эмоциональном состоянии, чему созвучна мысль В. Топорова: «<...> человек - мера всех вещей. Но и обратно: конкретная, данная вещь — мера всех людей, и только в этом своем качестве вещь приближает нам мир, правда, при участии человека» [Топоров, 1995, с. 17]. Наконец, вещь обеспечивает обреченному человеку саму жизнь. Так, рассказчик сообщает о барыне - своей соседке, которая бьется за жизнь, продавая юбки, ложечки за ячмень, и опасается, что у нее отберут коврик или вязаный платок. Мотиву расставания с вещами противопоставлен мотив их незаконного приобретения новым должностным лицом - музыкантом Шурой: у него серебряный портсигар и хороший табак.
Однако истончение вещного мира для рассказчика, конечно, не означает наступления небытия. Шмелев обращается к константам мировой мысли о душе, плоти, смерти. По Аристотелю, автору трактата «О душе», живое существо состоит из материи (тела) и формы (души), и душа как форма естественного тела неотделима от тела. Гераклит высказал иное понимание отношения души и смерти: «когда мы живы, наши души умирают, а когда мы умираем, они воскресают и живут» [Гераклит, 2012, с. 176]. Христианская аксиология другая: душа не умирает, она независима от тела, что показано воскресением Иисуса Христа. Смерть воспринимается рассказчиком как конец телесной жизни, но не установление тотального небытия, что имеет прямое отношение к вещи: по Шмелеву, вещь пронизана внутренним миром человека: «в вещах ведь часть души человеческой остается, прилипает... » (Шмелев, 2015, с. 54).
Итак, находясь в эпицентре социальной катастрофы, человек либо отдается смерти (доктор не дожил до весны), либо проявляет волю к жизни (рассказчик встретил весну). В повести поставлены
вопросы об онтологических доминантах в сознании человека, о роли свободы, воли человека и воли Творца в выборе между жизнью и смертью. По сути, Шмелев решает в повести один из первейших философских вопросов - о смерти и жизни. Если М. Монтень считал, что «вся мудрость и все рассуждения в нашем мире сводятся, в конечном итоге, к тому, чтобы научить нас не бояться смерти», а удовольствия «мимолетны, зыбки и преходящи», сопряжены с «лишениями всякого рода» [Монтень, 1990, с. 125], то, согласно Б. Спинозе, мудрость человека «состоит в размышлении не о смерти, а о жизни» [Спиноза, 1957, с. 576], потому что «жизнь протекает в собственном измерении, где она имеет смысл и где может иметь смысл победа над смертью» [Левинас, 2000, с. 270]. Мышление, по убеждению Спинозы, -причина всего.
Полагаем, что Шмелеву ближе мысль Спинозы. Но Спиноза -логик, обращенный к рациональным объяснениям бытия. Шмелев рассматривает энергию и энтропию не столько в контексте интеллектуального, мыслительного опыта человека, сколько как вопрос веры в Бога. Из приведенных нами выше обращений к положениям и выводам (порой парадоксальным, но созвучным полемике героев повести) трудов мыслителей показательными для сознания Шмелева являются утверждения о победе энергии как божественного замысла над энтропией, отвечавшие состоянию писателя: сам процесс создания «Солнца мертвых» возвращал ему , пережившему экзистенциальный кризис, веру в жизнь и Бога.
Литература
Аббаньяно Н. Экзистенция как искусство // Введение в экзистенциализм. Пер. с итал., коммент., указ. Л. Зорина. СПб., 1998.
Бланшо М. Смерть как возможность // Пространство литературы. Пер. с франц. М., 2002.
Гераклит Э. Все наследие: на языках оригинала и в рус. пер. М., 2012.
Достоевский Ф. Собр. соч. в 15-ти тт. Л., 1990. Т. 7.
Ильин И. Собр. соч.: Переписка двух Иванов (1927-1934). М., 2000.
Кормилов С. «Самая страшная книга» (Соотношение изобразительного и выразительного в «эпопее» Ивана Шмелева «Солнце мертвых» // Русская словесность. 1995. № 1.
Лосский Н. Ценность и бытие. Бог и царство Божие как основа ценностей. Париж; 1931.
Левинас Э. Тотальность и Бесконечное: за пределами лица // Избранное: Тотальность и Бесконечное. М., СПб., 2000.
Монтень М. Опыты: в 3-х кн. Пер. с франц. М., 1991. Кн. 1.
Ницше Ф. Сочинения: в 2-х тт. Пер. с нем. М., 1990. Т. 2.
Ничипоров И. Русская литература и православие: пути диалога. М., 2019.
Спиноза Б. О человеческом рабстве или о силах аффектов // Избранные произведения: в 2-х тт. Пер. с лат. Н.А. Иванцова. М., 1957.
Топоров В. Вещь в антропоцентрической перспективе // Миф. Ритуал. Символ. Образ: исследования в области мифопоэтического. М., 1995.
Список источников
Шмелев И. Солнце мертвых. М., 2015.
References
Abbagnano N. Vvedenie v ekzistencializm [Introduction to Existentialism]. St. Petersburg, 1998.
Blanchot M. Prostranstvo literatury [Space of Literature]. Moscow, 2002.
Heraclitus E. Vse nasledie: na yazykah originala i v rus [All heritage: In the original languages and in Russian translation]. Moscow, 2002.
Dostoevsky F. Sobr. soch. [Collection of Works] In 15 vols. Leningrad, 1990. Vol. 7
Ilyin I. Sobr. soch.: Perepiska dvuh Ivanov (1927-1934) [Collection of Works: Correspondence of Two Ivanov (1927-1934)]. Moscow, 2000.
Kormilov S. «Samaya strashnaya kniga» (Sootnoshenie izobrazitel'nogo i vyrazitel'nogo v «epopei» Ivana SHmeleva «Solnce mertvyh» [The Scariest Book (The Correlation of the Graphic and Expressive in the «Epic» by Ivan Shmelev «The Sun of the Dead»)]. Russkaya slovesnost' [Russian literature]. 1995. N° 1.
Lossky N. Cennost' i bytie. Bog i carstvo Bozhie kak osnova cennostej [Value and Being. God and the Kingdom of God as the Foundation of Values]. Pairs, 1931.
Levinas E. Total'nost' i Beskonechnoe [Totality and Infinity]. St. Petersburg, 2000.
Montaigne M. Opyty [Experiments]. In 3 books. Moscow, 1990.
Nietzsche F. Sochineniya [Works]. In 2 vols. Moscow, 1990.
Nichiporov I. Russkaya literatura i pravoslavie: puti dialoga [Russian Literature and Orthodoxy: Ways of Dialogue]. Moscow, 2019.
Spinoza B. Izbrannyeproizvedeniya [Featured Works]. In 2 vols. Moscow, 1957.
Toporov V. Mif. Ritual. Simvol. Obraz [Myth. Ritual. Symbol. Form]. Moscow, 1995.
List of sources
Shmelyov I. Solnce myortvyh [The Sun of the Dead]. Moscow, 2015.
