CC BY
39
УДК 82-193/1 СТРУКОВА Т.В.
кандидат филологических наук, доцент, кафедра русского языка и литературы, Орловский государственный институт культуры E-mail: [email protected]
UDC 82-193/1 STRUKOVA T.V.
Candidate of Philology, Associate Professor, Department of Russian language and Literature, Orel State Institute of Culture
E-mail: [email protected]
ЭНИГМАТИЧЕСКИЕ ЖАНРЫ РУССКОЙ ПОЭЗИИ НА СТРАНИЦАХ ЖУРНАЛА «ЧАС ДОСУГА» ENIGMATIC GENRES OF RUSSIAN POETRY ON THE PAGES OF THE MAGAZINE «CHAS DOSUGA»
В статье впервые анализируются поэтические произведения энигматических жанров, опубликованные на страницах детско-юношеского журнала «Час досуга» в 1850-1860-х гг. Неотъемлемым атрибутом энигматического дискурса периодического издания является его познавательно-эвристическая направленность. Составитель журнала руководствовался идеей совмещения приятного времяпрепровождения с полезными занятиями. Данной установкой обусловлено разнообразие энигматических жанров: загадки, омонимы, логогрифы, шарады, метаграммы. В них не только представлена когнитивная и языковая картина мира современного общества, но и воспроизведена национальная концептосфера, на что указывает использование прецедентной образности.
Ключевые слова: энигмат, энигматор, имплицитный образ, кодирующая часть, интерпретационное поле, когнитивная картина мира, национальная концептосфера.
The article analyzes for the first time the poetic texts of enigmatic genre published on the pages of the children's and youth magazine «Chas dosuga» in the 1850s and 1860s. An inseparable attribute of the enigmatic discourse of the periodical is its cognitive-heuristic orientation. The compiler of the magazine was guided by the idea of combining pleasant pastime with useful activities. This installation is due to the diversity of enigmatic genres: riddles, homonyms, logograms, charades, metagrams. They represent not only the cognitive and language picture of the world of modern society, but also reproduced the national concept sphere, as indicated by the use of precedent imagery.
Keywords: enigmat, enigmator, implicit image, coding part, interpretation field, cognitive worldview, national conceptosphere.
Изучение энигматических жанров является одним из актуальных направлений в современной отечественной и зарубежной науке. Энигматический дискурс определяется исследователями как «коммуникативное событие, знаковым посредником которого служит энигматический текст, обладающий мощным интерактивным потенциалом, так как его полная знаковая репрезентация возможна при непосредственном участии адресата, выполняющего стратегическую программу адресанта» [7, с. 6]. Функциональным назначением энигматических текстов является их познавательно-эвристическая направленность, обусловленная феноменом языковой игры, предполагающей поиск ответов на вопросы и задания, сформулированные в кодирующей части. Знакомясь с завуалированным описанием энигмата1, читатель приобретает определенные сведения и навыки, помогающие разобраться в нюансах и закономерностях окружающего его мира явлений.
Исследуя логическую структуру современной и фольклорной загадки, а также ее композиционные, функциональные и синтаксические особенности, ученые пришли к выводу о сходстве ее с другими энигматическими жанрами (М.В. Волкова, Е.А. Денисова, Е.А. Селиванова, С.Я. Сендерович, Н.Г. Титова и др.). Художественная энигматичность, в широком смысле, понимается исследователями как область, объединяющая множество жанров: «вопросы в ведийских гимнах, касающиеся космологических, мистических и священных предметов»; «вопросы на проверку мудрости»; «таинственные вопросы, задаваемые на состязаниях мудрецов в буддийской традиции»; «философские вопросы, задаваемые друг другу древнегреческими мыслителями»; «скандинавские кеннинги, требующие знаний в области национальной культуры» [9, с. 18]. В узком понимании, исходя из разнообразия знаковых систем, энигматические тексты разграничиваются в зависимости от типа
кода на: «цифровые, или числовые (судоку, виндоку, какуро, пятнашки, сангоку, числовые кроссворды и антикроссворды и др.), и словесные (словесные кроссворды, сканворды, фил-ворды, чайнворды циклосканворды, кроссчайнворды, антикроссворды, а также головоломки, загадки (современные, литературные и народные), шарады, анаграммы, метаграммы, логогрифы и т.п.) [7, с. 12].
Принимая во внимание точки зрения ученых, нужно констатировать, что практически все перечисленные ими разновидности энигматических текстов (кроме числовых текстов) имеют сходное функциональное назначение (испытание догадливости и сообразительности), двусоставную структуру (наличие кодирующей части и отгадки), наличие адресата и адресанта высказывания. В связи с этим все они могут быть отнесены к жанровым модификациям энигматики, поскольку дифференциальными признаками энигматического текста являются вопросно-ответная структура, коммуникативная направленность, отсутствие автора, информационная самодостаточность и содержательная завершенность [2, с. 9]. При этом, имея похожую семантическую и композиционную структуру, энигматические тексты могут различаться по способам создания имплицитного образа, повествовательной и синтаксической структуре. Кроме того, почти все перечисляемые исследователями жанры энигматики (от вопросов древнегреческих мудрецов до современных кроссвордов и сканвордов) являются отражением определенного культурно-исторического фона, в них аккумулированы представления людей об объектах материальной и духовной сферы. Ни в одном из энигматических текстов интерпретационное поле, по определению, не может содержать расшифровку закодированной в нем информации (ответ на заданный или подразумеваемый вопрос). Все эти особенности дают основание
© Струкова Т. В. © Strukova T.V
полагать, что энигматические жанры чрезвычайно разнообразны и неоднородны.
Изучая жанровую специфику фольклорных и современных энигматических текстов, преимущественно загадок и кроссвордов2, исследователи полностью обошли вниманием русскую литературную загадку, а также другие русские литературные энигматические жанры: шарады, метаграммы, логогрифы, анаграммы, омонимы. Настоящая статья призвана восполнить пробел в изучении жанровой системы русской поэзии второй половины XIX века, поскольку без учета художественных особенностей энигматических жанров представление о литературном процессе этого периода будет неполным. Кроме того, в вышеназванных жанровых модификациях энигматики, как и в классической загадке, нашла отражение когнитивная картина мира русского общества, а также национальная концептосфера.
Во второй половине XIX века в России активное освоение различных энигматических жанров было обусловлено расцветом детской публицистики. В это время в свет выходило огромное количество изданий для детей и юношества («Игрушечка», «Звездочка», «Подснежник», «Калейдоскоп», «Задушевное слово», «Час досуга», «Детское чтение», «Библиотека для детского чтения» и мн. др.), для которых была характерна образовательная, воспитательная, а также развлекательная направленность. В журналы включались не только прозаические и поэтические произведения русских и зарубежных авторов, исторические материалы, но и разнообразные ребусы, логические задачи, логогрифы, омонимы, омонимы-анаграммы, шарады, шарады в лицах, загадки-метаграммы, анаграммы, народные загадки, а также стихотворные авторские загадки. Начиная с 1860-х годов разделы «Загадки, шарады, ребусы, задачи», «Смех на грех» становятся постоянными рубриками детских журналов «Час досуга», «Задушевное слово», «Детское чтение» и других, в которых печатались не только загадки известных поэтов того времени, но и загадки, сочиненные и придуманные самими читателями.
Журнал «Час досуга» издавался ежемесячно в Петербурге с 1856 по 1868 гг. под редакцией детской писательницы С.И. Бурнашевой. В подзаголовке указывалось, что в нем содержатся «игры, забавы и увеселительное чтение для русского юношества». Неотъемлемым атрибутом журнала были художественные энигматические тексты познавательно-эвристической, а также развлекательной и нравоучительной направленности. Название журнала указывает на то, что его составитель руководствовался идеей совмещения приятного времяпрепровождения с полезными занятиями. Данной установкой, по-видимому, было обусловлено разнообразие представленных в журнале энигматических жанров: загадки, омонимы, логогрифы, шарады, метаграммы.
Ярко выраженная образовательная функция энигматических текстов, несомненно, является продолжением фольклорной педагогической традиции. Исследователями неоднократно отмечалось, что народные загадки отражают результаты освоения человеком материального мира. Еще М.А. Рыбникова, один из первых инициаторов изучения энигматического жанра, справедливо указывала на то, что народные загадки в их тематике образуют круг «примитивного мироведения», поскольку содержат иносказательное описание «природы, человеческого тела, мира животных и растений, трудовые процессы земледельца, орудий его труда». Загадка как бы «вскрывает происхождение предмета или его функцию, или же дает его биографию, с начала и до конца его бытия» [5, с. 13,17].
Литературным загадкам, как и народным, также свойственна «мироведческая» направленность, на что указывает их тематическое разнообразие. В них в завуалированной форме изображаются предметы труда и быта, письма и грамоты, явления природы, человек и части его тела, растительный и
животный мир и мн.др. Однако в отличие от фольклорной загадки, крайне лаконичной по форме и содержанию, ибо она является по преимуществу жанром устной речи, литературная загадка репрезентирует детальное описание имплицитного образа, поскольку изначально сформировалась как жанр письменной речи.
Обращает также внимание, что во второй половине XIX века метафорическая образность (наличие предмета «замещения») перестает быть характерным компонентом интерпретационного поля литературных стихотворных загадок. Энигматический образ создается в них не посредством подбора его метафорического эквивалента, а при помощи номинации его перцептивных признаков (формы, материала, цвета, размера); функций и действий, совершаемых им; способов его происхождения и употребления; номинации его количественных и пространственных характеристик.
Самым распространенным способом создания имплицитного образа в загадках авторов журнала «Час досуга» выступает номинация функций и действий, характерных для него и способствующих его узнаванию. Загадки данного типа содержат перечень эксплицитно выраженных свойств и функций зашифрованного объекта:
Аршин в вершок я превращаю,
Чему быть розно - разделяю,
Для помощи людей везде тружуся я,
И без меня нельзя производить шитья [16, с. 75]
Наряду с индикативной (познавательной) функцией в энигматическом тексте отчетливо прослеживаются аксиологическая и аппелятивная функции: поэт опирается на объем знаний, имеющихся у читателя, и тем самым учитывает специфику его мышления и восприятия. Ориентируясь на особенности детского сознания, поэт стремится создать стереотипный образ и руководствуется установкой на то, что основными доминантами детского мышления являются чувственное восприятие и анимизм (одушевление неодушевленных предметов и явлений).
Необходимо отметить, что в загадках с подобной образной структурой гораздо чаще, чем в других, используются приемы олицетворения и градации. Употребление многочленного глагольного ряда позволяет обозначить дифференциальные свойства (функции) энигмата, отделить «признак от его носителя, что создает предпосылку мышления об объекте, которое воплощается в предикативных структурах» [20, с. 451]. Именно система олицетворений («превращаю», «разделяю», «тружуся») указывает на отличительные признаки закодированного образа, вызывающие в сознании читателя определенные предметно-вещественные ассоциации и способствующие правильному преобразованию исходной ситуации загадки.
В этом отношении особенно значительным оказывается тот факт, что фольклорные загадки XIX века о ножницах содержат статичное описание перцептивных признаков и свойств имплицитного образа: «Два конца,/ Два кольца/, В серединке гвоздь/, Повертывай небось»»; «Два конца,/ Два кольца, /По середке гвоздь/, И тот насквозь» [6, с. 77]. По наблюдениям М.А. Рыбниковой, в народной загадке преобладает «метафора-существительное», что существенно отличает ее от литературной загадки. «Предметность» фольклорной загадки является характерной особенностью ее поэтики. «Глагол дается минимально. Загадка - мир существительных», - заключает исследователь [5, с. 58].
Вместо метафорической образности в литературных загадках, опубликованных в журнале «Час досуга», применяется прием скрытого сравнения, использование которого позволяет авторам охарактеризовать дифференциальные признаки эниг-мата, не называя его:
В нем точно то же, что в картине, Есть колера, есть свет, есть тень! Он вместо зеркала в долине: И темен в ночь, а блещет в день [17, с. 234]
Композиционное строение загадки детально отражает специфические особенности имплицитного образа. Использование приема скрытого сравнения для сопоставления объектов, обладающих общим признаком, позволяет поэту указать на наличие сходства между ними. И это, по мнению автора диссертации «Структура и функции энигматического текста» Е. А. Денисовой, является отличительной чертой жанра: «Классические загадки демонстрируют постижение предметного мира (в самом общем понимании) человеком, поэтому описание мира происходит при помощи образов, наиболее близких человеку» [2, с. 13]. Образно-ассоциативная параллель ручей/зеркало, введенная в текст, несомненно, обусловлена способностью водной/зеркальной поверхности беспристрастно и достоверно отражать материальный мир. Кроме того, она отсылает читателей к древнегреческому мифу о прекрасном юноше Нарциссе, увидевшем свое отражение в зеркально-чистом ручье и влюбившемся в себя. Апеллируя к прецедентной образности, поэт тем самым указывает на наличие в загадке культурно-исторического фона.
Отметим, что в фольклорной загадке о ручье, изданной в сборнике Худякова, для номинации художественного образа используется когнитивная метафора, которая воссоздает специфику национального сознания и мировосприятия: «Между гор,/ Между гор/ Бежит конь вороной» [12, с. 433]. Образ коня традиционно наделялся в фольклоре мистическими чертами. Конь считался «заупокойным животным» [4, с. 144], посредником между реальным и загробным (потусторонним) миром. Кроме того, образ коня в мифах разных народов соотносится с водной стихией. Истоки данной взаимосвязи уходят своими корнями в глубокую древность. Согласно мифам древней Греции, знаменитый конь Пегас обладал «первоначальной хтонической природой», потому что ударом копыта открыл новый источник на Геликоне - «ключ Гиппокрены» [4, с. 152].
Нельзя не обратить внимания на то, что в литературной загадке аналогом образа коня выступает энигматор «зеркало», которое также ассоциируется с переходом в иной мир. Подобный подход к описанию имплицитного феномена, по-видимому, обусловлен универсальностью зеркального эффекта, способного, согласно народным представлениям, отражать не только материальный мир, но и мир иллюзорный, потусторонний.
Номинация пространственной характеристики энигматического образа в совокупности с его атрибутивной характеристикой представлена в загадке о колодце:
Я из бревен, под землей, А служу вам в летний зной, Прячусь в темной глубине, А вода всегда во мне [17, с. 234]
Подобный подход к описанию объекта тем показательнее, что народные загадки о колодце построены на выстраивании образно-ассоциативных параллелей: «Стоит волчище, разинул ртище» [6, с. 87]. Для расшифровки кодирующей части загадки особое значение имеет преобразование образно-ассоциативного ряда. Метафорические эквиваленты «волчище» и «ртище» отражают специфику национальной концептосферы. В славянской мифологии образ волка традиционно являлся воплощением ночного мрака, темного времени суток. Слово «темнота», как отмечает А.Н. Афанасьев, служит в народных загадках «метафорическим названием волка» [1, с. 238]. Данное обстоятельство позволяет высказать предположение о том, что литературная загадка о колодце, на-
печатанная в журнале «Час досуга», имеет фольклорную основу, поскольку важным средством характеристики энигмата в ней служит атрибутивный признак, обозначенный с помощью оценочного эпитета «темный» - «прячусь в темной глубине».
Пространственная характеристика художественного образа наряду с указанием способов его происхождения и употребления лежит в основе интерпретационного поля загадки о сахаре. Как и в предыдущих загадках, здесь отсутствует предмет «замещения». В качестве способа создания энигматического образа автором используется прием скрытого сравнения:
Я из земли происхожу И сходство с тростником имею, Расти на юге лишь могу И ценностью гордиться смею. А становяся головой, Я вам приятным становлюся, То исчезаю под водой, То на куски для вас делюся [15, с. 63].
Создавая иносказательное описание сахара, поэт апеллирует, прежде всего, к формам рационального познания. Энигматический текст состоит из двух структурно-семантических частей. Первая часть посвящена описанию тростника, который в данном контексте выступает энигмато-ром имплицитного образа и раскрывает специфику его происхождения. Во второй части вводится еще один энигматор - «голова», являющийся эквивалентом большого куска сахара, тем самым указывая на особенности его употребления (использования) человеком. Так, на начальном этапе у читателя формируется определенное понятие об объекте авторского описания. Далее следуют такие мыслительные операции, как сравнение и обобщение. Использование в тексте приема скрытого сравнения («И сходство с тростником имею»; «А стано-вяся головой») позволяет автору сопоставить закодированный объект с предметами его «замещения», выявить признаки сходства и различия между ними. В процессе обобщения общих качеств и свойств энигматоров, репрезентированных в тексте, читатель приходит к определенному умозаключению (расшифровке закодированного смысла).
Одновременно с познавательно-эвристической функцией загадкам авторов журнала «Час досуга» свойственна назидательная направленность. Большой интерес в рамках изучения энигматического дискурса детской литературы представляет загадка о ноже, кодирующая часть которой содержит номинацию функций и действий, совершаемых имплицитным образом, а также указание на способы его употребления и применения человеком:
Служу я разным господам, Богатым и убогим, Служу дворянам и купцам, И нищим, босоногим. Во мне имеет нужду вся: Министр и регистратор, Крестьянин, умный и дурак, И медик, и оратор, Вельможа, мещанин, корнет, Ремесленник, извозчик, Судья, поденщик и поэт, Подъячий и разносчик, И, словом, сколько под луной Сословий не начнется У каждого всегда со мной Занятие найдется. Кому с утра, кому в ночи, Кому в обед иль в ужин, В палатах, в хате, на печи -Всегда и всем я нужен.
Вы часто видитесь со мной В рабочем кабинете, В столовой, в кухне и в людской, А также в туалете. Могу полезным быть всегда, И вредным я бываю. Я жизнь спасаю иногда, А чаще прекращаю. Не страшен взрослым. Нет! Иным И взрослым я опасен. Всем поварам необходим, В лесу же - я ужасен. С покоем я в лесу старею, И на зиму гожуся впрок. С людьми - я пагубный порок, С добром - сияю и светлею [14, с. 66]
Интерпретационное поле загадки воспроизводит когнитивную картину мира, свойственную как дворянскому обществу, так и крестьянской среде. В энигматическом тексте неоднократно употребляются предметно-бытовые реалии, характерные и для дворянского образа жизни (кабинет, столовая), и для крестьянского обихода (хата, печь). Отдельно следует сказать о выстраивании своеобразной иерархической цепочки. Автором упоминаются представители практически всех существующих в XIX веке сословий, профессий и должностей: дворянин, купец, мещанин, крестьянин, министр, медик, судья, оратор, повар и пр. Несомненно, тем самым поэт указывает на универсальность образа, зашифрованного им в загадке. Кодирующая часть загадки, включающая перечень разнообразных когнитивных признаков, содержит эмоциональную и эстетическую оценку изображаемого объекта, а также его культурно-историческую характеристику. Этим обстоятельством обусловлено активное употребление в тексте оценочных эпитетов («богатым», «убогим», «нищим», «босоногим», «полезным», «вредным», «опасен», «ужасен», «необходим»), с которыми связана определенная система предметно-вещественных ассоциаций, возникающих в сознании читателя.
Помимо использования многочисленных эпитетов, автор вводит в текст систему олицетворений, представляющих собой градацию нисходяще-восходящего типа: «служу» - «спасаю» (жизнь) - «прекращаю» (жизнь); «старею» - «гожуся» - «сияю» - «светлею». Указанные лексические и синтаксические средства, а также антитетичная композиция загадки (перечисление позитивных и негативных признаков и функций имплицитного феномена), безусловно, определены воспитательной направленностью энигматического текста. Поэт раскрывает не только полезные свойства описываемого образа, но и целенаправленно подводит читателей к мысли о том, что он способен принести вред человеку при неправильном обращении с ним. Становится очевидным, что автор не только испытывает догадливость и сообразительность читателей журнала, но и предупреждает их об опасных последствиях, которые может за собой повлечь использование зашифрованного им предмета. По сути, эта загадка учит детей правилам обращения с нужными в быту вещами, что в очередной раз свидетельствует о «мироведческой» и воспитательной направленности жанра загадки в детской литературе.
Наряду с изображением предметов повседневного обихода в произведениях энигматических жанров журнала «Час досуга» представлена мифопоэтическая картина мира. К ним следует отнести загадку о всемирном потопе, отгадка к которой представляет собой палиндром:
Как ни читай меня, читатель, А смысла я не изменю: Читай вперед - я злой каратель,
Весь род людской собой гублю.
Читай назад - все то же слово,
Все тот же бич я для людей:
Через меня все в мире ново,
Хотя для мира я злодей [17, с. 234]
Создавая энигматический образ, автор опирается на прецедентные мифологические сюжеты. Концепт «потоп» является неотъемлемой частью исторического и религиозно-философского менталитета православного человека. В данном тексте поэт обращается к ветхозаветному сюжету о Всемирном потопе. Согласно Книге Бытия, потоп явился Божественным возмездием за нравственное падение человечества. Он стал «катаклизмом мирового значения», повлекшим за собой гибель всего живого [11, с. 819]. Для описания разрушительного воздействия изображаемого им феномена поэт использует когнитивные метафоры, имеющие негативную оценочную семантику: «каратель», «злодей». Несомненно, потоп трактуется им как природная стихия, уничтожающая все на своем пути.
Вместе с тем автор указывает на созидательные последствия репрезентируемого им образа: «Чрез меня все в мире ново». И это уточнение также в полной мере соответствует содержанию эсхатологических мифов, согласно которым, после окончания ливня, продолжавшегося в течение очень длительного периода времени, «начинается новая, часто более праведная жизнь в соответствии с божественными заповедями» [11, с. 819].
Анализ интерпретационного поля загадки о потопе позволяет сделать вывод о том, что основная функция этого энигматического текста заключается в «образной переосмысленной номинации», цель которой состоит в указании на «сложные ассоциативные, оценочные и иерархические отношения, существующие в народном мировоззрении и отраженные в языковой картине мира» [8, с. 18]. Прецедентный потенциал загадки обусловлен архетипическим значением художественного образа, созданного в ней.
Наряду с жанром стихотворной загадки во второй половине XIX века в русской поэзии для детей получает широкое распространение жанр шарады. В современной науке шарада определяется как стихотворная загадка, где «задуманное слово разбивается на составные смысловые части, которые разгадываются при помощи вспомогательных описаний» [3, с. 342]; «разновидность словесной игры, энигматический текст которой подает перифрастическое описание загаданного слова по составляющим его частям, адекватным иным словам, а также нередко и описание значения самого загаданного слова» [7, с. 17].
В шарадах, опубликованных на страницах журнала «Час досуга», как и в загадках, воплощена когнитивная картина мира современного общества, синтезированы представления людей об объектах материальной и духовной сферы. Наряду с когнитивной картиной мира в них также находит отражение языковая картина мира3, поскольку процесс преобразования кодирующей части шарады предполагает привлечение не только ассоциативно-образного мышления, но и обусловлен языковым восприятием адресанта. Читатель должен сначала расшифровать смысл перифрастических описаний, а затем из отдельных слов (или слогов) составить новое слово, служащее вербальным обозначением энигматического образа:
Мое начальное безгласный, твердый знак,
И ставится оно без надобности, так.
Последнее - краса полей и огородов,
А целое мое - герой, донской казак,
На севере он был грозою трех народов (Ермак) [13, с. 69]
Буква «ер» (ъ) до реформы языка 1917 года означала «очень краткий («глухой») неопределенный гласный», а за-
тем стала называться «твердым знаком», который сохранялся при написании на конце слов исключительно под влиянием церковно-славянской графики. Однако еще в конце XVIII века предпринимались попытки «изгнать почти ненужную, но занимающую очень много места букву из русской азбуки...» [21, с. 681]. Вот почему автор энигматического текста, создавая перифрастическое наименование этой буквы, указывает на бесполезность ее употребления при письме. Совершенно очевидно, что поэт учитывает специфику языковой картины мира, присущей современному обществу, и соизмеряет репрезентируемые им феномены с образом мышления и восприятия адресата.
Апелляцией к стереотипным представлениям читателей обусловлено употребление словосочетания «краса полей и огородов», которое выступает в тексте энигматором мака, растения, покрывающего огромные массивы земли. Именно соотнесенность иносказательного описания с когнитивной базой и культурным пространством адресата является необходимым компонентом энигматического дискурса шарады, поскольку процесс преобразования зашифрованного описания предполагает совместное применение читателями когнитивного и языкового мышления.
В кодирующую часть шарады включена также культурно-этническая и историческая информация, которая служит неотъемлемым компонентом перифрастической номинации имплицитных феноменов и является формой вербального отображения различных аспектов когнитивной картины мира. Именно словосочетание «донской казак» вызывает ассоциативную параллель с образом Ермака (уроженца Качалинской станицы на Дону), который является одной из самых примечательных фигур в русской истории и всенародным героем, завоевавшим Сибирь и присоединившим ее к Русскому государству. И здесь также основным принципом создания энигматического описания выступает антропометричность. Автор адресует свою шараду определенному кругу читателей, обладающих общими с ним мировоззренческими установками, ценностными ориентациями и культурными приоритетами.
Не менее популярным в детской литературе второй половины XIX века становится жанр метаграммы, который в литературоведении определяется как «стихотворная загадка, в которой указывается, что с прибавлением к заданному слову по одной букве получаются новые слова»; а также как «перестановка начальных слогов или начальных букв в словах, стоящих рядом, в целях получения комического эффекта или остраннения этих слов.» [3, с. 155]. Для расшифровки кодирующей части метаграмм, изданных в журнале «Час досуга», читателю необходимо произвести перестановку начальных букв в словах, подразумеваемых автором в качестве отгадки. Функциональным назначением метаграммы является интеллектуальный тренинг, языковая игра, основанная на смекалке и сообразительности:
С покоем я сгораю
И в пепел обращусь,
Я уголь доставляю,
В гаданиях гожусь.
Когда ж покой отнимут,
Подставив букву К,
Меня к себе придвинут,
Мы нежная чета (полено-колено) [18, с. 393]
Текст метаграммы состоит из двух структурно-семантических частей. Первая часть включает имплицитное описание полена посредством номинации его характерных функций и способов употребления. И здесь отдельно следует сказать об отражении в энигматическом тексте когнитивной картины мира, а также национальной концептосферы. Полено репрезентировано поэтом не только как предмет бы-
тового обихода, используемый для получения тепла, но и как один из атрибутов, применяемый в народном гадании. Во время святок в России был широко распространен обычай гадания на поленьях: девушки на ощупь (не глядя) выбирали себе полено. Если девушке доставалось «ровное, гладкое, без сучков» полено, то считалось, что супруг ее будет обладать идеальным характером. Если полено оказывалось толстым и тяжелым, полагали, что будущий муж будет богатым. Если на полене обнаруживалось много сучков, считалось, что в семье «народится немало детей», а если девушке доставалось кривое полено - это означало, что ее будущий муж будет «косой и хромой» [10]. Так, в энигматическом тексте воссоздана не только когнитивная картина мира в представлении современного общества, но и специфика национального самосознания и мировосприятия.
Разновидностью художественной энигматики в поэзии для детского чтения во второй половине XIX века является логогриф, традиционно определяемый как «стилистический прием построения фразы или стиха путем подбора таких слов, последовательное сочетание которых дает картину постепенного убывания звуков (или букв) первоначального длинного слова» или как «словесная игра, заключающаяся в том, что из букв одного длинного слова составляются другие короткие слова» [3, с. 146-147]. Логогрифы, опубликованные в журнале «Час досуга», представляют собой энигматический жанр, в основе кодирующей части которого лежит языковая игра (как с формой, так и со смыслом), построенная на описании двух имплицитных образов, обладающих дифференциальными перцептивными признаками и когнитивными компонентами. Расшифровкой кодирующей части, как правило, служат два слова, сходных, но не тождественных, по написанию (для того, чтобы образовалось новое слово нужно убрать первую букву из предыдущего слова) и абсолютно разных по своему лексическому значению:
Я радость, счастье выражаю,
А часто глупости служу,
Болезни признак означаю,
Людей нередко я морю.
Сняв голову, во мне найдете
Вы омонима материал,
Снаряд кузнечный назовете
И драгоценный капитал (смех-мех) [17, с. 395].
Интерпретационное поле логогрифа, как и метаграммы, чаще всего состоит из двух структурно-семантических частей, что обусловлено количеством закодированных в нем объектов. При этом способы создания имплицитного образа оказываются различными. Средством репрезентации энигмата в первой части текста выступает указание характерных для него функций и действий, а во второй - перифрастическая номинация. Процесс преобразования кодирующей части энигматического текста неотъемлемо связан с «познанием новой информации, формированием в сознании участников дискурса новых когнитивных структур, с достраиванием новых звеньев картины мира и внутреннего рефлексивного опыта» [7, с. 7].
Отдельно следует сказать о такой разновидности энигматического дискурса, как омоним. Этот энигматический жанр впервые был апробирован детским поэтом Борисом Федоровым4. Кодирующая часть омонима включает описание двух энигматов с абсолютно идентичным вербальным обозначением (на что указывает название жанра), но обладающих дифференциальными перцептивными признаками и когнитивными компонентами:
Я воздух и в воздухе я -Бесцветен и запах имею. Полезна, опасна наша семья -
Я силой гигантской владею.
Быв воздуха легче - людей уношу,
Людей убиваю, и жгу, и душу.
Но все-таки жизнь им я ж доставляю.
А в смысле другом - красоту украшаю -
И легкий, как воздух, прозрачный, как дым,
Девицами вечно я буду любим (газ) [12, с. 72]
В отличие от шарады, метаграммы и логогрифа в омонимах отсутствует перифрастическая номинация энигмата, а также указание на необходимость перестановки или замены
букв в словах-отгадках. Омонимы по своей семантической и логической структуре в наибольшей степени приближены к жанру классической загадки, поскольку адресант апеллирует преимущественно к образно-ассоциативному мышлению адресата. Процесс расшифровки кодирующей части предполагает умение читателя сопоставлять различные объекты материального мира, выявляя черты сходства и различия между ними, что также указывает на познавательно-эвристическую направленность энигматического дискурса, представленного в поэтическом тексте.
Примечания
1. Под «энигматом» понимается объект действительности, закодированный в загадке, а под «энигматором» - предмет замещения, выступающий в кодирующей части. См.: Денисова Е.А., 2008. С.5.
2. См. об этом: Сибирцева В.Г. Языковая картина мира в русской загадке. Дисс... филол. н. Нижний Новгород, 2003; Денисова Е.А. Структура и функции энигматического текста (на материале русских загадок и кроссвордов): автореферат дисс. ... канд. филол. наук. М., 2008; Насыбулина А.В. Современные трансформации русских загадок: автореф. дис.канд. филол. н. Псков, 2008; Абдрашитова М.О. Миромоделирующая функция жанра загадки в фольклорном дискурсе: автореферат дисс. ... канд. филол. наук. Томск, 2012; Волкова М.В. Загадка и кроссворд как типы текста: семантический и прагматический аспекты (на материале немецкого языка): автореферат дисс. ... канд. филол. наук. - Смоленск, 2011.
3. В современной науке языковая картина мира рассматривается как «зафиксированная в языке и специфическая для данного языкового коллектива схема восприятия действительности, требующая изучения не столько «актов культуры», сколько наивных представлений в системе языка». Для языковой картины мира существенную роль играет антропометричность, т.е. соизмеримость окружающего мира с понятными для человеческого восприятия символами и образами. См. об этом: Сибирцева В.Г. Языковая картина мира в русской загадке. Дисс. филол. н. Нижний Новгород, 2003. С. 7.
4. В книге Б.М. Федорова «Детский павильон: Книжка, содержащая в себе черты из русской истории, разные повести, разговоры, анекдоты, стихотворения, сказочки и проч.» (1836 ) было напечатано 10 поэтических омонимов.
Библиографический список
1. Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: Опыт сравнительного изучения славянских преданий и верований в связи с мифическими сказаниями других родственных народов. В трех томах. Том 1. М.: Современный писатель, 1995.
2. Денисова Е.А. Структура и функции энигматического текста (на материале русских загадок и кроссвордов): автореферат дисс. ... канд. филол. наук. М., 2008. 27 с.
3. Квятковский А.П. Поэтический словарь. / Науч. ред. И. Роднянская. М.: Сов. Энцикл., 1966. 376 с.
4. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. М.: Лабиринт, 2000. 336 с.
5. Рыбникова М.А. Загадки. М.-Л.: Academia, 1932. 488 с.
6. Садовников Д.Н. Загадки русского народа. Сборник загадок, вопросов, притч и задач. СПб., 1876. 333 с.
7. Селиванова Е. А. Энигматический дискурс: вербализация и когниция. Черкассы, 2014. 224 с.
8. Семененко Н.Н. Прецедентный потенциал паремий как проблема семантического исследования// Вестник Волгоградского государственного университета. 2009. Сер.2: Языкознание. №2 (10).
9. Сендерович С.Я. Морфология загадки. М.: Языки славянской культуры, 2008.
10. Терещенко А. В. Быт русского народа: забавы, игры, хороводы. СПб.: Типография Министерства внутренних дел, 1848. Т. 7. Святки, масленица. 348 с.
11. ТопоровВ.Н. Потоп// Мифы народов мира. Энциклопедия. М.:2008. 1147 с.
12. ХудяковИ.А. Великорусские сказки. Великорусские загадки. СПб., 2001.
13. Час досуга. 1859. №7.
14. Час досуга. 1859. № 8.
15. Час досуга. 1859. № 11.
16. Час досуга. 1859. № 12.
17. Час досуга. 1860. № 2.
18. Час досуга. 1860. № 3.
19. Час досуга. 1861. №5.
20. Чернейко Л. О. Гипертекст как лингвистическая модель художественного текста // Структура и семантика художественного текста. Материалы VII-ой Международной конференции (под ред. Е. И. Дибровой). М., 1999. С. 439-460.
21. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. СПб., 1894. T.XIX а.
References
1. Afanasiev A.N. Poetry views of the Slavs for nature: An experience of comparative researching of Slavic traditions and beliefs in connection with mythical legends of other kindred peoples. In three volumes. Volume 1. M .: The modern writer, 1995.
2. DenisovaE.A. Structure and functions of the enigmatic text (on the material of Russian riddles and crossword puzzles): the author's abstract of diss. ... cand. philol. sciences. M., 2008. 27 p.
3. KvyatkovskyA.P. Poetic Dictionary. / Scientific. Ed. I. Rodnyanskaya. Moscow: Sov. Encycl., 1966. 376 p.
4. Propp V.Ya. Historical roots of a fairy tale. M .: Labyrinth, 2000. 336 pp.
5. RybnikovaM.A. Riddles. M.-L .: Academia, 1932. 488 p.
6. Sadovnikov D.N. Riddles of the Russian people. A collection of riddles, questions, parables and tasks. St. Petersburg, 1876. 333 p.
7. Selivanova E.A. Enigmatic discourse: verbalization and cognition. Cherkassy, 2014. 224 p.
8. Semenenko N.N. The precedent potential of paremias as a problem of semantic research // Bulletin of Volgograd State University. 2009. Ser.2: Linguistics. №2 (10).
9. Senderovich S.Ya. Morphology of the riddle. M .: Languages of Slavic Culture, 2008.
10. TereshchenkoA.V. Life of the Russian people: fun, games, dances. St. Petersburg .: Printing house of the Ministry of Internal Affairs, 1848. T. 7. Christmas tree, carnival. 348 p.
11. Toporov V.N. Flood // Myths of the peoples of the world. Encyclopedia. M.,2008. 1147 p.
12. Khudyakov I.A. Great Russian fairy tales. Great Russian riddles. St. Petersburg, 2001.
13. Chas dosuga. 1859. №7.
14. Chas dosuga. 1859. № 8.
15. Chas dosuga. 1859. № 11.
16. Chas dosuga. 1859. № 12.
17. Chas dosuga. 1860. № 2.
18. Chas dosuga. 1860. № 3.
19. Chas dosuga. 1861. №5.
20. Cherneyko L.O. Hypertext as a linguistic model of an artistic text // Structure and semantics of an artistic text. Materials of the VII International Conference (edited by E.I. Dibrova). M., 1999. S. 439-460.
21. Encyclopedic Dictionary of Brockhaus and Efron. St. Petersburg, 1894. T.XIXa.
