CC BY
82
УДК 130.2 «ЭМАНАЦИЯ» ОБЩЕСТВА В МАТЕРИЮ ГОРОДСКОГО ПРОСТРАНСТВА
Грибер Ю.А.
Статья посвящена выявлению общих закономерностей в развитии социальной и культурной подсистем общества. Интеграция социума и культуры в городском пространстве реализуется через широкий спектр культурных кодов, которые маркируют принадлежность к определенным социальным группам. Наряду с достаточно хорошо описанной вербальной коммуникативной системой, в городском пространстве действует «язык объектов». Анализ принципов социальной дифференциации «языка объектов» и механизмов гомоморфизма социальной и культурной подсистем города в большинстве случаев ограничивается материалом архитектурных форм и исследованием определенного положения (физического места), которое различные социальные группы занимают в городском пространстве. В статье анализируются механизмы цветового преобразования материи для регистрации в ней социальных смыслов и получения «выгоды» от ее социальных свойств. Особое внимание уделяется характеристике способа бытия цвета в городском пространстве. Цветовые маркеры складываются в сложную структуру, в которой цвет «теряет» субстанцию, утрачивает очевидную связь с каким-либо материалом, позволяя рассматривать их как поле. Располагаясь рядом или на определенном расстоянии друг от друга, сходные по цвету поверхности образуют в цветовом поле города характерные «уплотнения», цвет которых можно рассматривать как особую форму связи материи и общества и важный материал для анализа социальной структуры города.
Ключевые слова: общество; город; городское пространство; эманация; материя.
"EMANATION" OF SOCIETY IN THE SUBSTANCE OF URBAN SPACE
Griber Y.A.
The article is devoted to the exploring of general laws in the development of social and cultural subsystems of society. The integration of the society and the culture in urban space can be implemented with a wide range of cultural codes that mark belonging to certain social groups. Along with the well characterized verbal communication system there is a "language of objects" in urban space. Analysis of the principles of social differentiation of this "language of objects" and description of the mechanisms of homomorphism of social and cultural subsystems are restricted and concentrated on the material of architectural forms and study of a certain position (physical location), which different social groups occupy in the urban space. The paper analyzes the mechanism of color transformation of substance for the purpose of recording the social meanings and receiving "benefits" of its social features. Special attention is given to the mode of being of color in urban space. Color markers assume a complex structure, in which the color "loses" its substance, its obvious connection to any material, and it allows to be considered as a kind of field. Located side by side with or at some distance from each other, color surfaces create distinctive "compactions" in the urban color field, and their color can be examined as a special form of connection between urban substance and society and as an important material for the analysis of the social structure of the city.
Keywords: society, city, urban space, emanation, substance.
С точки зрения «философской физики» [8], город «раздваивается» [4] в своем бытии, одновременно являясь и реальным социальным образованием, и феноменом духовной жизни человека. Представляя собой особый, имеющий всеобщий характер феномен социальной организации общества, процесс развития городов демонстрирует существование выраженного «социального гомо-
морфизма» [7] - общих закономерностей во взаимодействии социальной и культурной подсистем.
Интеграция социума и культуры в городском пространстве реализуется через широкий спектр культурных кодов, которые маркируют принадлежность к определенным социальным группам. Механизмы и особенности социально дифференцированной «эманации общества в материю» [14, с. 48] и «редукции жизни» к тексту» [6, с. 97] в городском пространстве хорошо изучены на материале естественного языка. Однако наряду с достаточно хорошо описанной вербальной коммуникативной системой, в которой выразительными средствами являются мелодия, ритм, интонация, жесты, звук, в городском пространстве действует «язык объектов», элементами которого являются форма, материал, текстура, ритм, структура, цвет, и этот язык тоже социально дифференцирован, аналогично «горизонтальному» (территориальному) и «вертикальному» (собственно социальному) членению естественного языка [2] (под горизонтальным членением понимается выделение своего рода диалектов цветового языка по территориальному принципу; под вертикальным членением - его специфические особенности у представителей отдельных социальных групп, или субкультур).
Анализ принципов социальной дифференциации «языка объектов» и механизмов гомоморфизма социальной и культурной подсистем города в большинстве случаев ограничивается материалом архитектурных форм. В таком контексте рассматривал римское и греческое зодчество уже Марк Витрувий Поллион, архитектуру Ренессанса - Дж. Вазари, Дж.П. Беллори - творчество Ф. Борромини. Более широкие исторические обзоры развития архитектуры в социальном контексте представили А. Бене, Г. Вельфлин, З. Гидеон, В.М. Лампуг-нани, Г.А. Платц, Н. Певзнер, Г.-Р. Хичкок. Анализ отражения в архитектурной практике социокультурной динамики общества содержат работы М. Вебера, Г. Зиммеля, М. Дюркгейма, Г. Спенсера, К. Манхайма, Н. Элиаса).
Довольно распространенным явлением в современной науке стали также исследования определенного положения (физического места), которое различные социальные группы занимают в городском пространстве. Анализ существующих в городском пространстве локусов, для обозначения которых в теории культуры прижилось понятие «genius loci», представлен в антропологических исследованиях А. Гелла, Н. Ловелла, Б. Малиновского, К. Норберга-Шульца, К. Тиллей, В. Фумагалли, К. Хамфрей.
Отправным пунктом для применения анализа схем расселения в индустриальном городе в качестве источника получения выводов о социальной структуре и взаимоотношениях социальных групп и отдельных людей, входящих в эти группы, послужили эмпирические исследования Чикагской школы и концепция «человеческой экологии» Р. Парка, основанные на гипотезе о том, что социальные отношения материализуются в социальном пространстве города [18].
Традиция изучения социального зонирования города в первой половине ХХ в. была продолжена в работах Э. Берджесса, Х. Хойта, С. Харриса и Е. Ульмана, В.Л. Уорнера, Р.С. и Х.М. Линд, предложивших ставшие классическими теоретические модели структуры и динамики городской территории.
В частности, было показано, что в период бурной индустриализации при стабильном и контролируемом развитии относительно молодых поселений городская сегрегация развивается по модели Э. Берджесса, представляя структуру городской территории в виде пяти концентрических зон (urban areas), динамика развития которых носит характер расхождения кругов по поверхности воды при бросании камня: деловой центр, в котором сосредоточена социокультурная, административно-политическая и коммерческая жизнь; переходная зона жилой застройки и торгово-промышленных предприятий старого, несовершенного типа; зона проживающих с относительно высоким доходом; зона комфортабельного жилья; зона маятниковых мигрантов [15]. В ситуации устойчивой административно-финансовой политики расселение происходит по правилам секто-
ральной модели Х. Хойта [16], в виде сегментов разного масштаба и качества с вершиной в центре города, и легко деформируется под влиянием сложных финансовых стратегий фирм недвижимости. В новых городах, ориентированных на передвижение на автомобиле, С. Харрис и Е. Ульман выявили многоядерную модель структуры. В этом случае в пространстве города образуются различные центры, вокруг которых складываются однородные по своему внутреннему составу, но разнородные по характеру и функциям территории -административная, финансовая, торговая, рекреационная и др. Акцент в данной модели смещается с производственно-экономической к социокультурной парадигме. Количество ядер, возникших в процессе исторического развития, и воздействие факторов размещения сильно варьирует по разным городам. Исторический центр рассматривается как одно из ядер, а количество центров возрастает с увеличением возраста города.
В.Л. Уорнер, Р.С. и Х.М. Линд в своих работах сделали следующий шаг: не только выявили зависимость социального зонирования от типа города, но и показали, что «статусные уровни», на которые «поделены» города, отличаются определенными характеристиками и ценностями [19, с. 6].
В России в ходе изучения процессов сегрегации были получены уникальные формы их «материализации» в городской ткани, поскольку дополнились довольно распространенной тенденцией рустификации отдельных городских территорий. И хотя содержание советских исследований 1960-1980-х годов (Н.А. Аитов, В.О. Рукавишников, В.В. Трушков, О.Е. Трущенко) находилось под влиянием желания доказать растущую социальную однородность городов и мысли о том, что в процессе «более равномерного распределения по территории города производственных, административных, культурно-бытовых предприятий и учреждений, социальная география почти полностью исчезнет», в исследованиях обычно фиксировалось выраженное социальное зонирование (исторически сложившийся центр, районы новой, современной застройки и городские окраины с преобладанием индивидуального домовладения [10, с. 197]),
которое считалось маргинальным, а рустификация отдельных городских районов объяснялась интенсивной миграцией населения из сельской местности и сохранением такими мигрантами полудеревенского образа жизни.
Все эти и продолжающие их современные исследования, как правило, выполненные в рамках социологии, в буквальном смысле сравнивают пространственные очертания социальных и культурных форм: выделяют и описывают количественные параметры особой связи между структурой общества и материей города. В городской ткани, крайне неоднородной не только по своей структуре, но и по своим социокультурным особенностям, российских и зарубежных исследователей, как правило, привлекает геометрия территориальной локализации социальной стратификации. От их взгляда ускользает тот важный для культурологического анализа факт, что социальный мир в целом и любые группы людей в частности, находясь в контакте с материальной природой, не просто занимают в пространстве определенное положение, обладают собственным объемом и формой, но и «помещают какую-то часть себя в материю» (именно это «отчуждение М. Хальбвакс и называет «эманацией») и не только оказывают влияние на физический мир, в котором они существуют, а получают «выгоду» от его свойств [14, с. 48]. Таким образом, вся материя, преобразованная их деятельностью, становится «неотъемлемой частью субстанции группы, наряду с руками, ногами, телами» [14, с. 47].
Одним из наиболее распространенных способов преобразования материи для регистрации в ней социальных смыслов и получения «выгоды» от ее социальных свойств в городском пространстве становится цвет. Являясь онтологической категорией, лежащей в основе культурной картины мира, цвет, с одной стороны, выступает важным инструментом культурного постижения бытия, отражая специфику философского, научного, религиозного и эстетического миропонимания эпохи, с другой - является одним из способов формирования образа бытия, передавая основные характеристики универсума. В этом смысле цвет относится к числу культурных универсалий, с помощью которых происхо-
дит не только познание мира, но и его воссоздание в образно-символической форме.
Пронизывая все культурные системы и включаясь во все телесные, вербальные, вещественные коды культуры, он становится важным символом принадлежности определенной социальной группе, опознавательным знаком, позволяющим идентифицировать «своих» и маркировать «чужих». Представляя собой «функцию опыта группы» [5], цветовые характеристики городского пространства сохраняются и воспроизводятся для того, чтобы обозначать и поддерживать символические границы. Цветовые символы выполняют функцию пространственно-временных маркеров, маркеров группы, маркеров внутренней структуры коллектива, маркеров территории, занимаемой коллективом, маркером мифологического пространства.
Маркирование ткани города цветовыми знаками представляет собой вариант социокультурного формирования городского пространства. Социальные группы обозначают зоны своего контроля над определенными территориями и их ресурсами, отмечая их своими особыми цветовыми символами. Поскольку цветовые символы имеют ярко выраженные различия интерпретаций, в том числе статусные, в рамках одной социальной группы, цветовая символика выполняет функции обозначения и поддержания коммуникативного барьера. Цветовой символ служит при этом сигналом не просто к действию, а к взаимодействию или отказу от него. Таким образом он вносит изменения в социальную структуру и имеет социальные следствия [12, с. 25].
В пространстве города цветовые маркеры складываются в довольно сложную структуру, своего рода интерьер, образованный общественными и жилыми зданиями, хозяйственными постройками, техническими сооружениями, «зеленой» архитектурой и даже одеждой горожан.
Характеризуемое «пригнанностью» образующих его объектов, цветовое пространство города предполагает, что цветовые маркеры «соприкасаются краями, их грани соединяются друг с другом, и конец одной вещи означает на-
чало другой. Благодаря этому происходит передача движения, воздействий, страстей да и свойств от вещи к вещи... Пригнанность (convenientia) - это сходство, связанное с пространственным отношением "ближнего к ближнему", выражающее соединение и слаженность вещей. Именно поэтому она в меньшей степени принадлежит самим вещам, чем миру, в котором они находятся» [13, с. 62-63].
В пространстве города мы имеем дело с неким «средним значением цвета», не цветом отдельных объектов, а «цветовой суммой пространства» (К. Вейхерт) [20, с. 202]. Цвет в этом случае «теряет» субстанцию, утрачивает очевидную связь с каким-то определенным материалом. Эта проблема определения способа бытия, характерная для гуманитарных наук, была остро поставлена уже Ф. де Соссюром: «Можно ли вообразить себе анатомический анализ слова? -спрашивал он. - Нет. Причина следующая: анатом выделяет в организме такие части, которые после прекращения в них жизнедеятельности тем не менее остаются фактами этой жизнедеятельности. С точки зрения анатомии желудок есть вещь, каковой он является и при жизни с точки зрения физиологии; поэтому анатом никогда не разрезает желудок пополам, а отделяет его, следуя очертаниям, которые диктуются и устанавливаются жизнью. Они заставляют анатома обходить желудок, не дают ему в то же время возможности спутать желудок с селезенкой или чем-либо иным... Возьмем теперь лишенное жизни слово (его звуковую субстанцию): представляет ли оно собой по-прежнему тело, имеющее некую организацию? Никоим образом, ни в коей мере. Действие основополагающего принципа произвольности связи между смыслом и сомой с неизбежностью приводит к тому, что то, что совсем недавно было словом... , оказывается всего лишь аморфной массой...» [11, с. 162]. Цвет как особое свойство здесь «точно повисает в воздухе», напоминая знаменитую улыбку чеширского кота [9, с. 17]. Напрямую не связанный с материалом города, он не имеет атрибутивности и осознается как «нечто не материальное, а идеальное» [9, с.
20], рассматривается как некий общий концепт, оторванный от материальных носителей.
Цвет одежды, природы, архитектуры участвуют в формировании целостного образа, культурный статус которого гораздо шире образующих его частей. Культурные формы городского пространства представляют собой «систему множественности цвета архитектурных и природных объектов, технических сооружений, объектов городского дизайна, произведений искусств и других составляющих, образующую подвижное цветопространственное поле» [3, с. 225].
Применение теории поля, заимствованной из физики, развитой в трудах К. Левина, а затем адаптированной для социологических и культурологических исследований П. Бурдье, представляется в этой связи одним из наиболее перспективных в методологическом плане направлений анализа городской колористики, поскольку позволяет избежать крайностей как универсалистских (марксизм, концепция «осевой эпохи» К. Ясперса), так и локалистских (Н.Я. Данилевский, О. Шпенглер) культурологических подходов.
Располагаясь рядом или на определенном расстоянии друг от друга, сходные по цвету поверхности образуют в цветовом поле города «цветовые созвездия» и заметно выделяющиеся на их фоне «суперфигуры» [17, с. 28], цвет которых можно рассматривать как особую форму связи материи и общества. Понимаемые таким образом и, по сути, представляющие собой нанесенные на городской ландшафт геометрические или сильно стилизованные фигурные узоры, цветовые созвездия и суперфигуры по принципам своего создания, наделения значением и восприятия приближаются к доисторическим геоглифам. Как и в случае с гигантскими Линиями Наски или Уффингтонской белой лошадью, цветовые образы здесь невозможно распознать с земли, с позиции простого горожанина. Они вырастают до размеров «градостроительной живописи» [1], понимаемой как вид изобразительного искусства, связанный с передачей зрительных образов с помощью красок и цветных материалов и позволяющий увидеть в изменениях и типах цветовой ткани городов топологию культуры, выстроить
историческую типологию культурных форм городского пространства в соответствии с типами социальной структуры города.
В целом, в широком спектре культурных кодов, которые маркируют принадлежность к определенным социальным группам и реализуют интеграцию социума и культуры в городском пространстве, важная роль отводится «языку объектов». Наиболее заметным элементом этого языка в пространстве города оказывается цвет. Прочно связанный с такими категориями, как мировоззрение, мироощущение, цвет выступает как проявление сущностных качеств человека и социума, рассматривается как характерный способ моделирования мира и человека, маркер принадлежности к определенной парадигме. Цветовая онтология выражает картину мира, которая соответствует определенному уровню познания реальности и фиксируется в системе характерных для данной эпохи категорий. Цветовое поле непременно опирается на определенные онтологические представления, составляющие её устойчивое содержательное основание и подвергающиеся изменениям по мере развития познания.
Список литературы
1. Бархин М.Г. Архитектура и человек. М.: Наука, 1979. 240 с.
2. Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию: В 2 т. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1963. Т. II. 391 с.
3. Ефимов А.В. Колористика города. М.: Стройиздат, 1990. 272 с.
4. Ильин В. Г. Город: концепт, образ, реальность. Ростов-на-Дону: Изд-во РГУ, 2003. 248 с.
5. Касавин И.Т. Миграция. Креативность. Текст. Проблемы неклассической теории познания. СПб.: РХГИ, 1998. 408 с.
6. Касавин И.Т. Пространство и время: в поисках «естественной онтологии» знания // Общественные науки и современность. 2000. № 1. С. 90-99.
7. Кондаков И.В. Введение в историю русской культуры. М.: Аспект пресс, 1997. 687 с.
8. Моисеев В.И. Философия и методология науки. Воронеж: Центрально-Черноземное книжное издательство, 2004. 239 с.
9. Розов М.А. Феномен социальных эстафет. Смоленск: Изд-во СГПУ,
2003. 93 с.
10. Советский город. Социальная структура. [Под ред. Н.А. Аитова, В.Г. Мордкович, М.Х. Титма]. М.: Мысль, 1988. 287 с.
11. Соссюр Ф. де. Заметки по общей лингвистике. М.: Прогресс, 1990. 280
с.
12. Щепанская Т.Б. Система: тексты и традиции субкультуры. М.: ОГИ,
2004. 286 с.
13. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. [Пер. с фр. В.П. Визгина, Н.С. Автономовой]. СПб.: A-cad, 1994. 408 с.
14. Хальбвакс М. Социальные классы и морфология. [Пер. с фр. А.Т. Бикбова, Н.А. Шматко; отв. ред. А.Т. Бибков]. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 2000. 509 с.
15. Burgess E.W. The City: Suggestions of Investigation of Human Behavior in the Urban Environment. Chicago: University of Chicago Press, 1925. P. 47-62.
16. Hoyt H. The Structure and Growth of Residential Neighborhoods in American Cities. Chicago: Chicago University Press, 1939. P. 108-126.
17. Minah G. Color Communication and Management. [Ed. by A. Hansuebsai]. Bangkok: AIC, 2003. Р. 26-30.
18. Park R.E. Human Communities. The City and Human Ecology. Glencoe: Free Press, 1952. 278 p.
19. Warner W. Social Class in America. A Manual of Procedure for the Measurement of Social Status. Chicago: Science Research Associates, 1949. 292 p.
20. Wejchert K. Elemente der städtebaulichen Komposition. [Bearb. d. dt.-sprachigen Ausg. W. Rietdorf; Übers. aus d. Poln. H.-J. Grimm]. Berlin: Verlag für Bauwesen, 1978. 251 S.
References
1. Barkhin M.G. Arkhitektura i chelovek [Architecture and Human]. Moscow: Nauka, 1979. 240 p.
2. Boduen de Kurtene I.A. Izbrannye trudy po obshchemu yazykoznaniyu [Selected Works on General Linguistics. Vol. II]. Moscow: Izd-vo Akademii nauk SSSR, 1963. T. II. 391 p.
3. Efimov A.V. Koloristika goroda [Color Design of Urban Space]. Moscow: Stroyizdat, 1990. 272 p.
4. Il'in V.G. Gorod: kontsept, obraz, real'nost' [The City: Concept, Image, Reality]. Rostov-na-Donu: Izd-vo RGU, 2003. 248 p.
5. Kasavin I.T. Migratsiya. Kreativnost'. Tekst. Problemy neklassicheskoy teorii poznaniya [Migration. Creativity. Text. The Problems of Non-Classical Theory of Knowledge]. St Petersburg: RKhGI, 1998. 408 p.
6. Kasavin I.T. Obshchestvennye nauki i sovremennost' [Social Science and Contemporaneity], no. 1 (2000): 90-99.
7. Kondakov I.V. Vvedenie v istoriyu russkoy kul'tury [Introduction into the History of Russian Culture.]. Moscow: Aspekt press, 1997. 687 p.
8. Moiseev V.I. Filosofiya i metodologiya nauki [The Philosophy and Methodology of Science]. Voronezh: Tsentral'no-Chernozemnoe knizhnoe izdatel'stvo,
2004. 239 p.
9. Rozov M.A. Fenomen sotsial'nykh estafet [The Phenomenon of Social Relay]. Smolensk: Izd-vo SGPU, 2003. 93 p.
10. Sovetskiy gorod. Sotsial'naya struktura [The Soviet City. The Social Structure; ed. by N.A. Aitov, V.G. Mordkovich, M.Kh. Titma]. Moscow: Mysl', 1988. 287 p.
11. Sossyur F. de. Zametki po obshchey lingvistike [The Notes on General Linguistics]. Moscow: Progress, 1990. 280 p.
12. Shchepanskaya T.B. Sistema: teksty i traditsii subkul'tury [The System: Texts and Traditions of Subculture]. Moscow: OGI, 2004. 286 p.
13. Fuko M. Slova i veshchi. Arkheologiya gumanitarnykh nauk [Words and Things. Archaeology of Human Sciences]. St Petersburg: A-cad, 1994. 408 p.
14. Khal'bvaks M. Sotsial'nye klassy i morfologiya [Social dasses and Morphologyed; ed. by A.T. Bibkov]. Moscow: Institut eksperimental'noy sotsiologii; St Petersburg: Aleteyya, 2000. 509 p.
15. Burgess E.W. The City: Suggestions of Investigation of Human Behavior in the Urban Environment. Chicago: University of Chicago Press, 1925. P. 47-62.
16. Hoyt H. The Structure and Growth of Residential Neighborhoods in American Cities. Chicago: Chicago University Press, 1939. P. 108-126.
17. Minah G. Color Communication and Management. [Ed. by A. Hansuebsai]. Bangkok: AIC, 2003. Р. 26-30.
18. Park R.E. Human Communities. The City and Human Ecology. Glencoe: Free Press, 1952. 278 p.
19. Warner W. Social Class in America. A Manual of Procedure for the Measurement of Social Status. Chicago: Science Research Associates, 1949. 292 p.
20. Wejchert K. Elemente der städtebaulichen Komposition. [Bearb. d. dt.-sprachigen Ausg. W. Rietdorf; Übers. aus d. Poln. H.-J. Grimm]. Berlin: Verlag für Bauwesen, 1978. 251 S.
ДАННЫЕ ОБ АВТОРЕ
Грибер Юлия Александровна, доцент кафедры философии, кандидат философских наук
Смоленский государственный университет
ул. Пржевальского, д. 4, г. Смоленск, 214000, Россия
e-mail: julia_griber@mail. ru
DATA ABOUT THE AUTHOR
Griber Yulia Aleksandrovna, Associate Professor, Ph.D. in Philosophical Science
Smolensk State University
4, Prshevalskiy street, Smolensk, 214000, Russia e-mail: julia_griber@mail. ru
Рецензент:
Егоров А.Г., проректор по научной и инвестиционной работе, доктор философских наук, профессор, Смоленский государственный университет
