CC BY
18
МАТЕРИАЛЫ НАУЧНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ
«ПОЗНАНИЕ И ЦЕННОСТИ: ЛИЧНОСТНЫЕ ОРИЕНТИРЫ»
К 90-ЛЕТИЮ Л.А. МИКЕШИНОЙ
Н. С. Автономова
Доктор философских наук, главный научный сотрудник сектора теории познания Института философии РАН, г. Москва E-mail:
avtonomovanatalia@ gmail.com
Natalia S. Avtonomova
Dr. Sc. (Philosophy), Chief Researcher, Epistemology
Section of Institute of Philosophy, Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia
УДК 101.9 Б 01: 10.24412/2071-6427-2021-1-24-32
Экзистенциальные аспекты философии познания в творчестве Людмилы Александровны Микешиной
В каком жанре лучше приветствовать Людмилу Александровну Микешину в честь ее 90-летия — теоретическом, как призывала юбиляр, или собственно поздравительном? Автономова Н. С. осознанно выходит за рамки заданной антитезы. Она считает модус своих размышлений «событийно-путевым», делая акцент на встречи и взаимодействия в пути. Автор развертывает фразу, принадлежащую юбиляру и сказанную несколькими годами раньше: «50 лет как живу в философии». Получается рассказ о событиях в пути, о моментах ретроспективы, которые стали перспективой построения концепции Л. А. Микешиной. Его этапами были проработка идей моделирования В. А. Штоффа, новое понимание детерминизма и причинности, осмысление понятия и реальности неявного знания, переосмысление «идеалов и норм» Степина и др. Итогом стало постепенное формирование новой дисциплины — философии познания, учитывающей роль репрезентации, интерпретации, конвенции, категоризации, редукции и других методов и операций,— весь путь познающего субъекта в мире эмоций и переживаний, в мире познания и ценностей. При этом один из центральных моментов концепции Микешиной, который так или иначе связывает другие моменты,— это интерпретация. Суть позиции, сформулированной Л. А. Микешиной, заключается в реабилитации категории интерпретации, в придании новой роли этой важнейшей процедуре, имеющей ин-
Как цитировать статью: Автономова Н. С. Экзистенциальные аспекты философии познания в творчестве Людмилы Александровны Микешиной // Ценности и смыслы. 2021. № 1 (71). С.24-32.
теллектуальную и экзистенциальную составляющую и весомо присутствующей на всех уровнях познавательной деятельности — от первичного восприятия до самых сложных философских построений. Стержень трактовки интерпретации у Л. А. Микешиной в том, что она выступает в первую очередь в собственно философском контексте — «как фундаментальный атрибут познания и деятельности субъекта, его бытия среди людей в языке и культуре».
Ключевые слова: философия познания, интерпретация, субъект, конвенции, перевод, познание, ценности, язык, культура.
Данный текст нельзя назвать теоретическим, хотя именно к теоретическим текстам призывала Людмила Александровна Микешина своих коллег на праздновании 90-летнего юбилея. Но и чисто поздравительным он риторически тоже не является. Модус этого текста «событийно-путевой»: встречи и взаимодействия в пути.
В самом деле, вспомним конец презентации кафедры философии МПГУ, посвященной Людмиле Александровне:
«Нам всем повезло, что среди нас многие годы живет (курсив здесь и далее мой.— Н. А.) и работает (хотя, думаем, слова „живет" здесь достаточно, кажется, жизни без строчки она не представляет) подлинный Философ». Я продолжаю эту мысль в другой грамматической конструкции, которую не я придумала: «50 лет живу как в философии» — так некогда назвала свои воспоминания сама Людмила Александровна [8]. Сейчас эта цифра была бы уже больше. «Живу в философии», «жизнь в философии» — все это значит: путь, события, времена и места. Рассказ о событиях в пути, о моментах ретроспективы, которые стали перспективой. Рассказ живой, яркий, он полон переживаний новизны — воспоминаний о встречах с людьми и столкновениях с идеями, поиска выходов из складывающихся проблемных ситуаций. Назову только несколько таких моментов и событий, которые, взаимодействуя, порождали стимулы для дальнейшего движения.
Вот речь идет о «романтических», свежих идеях моделирования. Казалось бы, какие это романтические идеи? Разве что на фоне затухших идей материалистической диалектики. Однако именно школа В. А. Штоффа, считает Людмила Александровна, позволила осознать базовые операции методологии в научном познании, роль репрезентации, интерпретации, конвенции, категоризации, редукции и других методов и операций.
Второй кластер — детерминизм и типы причинности — складывается в 1960-е — 1970-е годы. В 1962 году появляется перевод книги М. Бунге о причинности, выходят работы С. Амстердамского о разных понятиях детерминизма. Рождение нового затрагивает экзистенциальный уровень эмоции и интереса. Детерминизм перестает сводиться только к причинности, то есть только к одной своей форме, а в спектр детерминаций отныне включаются детерминации необходимая и случайная (вероятностная), возможная и действительная, самодетерминация, взаимодействие, динамическая и статическая детерминация. Эти новые моменты кристаллизуются в осознании относительности детерминации и неоднозначности определения объекта.
Защита Людмилой Александровной в 1978 году докторской диссертации о детерминации естественно-научного познания с включением компонентов ценностного влияния на научное познание стала очередной ступенью в ее интеллектуальном движении. Важны встречи и взаимодействия в пути. Переезд в Москву, общение в течение долгих лет с В. С. Степиным, В. А. Лекторским, М. К. Мамардашвили (с его идеей «смены языка философии»), посещение сектора теории познания, где — и я это помню! — Людмила Александровна как-то сделала доклад о неявном знании, который хвалил тонкий критик и аналитик В. С. Швырев, и она благодарно вспоминает это.
Следующим кластером можно считать концепцию идеалов и норм В. С. Степина. Людмила Александровна стремится конкретизировать эти идеи; например, в нормах она видит строй предпосылок, через которые в познание входят системы ценностей. Социально-историческая обусловленность научного познания в широком смысле представлена в таких ее книгах, как «Ценностные предпосылки в структуре научного познания» [6], «Эпистемология ценностей» [7].
Эмоциональным потрясением, признается Микешина, стала для нее работа в качестве руководителя секции теории познания (вместе с В. А. Лекторским и А. С. Карминым) на Первом Российском философском конгрессе постсоветского времени: оказалось, что в докладах по-прежнему господствует натуралистическая теория отражения, означавшая жесткую оппозицию субъекта и объекта, элиминацию всех личностных особенностей познающего, трактовку знания как слепка и копии, а истинности — как очищения ума от ценностей. Это было сильное впечатление, очередной толчок к построению философии по-
знания как ответа на требования изменившегося времени. Новый подход был представлен Л. А. Микешиной прежде всего в книге «Философия познания. Полемические главы» [5] и др.
По логике Людмилы Александровны, требовалось сохранить то, что уже было найдено и апробировано, но по-новому выстроить общую картину, выявить новые познавательные импульсы. Итак, речь идет уже не о теории познания, но о философии познания, где абстрактно-гносеологические и логико-методологические аспекты и формы познания сохраняются, но одновременно получают и экзистенциально-антропологическое осмысление, для чего используются моменты герменевтики, истолкования, текстовости, неявного познания и др. Суть дела была в том, чтобы учесть напряжение между антропологией и эпистемологией внутри философии познания, осмыслить понятия и категории, связанные с языком, и, в первую очередь, категорию интерпретации в ее разных познавательных и экзистенциальных модусах.
Формирование концепции в целом прошло, таким образом, ряд этапов: оно начиналось, как мы видели, с осмысления общей и социально-культурной детерминации естественно-научного познания, затем — единства методологических и ценностных аспектов знания и познания, включения в познание экзистенциальных параметров, разработки проблемы соотношения субъекта и Я (у Декарта, прежде всего), с анализа идеи неявного знания, с разработки аспектов репрезентации, конвенции, интерпретации, роли языка в естественно-научном и гуманитарном познании, при учете текста как особой синтетической единицы методологического анализа, в которой соединены социокультурные и ценностные компоненты.
Суть позиции, сформулированной Л. А. Микешиной, заключается в реабилитации категории интерпретации, придании новой роли этой важнейшей процедуре, весомо присутствующей на всех уровнях познавательной деятельности — от первичного восприятия до самых сложных философских построений. «Проблема истолкования или интерпретации,— считает Людмила Александровна,— не может рассматриваться как дань герменевтической моде, частный метод или произвольная, нестрогая процедура. Она должна по-прежнему разрабатываться в традиционном логико-методологическом аналитическом ключе, но в первую очередь в собственно философском контексте — как фундаментальный атрибут познания и деятельности субъекта, его бытия среди людей в языке и культуре» [4, с. 9].
Соответственно, трактовка интерпретации зависит также и от подходов к языку, от понимания его роли и функций в культуре и познании. О различии этих подходов Людмила Александровна напоминает нам в ряде своих работ. Так, существует и до сих пор часто встречается точка зрения, согласно которой процесс мышления может обходиться вообще без языка, а в языковую форму облекаются только результаты познания (она восходит к античности, а из более новых авторов представлена у И. Канта и, отчасти, у Дж. Локка). Существует также точка зрения, согласно которой первостепенную роль в мышлении играют структуры языка, которые фактически совпадают со структурами мира, в то время как коммуникация занимается индивидуальным кодированием и раскодированием сообщений о положении дел (Л. Витгенштейн). И в первом, и во втором случаях познание рассматривается вне связи с интерпретацией. Наконец, третья точка зрения, которой в целом придерживается и Л. А. Микешина, исходит из первостепенного значения факторов языка и коммуникации в таких областях, как герменевтика, прагматика, некоторые направления философии языка: язык и коммуникация превращаются здесь из технических средств в «фундаментальные условия возможности познания». В самом деле, если в общую картину познавательных процессов не вводится языковая и коммуникативная составляющая, мы сталкиваемся с ситуацией неразрешимости по отношению к целому ряду вопросов. Например, где находится смысл: в процессе высказывания? в контексте? в игре, по правилам которой происходит общение? Эти вопросы заставляют современную философию мобилизовать ресурсы всех понятий и категорий, связанных с языком, и в том числе — категории интерпретации.
Что касается моего взгляда на все эти вопросы, то — сразу подчеркну — для меня важнейшим феноменом и проблемой современных гуманитарных наук является не столько интерпретация, сколько перевод — то есть, по сути, другая грань проблематики. Я ставлю перевод во главу угла и рассматриваю интерпретацию, с одной стороны, и диалог, с другой, как то, что зависит от перевода как фундамента и условия возможности познания в гуманитарной области в целом (не только в дисциплинах филологического цикла). Однако, несмотря на различие в определении порядка значимости этих основных понятий, мы с Людмилой Александровной, безусловно, принадлежим к единому полю и контексту, в котором ищем ответ на общие проблемы, порожденные переломом в современной эпистемологии и философии. В любом случае, и интерпретация, и перевод
свидетельствуют о нашем пребывании в виражах языкового поворота и предстают как попытка ответить на вопросы, возникающие на этом пути.
Насколько я могу судить, Людмила Александровна соглашается с моим эпистемологическим и онтологическим обоснованием перевода как антропологической константы человеческого бытия и условия возможности познания в гуманитарных науках [2, с. 13]. А кроме того, она признает наличие конструктивного смысла перевода в выявлении и осмыслении неявного знания и многообразных ценностных предпосылок, в возможности преодоления «эссенциалистского гипостазирования морфологических структур языка» (и добавляет от себя, а также «содержания переводимого текста» [3, с. 187]). Мне интересно видеть наше пересечение в следующем тезисе: «Перевод дает то, что можно назвать продуктивной релятивизацией познавательного предмета в гуманитарном познании: он предполагает отрыв от наивной сращенности предмета и слова и показывает, что эта связь гораздо сложнее, чем мы думаем» [2, с. 13]. Закрывая эту цитату из моей книги «Познание и перевод», Людмила Александровна добавляет: «Я думаю, что это положение особенно важно для понимания неисчерпаемых возможностей перевода как особого рода интерпретации» [3, с. 187]. И этот новый акцент ее мысли для меня ценен.
До сих пор я говорила об этапах и событиях, а сейчас обратимся к вопросу о местах. Даже в уже упоминавшейся небольшой работе «50 лет как живу в философии» мы видим много мест: Калгари и Брайтон, Зальцбург и Минск. Особый город Бостон, в котором Людмила Александровна бывала три раза — в 1991, 1993, 1998 годах. В Бостоне жил старший внук Людмилы Александровны, увезенный матерью за границу; в Бостоне проводились консультации с американскими коллегами — в помощь созданию в МПГУ социологического факультета. Но самым важным воспоминанием о Бостоне стал в 1998 году ХХ Всемирный философский конгресс, прошедший под девизом «Пайдейя» — воспитание, образование. В секции русской философии, вспоминает Людмила Александровна, собирались все, кто не владел английским. На пленарных заседаниях перед слушателями представали самые великие философы современности — Куайн и Апель, Рорти и Агасси. Упоминает Людмила Александровна и мой пленарный доклад, сделанный по-английски. Ей, как человеку душевно щедрому и открытому, кажется, что его слушали «с гордостью». Однако русские «патриоты» (беру в кавычках, потому что это были псевдопатриоты) возмущались. Зачем с нами говорят по-английски (но ведь это язык,
который понимает подавляющее большинство зала, а перевод — всегда проблема), зачем нам говорят про «творение» и «пересотворение» ((Re) creation) [9] русского философского языка в постсоветскую эпоху, разве он уже не самый сильный и могучий и ни в каких улучшениях не нуждается? В дальнейшем и переработанная версия моего доклада на русском языке [1] тоже столкнулась с явным непониманием: некоторые российские участники конгресса считали, что русский концептуальный язык вполне совершенен и ни в каком развитии своей терминологической системы не нуждается; эта точка зрения существует и подчас даже укрепляется в связи с определенным образом понимаемыми тенденциями укрепления национального самосознания. Моей главной мыслью в докладе был тезис о необходимости развития русского концептуального языка (после советской закрытости к Западу в постсоветский период) посредством перевода; причем c отсылками к великому «русскому филологу» (так написано, по его просьбе, на его могильном памятнике) Роману Якобсону — а он похоронен рядом, за рекой на кладбище. Людмила Александровна встала на мою защиту от нападавших. Она с самого начала поддержала меня в моем интересе к этим сюжетам и, в частности, к проблеме перевода и его роли для развития концептуального языка. Уже было сказано, что она всячески предпочитала истолкование как объект исследования и инстанцию целого ряда познавательных и экзистенциальных процедур. Но это не помешало ей отнестись к моему выступлению с заботой и вниманием. Более того, вскоре после Всемирного философского конгресса в Бостоне (август 1998 года) и отчасти по следам моего выступления в январе 1999 года в Московском педагогическом государственном университете (МПГУ) по ее инициативе — как заведующей кафедрой философии — совместно с журналом «Вопросы философии» была проведена конференция «Перевод и интерпретация как способы бытия философского текста», продвинувшая понимание и разработку проблемы истолкования, перевода, диалога.
Людмила Александровна — одна из очень немногих известных мне людей, которые сумели столь интенсивно проживать все стороны жизни — личной, в которой было много счастливого и много тяжелого, что переносилось с великим мужеством, но также общественной и научной, административной, педагогической, исследовательской деятельности. На этой линии жизни есть и раскопки нового, и преемственность — научная и эмоциональная. Вследствие этого в семье Микешиных выросло целых три поколения увлеченных, преданных своему делу исследователей.
Сын Михаил Игоревич Микешин — известный специалист в области истории философии XVIII века, философии и методологии науки, долгое время заведовал кафедрой философии в Санкт-Петербургском Горном университете, в том самом, в котором Людмила Александровна когда-то начинала свою педагогическую деятельность. Внук изучает проблемы религиозной антропологии в Финляндии. Стимулы и импульсы, которые сплачивают семью, действуют и на людей вокруг. Мы благодарны Людмиле Александровне Микешиной за то, что она живет рядом с нами и вместе с нами, согласно своей емкой формуле — «бытие субъекта среди людей в языке и культуре», и одаряет нас своим человеческим теплом и интеллектуальным вдохновением.
Литература
1. Автономова Н. С. Заметки о философском языке: традиции, проблемы, перспективы // Вопросы философии. 1999. № 11. С. 13-28.
2. Автономова Н. С. Познание и перевод. Опыт философии языка. М.: РОССПЭН, 2008. 704 с.
3. МикешинаЛ. А. Интерпретация как конститутивное условие и базовая операция познания // Современные методологические стратегии: Интерпретация, конвенция, перевод: коллективная монография. М.: Политическая энциклопедия, 2014. С. 149-187.
4. Микешина Л. А. Интерпретация как фундаментальная операция познания // Эпистемология & философия науки. Т. XVII, № 3. C. 5-13.
5. Микешина Л. А. Философия познания. Полемические главы. М.: Прогресс-Традиция, 2002. 624 с.
6. Микешина Л. А. Ценностные предпосылки в структуре научного познания. М.: Прометей, 1990. 208 с.
7. Микешина Л. А. Эпистемология ценностей М.: РОССПЭН, 2007. 439 с.
8. Микешина Л. А. 50 лет как живу в философии // Культурно-историческая эпистемология: проблемы и перспективы. К 70-летию Бориса Исаевича Пружинина. М.: РОССПЭН, 2014. С. 562-575.
9. Avtonomova N. S. On the (Re)creation of Russian Philosophical Language // The Proceedings of the Twentieth World Congress of Philosophy. Vol. 12. Ohio: Philosophy Documentation Center, 2000. P. 83-94.
EXISTENTIAL ASPECTS OF LIUDMILA A. MIKESHINA'S PHILOSOPHY OF CONSCIOUSNESS
What genre will be more suitable to celebrate Liudmila A. Mikeshina's 90 birthday: theoretical as she herself insisted or congratulatory? The author consciously escapes this dilemma, considering her mode of discourse as a kind of a narration centered on certain meaningful events of life and emphasizing meetings and interactions. The author sort of untwists a phrase pronounced by
L. A. several years ago: "50 years of my life in philosophy". As a result, we have a story of events having happened on the ways of life, of some retrospective moments that became her ideas' projective forces. Some episodes of this story were elaboration of V. Shtoff's ideas of modeling, a new understanding of determinism and causality, grasping of reality and concept of "tacit knowledge", rethinking of V. Stepin's Ideals and Norms, etc. The result was a gradual formation of a new discipline taking into account the role of representation, interpretation, convention, categorization, reduction and other methods and operations — and thus we may say attentively grasping every step a knowing subject makes in the world of emotional experience and values. One of the central moments of Mikeshina's conception that connects its different constituents is interpretation. Mikeshina rehabilitates interpretation, she attaches a great importance to this procedure having both intellectual and existential constituent and meaningfully present at all the levels of cognitive activity beginning with a primary perception till the most complicated cognitive constructions. The core of Mikeshina's treatment of interpretation is that as she believes it must be elaborated primarily in a philosophical context — "as a fundamental attribute of subject's cognition and activity, of its being among people in language and culture".
Keywords: philosophy of knowledge, interpretation, subject, convention, translation, cognition, values, language, culture.
References
• Avtonomova N. S. On the (Re)creation of Russian Philosophical Language // The Proceedings of the Twentieth World Congress of Philosophy. Vol. 12. Ohio: Philosophy Documentation Center, 2000. P. 83-94.
• Avtonomova N. S. Poznanie i perevod. Opyt filosofii yazyka. M.: ROSSPEN, 2008. 704 s. [In Rus].
• Avtonomova N. S. Zametki o filosofskom yazyke: tradicii, problemy, perspektivy // Voprosy filosofii. 1999. № 11. S. 13-28. [In Rus].
• Mikeshina L. A. 50 let kak zhivu v filosofii // Kul'turno-istoricheskaya epistemologiya: problemy i perspektivy. K 70-letiyu Borisa Isaevicha Pruzhinina. M.: ROSSPEN, 2014. S. 562-575. [In Rus].
• Mikeshina L. A. Cennostnye predposylki v strukture nauchnogo poznaniya. M.: Prometej, 1990. 208 s. [In Rus].
• Mikeshina L. A. Epistemologiya cennostej M.: ROSSPEN, 2007. 439 s. [In Rus].
• Mikeshina L. A. Filosofiya poznaniya. Polemicheskie glavy. M.: Progress-Tradiciya, 2002. 624 s. [In Rus].
• Mikeshina L. A. Interpretaciya kak fundamental'naya operaciya poznaniya // Epistemolo-giya & filosofiya nauki. T. XVII, № 3. S. 5-13. [In Rus].
• Mikeshina L. A. Interpretaciya kakkonstitutivnoe uslovie i bazovaya operaciya poznaniya // Sovremennye metodologicheskie strategii: Interpretaciya, konvenciya, perevod: kollek-tivnaya monografiya. M.: Politicheskaya enciklopediya, 2014. S. 149-187. [In Rus].
