CC BY
37
К ЮБИЛЕЮ А. П. ЧЕХОВА
УДК 177
В. И. Гинецинский
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ИНТЕНЦИИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО МИРА А. П. ЧЕХОВА
В начале ХХ столетия в контексте западной культуры, вобрав в себя и переосмыслив разнообразные феномены социальной действительности и общественного сознания, оформился в качестве особого ее направления экзистенциализм. Среди его ведущих идеологов называют Н. А. Бердяева, Э. Гуссерля, Ж.-П. Сартра, М. Хайдеггера, К. Ясперса. К числу тех, чье творчество подготавливало почву для его возникновения и распространения в русской культуре, следует отнести и А. П. Чехова. Для того чтобы обосновать и конкретизировать этот тезис, выделим сначала некоторые существенные, с нашей точки зрения, установки экзистенциалистского мировоззрения, а затем обратимся к образу Лаевского, одному из многочисленных персонажей, населяющих художественный мир Чехова, постольку поскольку он может иллюстрировать то мироощущение, которое стало, с точки зрения экзистенциализма, типичным в указанную эпоху [1].
Любое философское направление в период своего становления противопоставляет себя уже существующим. Однако сколь бы категоричным оно ни было в своем противостоянии другим направлениям, в качестве центральной интенции оно имеет выработку (уточнение/осмысление) понятийно-терминологического аппарата для объяснения и понимания, описания и интерпретации действительности. Отметим в этой связи только три момента.
Базисной оппозицией, конституировавшей экзистенциалистское мировоззрение, согласно Хайдеггеру, является оппозиция «бытие — сущее». Сущее — это люди и вещи, и оно противополагается бытию, лежащему в основе и за пределами сущего. Сущее единично, личностно, конечно, переживается непосредственно на дорефлексивном уровне и конкретизируется в категориях, описывающих эмотивную сферу: вина, страх, стыд, тревога, беспокойство/апатия, забота/скука, консонанс/диссонанс, радость/горе, симпатия/антипатия... Человек в качестве сущего заброшен в мир, который предстает как быт, повседневность, а его проживание в нем предстает ему как судьба, конечными пунктами которой выступают рождение и смерть вместе с обстоятельствами, их сопровождающими. Существование в мире — это бытие к смерти.
Вторая базисная оппозиция, задающая экзистенциалистское мировоззрение, — «потребление — творчество (производство)». Форма активности, которая преобладает в быту — это потребление, поиск условий, обеспечивающих наиболее полное, комфортное удовлетворение разнообразных витальных потребностей (еда, секс, общение, развлечения, спорт, игра, путешествия, хобби).
© В. И. Гинецинский, 2010
В традиции рационалистической философии субъект, осуществляющий познавательную деятельность сознательно и целенаправленно, представлялся в оппозиции к объекту преимущественно в персонифицированном виде. Истина — это всегда результат приложения деятельных сил субъекта, и она не может быть открыта ему помимо сознательно организуемых познавательных усилий, направленных на постижение объекта. В экзистенциализме место истины занимают категории «переживание», «смысл», «толкование», которые рождаются стихийно, как непосредственное отражение самой жизни. Тем самым как бы отбрасывается необходимость в традиционно рационалистическом толковании субъектной активности. Человек, согласно экзистенциализму, — это человек наличной ситуации, человек сегодняшнего дня, связанный самыми разнообразными путами и заботами повседневного существования.
Конечно, нельзя игнорировать тот факт, что подобное разграничение можно найти и у мыслителей, позиционировавших себя в рамках рационалистической традиции, но у них всегда приоритет отдавался пониманию субъекта в качестве социализированного и трансцендирующего фактора активности. Так, согласно С. Л. Рубинштейну, существует два основных способа существования человека, две разновидности его отношения к жизни:
1. Жизнь, не выходящая за пределы непосредственных связей, здесь всякое его отношение — это отношение к отдельным вещам, явлениям, но не к жизни в целом.
2. Второй способ существования связан с появлением рефлексии.
Сознание выступает здесь как разрыв, как выход из полной поглощенности непосредственным процессом жизни для выработки отношения к ней, занятия позиции над ней, вне ее, для суждения о ней. Объективным основанием рефлексии, выходящей за пределы жизни, является сама жизнь как трагедия, драма или комедия, как творчество и как труд [1].
Третья базисная оппозиция, характеризующая экзистенциалистское отношение к миру, относится к субъектной сфере: когнитивное — эмотивное. Понятия, характеризующие сферу повседневного проживания и широко используемые в ней, в целом аморфны, нечетко дифференцированы друг от друга. В частности, это относится к пониманию того, что есть любовь, имеющему непосредственное отношение к теме нашего рассмотрения. Формально в самом общем смысле «любовь» — это слово, обозначающее определенное субъект-объектное отношение, меняющее свой смысл в зависимости от объекта, и одновременно инвариантное относительно разных уровней, на которых оно актуализируется. Слова, используемые для именования нюансов и уровней любовных отношений, достаточно многочисленны: агапе, амор, либидо, петтинг, пиетет, секс, симпатия, сторге, филия, флирт, эрос... Но, так или иначе, все они указывают на разные уровни человеческого существования и потребности им соответствующие: биогенные, социогенные, психогенные, духовно-нравственные. В повседневном же обиходе употребляют слово «любовь» недифференцированно для обозначения вариантов весьма различных отношений.
Повесть «Дуэль» создана Чеховым уже после его поездки на Сахалин, обозначившей переломный момент в окончательном оформлении его мировоззрения. Диапазон оценок, которые вызвала повесть у современников, весьма широк. В. И. Немирович-Данченко, например, писал Чехову; «“Дуэль” — лучшее из всего, что Вы до сих пор написали». Другие (например, А. Н. Плещеев), наоборот, считали финал повести неубедительным и тем самым ставили под сомнение ее художественную правду.
Центральными персонажами повести являются Иван Андреич Лаевский, «молодой человек лет двадцати восьми», чиновник ведомства Министерства финансов, прожива-
ющий в гражданском браке с Надеждой Федоровной, вместе с которой они сбежали из Петербурга от ее мужа, и Николай Васильевич фон Корен, зоолог, порвавший связи со своими коллегами в университете, но продолжающий самостоятельно заниматься исследованиями морской фауны. Между ними и происходит дуэль. В контексте повести слово «дуэль» приобретает двоякий смысл. С одной стороны, это конкретное событие, происходившее по определенным традиционно установленным правилам. С другой — это поединок двух жизненных позиций, раскрытие которых и составляет собственно содержание повести. Фамилии персонажей можно понять как некие ориентиры авторской их оценки: по-немецки: Kozen — отбирать животных-производителей, Laune — причуда, каприз.
Промежуток времени, в течение которого раскрывается облик центральных персонажей и происходит их преображение — два года: с момента их приезда в курортное местечко до отъезда одного из них (фон Корена). Вначале они сблизились, но вскоре их близость обернулась взаимной ненавистью. Между ними произошла дуэль, результатом которой стали физически — легкая травма Лаевского, нравственно-резкое изменение поведения Лаевского, умаление гордыни и смягчение ожесточенности фон Корена. Итог происшедшего, с которым согласились дуэлянты, — «никто не знает настоящей правды» [3, с. 478].
Узловыми пунктами сюжета можно считать попытки Лаевского получить кредит на его отъезд (бегство) в Петербург, получение им извещения о смерти мужа Надежды Федоровны, две аффективные вспышки Лаевского, результатом одной из которых был вызов на дуэль, инсценировка дуэли, которую всерьез не воспринимал ни один из участников, примирение дуэлянтов.
По ходу повествования образ Лаевского раскрывается в четырех ракурсах: в виде сведений от автора, интроспективно (как его самохарактеристика), экстраспективно (представления — оценки Лаевского со стороны других персонажей), через представления Лаевского о том, как его воспринимают другие. Все они уничижительны и, так или иначе, дополняют друг друга. Проиллюстрируем это выдержками из текста повести. Вот как Лаевский характеризует самого себя: «Я пустой, ничтожный, падший человек! Воздух, которым я дышу, это вино, любовь, одним словом жизнь я до сих пор покупал ценою лжи, праздности и малодушия. До сих пор я обманывал людей и себя, я страдал от этого, и страдания мои были дешевы и пошлы». Вот как характеризует его фон Корен: «Вот его нравственный остов: утром туфли, купанье и кофе, потом до обеда туфли, моцион и разговоры, в два часа туфли, обед и вино, в пять часов купанье, чай и вино, затем винт и лганье, в десять часов ужин и вино, а после полуночи сон и La femme. Существование его заключено в эту тесную программу, как яйцо в скорлупу. Идет ли он, сидит ли, сердится, пишет, радуется — все сводится к вину, картам, туфлям и женщине». Но самоуничижение Лаевского не придает ему сил измениться, презрение фон Корена служит оправданием его рассуждений о целесообразности уничтожения подобных типов, для персонажей, выступающих носителями устоявшихся норм обыденного сознания, они служат основанием жалости к нему и предложений выправить ситуацию, чтобы жить «как все». И эта последняя позиция, в конечном счете, как бы и побеждает, подтверждая возможности повседневной жизни к саморегуляции, к совладанию с состояниями, которые она же сама и порождает. В итоге, как уже было отмечено, лишь чрезвычайная ситуация — дуэль (переживание близости смерти) приводит к радикальному изменению поведения Лаевского, но и тогда лейтмотив его мироощущения остается прежним: никто не знает настоящей правды.
1. Рубинштейн С. Л. Человек и мир // Рубинштейн С. Л. Проблемы общей психологии. М., 1976. С. 416.
2. Тихонравов Ю. В. Экзистенциальная психология. М., 1998. С. 236.
3. Чехов А. П. Собрание сочинений. Т. 6. М., 1955. С. 502.
Статья поступила в редакцию 14 апреля 2010 г.
