CC BY
48
♦
♦
3 См.: Стефаненко Т.Г. Этнопсихология: Учебник для вузов / Т.Г. Стефаненко. 3-е изд., испр. и доп. М., 2003; Павлова А.П. Исследование влияния игровой деятельности на формирование межкультурной компетенции студентов вуза (на материале иностранного языка). Автореф. дисс. ... канд. пед. наук. Ставрополь, 2004.
4 См.: Luesebrink H.-J. Interkulturelle Kommunikation: Interaktion, Fremdwahrnehmung, Kulturtransfer; Verl J.B. Metzer Stuttgart. Weimar, 2005.
5 См.: Коджаспирова Г.М., Коджаспиров А.Ю. Словарь по педагогике. М., Р./н /Д., 2005.
6 См.: Гладышев С. Как вести себя на тренинге? / Обучение и карьера. 2005.
7 См.: http://ecsocman.edu.ru/db/msg/128321/print.html.
8 См.: Отчет научно-практического центра психологической помощи «Гратис». M., 2003 / http://www/psy-gratis.ru/ report1.doc.
9 См.: Trandis H.C. Culture and social behavior. N. Y., 1994; Bhawuk D.P.S., Brislin R.W. Cross-cultural Training: A review // Applied Psychology: An international review. 2000. Vol. 49.
10 См.: Gudykunst W.B., Hammer M.R. Basic Training Design: Approaches to Intercultural Training. In: Landis D., Brislin R.W. (Hg.) Handbook of Intercultural Training. Vol. I. Issus in Thery and Des ig n. N. Y., 1983.
11 См.: Helmot v. K., Mueller B.-D. Zur Vermittlung interkultureller Kompetenz // Interkulturelle Wirtschaftskommunikation / Hrsg. von B.-D. Mueller. 2. aufl. Muenchen, 1993.
УДК 820/89.09
ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНАЯ ТРАНСНЕНАЕННИЯ КАК ФОРМА ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ АИАЛЕКТИКИ ЖИЗНИ В ПРОЗЕ А. ПЛАТОНОВА
Л. В. Червяков а,
кандидат филологических наук, доцент кафедры русской литературы XX в, СГУ
ВЕСТНИК. 2006. № 13(2)
В круге экзистенциальных проблем, решаемых А. Платоновым, одной из важнейших является проблема взаимодействия человека с миром, осуществления им своей онтологической функции.
В художественном мире А. Платонова полноценная жизнь в противо -положность неосмысленному существованию природы может быть реализована только через человека, одухотворяющего действительность. Платоновский герой является организующей бытие идеей, поскольку творит в себе мир, переводя предметы внешнего бытия во внутреннее пространство своей души. Рассматривая особенности сознания платоновских персонажей, М .А. Дмитровская определяет внутреннюю пустоту человека как «онтологическую характеристику человеческой души»1 , поскольку именно наличие этой «пустоты» позволяет ему «выходить» в мир и «вбирать» его в себя. В связи с этим платоновская метафора человеческой души как «пустоты в кишках» человека, которая «всасывает в себя все человечество и движет историю»2, может быть рассмотрена как реализация представления писателя о метафизике осуществления человеком своего бытия: «пустота» «вбирает» в себя мир и преобразует его. Таким образом выявляется подлинное значение окружающих человека пред -метов, что, с одной стороны, дает ему творческий импульс, а с другой -является причиной бытийной трагедии, поскольку мир, скапливаясь и преобразуясь в человеке, осуществляя в нем свое истинное бытие, вместе с ним и погибает. Платоновская концепция личности как средоточия подлинной жизни обусловливает тот факт, что в художественном мире писателя смерть человека приобретает гораздо более широкое значение, нежели гибель отдельного существа: у А. Платонова даже ребенок рождается «весь свет... окончить»3. Вместе с человеком погибает неповторимый мир, заключенный в рамки каждой отдельной личности. Поэтому теснота, ограниченность личного существования является у А. Платонова синонимом смерти: жизнь, сосредоточенная в пределах смертной физической оболочки, обречена стать небытием.
Философская значимость категорий тесноты и пустоты в прозе А. Платонова отмечена в работах М. Дмитровской, Л. Карасева, М. Михее-ва4. Дальнейшее исследование этих категорий позволяет рассмотреть механизм осуществления диалектики жизни в художественном мире писателя.
Бытие, заключенное в тесноте существования платоновского героя, фактически мертво, поэтому человек стремится преодолеть ограничен-
♦
П
ность своего существования посредством трансцендентного выхода вовне и реализации своих внутренних возможностей. Замкнутые в тесноте личного бытия, природа и человек отчуждены друг от друга, и потому преодоление границы между внешней и внутренней сферами существования имеет принципиальное значение для осуществления диалектики жизни в художественной философии А. Платонова. Концентрируя в себе мир, платоновский герой образует так называемый «излишек жизни», внутреннюю энергию, дающую возможность утвердить свое бытие в мире. Посредством преобразования «излишка жизни», заключенного во внутренней «тесноте» человека, во внешнее действие, обогащающее действительность, человек совершает выход вовне, соединяется с миром. Этот процесс со-природен сублимации жизненной энергии, описанной З. Фрейдом, и трансценденции, являющейся одним из центральных понятий в философии экзистенциализма. « Излишек жизни» как внутренний импульс к действию, внутреннее одушевляющее начало позволяет человеку воспроизводить себя в мире, а миру - отражаться в человеке, что способствует осуществлению диалектики жизни.
При нарушении гармонии обмена, предполагающей реализацию взаимного перехода из внешней сферы природного бытия во внутреннюю сферу человеческого существования, возникает ситуация, когда человек «расточается» в мир, опустошаясь изнутри, либо замыкается в рамках тесноты личного существования, превращаясь в небытие. Трагический результат нарушения диалектики, «перекос» в осуществлении бытия внешнего и внутреннего отражены в таких произведениях А. Платонова, как «Чевенгур» и «Котлован».
Первый коммунистический город, Чевенгур, становится в ходе развития сюжетного действия все более тесным и ограниченным, несмотря на его пустоту. Основанный на специально опорожненном месте, город оказывается освобожденным даже от жизни: «...жизнь отрешилась от этого места и ушла умирать в степной бурьян, а свою мертвую усадьбу отдала одиннадцати людям» (С. 227). Имея снаружи лишь пустоту, чевенгурцы вынуждены жить только «внутренней» жизнью. Так, на вопрос Копенкина, что же делать в Чевенгуре, Чепурный отвечает: «... у нас нет нужды и занятий -будешь себе внутренне жить» (С. 183). Прибывшие в Чевенгур «прочие» осуществляют внутреннее накопление жизненных ресурсов посредством улучшения питания: «.раньше простой народ внутри туловища ничего не имел, а теперь получает все, что растет на земле... Пора жить и над чем-то задумываться» (С. 283), -рассуждает чевенгурский мудрец Яков Титыч. «Заполнение» едой «прочих» оказывается, таким образом, не только физическим, но и экзистенциальным актом.
«Скопившие» в себе достаточное количество жизненных сил, чевенгурские «прочие» ощущают острую необходимость расходовать «происходящую внутри себя жизнь» (С. 2 82) и тоскуют о возможности труда: « Во мне никуда не денется, - покорно обещал прочий. - Я тебя спросил, отчего снаружи ничего нету: ты б нам заботу какую приказал!» (С. 281). Несмотря на благополучие чевенгурской жизни, «прочие» ощущают свое существование как скуку: не чувствуя «вещества пользы », они становятся «бесполезны самим себе» (С. 289).
«Перекос», произошедший в сторону «внутреннего бытия», не дает чевенгурцам возможности трансцендентного проявления «излишка жизни», вследствие чего «прочие» ощущают свою жизнь как «спертую в теле» (С. 308) и томятся, не чувствуя своей связи с природой и людьми, будучи товарищами лишь «по тесноте и горю» (С. 347).
Подобно «прочим», все глубже уходящим в «тесноту» внутренней жизни, все более «тесным» становится и Чевенгур. Город уплотняется под действием наступающего пространства, которое ограничивает его так, что Сербинов удивляется, почему Чевенгур, стоящий на просторе, так «тесно построен». За счет не раз предпринимав шейся «перепланировки», когда пересаживались даже сады, «трудно было войти в Чевенгур и трудно выйти из него - дома стояли без улиц, в разброде и тесноте» (С. 374).
Особую роль в романе «Чевенгур» играют сны, составляющие значительную часть существования «прочих». Сон в произведениях писателя выступает как жизнь человека, происходящая «в глубине притихшего, трудного, самого себя мучающего тела» (С. 214), т.е. как некая «внутренняя», «тесная», ограниченная форма существования человека. Так, Саша Дванов произносит, пробуждаясь ото сна: «Я скоро проснусь, пап, - спать тоже скучно. Я хочу жить наружи, мне тесно тут быть» (С. 303). Функциональная связь мотивов «сна», «тесноты» и «внутренней жизни» раскрывает в образе сна значение ухода в небытие. Сознание спящего человека отделено от внешнего мира и заключено во внутреннюю «тесноту» личности. Недаром спящий часто воспринимается платоновскими героями как мертвый, а сны наполнены различными образами смерти, проникнуты символикой небытия. Имея «снаружи» лишь пустоту и не обладая возможностью трансцендентного выхода за пределы экзистенциальной «тесноты», чевенгурские «прочие» целиком погружаются во «внутреннее» существование, одним из видов которого является сон: «Чевенгур просыпался поздно, его жители отдыхали от веков угнетения и не могли отдохнуть. Революция завоевала Чевенгурскому уезду сны и главной профессией сделала душу...», - пишет А. Платонов (С. 192). Сама жизнь в Чевенгуре становится по -добной сну: «... теснота домов, солнечный жар и человеческий волнующий запах делали жизнь похожей на сон под ватным одеялом».
« Мне чего-то дремлется, а тебе? - спросил Пашин-цева Копенкин» (С. 119). «Сонная» атмосфера Чевенгура уподобляет жизненное пространство города пространству небытия снов. Постоянно возникающий в романе мотив сна реализует идею изображения жизни сонным бредом, погружающим человека в энтропийное состояние бездеятельности и заключающим его в смертную тесноту.
Ситуация «ухода в тесноту» отражена и в хронотопе романа. Попытки чевенгурских лидеров осуществить начало новой жизни, уничтожив все старое, оказались безрезультатны. Утверждение «конца всемирной истории» в городе приводит к тому, что жизнь утрачивает динамический характер и застывает: в Чевенгуре (по определению Чепурного) «всему конец». Счастье и коммунизм в городе не «вырабатываются» снаружи, а «скрыты внутри прочих людей» (С. 267). По-
♦
♦
этому чевенгурцы стараются заботиться друг о друге, пытаясь сохранить коммунизм, который живет в их теле «вещественным чувством». С этим и связана трудовая деятельность «прочих». Но попытки трансцендентной самореализации в «порожнем городе» оказываются ущербными: они отражены в нелепых «творениях» че-венгурских умельцев, таких, например, как «печь-самогрейка», «куда пошла начинка всех одеял и подушек Чевенгура, но в которой мог одновременно греться лишь один человек, наиболее озябший» (С. 341).
«Пустота» и «теснота» чевенгурского коммунизма обусловливают его трагическую гибель. Стремясь существовать в счастливой «семейной тесноте», создать вокруг себя «пространство материнской утро -бы» (С. 254), защищающее их «от притаившихся пространств , в которых Чепурный чувствовал залегшее бес -человечие» (С. 219), чевенгурцы ограничивают свою жизнь и не имеют возможности овладевать пространством мира. Поэтому для описания чевенгурской жиз -ни А. Платонов использует образ тесноты - «тесноты » домашнего уюта, товарищеской «тесноты», материнской «тесноты», который является символом небытия.
В тесноту смыкается город, в тесноту тела «про-чих» уходит коммунизм, и сами жители города обращаются сном «внутрь» собственного существования. «Снаружи» остается лишь пустота, неспособная защитить город, и сама гибель чевенгурского коммунизма показана писателем как окончательное пресечение возможности трансцендентного выхода за пределы городского пространства: «Машинальный враг гремел копытами по целине, он загораживал от прочих от -крытую степь, дорогу в будущее страны, в исход из Чевенгура» (С. 361).
Финал романа можно трактовать как попытку Саши Дванова осуществить «обратную» трансценден цию в «тесное неразлучное место тела отца», покоящегося «одинокие десятилетия в тесноте земли» (С. 365). Потерпев неудачу в попытке утвердить «снаружи» свое «внутреннее» достояние, не сумев реализовать «оживление» отца, существующего во внутренней «тесноте» сознания сына, Саша Дванов уходит в «тесноту» небытия сам, чтобы наполнить небытие новым содер -жанием - жизни.
В повести «Котлован» автором моделируется противоположная ситуация. В отличие от «прочих» рабочие котлована имеют лишь «внутреннее» бытие и живут, обустраивая жизнь «снаружи», не располагая ни -чем внутри. Рабочие существуют без всякого «излишка жизни», «обращая всю жизнь своего тела в удары по мертвым местам» (С. 379), опустошаются «изнутри» и потому «убывают. в чувстве своей жизни, когда прибывают постройки» (С. 374). А. Платоновым акцентирует -ся разрушительная функция труда: нарушение диалектики внешнего и внутреннего разрушает человека и духовно, и физически. Ненужным для системы, в которой ценится лишь «внешняя» форма существования, оказывается Вощев, имеющий склонность задумываться, уходить в себя «среди общего темпа труда» (С. 367). Герой, обладающий способностью к «внутреннему» существованию, неслучайно поднимает проблему истины как внутреннего содержания личности. Тоскуя « без покоя истины внутри своей жизни» (С. 444), Вощев за-
ботится о «душевном смысле», без которого внешние действия (по определению героя) «бессмысленны». В черновых записях к повести «Котлован» А. Платонов указывает: «Снаружи человек может организоваться, а для внутреннего состояния ему нужен смысл, потому что без истины человек как бы без плана: его любая стихия качает, и трудиться невозможно»5. Разрушение диалектики жизни ведет к разрыву функци й тела и души, что Вощев отмечает в родителях «осмысленного ребенка»: «Их тело сейчас блуждает автоматически, -наблюдал родителей Вощев, - сущности они не чувствуют» (С. 370).
Отсутствие внутреннего содержания превращает внешнее бытие в фикцию, поскольку лишает человека возможности осуществлять реально значимые дей -ствия. Таково и существование котлованных рабочих. Измождение трансцендентным выходом «наружу» делает их «порожними», а их труд - бесплодным: рабочие так и не приступают к постройке дома, а лишь бесконечно расширяют котлован. Их существование становится «поверхностным», поскольку мир не проникает в людей, не становится их частью, не обогащает их, что символически выражается в утрате одним из героев способности глубоко дышать: «После полудня Козлов уже не мог надышаться - он старался вздыхать серьезно и глубоко, но воздух не проникал, как прежде, вплоть до живота, а действовал лишь поверхностно» (С. 387). Тесная связь бытовых и бытийных понятий в художественном мире А. Платонова позволяет видеть в характеристиках, даваемых писателем физическому состоянию своих героев, символическое отражение бытийной ситуации. Конкретизация идеи о преобладании у рабочих котлована «внешнего» способа бытия осуществляется А. Платоновым посредством изображения физического состояния Чи клина, у которого от трудового усердия даже «старые жилы и внутренности подходили наружу» (С. 380). Отсутствие внутренней жизни проявляется и в том, что рабочие котлована оказываются лишены снов и воспоминаний, являющихся показателем «заполненности» человека. Сон становится лишь физиологической функцией человека и утрачивает свою символическую значимость. Экзистенциальный смысл приобретает и бессонница Вощева, который «боялся ночей, он в них лежал без сна и сомневался» (С. 429). Вощев неспособен «заснуть без покоя истины внутри своей жизни» (С. 444), поскольку внутреннее опустошение лишает его сна как некоей формы глубинного бытия человека
Коллективизация также описывается Платоновым как процесс опустошения: «Иные, склонившись, стучали себе в грудь и слушали свою мысль оттуда, но сердце билось легко и грустно, как порожнее, и ничего не отвечало» (С. 438). Метафорическое сравнение деревенским мальчишкой коллективизации с «каменистой» конфетой, которая «блестела, как рассеченный лед, и внутри ее ничего не было, кроме твердости» (С. 438), раскрывает действительное содержание этого процесса как лишенного внутреннего истинного значения.
В результате опустошения человек оказывается неспособным служить источником одухотворения природы, так как не ощущает своей связи с ней и не может проникнуть в ее сокровенную сущность. Природа остается для человека «мертвой» и «косной», и он стре-
мится найти защиту от пугающей пустоты мира. Крестьяне заключают себя в гроб и живут в нем, «как на тесном дворе, чувствуя огороженный покой» (С. 4 33). Рабочие пытаются защитить себя стенами огромного общепролетарского дома, призванного поглотить город, и мечтают о грандиозной башне, способной заключить в себе весь мир.
Внутренняя опустошенность человека делает «пустым» даже занимаемое им пространство: «.внутри же избы мужик лежал в пустом гробу и при любом шуме закрывал глаза, как скончавшийся» (С. 434). От «внутреннего устройства» людей зависит и состояние населяемого ими дома Размышляя о том, что «дом должен быть населен людьми, а люди наполнены той излишней теплотой жизни, которая названа однажды душой» (С. 3 84), Прушевский опасается, что общепролетарский дом окажется «пустым», что его заселят «усталые, недумающие» люди, которые не являются людь -ми в подлинном смысле этого слова: « Это одна наружная кожа, до людей нам далеко идти!» (С. 452) - говорит Жачев.
«Внешнее» бытие «пустого» человека неспособно разорвать тесные пределы природного мира, в котором он существует. Рабочие котлована могут лишь «разверзать. земную тесноту вширь» (С. 472), трудясь «в теснинах тоскливой глины» (С. 379), и все больше погружаются в тесноту (умирают Козлов, Сафро-нов, а затем и Настя). А центральный образ-символ повести - котлован, являющийся результатом их трудо-
9
вой деятельности, - соединяет философские смыслы «тесноты» и «пустоты».
Художественное постижение феномена диалекти -ки жизни и рассмотрение способов разрешения про -блем, связанных с ее осуществлением, совершаются А. Платоновым на протяжении всего творческого пути, однако неизменным универсальным принципом реализации диалектики жизни является преодоление «тесноты» и ограниченности личного существования, переход от бытия «внутреннего» к трансцендентно -му, одухотворяющему действительность.
1 Дмитровская М.А. Феномен пустоты: взгляд А. Платонова на особенности человеческого сознания // Художественное сознание в литературе XIX - XX веков. Калининград, 1994. С. 81 .
2 Платонов А. Счастливая Москва // Новый мир. 1991. № 9. С. 34.
3 Платонов А. Чевенгур. М., 1990. С. 370. Далее цитаты даются по этому изданию с указанием страниц в тексте.
4 См.: Дмитровская М.А. Семантико-пространственные границы у А. Платонова // Филологические записки. Вып. 13. Воронеж, 1999; Карасев Л. «Движение по склону» (Вещество и пустота в мире А. Платонова) // Карасев Л. Онтологический взгляд на русскую литературу. М., 1995; Михеев М. Пустота и теснота в поэтике Платонова // Изв. АН. Сер. литературы и языка. 1997. Т. 56. № 6.
5 Платонов А. Фрагменты чернового автографа повести «Котлован» // Творчество Андрея Платонова. СПб., 1995. Вып. 1. С. 96.
