CC BY
337
ние, проникнутое чувством абсолютной безнадежности и религиозного скепсиса:
Жизнь так противна мне, я так страдал и стражду,
Что страшно вновь иметь за гробом жизнь в виду;
Покоя твоего, ничтожество! Я жажду:
От смерти только смерти жду [2, с. 362].
Однако в этих и других стихах Вяземского нет тех чувств, о которых пишет Тютчев в стихотворении, к нему обращенном. И это еще раз доказывает, что стихи Вяземского, вызванные конкретной журнальной и политической ситуацией, были лишь поводом для поэтического самоанализа, самопознания Тютчева, для погружения в те роковые бездны человеческой души, которые всегда так привлекали его, пугали своей непредсказуемостью, но и позволяли верить в животворную силу таящихся в них чувств.
Литература
1. Благой, Д.Д. Тютчев и Вяземский / Д. Д. Благой // Благой Д.Д. От Кантемира до наших дней. - М., 1979. -Т. 1.
2. Вяземский, П.А. Сочинения: в 2 т. / П.А. Вяземский. - М., 1982. - Т. 1.
3. Георгиевский, А.И. Тютчев в 1862 - 1866 гг. / А.И. Георгиевский // Ф.И. Тютчев в документах, статьях, и воспоминаниях современников. - М., 1999.
4. Пушкин, А.С. Собр. соч.: в 8 т. / А.С. Пушкин. - М., 1967. - Т. 2.
5. Тютчев, Ф.И. Лирика: в 2 т. / Ф.И. Тютчев. - М., 1966. - Т. 1.
6. Тютчев, Ф.И. Полн. собр. стихотворений / Ф.И. Тютчев. - Л., 1957.
7. Ф.И. Тютчев в документах, статьях и воспоминаниях современников. - М., 1999.
УДК 821.161.1
Л.В. Гурленова
Э. ЛИМОНОВ О ЛИТЕРАТУРЕ («ЭТО Я - ЭДИЧКА»)
Изучаются суждения Э. Лимонова о характере русской литературы XX - XXI вв., круге близких ему авторов, о понятии «жестокий реализм», об андеграунде и «самиздате», о назначении литературы и роли писателя.
Эмигрантская тема, постмодернизм, андеграунд, история и теория литературы, литературный герой.
This article deals with E. Limonov’s ideas about the nature of Russian Literature of the XX - XXIth centuries and considers the circle of authors who share his ideas, such notions as “cruel realism”, “underground” and “samizdat”, as well as the function of Literature and the role of the writer.
Emigrant theme, postmodernism, underground, history and theory of literature, literary hero.
Изучение прозы Э. Лимонова на сегодняшний день - актуальная проблема литературоведения, так как художественные тексты писателя, издававшиеся с 1979 г., до сих пор продолжают находиться вне поля активного научного исследования. Сначала его имя по понятным причинам не могло быть включено в литературный процесс советского времени. Лимонов, во-первых, был диссидентом, во-вторых, в его первом и наиболее известном романе, который сам автор считает лучшим в своем творчестве, - «Это я -Эдичка» (Нью-Йорк, 1976, опубликован в Париже в 1979 г., в России без купюр - 1990 г.) содержались многочисленные натуралистические сцены; первое не согласовывалось с идеологическими, а второе - с эстетическими принципами советской литературы. С конца 1980-х гг. в русской литературе начали развиваться тенденции, уже выраженные в романе Э. Лимонова. Тем не менее, в литературной жизни России и конца XX - начала XXI в. Лимонов остается персоной нон-грата.
Данный роман - самое содержательное в художественном отношении произведение Лимонова. Следует заметить, что оно является частью разножанрового прозаического комплекса. Так, «Это я - Эдичка» вместе с романом «Подросток Савенко» и повестью «Молодой негодяй» образуют автобиографиче-
скую трилогию (с учетом текста «У нас была Великая Эпоха» - тетралогию). При этом названные произведения построены по близким художественным принципам, которые были опробованы сначала в романе «Это я - Эдичка», а затем в форме вариаций на тему реализованы в последующих произведениях. В результате образовалась характерная для постмодернизма форма - метатекст, ядро его образует роман «Это я - Эдичка». Э. Лимонов реализовал в своем романе зарождающийся в отечественной прозе постмодернизм как новую форму художественного сознания. Примерно в это же время публикуются за границей произведения, также возвестившие об эпохе постмодернизма, - «Москва - Петушки» В. Ерофеева (1973) и «Школа для дураков» С. Соколова (1976).
Содержание романа «Это я - Эдичка» концентрируется вокруг четырех главных тем, среди которых и тема литературы, шире - искусства. Она представляется тем более важной, что на нее мало кто из критиков обращает внимание, ее отодвигает во второстепенные слои текста эпатажность любовной темы. Так, А. Орлова даже называет этот роман эксгибиционистским [2, с. 3], тогда как на самом деле текст романа пронизан рассуждениями на тему литературы и изобразительного искусства и орнаментирован
многочисленными именами писателей и художников (кстати, псевдоним Лимонову придумал художник В. Бахчанян).
Главный герой романа «Это я - Эдичка» - русский писатель, который покинул советскую страну в надежде обрести творческую свободу за рубежом. Завязка действия представляет героя как «странника» («вечного странника»), стремящегося обрести некий земной «рай». В начале романа он показан в момент окончательного разочарования в мифологии советского «рая» и ожидании открытия «рая» американского, в хронотоп которого он готов вживаться.
В дальнейшем повествовании автор отказывается от противопоставления двух государственных систем как ада и рая, столь важного, например, в прозе В. Аксенова. Лимонов рассуждает о причинах неблагополучия судьбы России, ставит традиционный для русской литературы вопрос: «Кто виноват?» И столь же традиционно на первом плане оказывается такой вопрос, как роль интеллигенции, в том числе и писателей, в истории государства и народа. Ответы на эти вопросы содержатся в мини-эссе, включенных в художественную ткань романа, и в текстах, прилегающих к нему.
Э. Лимонов пишет: «Восстановили нас против советского мира наши же заводилы, господа Сахаров, Солженицын и иже с ними, которые в глаза не видели Западный мир. <...> Возможно, они честно обманулись - сахаровы и солженицыны, но они обманули и нас. Как- никак «властители дум» были» [1, с. 406]. СССР, в конечном счете, предстает не адом, а потерянным раем (как Россия в произведениях писателей первой волны русского Зарубежья), а интеллигенция - змеем-искусителем. Это отражается в личности главного героя, имеющего автобиографические черты, - писателя, осознающего себя по отношению к России блудным сыном, его жизненный путь в Америке представляется путем наказания и искупления греха. Путь наказания осложняется мучительной любовью, мотив которой сближает произведения Э. Лимонова и В. Ерофеева (женщина предстает «дьяволицей», а жизнь - драматическим поиском судьбы; принципиальное значение имеет уменьшительно-ласкательная форма имени героев -Эдичка и Веничка).
Автобиографический герой романа, в недавнем прошлом поэт, участник поэтического андеграунда в Харькове и Москве, который он понимает как форму свободы творчества, многократно размышляет об искусстве. Порой такие размышления принимают развернутую форму; характерно, что герой захватывает большое историческое время, что свидетельствует о понимании им самого себя как важной фигуры в литературном процессе ХХ в.
Роман, как это свойственно постмодернистской эпохе, сопровождается статьями самого Лимонова, напоминая, например, о книгах-ансамблях А. Битова, в которые включены на правах взаимодополняемости художественные тексты разной жанровой принадлежности, статьи, самостоятельные фрагменты и т.д. Текст романа, который используется в данной статье, обрамляется двумя статьями Э. Лимонова:
предисловием, в котором самое интересное - определение Лимоновым своего места в литературе ХХ в., русской и западной, и послесловием «The absolute beginner, или Правдивая история сочинения «Это я - Эдичка», в котором расширяется литературный фон романа и оценивается герой как тип.
Интерес Лимонова к вопросам истории и теории русской литературы сближает его с общественно активной частью русской творческой интеллигенции
XIX - XX вв. Известно, что многие писатели были не только литературными критиками, но и стремились создать свою версию истории русской литературы. Лимонов, находясь в эмиграции, ставит трудную для своей жизненной ситуации задачу: нарисовать объективную картину истории и современного состояния русской литературы и шире - искусства, не зависимую от социального заказа, диктуемого американской официальной идеологией. Русская литература, в том числе и определенная часть советской, оценивается героем как одно из самых высоких, а, может быть, и самое высокое достижение мировой художественной мысли. Он видит причину этого в наличии особого читателя - подготовленного в интеллектуальном и художественном плане, и выражает эту мысль афористически: «Для поэта лучшее место -это Россия» [1, с. 277]. В другом месте добавляет об Америке: «Здесь ... литература низведена до уровня профессорской забавы» [1, с. 387].
Герой предстает и оппонентом русских классиков, но оппонентом, готовым к диалогу, заявляя: «. я не вполне доверял своей русской литературе, но я прислушивался к ее голосу» [1, с. 298]. Критически оценивается то, что не соответствует его личным представлениям о литературном герое и положительных качествах человеческой личности. Так, автобиографический герой резко (эпатажно резко, и это уменьшает ценность его высказываний) отзывается об излюбленном в литературе слабом, «маленьком» герое, о «вечных ... студентах, людях не знающих, как дать себе лад, прозябателях этой жизни», о «восхвалителях и обитателях сонных русских полдней» [1, с. 471]. Восхвалителями подобных героев называются Чехов и Лесков.
Автор вместе со своим героем не претендует на пересмотр истории русской литературы. В отличие от многих русских писателей рубежа XX - XXI вв. его негативная оценка «восхвалителей» продиктована совсем не радикализмом андеграунда, направленным против классической литературы, и не близким в этом отношении влиянием авангарда начала ХХ в. а, как это ни странно, соцреалистической литературной атмосферой времени его детства и юности. Ведь идейно-художественная платформа именно социалистического реализма включала как принципиально важную концепцию нового положительного героя -активной личности. Наличие подобного «советского следа» обнаруживается, например, и в автопсихоло-гическом герое А. Солженицына. Думается, что обозначенное качество должно быть достаточно распространенным в среде писателей «родом из советской литературы».
Романный текст Э. Лимонова с точки зрения ху-
дожественного метода свидетельствует о таком характерном для русской литературы второй половины
ХХ в. явлении, как пророщенность друг в друге постмодернизма и реализма. Сам Лимонов, понимая, что он какой-то другой, чем абсолютное большинство писателей его эпохи, и стремясь осознать свое место в системе методов и направлений русской литературы, настаивает в статьях: он - писатель-реалист и оценивает это как достоинство своей прозы. Он опирается на мнение американского критика Джона Окса: направление, к которому принадлежит Лимонов, - «грязный реализм», характерный для западной литературы [1, с. 4]. Но его не устраивает привязанность своего творчества к западной литературе и определение «грязный», писатель предлагает более близкий для него литературный ряд: «Если попытаться отыскать русский эквивалент «грязного реализма», то его ближайшим русским родственником окажется «жестокий реализм» Максима Горького, некоторые вещи Замятина и Леонида Андреева, а корни уходят, разумеется, в Достоевского.» [1, с. 4].
Лимонов проявляет достаточную литературоведческую эрудицию в подобных построениях: он чувствует типологическую близость явлений русской и западной литератур, заменяет определение «грязный реализм» на «жестокий реализм», более точное для русской художественной мысли, предлагает органичный для этого определения ряд писателей, акцентируя особое положение в этом ряду Достоевского. Свое собственное творческое «лицо» Лимонов определяет однозначно и верно: слова «мои книги . написаны в трагедийном серьезном стиле» [1, с. 4] поставлены рядом с именем Достоевского, а в самом романе не раз вводятся отсылки к произведениям последнего: к судьбе Раскольникова, Настасьи Филипповны и др.
Странно, но в романе и в названных статьях Лимонов лишь один раз и к тому же непрямо вводит одно из самых близких ему имен - В. Набокова, хотя аллюзии на «Лолиту» пронизывают текст «Это я -Эдичка»: они связаны и с темой любви как физиологического экстаза, и с темой эмиграции, и со стремлением осмыслить литературную историю, и с ситуацией обживания русским писателем американской действительности.
История отчасти походит на отношение Горького к Достоевскому в 1920 - 1930-х гг.: при очевидном восприятии традиций Ф. Достоевского М. Горький в публицистических выступлениях демонстративно отказывался соглашаться с полезностью этих традиций. Горький посвятил Достоевскому целый раздел своего доклада на Первом всесоюзном съезде советских писателей, сосредоточившись на анализе его философии и общественной позиции: «Как личность его очень легко представить в роли средневекового инквизитора» [3, с. 401].
Причина в обоих случаях, вероятно, идеологического свойства: Горький считал вредной для советской литературы концепцию человека Достоевского, а автобиографический герой в романе Лимонова подчеркивает, что он русский поэт в прошлом и рус-
ский прозаик в настоящем и американским, в отличие от В. Набокова, никогда не станет, потому что «не затем меня не могли купить там, в СССР, чтоб я продался по дешевке здесь. И заметьте, членство в Союзе советских писателей - куда большая цена, чем профессорство, даже в вашем университете» [1, с. 387].
Оставляя в тени Набокова, Лимонов приводит литературное имя, на первый взгляд, совершенно странное применительно к Лимонову, но на самом деле близкое ему - М. Шолохов, не смущаясь, а, может быть, даже подстегиваясь обвальной критикой этого писателя на Западе, которая заставляет его выступить защитником классика советской литературы. Эдичка сопоставляется с главным героем «Тихого Дона» как вечным странником, находящимся в поисках социальной и личной внутренней гармонии. Добавим, что Шолохов, вероятно, был одним из тех писателей, которые открывали Лимонову принцип изображения человека - в единстве духовного и физиологического.
В романе упоминается Пушкин; ввод этого имени сделан через посредничество Александра Введенского и оказался совсем не банальным, так как его целью было не самовозвеличение самого автора и не попытки «сбросить с парохода современности» классика, чем отличались многие постмодернистские авторы, а соединение русской литературы в эволюционную линию; в романе этот прием используется неоднократно: «Пушкин, Пушкин, тот самый Пушкин, который жил до меня», как написал Александр Введенский - поэт-модернист 30-х гг., гениальная личность родом из Харькова, как и я, сброшенный под колеса поезда...» [1, с. 365].
Автор умело и неназойливо упоминает имена русских писателей. Имя Блока, например, возникает в условиях эпического параллелизма: «Больше всего почему-то, едва ли не каждый день, вспоминалось мне стихотворение великого нашего русского поэта Александра Блока «Фабрика»... <...> Постоянное «А в желтых окнах засмеются, что этих нищих провели», под желтыми окнами я подразумевал Парк-авеню, Пятую и их обитателей.» [1, с. 298]. В такой же ситуации - имя Маяковского: «Володич-ки», «великого поэта Вовки Маяковского, великого, что б там разная советская и антисоветская сволочь ни плела [1, с. 321], М. Кузмина, И. Бродского, Г. Сапгира и др.
Примечательно, что имена известных поэтов никогда не используются Лимоновым в целях саморекламы, даже когда констатируется факт дружеских с ними отношений (например, с И. Бродским и Г. Сап-гиром), более того, с них снимается ореол великих личностей - они предстают в сугубо обыденной обстановке, с неустроенным внутренним миром. Слушая Бродского, герой думает: «Понимал я его тоску. Ведь он в Ленинграде, кроме неприятностей, десятки тысяч поклонников имел, ведь его в каждом доме всякий вечер с восторгом бы встретили. потому что он - рыжий еврейский юноша - был русский поэт. Для поэта лучшее место - это Россия» [1, с. 277]. Сказанное свидетельствует о неправоте об-
винений Лимонова в тотальной самопрезентацион-ности, о которых упоминает А. Орлова [2, с. 4].
Кроме писателей «жестокого реализма» Лимонов выделяет группу писателей эмигрантской темы, которую трактует как «вечную» (одним из первых ге-роев-эмигрантов называется Одиссей). Автор вспоминает: герой-эмигрант вначале казался ему неперспективным, но затем «хватило ума обратиться к истории литературы» [1, с. 5]. Почему, спрашивает он, мировую известность получили произведения Хэ-мингуэя, Скотта Фитцжеральда, Генри Миллера, Джорджа Оруэлла, Андрэ Бретона? Потому что их герои - эмигранты: «Оторванный от корней, ... находящийся постоянно в стрессовой ситуации, эмигрант - идеальный герой книги» [1, с. 5]. Выделенные Лимоновым достоинства подобного героя свидетельствуют об интересе писателя к событиям внутреннего мира и к напряженным психологическим и событийным ситуациям.
Интересная тема, к которой Лимонов обращается многократно, - андеграунд и самиздат.
Андеграунд характеризуется с точки зрения наиболее важных психологических установок творчества и с точки зрения возможности / невозможности свободы слова. В первом случае Лимонов описывает такое качество андеграундной литературы как шизофреническое сознание и эпатажность как поведенческую норму участников литературного процесса.
Рассуждая о шизофреническом сознании искусства андеграунда, Лимонов не только приводит интересные факты, но и объясняет причины его появления на русской почве, оценивает как социальнопсихологическое явление. «Я, - пишет Лимонов, воспитывался в культе безумия. «Шиза», «шиз» -укороченное от шизофреник, так мы называли странных людей, и это считалось похвалой, высшей оценкой человека. Странность поощрялась. Сказать о человеке, что он нормальный, значило обидеть его» [1, с. 427 - 428]. Причину культивирования шизофренического поведения Лимонов видит в противостоянии творческой личности толпе, «серости», т.е. в презентации себя как некой «сверхличности»; он констатирует разрушение в андеграунде такой творческой установки русской литературы, как демократизм, чуть позже называет это гордыней интеллигенции, ее грехом. По Лимонову, «сюрреалистический культ безумия» пришел к «провинциальным русским юношам и девушкам» через западное искусство [1, с. 428]. Моду на шизофрению Лимонов оценивает как опасную психологическую игру, замечая, что «многих эта игра завела далеко. Мучительно и зверски покончил с собой поэт Аркадий Беседин, повесился поэт Видченко... » [1, с. 428].
Эпатажность поведения участников авангарда предстает в рассуждениях Лимонова как привычная русская форма «расслабления», а не демонстрации своей оппозиционности. Он вспоминает о Бродском, Даниэле, Генрихе Сапгире, Эрасте Провозвестном; о последних двух пишет: «.славились своими алкогольными скандалами и даже драками. Так было принято в том мире, откуда я уехал. » [1, с. 435].
Давал ли андеграунд творческую свободу? Лимонов оценивает андеграунд в контексте такого традиционного качества русской классической литературы, как оппозиционность к власти с ее прямо пропорциональной шкалой авторитетности в читательской среде: чем значительнее вызов власти, тем больше признания читателей: «. человек я оказался избалованный славой подпольной, вниманием подпольной Москвы, России творческой, где поэт -это не поэт в Нью-Йорке, а поэт издавна в России все: что-то вроде вождя духовного, и с поэтом, например, познакомиться там - честь великая» [1, с. 277]. Творческая свобода, по Лимонову, зависит не только от власти, но, в большей степени, от стремления к ней самой творческой личности. Последнее же понимается как явление, ограничиваемое возрастом, жизненным опытом личности и др.: «В молодости они протестуют, ищут, негодуют в своем искусстве, а потом становятся столпами, подпирающими этот порядок», как Сальватор Дали [1, с. 497]; а власть использует простое средство противодействия свободе художника - «она его покупает» в форме разрешения выставок, издания и т.д. [1, с. 496].
По сути, Лимонов приходит к выводу о несоответствии творческой интеллигенции роли, которую ей по традиции предлагает общество, и в то же о прочности литературоцентристской ориентации в демократической русской среде, т. е. о наличии глобальной конфликтной ситуации в мире современного искусства.
В целом рассуждения Лимонова о литературе свидетельствуют о его литературоведческой компетентности и об укрепленности в его художественном сознании стандарта классических представлений о функциях и задачах литературы в общественной жизни.
Литература
1. Лимонов, Э. Иностранец в смутное время. Это я -Эдичка / Э. Лимонов. - Омск, 1992.
2. Орлова, А.А. Проза и публицистика Э. Лимонова: автореф. дис. ... канд. филол. наук / А.А. Орлова. - СПб., 2004.
3. Ф.М. Достоевский в русской критике. - М., 1956.
