CC BY
77УДК 82.1.161.1
ТЕЛОЦЕНТРИЧНОСТЬ КАК ДОМИНАНТА В СОВРЕМЕННОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
© Романов Игорь Александрович
кандидат филологических наук, доцент кафедры литературы Забайкальского государственного университета Россия, 672039, г. Чита, ул. Александро-Заводская, 30 E-mail: igorromanoff@mail.ru
Статья посвящена рассмотрению современной русской литературы в контексте понятия «дегуманизация». Данный термин впервые использовал испанский философ Х. Ортега-и-Гассет в своей работе 1925 г. «Дегуманизация искусства». В ней он рассматривал художественное творчество модернизма сквозь призму вытеснения из искусства «человеческого содержания», предполагавшего непосредственную связь материала произведений искусства и реальной жизни. Эстетика, ориентированная на создание образов измененной реальности, или, наоборот, образов, натуралистически дотошно ее копирующих, оставляла человеку в аксиологическом плане очень незначительное место. Воззрения философа подтвердил катастрофизм ХХ в. Эстетические идеи напрямую спроецировались на события мировой истории. Одним из элементов дегуманизации является те-лоцентричность, т. е. культ тела, пришедший на смену культу духа классического искусства. В современной литературе телоцентричность оказывается одной из доминантных тем, демонстрируя невозможность обретения героями подлинного смысла бытия. Эта тема звучит у таких авторов, как А. Иванов, Р. Сенчин, В. Сорокин, Б. Ширянов, З. Прилепин, И. Стогов и др. Ключевые слова: дегуманизация, отчуждение, телоцентричность, культ тела и культ духа, экзистенциальный тупик, сакральность, трагическая безыллюзорность.
BODYCENTRICITY AS DOMINANT IN MODERN RUSSIAN LITERATURE
Igor' A. Romanov
PhD, A/Professor, Department of Literature, Transbaikal State University 30 Aleksandro-Zavodskaja Str., Chita, 672039 Russia
The article is devoted to modern Russian literature in the context of the concept of «dehumanization». The term was first used by the Spanish philosopher J. Ortega y Gasset in his work «the Dehumanization of art» (1925). He examined the art of modernism through the prism of displacement from the art of the «human content», suggesting a direct link of material works of art and real life. Aesthetics, focused imaging of altered reality, or, conversely, naturalistic meticulously copying it, leaving the person in axiological terms, very small place. The views of the philosopher confirmed the catastrophic twentieth century. Aesthetic ideas silhouette appeared directly on the events of world history. One of the elements of dehumanization is bodycentricity, i.e. the cult of the body, which replaced the cult of the spirit of classical art. In modern literature, bodycentricity is one of the dominant themes, demonstrating the impossibility for heroes to gain a genuine sense of existence. This theme is of such authors as A. Ivanov, R. Senchin, V. So-rokin, B. Shirjanov, Z. Prilepin I. Stogov, etc.
Keywords: dehumanization, alienation, bodycentricity, the cult of body and the spirit cult, existential dead end, the sacred, tragic non-illusiveness.
О телоцентричности как эстетической доминанте «новой» культуры, пришедшей на смену прежней, классической, впервые говорит испанский философ Х. Ортега-и-Гассет в своей знаменитой работе 1925 г. «Дегуманизация искусства». В ней он рассматривает художественное творчество модернизма сквозь призму вытеснения из искусства «человеческого содержания», предполагавшего непосредственную связь материала произведений искусства и реальной жизни. Идеи философа подтвердила действительность: после двух мировых войн, газовых камер и сталинского ГУЛАГА, ставших апофеозом дегуманизации, абсурдизм нового искусства начал восприниматься как вариант подлинного современного реализма.
Идеи Ортеги-и-Гассета оказались актуальными и в конце ХХ - начале XXI вв., в период постмодерна, информационного общества, технологических прорывов в различных научных и технологических сферах. Телоцентризм оказывается едва ли не главной ценностью современности, культивирующей здоровый образ жизни и продление молодости посредством фитнеса, пластических операций и дорогостоящих инъекций. Сакрализированное в обществах предшествующих эпох почитание пред-
ков в нынешней реальности оборачивается своей противоположностью: умершие предки оказываются дискриминированными по причине невозможности ими получать чувственные удовольствия [1]. На втором месте после них (по той же самой причине) - люди пожилого возраста. Может быть, именно здесь кроется столь распространенный в современном обществе страх перед наступающей старостью.
Исходным моментом художественной рефлексии многих российских и зарубежных писателей экзистенциального плана становится онтологическое неблагополучие современной реальности, аксиологическая неопределенность, отсутствие надличностных сакральных смыслов. Отсюда и актуализация темы дегуманизации и телоцентричности в частности. Не случайно значимым для современной прозы становится мотив отчуждения. Одинокий герой «изъят из необходимого жизненного контекста - у него вовсе нет родины, родителей, дома, цели, опоры, веры, интереса, либо родина, дом, радость у него как бы отняты (властью, чужаками-оккупантами и т. д.), и он включает агрессию, чтобы вернуть себе свой придуманный счастливый, но разрушенный миф...» [2]. Реальная действительность не вызывает положительных эмоций, в ее описании доминируют интонации депрессивности и отвращения. По мнению С. Казначеева, герои современной литературы лишены «последней надежды, что привносит в звучание новейшей прозы некоторый эсхатологический, экзистенциальный оттенок; а событийному ряду этих книг свойственна определенного рода брутальность, обусловленная не пристрастием авторов к живописанию ужасов и трагедий, а внутренним пессимистическим настроем» [3, с. 10]. По мысли писателя, авторы предшествующих эпох - В. Астафьев, В. Белов, В. Распутин, А. Солженицын, В. Шукшин и др. (а этот список можно дополнить и представителями великой русской классики XIX в.) - умели ставить обществу неутешительный нравственный диагноз, но давали читателю, а значит и этому обществу возможность очищения и просветления. В нынешней же литературе господствует «одичание»: «авторы, как кажется, откровенно смакуют мерзкие детали существования и как будто получают от этого странное удовольствие, которое сродни мазохизму», такая позиция «порождает духовное опустошение и ощущение полного экзистенциального тупика» [3, с. 13-14].
Трагическая безыллюзорность становится одной из главных черт современной литературы, фиксируя идейную неопределенность в сознании современного человека, не имеющего, в отличие от людей прежних поколений, четких идеологических и аксиологических ориентиров. Любая позитивная идея в такой ситуации воспринимается как спасительная ложь, а значит, ее формулировка становится неподъемной задачей (не потому ли герои-экстремисты из романа З. Прилепина «Санькя» так и не могут сказать, за что они сражаются?). Причем неблагополучие современного мира приобретает не столько социальный (так у «имперски» настроенных А. Проханова, Э. Лимонова, С. Шаргунова, авторов «Поколения «Лимонки»«), сколько онтологический смысл. Лишенное аксиологической, а значит и нравственной целостности сознание современного человека предстает как страдающее, больное, отчужденное от мира. А. Ганиева, анализируя сборник авторов «Поколение «Лимонки»«, говорит о разных проявлениях отчужденности и болезни: «Собственная ненужность является лейтмотивом всего нашего времени», «Молодые герои чужды обществу и взамен объявляют общество и отдельные его элементы чуждыми себе.» [1]. Отчуждение доходит до крайней степени в отказе авторов сборника от собственных богоданных имен, которые «заменены уродливыми усечениями и кличками». Бунт против навязанных систем здесь соседствует с отчаянием, а стремление к самоутверждению «всем назло» - с крайней степени самоуничижением. И не случайно в творчестве авторов сборника (в значительной степени это можно отнести к большинству современных писателей) доминирует акцент на экстремальных, прежде табуированных темах и темных сторонах человеческой личности: «главными героями являются Насилие, Соитие, Спирт и Марихуана» [1].
Следуя логике развития романтической модели отношения к реальности, герой современной прозы стремится к побегу от этой реальности. Побег может реализовываться на нескольких уровнях. Во-первых, в стремлении героя к постоянному перемещению в пространстве. Так проявляется его пространственно-географическая маргинальность [5, с. 24-66]. Путешествие присутствует в произведениях А. Иванова, А. Иличевского, В. Маканина, И. Стогова, О. Зоберна, Р. Сенчина, Д. Быкова, И. Богатыревой и др. Лишенный сакрального центра, герой современной литературы обречен на блуждания по духовной окраине. В плане пространственном - на окраину географическую. Поэтому упор делается на изображении провинциальных городов, пригородов, подворотен, общаг, агонизирующих деревень и т. д. Все это акцентирует главную тему - бездомность героя, которая не всегда проявляется буквально, но всегда имеет метафизический подтекст, сигнализируя о поиске утраченных смыслов бытия.
Побег от реальности может осуществляться в стремлении к изменению сознания, но не через духовный прорыв, нравственную метаморфозу, а через разрушающие организм («тело») эксперименты. Это было характерно и для другой прозы, где тема алкоголя и наркотиков звучала очень сильно. Можно вспомнить, например, Веничку Ерофеева или автобиографических героев С. Довлатова и Э. Лимонова. Изменение сознания героев есть, конечно, следствие их выпадения из мира «нормальных» людей, у кого-то это принимает форму протеста, а у кого-то является естественным барьером, отделяющим от действительности. Так или иначе, данная тема звучит у Б. Ширянова, А. Иванова, Р. Сенчина и многих других. Герои прозы андеграунда советского периода своим пьянством протестовали против официоза, показывали, что социалистические ценности и идеалы им чужды. Герои-алкоголики Вен. Ерофеева или С. Довлатова в советской реальности постоянно попадали в абсурдные ситуации, что только подчеркивало их статус людей не от мира сего. Герои современной прозы в этом отношении тоже выглядят как некая альтернатива раскрученному поп-культурой образу богатого, благополучного и успешного «хозяина жизни», обязательно ведущего здоровый образ жизни. Алкоголь и наркотики выступают как маркер душевного надлома, который, естественно, может быть свойственен только человеку, понимающему и переживающему ненормальность нынешней жизни. И только такой герой заслуживает сочувствия. При этом его социальный статус неважен: это может быть нищий учитель Служкин из романа А. Иванова «Географ глобус пропил», топящий в алкоголе всю неустроенность в жизни, или внешне респектабельный бизнесмен из книги «Дух1е88» С. Минаева (заканчивающегося, кстати, «географическим» побегом героя из развращенной Москвы). Герои выбирают этот путь от отчаяния, они «через самоотравление идут к смерти и, следовательно, к полному разрыву с социумом. Смерть становится желанной, так как новые культуры изолировали и противопоставили ее жизни, а жизнь - не устраивает», - заключает А. Ганиева, рассматривая творчество авторов сборника «Поколение «Лимонки»« [1].
Другая форма побега от действительности - уход в чувственные наслаждения. В отличие от традиционно целомудренной русской литературы XIX - XX вв., телоцентризм получает в новейшей словесности большое распространение. Сексуальная тема в той или иной степени находит раскрытие в творчестве многих современных авторов, чье наличие, безусловно, указывает на изменения нравственного порядка, произошедшие с обществом. Конечно, эротизм присутствовал в мировой литературе с древнейших времен. Был он, например, в период греческой классики у Сапфо, Алкея или Анакреона, но выглядел там совершенно невинно по сравнению с эротикой у Лонга и уж тем более с буйным «освобождением плоти» у римлян Гая Петрония и Апулея. В русской литературе последнего времени эта тема представлена довольно широко - от Лимонова, который ее и открыл своими порнографическими эпизодами в скандальном «Это я - Эдичка», до Маканина в «Андеграунде» и особенно в «Испуге», Прилепина в «Санькя», Стогова в «Мачо не плачут». Вокруг сексуальных отношений строятся романы А. Иванова (но если в «Общаге на крови» и «Географе» они все-таки проходят фоном, то сюжет «Блуда и Мудо» без них вообще невозможен), эпатирующие тексты Б. Ширянова, Я. Могутина, писателей сборника «Поколение «Лимонки»«. Герои как будто ищут спасение в блуде, который «приобретает символическое значение, выворачивает уродливый мир розовой изнанкой наружу» [1]. Апогея эта тема достигает, конечно, у Сорокина, в текстах которого всевозможные сексуальные перверсии изображаются в таком нарочито натуралистическом, тошнотворном ключе, что создается эффект уже «антиэротики».
Многие тексты современной литературы отличает эпатажность, проявляющаяся в том, что автор использует в своем тексте обсценную лексику, молодежный сленг, который еще недавно был абсолютно внелитературен, делают упор на шокирующие читателя описания, связанные с проявлением насилия, сексуальности, с употреблением наркотиков и т. д. (Б. Ширянов, И. Стогов, Я. Могутин, З. Прилепин, А. Старобинец, А. Козлова и мн. др.). Слова А. Ганиевой об авторах сборника «Поколение «Лимонки»« во многом характеризуют молодую прозу, в том числе и тех, кого относят к новому реализму: «Бесстыдностью слога и содержания, нечистоплотной откровенностью, отсутствием внутренней цензуры представители «поколения «Лимонки»« желают оскорбить не только читателей, но и себя самих, чтобы через это ритуальное грязеполивание, через тотальный позор и мазохистское самоуничижение прийти к упокоению и заморозке своих комплексов» [1]. Эпатажность современной прозы соответствует определенному мироощущению, которое в ней выражено и определяет содержание произведений.
Как представляется, откровенное до неприличия раскрытие данной темы уже не имеет цель вызвать у читателя культурный шок. Вряд ли российского читателя можно этим удивить после публикации «Это я, Эдичка!» Э. Лимонова и многочисленных книг скандального В. Сорокина. Интересно в
данном контексте сравнить современные тексты с предшествующей и еще не избытой традицией другой прозы. Никакого телоцентризма не было у Вен. Ерофеева или С. Довлатова, касавшегося темы секса с большой деликатностью. Даже В. Сорокин, прославившийся тошнотворными описаниями всевозможных перверсий, ничуть не прославляет тело, а скорее наоборот, издевается над ним, низвергает как ценность, показывая его несовершенную, тленную сущность. (Из молодых авторов подобное отвращение к телу можно увидеть, например, в фантасмагорической повести А. Старобинец «Переходный возраст»). Современные писатели, скорее всего, неосознанно, отдают своих героев во власть животных инстинктов, потому что в нынешнем мире - предельно атомизированном и разобщенном - только они позволяют установить между людьми хоть какие-то отношения.
Показательной в этом смысле является, например, история эротических похождений старика Алабина из романа В. Маканина «Испуг». Сам факт возможности реализовать свой «основной инстинкт», причем с молодыми женщинами, дает ему - одинокому и давно никому не нужному - подтверждение того, что он еще существует, что он способен на полноценную коммуникацию, хотя и оборачивается она разоблачением и скандалом. В книге Р. Сенчина «Елтышевы» описывается современная гибнущая деревня. У людей нет работы, отсутствуют какие-либо перспективы. Жизнь толкает людей в самоубийственный круговорот пьянства и блуда. Но получается так, что кроме этих нехитрых утех у людей ничего больше нет. Главный герой романа, оказавшийся в деревне благодаря фатальному повороту судьбы, с удивлением обнаруживает, что местные жители имеют многодетные семьи при почти полном отсутствии стабильных доходов. Население размножается, но судьба его крайне печальна: в романе то и дело говорится о жертвах пьяных драк и несчастных случаев, сгоревших от употребления технического спирта.
Представления о морали, стыде, совести - то, что делает человека человеком - зачастую просто отбрасываются в реальности конца ХХ - начала XXI вв. как что-то наносное культурой и уже не актуальное. Философ X. Ортега-и-Гассет утверждал, что телоцентризм, то есть культ тела, возникает тогда, когда исчезает культ духа [4, с.18-60]. Это черта эпох, лишенных сакральности и метафизики. Говоря о современном мире и авторах новейшей литературы, можно сказать, что здесь реализовалось то, о чем говорил Ортега-и-Гассет: телоцентризм оказался знаком господствующей в культуре дегуманизации.
Литература
1. Ганиева А. И скучно, и грустно. Мотивы изгойства и отчуждения в современной прозе // Новый мир. -2QQ7. - № 3 [Электронный ресурс]. - URL: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2QQ7/3/ga15.html
2. Ганиева А. Полет археоптерикса. О мотивах современной российской прозы // Литературная учеба. -2QQ9. - № 2. - С. 6-15.
3. Казначеев С. Когда же придёт луч света? Депрессивно-пессимистические мотивы в современной русской культуре // Встречи. - 2Q11. - № 3(8). - С. 9-15.
4. Ортега-и-Гассет X. Дегуманизация искусства // Эстетика. Философия культуры. - М.: Искусство, 1991. -С. 21S-26Q.
5. Романов И. Лирический герой поэзии И. Бродского: преодоление маргинальности в контексте поэтики транзита. - Новосибирск: Наука, 2011. - 168 с.
References
1. Ganieva A. I skuchno, i grustno. Motivy izgojstva i otchuzhdeniya v sovremennoj proze [It is boring, and it is sad. Motives of outcasting and alienation in modern prose]. Novyj mir - New world. 2QQ7. No 3. Available at: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2QQ7/3/ga15.html
2. Ganieva A. Polyet arheopteriksa. O motivakh sovremennoj rossijskoj prozy [Flight of an a^opter^s. About motives in modern Russian prose]. Literaturnaya uchyeba - Literary Studies. 2QQ9. No 2. Pp. 6-15.
3. Kaznacheev S. Kogda zhe pridyet luch sveta? Depressivno-pessimisticheskie motivy v sovremennoj russkoj kul'ture [When the ray of light comes? Depressive and pessimistic motives in modern Russian culture]. Vstrechi - Meetings. 2Q11. No 3 (8). Pp. 9-15.
4. Ortega-i-Gasset H. Degumanizatsiya iskusstva [Dehumanization of art]. Estetika. Filosofiya kul'tury - Aesthetics. Philosophy of Culture. Moscow: Iskusstvo, 1991. Pp. 218-26Q.
5. Romanov I. Liricheskij geroj poezii I. Brodskogo: preodolenie marginal'nosti v kontekste poetiki tranzita [Lyric hero of poetry by I. Brodsky: overcoming of marginality in the context of transitional poetics]. Novosibirsk: Nauka, 2Q11. 168 p.
