CC BY
34
Л.А. Мардиева
УДК 81'23
«ДВОЙНОЙ СУБЪЕКТ» И ЕГО ПРОЯВЛЕНИЯ В ПРОЦЕССАХ МЕДИАКОММУНИКАЦИИ
(ЛИЧНОСТНЫЕ СМЫСЛЫ И СОЦИАЛЬНЫЕ СТЕРЕОТИПЫ КАК СОСТАВЛЯЮЩИЕ СЕМАНТИКИ СЛОВА)
В статье обосновывается тезис о продуктивности внедрения в сферу анализа языкового материала средств массовой информации методологического аппарата психосемиотики. Ассоциированная со словом модель образа сознания (психосемиотический тетраэдр Ф.Е. Василюка), дополненная полюсом социальных стереотипов, позволила заострить внимание на двух несистемных семантических образующих образа слова - полюсе личностных смыслов и полюсе социальных стереотипов. Анализ особенностей экспликации названных семантических составляющих слова в пространстве общероссийских и региональных медиатекстов конца ХХ - начала XXI в. позволил представить специфику отражения в сфере масс-медиа двойственности категории автора медиатекста, в сознании которого находит преломление дихотомия социального и индивидуального, выявить прагматические и стилистические возможности слова в пространстве медиатекста, установить специфику манипулятивно-суггестивного влияния медиасообщения на сознание массовой аудитории.
Ключевые слова: знак, значение, смысл, медиакоммуникация, автор медиатекста, воздействие и манипуляция.
Lyaylya A. Mardieva
"DOUBLE SUBJECT" AND ITS MANIFESTATION IN THE PROCESSES OF MEDIA COMMUNICATION (PERSONAL MEANINGS AND SOCIAL
STEREOTYPES AS COMPOUNDS OF THE WORD SEMANTICS)
The article substantiates the thesis on the productivity of psycho-semiotic methodologies implementation into the sphere of mass media language material analysis. The model of conscience image associated with a word (psycho-semiotic tetrahedron of F.E. Vasilyuk) supplemented with the pole of social stereotypes enabled to focus attention both on the pole of personal meanings and the pole of social stereotypes, being two non-systemic semantic compounds of the word image. The analysis of semantic compounds of a word explication features has been carried out in all-Russian and regional media texts space of the end of the 20th century-the beginning of the 21st century. It enabled to show the ambiguity pertaining to the media text author category reflected specifically in mass media, the consciousness of the latter being a place, where a social and an individual dichotomy deflection occurs; to identify the pragmatic and stylistic opportunities of a word in the media text sphere, to set the specific features of manipulative and suggestive impact of media message on consciousness of mass media consumers.
Keywords: sign, meaning, sense, media communication, media text author, impact and manipulation.
Схематичное изучение составляющих знака и их отношений без учета внутреннего (психологического) и внешнего (социального) контекста, т.е. «бессубъектный» структурный принцип рассмотрения знака, существенно обедняет понимание коммуникативно-прагматической сути знака. Согласно лингвистической концепции В. фон Гумбольдта, люди понимают друг друга не потому, что они передают друг другу знаки вещей и договариваются между собой точно воспроизводить в себе одно и то же понятие, а лишь потому, что они дотрагиваются друг в друге до одного и того же звена в цепи их чувственных представлений и внутренних понятийных образований, ударяют по одной и той же клавише их духовного инструмента [Humboldt 1963: 559]. Во многом благодаря трудам немецкого философа и лингвиста в XIX столетии в языкознании утверждается мысль о теснейшей взаимосвязи языка/слова и духа: «.. .Слово существует только в человеческом духе...» [Крушев-ский 1883: 68]. В дальнейшем понимание того, что «сущность человеческого языка исключительно психическая» [Бодуэн де Куртенэ 1963, I: 348], отходит на задний план и сменяется формально-структурным подходом к языку к его описанию. Симптоматично, что четвертое издание В.А. Богородицкого «Очерки по языковедению и русскому языку» издатели предваряют следующими словами: «Однако читатель книги должен учесть, что некоторые положения и формулировки автора - талантливого представителя так называемой «казанской школы» русского языковедения - представляют собой отражение определенного этапа в истории лингвистических учений и нуждаются в известных поправках и истолкованиях. Так, <...> в статьях по разделу грамматики автор, правильно уделяя очень большое внимание вопросам связи между языком и мышлением, пользуется, однако, теперь уже устаревшей терминологией ассоциативной психологии и в отдельных случаях слишком резко подчеркивает индивидуально-психологические моменты в языке» [Богородицкий 1939: 3]. Ученик И.А. Бодуэна де Куртенэ Л.В. Щерба с гордостью и вместе с тем горечью отмечает позднее: «.Современное языковедение достигло замечательных результатов, заслужив по справедливости названия точной науки, но оно до некоторой степени потеряло из виду язык как живую систему знаков, выражающих наши мысли и чувства» [Щерба 1974: 100].
Конец XX века с его антропоцентрической и коммуникативной парадигмами ознаменовался смещением акцентов в исследовании знаковой ситуации, в результате формально-логическое представление о структуре знака начинает подвергаться критике. «.В схематично описанной системе знака и значения нет главного -управления этой системой», - пишет Н.И. Жинкин [Жинкин 1982: 137]. По мнению известного представителя американской когнитивной лингвистики М. Джонсона, в так называемых «объективных» теориях значения (имеются в виду концепции Г. Фреге, Р. Монтегю, а также Дж. Барвайса и Дж. Перри) люди второстепенны: каким-то образом «подключившись» к автономному разуму, они алгоритмически манипулируют символами [Johnson 1987, цит. по: Ченки 1997: 345-346]. Б.М. Гаспа-ров вообще скептически относится к идее значения как феномена системного. По мнению ученого, «чтобы осмыслить некоторое выражение, говорящий субъект... переживает бесчисленные ассоциации, окутывающие данное выражение и размывающие его границы и очертания» [Гаспаров 1996: 260].
Если язык - явление в высшей степени психическое, то знак как феномен нашей психики всего лишь выразитель значения, которое является отображением содержания нашего сознания. В психологии значение рассматривается как опосредующая процесс построения образа единица сознания [Петренко 1976: 269], как образующая сознания: значения «преломляют мир в сознании человека» [Леонтьев 1983: 175-176]. Психологическая структура значения (или динамическое значение слова), в понимании А.А. Леонтьева, - это система семантических компонентов, рассматриваемых в «динамике коммуникации» [Леонтьев 1971: 8-18], т.е. «во всей полноте лингвистической, психологической, социальной обусловленности употребления слова» [Там же]. И.А. Стернин и А.В. Рудакова различают системное (лексикографическое) значение и психолингвистическое значение как «реально функционирующее в языковом сознании носителей языка значение» [Стернин, Рудакова 2012: 176].
Особую значимость в свете вышесказанного приобретает модель образа знака, так называемый «психосемиотический тетраэдр» Ф.Е. Василюка [Василюк 1993]. Образующими образа знака в этой модели являются четыре полюса (денотата, знака, значения и личностных смыслов), особой внутренней составляющей -чувственная ткань как выполняющий функцию интеграции «динамический орган», «представитель мира человеческого тела в образе сознания», стихия «внутренних ощущений, впечатлений, волнений» [Василюк 1993: 18-19].
В модели знака (образе знака в сознании индивидуума) Ф.Е. Василюка находят отражение объективные и субъективные составляющие слова. Однако поскольку сознание человека и его речевая деятельность детерминированы не только психическими, но и социальными факторами [Бодуэн де Куртенэ 1963, II: 16] и поскольку в значении слова отражается своеобразие языкового мировоззрения различных социальных групп [Там же: 161], схематичное представление модели знака будет, на наш взгляд, более полным в случае введения в ее структуру полюса социальных стереотипов1. В таком виде слово оказывается представленным изнутри (через образ сознания) с учетом его психической, т.е. индивидуальной, и общественной - макро- (лингвокультурно обусловленной) и микрогрупповой (социальной стратификацией общества) сущности [Мардиева 2012]. Дополненная полюсом социальных стереотипов психосемиотическая модель знака Ф.Е. Василюка (психосоциальная модель знака) представляет собой продуктивный инструмент анализа глубинных смыслов слова и их прагмастилистических возможностей в пространстве медиатекста.
Особый исследовательский интерес представляют два полюса образа знака
- полюс личностных смыслов и полюс социальных стереотипов - и особенности их материализации в языке СМИ. Дело в том, что содержательное наполнение двух этих полюсов отражает специфику категории автора в условиях опосредованного массового общения. «Двойной субъект» - так характеризует автора-журналиста А.А. Леонтьев [Леонтьев 2008: 77], так как, с одной стороны, автор медиатекста
- это реально существующая полнокровная личность, с другой стороны, автор ме-
1 Идея возможности увеличения количества полюсов образа сознания, представленных в теоретической модели Ф.Е. Василюка, принадлежит А.А. Залевской [Залевская 2002: 11].
диатекста всегда «репрезентирует мнения, убеждения, информацию социального коллектива или общества» [Там же: 135]. В деятельности автора-журналиста, таким образом, находит отражение дихотомия личностного и социального начала [см.: Солганик 2005: 15].
Содержательное наполнение полюса личностных смыслов и социальных стереотипов может быть выявлено в результате ассоциативного эксперимента. Однако в некоторых случаях индивидуально и социально мотивированные семантические компоненты значения слова становятся предметом рефлексии пользователя языка и получают эксплицитное или имплицитное отражение в речевом общении, в том числе и массовом опосредованном общении, где они приобретают особую прагматическую и стилистическую значимость. Рассмотрим с обозначенных позиций особенности экспликаций полюса личностных смыслов и социальных стереотипов в общероссийских и региональных (издаваемых в Республике Татарстан) газетах конца ХХ в. - первого и начала второго десятилетий XXI в.
полюс социальных стереотипов образа сознания, ассоциированного со словом. Социальные стереотипы как один из полюсов образа сознания представляют собой устойчивые, нередко предвзятые, но «всегда справедливые для данной ситуации», «играющие роль опорной "сетки"» [Микешина Опенков 1997: 124] представления о каком-либо социальном объекте.
Обратим, например, внимание на ретранслируемые современными массовыми печатными изданиями стереотипные семантические наслоения, связанные со словом бюрократ («Должностное лицо, пренебрегающее сутью дела ради формальных правил; формалист, функционер» [БТС: 108]). В современных медиатек-стах в основном не бюрократ, а бюрократы (форма множественного числа со значением собирательной множественности) или бюрократия - это должностные лица, которые:
1) 'не обладают необходимыми знаниями в какой-либо специальной области', например: Если стране нужно было атомное оружие, вызывался не бюрократ, а физики вызывались - Курчатов, Зельдович, Харитонов (КП. 2013. 18 февр.); Нужно создавать комиссию, куда бы вошли не чиновники и бюрократы, а ученые, юристы и сами дачники (КП. 2006. 14 апр. // НКРЯ ГК); Тебе нужен не ремесленник коммерческий, и не бюрократ - бюджетный писарь, а квалифицированный психиатр-нарколог, психотерапевт (КП. 2012. 13 янв.);
2) 'нацелены на извлечение личной выгоды': Бюрократы по-прежнему будут стремиться извлечь выгоду из своего статусного положения... (КП. 2011. 20 июля // НКРЯ ГК); Бюрократы... не скрывают, что волнуют их сердца давно не судьбы родины, а более прозаические вещи, например, швейцарская дачка (Изв. 2013. 24 сент. // НКРЯ ГК); .. .Бюрократия рассматривает свое должностное положение и имеющиеся полномочия как приносящий доход актив, а свою деятельность - как своеобразный вид бизнеса... (НГ. 2015. 27 нояб.) и др.;
3) 'не признают ничего нового', например: Бюрократ объективно не приемлет всяких новаций, поэтому никогда не даст на них разрешения (Т-7. 2002. 5 марта // НКРЯ ГК); А наши бюрократы ни в какую не хотят ничего менять (КП. 2002.12 окт. // НКРЯ ГК);
4) 'препятствуют развитию страны': В экономике же должен действовать бизнес, экономические автономы, а не бюрократы, имеющие экономический
интерес, прямо противоположный эффективности (Изв. 2013. 21 марта // НКРЯ ГК); Развитию экономики мешают две главные проблемы: налоги и бюрократы (КП. 2004. 25 февр. // НКРЯ ГК); .. Бюрократы ставят им препоны (КП. 2005. 23 мая // НКРЯ ГК) и др.
5) 'отличаются бессердечием': «Жаль великая и скорбь сердечная». Но не только таких чувств, даже слов таких не знает бюрократ (КП. 2007. 12 марта // НКРЯ ГК); ...Бюрократы от культуры довели <Ростроповича> до полного отчаяния и неверия в свои силы (Изв. 2012.12 дек. // НКРЯ ГК); Бюрократы не знают жалости (АиФ. 2015. 15 апр.);
6) 'являются неизбежным атрибутом современной жизни' | 'увеличиваются по численности': Бюрократы... везде. Даже в Америке (Изв. 2010. 15 сент. // НКРЯ ГК); Бюрократы оказались всюду, и во всех городах и весях. (Изв. 2013. 21 марта // НКРЯ ГК);.На один электромобиль... - армия бюрократов (ВК. 2015. 25 июля) и др.
В случае совпадения содержания полюса социальных стереотипов у адресата и адресанта текста происходит эффект «сближения сознаний». Так, в приводимых далее примерах общность смысловых нюансов и даже преображений (иногда эмоционально-оценочных) провоцируемых словом ассоциативных откликов приводит к возникновению дружеских доверительных отношений между частью читательской аудитории и автором, а в последнем примере - интервьюируемым:
...У многих россиян слово полиция (здесь и далее по всему тексту работы выделено нами. - Л.М.) вызывает неприятные ассоциации с полицаями, действовавшими во время Великой Отечественной войны (НР. 2010.8 июня // НКРЯ ГК); .В Москве... всегда существовало негативное отношение к приезжим. ... Достаточно вспомнить слово «лимитчик», как вспоминаются все тогдашние опасения, связанные с этим словом (Т-7. 2006.12 мая // НКРЯ ГК); «Дембель. Как много с этим словом связывают надежд увольняющиеся бойцы из Вооруженных сил. Как много мечтаний. Вот приду домой, устроюсь на работу или поступлю в институт, женюсь. Куплю машину, квартиру, дачу и т.д.» (КП. 2006.4 июля // НКРЯ ГК); Жил первое время с родителями в бараке (С.Говорухин о Казани. - Л.М.), где проживали и татары, и чуваши, и я не знаю, кто еще, поскольку национальность для нас никакой роли не играла, а слово «еврей», например, обозначало не что иное, как воспитанность, интеллигентность. Помнится, сверстники одно время меня тоже уважительно звали евреем только потому, что семья наша считалась «образованной» (РТ. 1994. 24 дек.).
Социальная детерминированность знака, как правило, имплицитна и выявляется при анализе параллельных оценочных синонимических рядов, используемых изданиями различной идеологической направленности, в том числе и в целях опознания медиаиздания «своими». Показательными в связи с затронутой проблемой являются примеры номинаций противоборствующих в Восточной Украине (2014 г.) сил на страницах некоторых русскоязычных украинских и российских СМИ. С одной стороны, украинские военные, правоохранители, добровольцы, а с другой - укрофашисты, укронацисты, силы киевской хунты, диверсионные группы, бандеровцы, каратели; на одном полюсе - местные террористы, местные боевики, российско-террористические войска, российские наемники, агрессоры,
террористы, а на другом - бойцы армии ДНР, бойцы добровольческих формирований, ополченцы.
Перечисленные примеры демонстрируют существенные различия в содержательном наполнении полюса социальных стереотипов знака. Параллельные оценочные синонимические ряды буря, восстание, революция и мятеж, смута, крамола, именующие революционные события 1905 года, И.П. Лысакова называет социальными диалектами классовых противников [Лысакова 2005: 26-27]. То есть при помощи слов с различным, нередко противоположным наполнением полюса социальных стереотипов происходит вариативная интерпретация действительности. Важно в этом случае и то, что непреднамеренное игнорирование адресантами различий социальных характеристик аудитории приводит к коммуникативным провалам, умышленное же пренебрежение социальной ориентированностью публичного выступления является основой фальсификации политических терминов [Лысакова 2005: 19-20, 26-27].
Активизация стереотипов, по мнению С.Г. Кара-Мурзы, «верный признак манипуляции» [Кара-Мурза 2007: 369], а любое медиасообщение направлено на модификацию намерений и мнений аудитории [Демьянков 2002]. Когда исследователь языка СМИ пишет об ориентации издателей на определенные группы массовой аудитории с их предпочтениями и интересами (т.е. пишет о целевой читательской аудитории2), он, по сути, берет в расчет некую относительную общность содержания образа мира части читателей и не в последнюю очередь - наличие в их сознании определенных социальных стереотипов [Мардиева 2010: 77]. Согласно мнению В.В. Красных, в речи под действием ряда факторов, в том числе и фактора адресата, стереотипы сознания прирастают потенциально возможными векторами ассоциаций [Красных 2003: 233]. Примечательно, что векторы ассоциаций могут быть свободными или предсказуемыми [Красных 1998: 132]. В манипулятивных целях, как правило, используются именно предсказуемые, эмоционально-оценочные векторы ассоциаций. В этом отношении показательными, например, являются случаи экспликации оппозиционной региональной газетой «Звезда Поволжья» стереотипного поля ассоциаций, связанного со словом Москва. В целях давления на подсознание и сознание массового читателя в названном периодическом массовом издании столица России представлена как сказочница, больной организм, вампир, высасывающий кровь у регионов [см.: Мардиева 2013: 245]. Актуализация полюса социальных стереотипов образа сознания в этом случае сопровождается также и возбуждением полюса денотата и связанных с ним предметных образов сознания. Создаваемые издателем метафорические образы отличаются предельной эмоциональностью, социальной оценочностью и нацелены на чувственный базис человека - главную сферу воздействия манипулятора.
2 В этой связи уместно вспомнить работу Т.Л. Каминской, в которой образ адресата текста массовой коммуникации (как мысленно формируемый образ читателя) рассматривается в качестве базовой текстообразующей категории, выполняющей функции интеграции читателей, манипуляции их сознанием, интерпретации событий и фактов действительности в соответствии с картиной мира адресата [Каминская 2009].
Социальная детерминированность семантики знака, как отмечалось, имплицитна. Однако в некоторых случаях благодаря стилистическим приемам и / или графическим выделениям различия в социально-групповой детерминированности слов получают эксплицитное выражение, например:
Впервые меня назвали пасквилянтом, впервые - господином... <... > Вы благородно не правы и прекрасно не справедливы, уважаемые фронтовики, товарищи Г.Л.Сметанин и Р.С.Якубин. Ну да - если я вам, по ошибке, «господин», то вы мне всё равно - товарищи (РТ. 1994. 26 марта); ...Все движения, объединения и блоки разом увидели свет сквозь стенки тоннеля. Мне как рядовому представителю «электората» это как-то невдомек (РТ. 1995. 10 окт.); ...Слово «долг» у этих деятелей... вызывало аллергию (РГ. 2014. 9 окт); ...К слову «труд» сейчас меняется отношение, все чаще и чаще его заменяет слово «бизнес» (Т-7, 2011.22 февр. // НКРЯ ГК).
Ретранслируя содержание полюса социальных стереотипов образа сознания, ассоциированного с тем или иным словом, автор-журналист тем самым репрезентирует и моделирует «образ социального мира» [Андреева 2003]. Образ социального мира, как и целостный образ, в свою очередь, представлен своими инвариантами - «частными идеологическими картинами мира» [Дускаева, Салимовский 2012].
полюс личностных смыслов образа слова. Личностным восприятием пронизан решительно всякий малейший акт нашего сознания [Лосев 1991: 76], в том числе и сознания, нацеленного на работу со словом. Поэтому в слове находят отражение, а затем и выражение варианты образа мира - множественность и неповторимость индивидуального опыта человека в его эмоционально восчувствованном виде, например, чувственный опыт публициста Ю. Порошиной:
Старость - это трагедия. К невыносимому грузу физической слабости и болезней добавляется катастрофический груз наплевизма общества. Как пережить это, люди! (СТ. 1993. 25 февр.).
Рассматриваемый полюс образа слова взаимодействует со второй гранью категории автора - человеком частным. Человек частный в публицистике - это в первую очередь личность, человек, имеющий и отстаивающий свою гражданскую позицию.
Конец ХХ столетия в России - это время «массированного опошления подвигов и оглупления героизма» (РТ. 1994. 7 мая), время, когда некоторые общественные деятели подвергали сомнению, например, «целесообразность» подвига летчика Талалихина, утверждая, что «если бы все советские летчики, поддавшись азарту боя, принялись бы таранить врага, то фашистам был бы, конечно, причинен урон, но мы бы остались вообще без авиации» (Там же). Журналист Г.Филимонов иронично замечает своим оппонентам:
Таким образом, ночью 7 августа 1941 года лейтенанту Талалихину надлежало, израсходовав боеприпасы, возвращаться на свой аэродром, а не рисковать вверенной ему техникой, вонзая свою машину в фашистский бомбовоз, следующий курсом на Москву (Там же).
И гневно заключает:
Таран - это не полководческий маневр. Не операция, вызревающая в штабной тишине. Это даже не «особый боевой прием», как толкуют его справочники,
словари и энциклопедии. Это - само оскорбленное чувство справедливости и достоинства (Там же).
В следующей статье автор делится с читателем своим видением мира, давая определение тому явлению, что называлось в 90-е годы перестройкой (1), и объясняя свое понимание слов революция (2) и Родина (3):
(1)...Идет вовсе не смена каких-то «экономическихукладов» или «форм собственности» - происходит фундаментальное переконструирование всей схемы мировосприятия, тотальная перестройка всех нейронов мозга, принципиальная перенастройка ощущения человека среди людей (РТ. 1994.10 дек.);
(2) ...Мы опять норовим сварганить за четыре года и три месяца или даже за 500 дней то, что нигде в мире не варганили быстрее, чем за двести лет. Это и есть революция. Неторжественный синоним звонкого слова «революция» - зуд. Нестерпимый, кровавый зуд немедленного счастья (Там же);
(3) Родина - это сумма символов, ее олицетворяющих, - твердые границы, членораздельный государственный строй, перечень неприкосновенных святынь и идеалов (Там же).
В текстовых фрагментах личное «я» автора сливается с личным того сообщества единомышленников, для которых и от имени которых он пишет, а потому автор «проявляет себя как человек частный, имеющий такие же интересы, как и его читатели» [Солганик 2005: 15-16].
В конце прошлого столетия почти все россияне считали гласность, или свободу слова, первейшим, самым главным признаком демократии. В 1998 году составители «Толкового словаря русского языка ХХ века» предложили следующую дефиницию этого слова: «Одна из отличительных черт процесса демократизации общества середины 80-х годов - открытая и полная информация о деятельности государственных, общественных и др. структур и возможность ее свободного обсуждения» [ТСЯИ: 172]. Гласность в этот период исторического развития нашего общества понималась не только как обязательный атрибут демократии, но и как сама демократия, между словами-понятиями гласность и демократия устанавливались отношения тождества. Г. Филимонов и Ш. Мулаянов предлагают свое понимание слова демократия:
«Цивилизованность» - это, пожалуй, умение слушать. Слушать - то есть ждать, не пританцовывая от нетерпения и не облизывая губ, того момента, когда предыдущий оратор, наконец, заткнется со своей галиматьей и даст нам возможность сказать свое веское и мудрое слово.
Умение слушать - это всего лишь культура. А демократия - это искусство слышать (РТ. 1994. 24 дек.).
Прием актуализации полюса личностных смыслов образа сознания, ассоциированного со словом, может быть использован автором медиатекста в целях инти-мизации общения с читателем. Этот прием берет на вооружение журналист газеты «Республика Татарстан» Нина Кожевникова:
...Восприятие горя всегда личностное. До недавних пор Чечня для меня, например, ассоциировалась со светлым образом давней подруги Элки Вайсберг. Она работала в газете «Грозненский рабочий» и писала замечательные статьи о вечном и добром. Не один десяток малолетних горцев с ее помощью удалось вырвать из среды невежества, усадив за школьные парты (РТ. 1994. 17 дек.).
Усиление личностного начала - «идеологическая тенденция», «определяющая примета» [Солганик 2005: 16] языка российской прессы конца ХХ века, когда в текстах различных публицистических жанров «именно субъективные смыслы были текстоо-бразующими» [Кормилицына 2014: 129]. Этот процесс явился результатом кардинальных изменений в жизни общества конца ХХ века и вызван был также «стремлением противопоставить современные СМИ советским с их полным отказом от проявления авторского "я"» [Там же: 128].
Единого мнения относительно степени проявленности личности журналиста в языке медиатекстов XXI века нет. Так, по мнению А.В. Николаевой, выбор способа подачи разнообразных по содержанию материалов в форме личных записок, построение событийной и персонажной систем вокруг личности журналиста, активное использование личных местоимений, прямых обращений к читателю, просторечий, жаргонизмов, разговорно-экспрессивных конструкций - все эти факты свидетельствуют о пер-сонализации информации в прессе [Николаева 2013: 256-257]. Л.В. Рацибурская и Н.А. Самыличева считают, что усиление экспрессивно-оценочной роли новообразований в медиатекстах свидетельствует об активном проявлении личностного начала в СМИ [Рацибурская, Самыличева 2013: 162]. Другие авторы, напротив, отмечают, что в языке современных СМИ наблюдаются процессы обезличивания информации, «деперсонализации» и «дезавторизации» [например: Осетрова 2010: 6; Кормилицына 2014: 129 и др.].
Можно согласиться с мнением Н.С. Цветовой: противоречий здесь нет, так как «внимание к той или иной текстовой манифестации категории автора зависит от типа и жанра текста» [Цветова 2012: 21]. Вместе с тем анализ проявлений личностных смыслов слова в медиатекстах нового времени свидетельствует о том, что во втором десятилетии XXI века авторы газетных текстов охотнее ретранслируют навеянные словом ассоциации интервьюируемых ими субъектов, нежели свои личные, о чем свидетельствуют, в частности, следующие примеры:
Слово «счастье» похоже на «сейчас», а потому оно не может быть чем-то постоянным (Н. Михалков в интервью журналисту С. Павлову: КП. 2011. 31 марта // НКРЯ ГК); ...Для начала стоит вдуматься в слово «пост». Солдат, например, стоит на посту по велению командира, не может его покинуть, должен быть внимательным, зорким. Так и в Великий пост человек заступает по велению церкви. Заступив в него в Прощеное воскресенье, покинешь только в Пасху (секретарь Вятской епархии Александр Балыбердин в интервью журналисту Н. Фофановой: КП. 2011. 4 марта // НКРЯ ГК); Большая ошибка считать, что слово «истина» - существительное. Это - глагол! И любовь - глагол (И.Охлобыстин в интервью Р. Мурашкиной: КП. 2010.18 дек. // НКРЯ ГК).
Личностные смыслы - это своеобразные детали, легкие штрихи к портрету говорящего, они заставляют по-новому взглянуть на интервьюируемого, вызывают неподдельный читательский интерес к представляемой медиаизданием личности. Если личностные смыслы чувственны, то они еще и заразительны:
«Детство для меня - всё! Беседка, самовар... Из городского сада слышится музыка духового оркестра. Закат солнца, людское тепло, исходящее от моих бабушки и дедушки... <...> Детство всегда со мной: в реальной жизни, на съемочной площадке, на сцене. Не будет детства в моей душе - не будет просто меня, я родом из детства...» (РТ. 1994. 22 окт.) - из интервью О. Остроумовой, опубликованного в газете «Республика Татарстан».
Полюс личностного смысла образа слова активно взаимодействует с другими полюсами, не только с полюсом денотата, как в последнем примере, но и, например, с полюсом социальных стереотипов. Обратим в этой связи внимание на пример из интервью Патриарха Кирилла. Предстоятель Русской православной церкви обнажает чувственную ткань полюса личностного смысла образа сознания, ассоциированного у него со словами удача, удачник, неудачник и повезло:
Вообще я очень не люблю слово «удача», как не люблю слово «повезло». И то, и другое лишено смысла. Нет рационального смысла. <... > Поэтому «удачник» и «неудачник» - это неудачные выражения... <...>
...Что главное, к чему должен человек стремиться и чем он должен наслаждаться, что должно быть источником его вдохновения, радости? Это общение с Богом. В этом смысле мы все неудачники, потому что мы все живем в логике того самого греховного мира, который возник в результате грехопадения. Если в рамках этого греховного развития есть кто-то удачник или неудачник, то можно спросить: «В чем удачник-то?...» <...>
Если человек является неудачником с точки зрения того, что у него не состоялась карьера, если он не одет в самый красивый и дорогой костюм, а предпочитает ходить в скромной одежде, но с раем в сердце, то разберитесь, кто удачник, а кто неудачник. Удачник - это тот, кто счастлив. Полный удачник - это тот, кто оправданье на Божьем суде получит. <... > ... Не всякие фетиши в нашей повседневной жизни, как деньги и карьера и так далее, являются признаками нашей удачи, а внутреннее состояние души, близость с Богом. Здесь самые великие удачники - это угодники Божии. Серафим Саровский - самый великий удачник. Без всяких признаков карьерной или прочей удачи. < ... > (РГ. 2014. 9 окт.).
Делая общественным достоянием личное, патриарх устанавливает контакт с аудиторией, завоевывает ее внимание и доверие, после чего переходит к раскрытию смысла названных слов с позиции христианского вероучения, что свидетельствует уже о проявлении полюса социальных стереотипов и демонстрации говорящим своей социально-мировоззренческой позиции. Источником вдохновения и радости для человека является, по мнению патриарха, не личное благосостояние или карьера, а общение с Богом, служение ему. При этом социальное в анализируемом текстовом отрезке подается как лично переживаемое «нами», читающими это интервью (об этом свидетельствует неоднократное употребление личного местоимения мы, а именно мы-инклюзивного), а потому приобретает особую силу влияния.
Последний пример доказывает условность вычленения полюсов знака: в процессе словоупотребления все полюса психосоциальной модели знака обычно взаимодействуют, выделение («отщепление») одного или сразу нескольких из них связано с активизацией ассоциативной деятельности сознания говорящего/ пишущего. В процессах массовой коммуникации намеренное выделение того или иного полюса знака, сгущение в этой области чувственной ткани свидетельствует о том, что сознание пишущего подчинено определенной коммуникативной интенции. Читатель, сталкиваясь в коммуникативных фрагментах текста с подобными явлениями, выходит из автоматического режима восприятия слова и всего текста, втягивается в процесс интерпретативной деятельности, превращается в активного соучастника построения социальной реальности.
Итак, методологическая лакуна (бессубъектный анализ знака и знаковой ситуации), имеющая место в общей семиотике и структурной лингвистике, преодолена в психосемиотической теории знака Ф.Е. Василюка, в которой знак предстает в единстве всех его объективных и субъективных составляющих. Дополнение психосемиотической модели знака полюсом социальных стереотипов позволяет: заострить внимание на субъектах медиакоммуникации и особенностях взаимодействия автора и читателя медиатекста, подчеркнуть двойственность фигуры автора, дихотомию в нем личного и социального, проявляющуюся в активном взаимодействии в практике медиакоммуникации двух полюсов знака - социальных стереотипов и личностных смыслов (или гипертрофии только одного из них) (1); особо выделить то обстоятельство, что находящие отражение в семантике слова социальные стереотипы как глубинные составляющие значения слова, с одной стороны, детерминированы социальной позицией и частными идеологическими картинами мира автора или издания, а с другой - рассчитаны на относительную общность содержания социального образа мира части его (издания) читателей (2).
Кроме того, проведенное исследование свидетельствует, что 1) имплицитная трансляция содержания полюса социальных стереотипов используется в целях выражения социальной оценки называемого словом явления действительности, сближения сознаний адресата и адресанта, опознавания «своих» и сплочения читательской аудитории; 2) экспликация полюса личностных смыслов и его чувственной ткани позволяет автору медиатекста выразить свою гражданскую позицию (которая нередко сливается с позицией читателей-единомышленников), создать доверительно-дружескую атмосферу, смоделировать полнокровную и интересную для читателя личность интервьюируемого, оказать заражающее воздействие на читателя. Как показало проведенное исследование, для намеренного акцентирования внимания на анализируемых полюсах образа знака авторы медиатекстов используют специальные стилистические приемы, такие как выбор слова, насыщение его эмоционально-оценочными коннотациями, развернутые словесные экспликации, имплицитные формы контекстуальных актуализаций.
Таким образом, экстраполяция в сферу анализа лингвосемиотического материала психосемиотической (психосоциальной) модели знака в качестве особого исследовательского инструментария позволяет наиболее полно описать специфику механизмов передачи информации в СМИ, представить механизмы манипулятивно-суггестивного влияния на сознание получателей медиасообщения и технологии воздействия в сфере медиакомуникации.
литература
Андреева Г.М. Образ мира в структуре социального познания// Мир психологии: Научно-метод. журнал. - 2003.-№ 4 (36). - С. 31 - 40.
Богородицкий В.А. Очерки по языковедению и русскому языку. Изд. 4- е, перераб. - М.: Учпедгиз, 1939. - 224 с.
БТС: Большой толковый словарь русского языка / сост. и гл. ред. С.А. Кузнецов. - СПб: Норинт, 1998. - 1536 с.
Василюк Ф.Е. Структура образа // Вопросы психологии. - 1993. - № 5. - С.
5-19.
Жинкин Н.И. Речь как проводник информации. - М.: Наука, 1982. - 159 с.
Бодуэн де Куртенэ И.А. Избранные труды по общему языкознанию: в 2-х т. -М.: Изд-во АН СССР, 1963. Т.1 - 384 с.; Т. 2 - 391 с.
Гаспаров Б.М. Язык, память, образ. Лингвистика языкового существования. -М.: Новое литер. обозрение, 1996. - 352 с.
Дускаева Л.Р., Салимовский В.А. Варьирование публицистической картины мира в медиатекстах [Электронный ресурс] // Медиаскоп: электронный научный журнал факультета журналистики МГУ. - 2012. - №3 // URL: http: //www.mediascope. ru/node/1131 (дата обращения: 20.02.2016).
Залевская А.А. Концепт как достояние индивида// Психолингвистические исследования слова и текста: сб. науч. тр. - Тверь: Твер. гос. ун-т, 2002. - С. 5 - 18.
Каминская Т.Л. Образ адресата в текстах массовой коммуникации: семантико-прагматическое исследование: Автореф. дис. д-ра филол. наук. - СПб, 2009. - 46 с.
Кара-Мурза С.Г. Власть манипуляции. - М.: Академический проект, 2007. -
384 с.
Кормилицына М.А. Изменения в стилистическом облике печатных СМИ последних лет // Стилистика сегодня и завтра: матер. конф. Ч. I. - М.: Факультет журналистики МГУ, 2014. - С. 128 - 134.
Красных В.В. Виртуальная реальность или реальная виртуальность? Человек. Сознание. Коммуникация. - М.: Диалог-МГУ, 1998. - 352 с.
Красных В.В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? - М.: ИТДГ: «Гнозис», 2003. - 375 с.
Крушевский Н.В. Очерк науки о языке // Изв. и учен. зап. Имп. Казан. ун-та. -Казань, 1883. - T.XIX. - Январь-Апрель. - 148 с.
Леонтьев А.А. Психологическая структура знака// Семантическая структура слова. - М.: Наука, 1971. С. 7-19
Леонтьев А.А. Прикладная психолингвистика речевого общения массовой коммуникации / под ред. А.С. Маркосян, Д.А. Леонтьева, Ю.А. Сорокина. - М.: Смысл, 2008. - 271 с.
Леонтьев А.Н. Избранные психологические произведения: В 2-х т. Т. II. - М.: Педагогика, 1983. - 320 с.
Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. - М: Изд-во полит. литературы, 1991. - 525 с.
Лысакова И.П. Язык газеты и типология прессы. Социолингвистическое исследование. - СПб: Филологический факультет СПбГУ 2005. - 256 с.
Мардиева Л.А. Психосоциальная модель знака// Филология и культура. Philology and Culture. - 2012. - № 2 (28). - С. 76 - 79.
Мардиева Л.А. Психосоциальная модель знака как инструмент анализа лексических единиц текстов СМИ // Развитие русскоязычного медиапространства: коммуникационные и этические проблемы: Матер. Междунар. научно-практ. конф. (М., 26 - 27 апр. 2013)/ Научн. ред. И.М. Дзялошинский, М.А. Пильгун. - М.: АПК и ППРО «^ademia», 2013. - С. 242 - 251.
Микешина Л.А., Опенков М.Ю. Новые образы познания и реальности. - М.: РОСПЭН, 1997. - 240 с.
Николаева А.В. Печатные СМИ: приказано выжить (лексико-семантический анализ газетных и журнальных текстов на современном этапе) // Развитие
русскоязычного медиапространства: коммуникационные и этические проблемы: матер. научно-практ. конф. - M.: Academia, 2013. - С. 256-262.
Осетрова Е.В. Неавторизованная информация в современной коммуникативной среде: речеведческий аспект: автореф. дис. д-ра филол. наук. - Красноярск, 2010. - 42 с.
Петренко В.Ф. К вопросу о семантическом анализе чувственного образа// Восприятие и деятельность / под ред. А.Н.Леонтьева. - M.: Изд -во Mоск. ун-та, 1976.
- С. 268-292.
Рацибурская Л.В., Самыличева Н.А. Специфика воздействия в современном медийном словотворчестве // Вестник Воронежского гос. ун-та. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. - 2013. - № 2. - С. 162 - 167.
Солганик Г.Я. О структуре и важнейших параметрах публицистической речи (языка СMИ) // Язык современной публицистики: Сб. ст. / Сост. Г.Я. Солганик.-M.: Флинта: Наука, 2005.- С.13-31.
Стернин И.А., Рудакова А.В. Проблемы создания психолингвистического толкового словаря русского языка // Вопросы психолингвистики. - M.: ИЯ РАН, 2012.
- № 2 (16). - С. 174 - 183.
ТСЯИ: Толковый словарь русского языка ХХ в. Языковые изменения / под ред. Г.Н. Скляревской. - СПб: Фолио-пресс, 1998. - 704 с.
Цветова Н.С. Категория автора в интенциональном поле медиатекста // Mедиaтекст как полиинтенциональная система: сб. статей / отв. ред. Л.Р. Дускаева, Н.С. Цветова. — СПб: СПбГУ, 2012. - С. 17 - 24.
Ченки А. Семантика в когнитивной лингвистике // Фундаментальные направления современной американской лингвистики: сб. обзоров / под ред. А.А. Кибрика, ИМ. Кобозевой и И.А. Секериной. - M.: Изд -во Mоск. ун-та, 1997. - С. 340-370.
Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. - Л.: Наука. Ленингр. отд., 1974. - 428 с.
Humboldt W. Über die Verschiedenheit des menschlichen Sprachbaues und ihren Einfluss auf die geistige Entwickelung des Menschengeschlechts Werke in fünf Bänden, III. -Schriften zur Sprachphilosophie. - Berlin, 1963. - 559 p. // Humboldt W. von. Werke in fünf Bänden. Hrsg. A. Flitner, K. Giel. Vol 3. Darmstadt, 1963. - Pp. 368 - 756.
перечень источников и их условных сокращений
АиФ - «Аргументы и факты. Татарстан»
ВК - «Вечерняя Казань»
ЗП - «Звезда Поволжья»
Изв. - «Известия»
КП - «Комсомольская правда»
НР - «Новый регион»
РГ - «Российская газета»
РТ - «Республика Татарстан»
СТ - «Советская Татария»
СС - «Советский спорт»
Т-7 - «Труд - 7»
НКРЯ ГК - Национальный корпус русского языка. Газетный корпус [Электронный ресурс]// URL: http://www.ruscorpora.ru/search-paper.html (дата обращения: 12.01. 2016).
