Научная статья на тему 'Двойничество как форма игры в романах Раймона Кено «Голубые цветочки» и «Зази в метро»'

Двойничество как форма игры в романах Раймона Кено «Голубые цветочки» и «Зази в метро» Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
577
80
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Двойничество как форма игры в романах Раймона Кено «Голубые цветочки» и «Зази в метро»»

*

М.С. Московская

ДВОЙНИЧЕСТВО КАК ФОРМА ИГРЫ В РОМАНАХ РАЙМОНА КЕНО «ГОЛУБЫЕ ЦВЕТОЧКИ» И «ЗАЗИ В МЕТРО»

В статье рассматривается двойничество как форма игры в романах Р. Кено «Голубые цветочки» и «Зази в метро». Само понятие двойничества претерпевает в произведениях Р. Кено философско-культурологическую трансформацию и уступает место множественности. Двойничество -о множественность позволяет тексту обращаться в игровой форме к ключевым вопросам эпохи: к проблеме расщепленности человеческой личности, проблеме взаимосвязи реальности и литературы, литературного творчества в целом, а также к проблеме отношений Человека и Истории.

Двойничество - один из основополагающих принципов поэтики произведений известного французского писателя XX в. Раймона Кено. В романах «Зази в метро» («Zazie dans le métro», 1959) и «Голубые цветочки» («Les Fleurs bleues», 1965) симметрия и отражение заложены в саму структуру повествования

[1. С. 569]. На двойничестве основана система персонажей романов: почти каждый персонаж «Зази в метро» и «Голубых цветочков» имеет двойника, а некоторые - даже нескольких.

В романе «Голубые цветочки» в центре повествования находятся двойники-антагонисты - герцог д'Ож и Сидролен. В этой паре Сидролен представляет собой статичный персонаж: в 1964 г. он уединенно живет на барже «Ковчег», стоящей на приколе у берега Сены. В отличие от Сидролена, герцог - персонаж подвижный, причем его перемещения имеют место не только в пространстве, но и во времени. В 1264 г. герцог отправляется в путешествие из своего замка «Ковш-Эг», и затем мы встречаемся с ним каждые 175 лет: в 1439, 1614, 1789 и, наконец, в 1964 году.

Сидролен и герцог д'Ож имеют множество сходных характеристик. Так, оба вдовцы, воспитывающие дочерей-тройняшек; оба обожают укропную настойку и вкусную еду. Оба - и Сидролен, и герцог д' Ож - художники, но не

© Досковская М.С., 2006 Досковская Мария Сергеевна - кафедра романской филологии Самарского государственного педагогического университета.

истинные творцы, а скорее фальсификаторы: Сидролен рисует надписи на заборе, имитируя некоего безвестного злоумышленника, в то время как герцог подделывает наскальные рисунки в пещерах Перигора и пытается выдать их за творения «преадамитов».

Кроме того, два персонажа оказываются ситуативными двойниками: герцог женится на дочери бедного дровосека Руссуле Пеке, а Сидролен принимает в это время на работу новую помощницу по хозяйству Лали; герцог д'Ож разыскивает в Перигоре следы преадамитов, а дочь Сидролена Ламелия едет туда в свадебное путешествие с гортранспортистом.

Но Сидролен и герцог выступают не просто тематическими или ситуативными двойниками, а скорее двумя половинками одной и той же личности, то есть представляют собой раздвоенный персонаж [1. С. 568], единый организм. Их «родство» отчетливо проявляется на уровне физиологии и чувственного восприятия: когда Сидролен съедает несвежего омара, герцог просыпается с ощущение тяжести в желудке; в тот момент, когда виконт де Голодрань вполголоса разговаривает с герцогом, Сидролен больше не слышит на улице ни шума машин, ни шагов тысяч прохожих.

Герцог д'Ож и Сидролен имеют не только общее тело, но и общее сознание, в котором словно присутствуют два голоса, ведущие разговор друг с другом. В тексте романа на это указывают диалоги, содержащие резкие переходы реплик от одного персонажа ко второму. Например, в беседе с виконтом де Голо-дрань герцог произносит фразу: «Ей-богу! <...> Вы говорите как по-писаному, словно книг начитались» [2. С. 75]1. Следующая реплика принадлежит уже Сидролену и произносится в контексте диалога последнего с гортранспорти-стом, однако семантически эта реплика явно соотносится с фразой герцога: «По-моему, я читал это в книгах» [2. С. 76].

По мнению М.-Н. Кампана-Рошфор, «Голубые цветочки» Р. Кено демонстрируют игру на личностном статусе персонажа, который выступает одновременно и собой, и другим [3. С. 172]. Сидролен и герцог д'Ож оказываются и самими собой, и в то же время друг другом. Сложные пересечения двух миров в романе порождают закономерный вопрос о том, кто же кому снится -герцог Сидролену, или наоборот? Неслучайно роман предварен авторским вступлением, где прямо спрашивается: «Герцогу д'Ож снится, что он Сидролен, но не Сидролену ли снится, что он герцог д'Ож?» [2. С. 7].

В романе «Голубые цветочки» противопоставление двух этих персонажей выявляет проблему соотношения сна и реальности. На протяжении всего романа именно сон связывает герцога и Сидролена между собой. Во сне персонажи ощущают, что они живут другой жизнью, являются кем-то другим. В тот момент, когда засыпает герцог, просыпается Сидролен, и наоборот. В финале

1 Здесь и далее перевод всех цитат из романов Р. Кено «Голубые цветочки» и «Зази в метро» приводится по: Кено, Р. Упражнения в стиле: романы, рассказы и др. / Р. Кено. - СПб., 2001.

романа персонажи встречаются и обретают, наконец, крепкий здоровый сон без сновидений.

Идея взаимопроникновения реальности и сна фигурирует и в романе «Зази в метро». Рассуждая о жизни, Мадлен замечает со вздохом: «Иногда кажется, что все это сон» [4. C. 180]. Сложные пересечения реального и ирреального в тексте способствуют созданию эффекта неопределенности: географической (персонажи романа постоянно путают названия улиц и достопримечательностей Парижа, кафе на углу улицы Габриэля оказывается не тем), ролевой (сатир неожиданно превращается в рыночного торговца, а затем в полицейского), поведенческой (юная Зази грубо разговаривает со взрослыми и не несет наказания) и др. При этом недостоверность становится чем-то большим, чем простое незнание - она ставит под сомнение само понятие реальности [5. C. 110]: «По правде! <...> Как будто кто-то знает, что это такое! Все это <.. .> - сплошная липа: Пантеон, Дом Инвалидов, казарма Рейи, кафе на углу -все. Да, липа. Липа!» [4. С. 16-17].

Проблема соотношения реальности и ирреальности-сна тесно связывается Р. Кено с проблемой соотношения реальности и литературы в целом. Действительно, понимание сна в предельно широком смысле слова - как творения человеческого сознания, своего рода фикции - позволяет обнаружить глубинное родство сна и литературного произведения. В романе «Зази в метро» Габриэль замечает, что «Париж - всего лишь сон, и Габриэль - всего лишь сновиденье <...>, Зази - сон сновиденья <...>, и вся эта история тем более лишь сон во сне иль сновиденье в сновиденье, а может, даже бред, что на машинке настукивает идиот писатель» [4. C. 110].

Слова Сидролена, наставляющего свою горничную Лали, также подтверждают сходство, которое существует между литературой и снами: «Бойтесь придуманных историй! Они обнаруживают вашу сокровенную суть. Совсем как сны. Придуманные истории и правдивые сны - почти одно и то же» [2. C. 159]. Сидролен и герцог снятся друг другу, каждый из героев является одновременно и самостоятельным персонажем, и всего лишь двойником второго; оба они и реальны, и условны. Как указывает С. Кассейр, эффект зеркала работает в двух направлениях [6. C. 40]. Таким образом, сон и литература не просто копируют реальность, но в определенном смысле выступают и ее демиургом, то есть оказывают непосредственное влияние на «формирование» реальности.

В «Голубых цветочках» раздвоение личности имеет место не только на стыке мира герцога и мира Сидролена, но и внутри каждого из двух универсумов. Так, даже в разговорах с собой герцог зачастую обращается одновременно и к Другому: «<...> сказал герцог д'Ож герцогу д'Ож» [2. C. 13]. В романе «Зази в метро» также присутствуют реплики Зази, адресованные ею самой себе: «Cest pas possib, se disait Zazie avec sa petite voix intérieure» [4. C. 52-53].

Личность Сидролена в «Голубых цветочках» тоже не однозначна, в нее вложены как минимум еще четыре личности: Дроленси, Дюпона, охранника-консьержа Лабаля и таинственного злоумышленника, рисующего нецензурные надписи на заборе. Так же как и герцог, Сидролен утрачивает целостность, определенность своего «Я», становится одновременно и Другим: «<...> Сидролен пожаловался Сидролену» [2. С. 16].

В «Зази в метро» личность таинственного компаньона Зази, сопровождающего ее в путешествии по Парижу, охватывает целых семь личностей: сатир оказывается легавым, рыночным торговцем, полицейским Зашибю, Педро-Остаточником, инспектором Берданом Пуаре и «князем мира и окрестностей» Аруном-ар-Рахисом. Эффект ирреальности происходящего подчеркивается смешением противоположных ролей (сатир - полицейский) [7. С. 126]. Игровой характер двойничества в этом случае усиливается с помощью прямого указания в тексте на игру, искусственность («и он изобразил легавого» [4. С. 140]), и ее последующего опровержения («Это вовсе не переодевание! Кто вам сказал, что я не настоящий легавый?» [4. С. 198]).

Причудливая игра зеркал допускает множественные взаимные отражения персонажей-двойников. Сапожник Пьянье узнает в полицейском Зашибю «утрешнего сатира», Зази делает вывод о том, что «это вовсе никакой не сатир, прикидывающийся лжелегавым, но самый настоящий легавый, который прикидывается лжесатиром, выдающим себя за настоящего легавого», Педро-Остаточник представляется Марселине инспектором полиции Берданом Пуаре и др.

В романе «Голубые цветочки» личности Сидролена также пересекаются самым неожиданным образом. Заказывая столик в ресторане, Сидролен представляется по телефону господином Дроленси. Официант, записывающий имя заказчика, переспрашивает: «Дюпон. Я правильно записал? Столик для месье Дюпона?» [2. С. 122], а Сидролен, вместо того, чтобы опровергнуть казалось бы ошибочное утверждение официанта, отвечает: «Все верно» [2. С. 123]. Позднее, в ресторане, Сидролен называет себя Дюпоном, а метрдотель провожает его к столику, оставленному на имя Дроленси.

Идея определяющего значения имени собственного проходит красной нитью через все романы Р. Кено [5. С. 17]. Имя рассматривается в качестве основного способа идентификации человеческой личности. Педро-Остаточник забывает, как его зовут, и утрачивает, тем самым, свою личность, становится неопределенным существом: «Я привел девочку к родным и - потерялся» [4. С. 98]. Удвоение имен автоматически вызывает удвоение личностей: дядя Зази Габриэль становится Габриэллой, а тетя Марселина - Марселем. В финале «Голубых цветочков» выясняется, что личные имена герцога и Сидролена абсолютно совпадают.

Даже биологический пол теряет власть над именем, в романах Р. Кено многие персонажи мужского пола наделены женскими именами, а персонажи жен-

ского пола - мужскими, причем эта перверсия имен кажется, на первый взгляд, тщательно замаскированной. В «Голубых цветочках» двух старших дочерей Сидролена зовут Бертранда и Сигизмунда, а их мужей Иолант и Люсет. Эти имена адаптируются к языковой норме и приобретают форму женских и мужских соответственно, и все же легко угадывается, что женские имена имеют в основе мужские, и наоборот.

В романах присутствуют также двойники особого типа - карнавальные пары, «неподобные подобия» [8. С. 99]. Характерный пример карнавальной пары в «Зази в метро» представляют Габриэль и его друг Шарль; в романе «Голубые цветочки» в качестве карнавальной пары могут быть рассмотрены кони герцога д'Ож, Демосфен и Стефан. Демосфен - разговорчивый и любопытный, Стеф, напротив, молчаливый и задумчивый, но их различия не столь уж существенны: они принадлежат одному миру и находятся друг с другом в отношениях взаимодополнения и взаимозамещения, а не противостояния.

В отношения двойничества Демосфена и Стефана вплетается тот факт, что Демосфен раздваивается и становится периодически то Демо, то Сфеном. Таким образом, система персонажей усложняется еще и за счет наложения двойников различных типов, которое может проходить как внутри одного универсума (случай Демо-Сфена / Стефа - универсум герцога), так и стыке двух миров (дьякон Рифент-Онезифор Биротон / квазисвященник).

Романы «Голубые цветочки» и «Зази в метро» свидетельствуют о том, что тема «многозначности» человеческой личности, актуальная для всей литературы XX в., находит отражение и в творчестве Р. Кено. Соотношение Я=Я разрушается, отныне Я - это всегда еще и кто-то Другой. Анализ взаимоперепле-тающихся отражений, организующих систему персонажей «Зази в метро» и «Голубых цветочков», показывает, что стандартная бинарная оппозиция, которая лежит в основе двойничества, утрачивает в романах доминирующее значение.

Теперь речь идет не столько о двойничестве, сколько о множественности. «Половинок» расщепленной личности не обязательно должно быть две, потенциально возможно любое их количество. Подтверждением тому оказываются три дочери Сидролена, три дочери герцога, три канадские туристки, троица Ла-Тремуй, Дюнуа, герцог Алансонский, пять верных псов пажа По-страдаля, семь аватаров князя мира и окрестностей Аруна-ар-Рахиса и др.

В романах Р. Кено двойничество служит постановке в игровой форме серьезной философской проблемы - отношения Человека и Истории. По убеждению писателя, человек «исторический» обречен на страдания и мучения. Чтобы стать по-настоящему счастливым, человеку необходимо вырваться из Истории: «Счастливые народы не имеют Истории. История - это наука человеческого несчастья. Если бы не было войн или революций, не было бы Истории; История не имела бы объекта» [9. С. 9].

Согласно историко-философским взглядам Р. Кено, представленным в наиболее целостном виде в эссе «Une histoire modèle», История как непрерывная цепь бед и несчастий рождается вследствие утраты изначальной гармонии и равновесия Золотого века. Золотой век находится как в начале, так и в конце Истории. Это специфическое состояние человечества, которое характеризуется полным единением с высшей духовной силой, стоящей за всем сущим; интег-рированность человека в мировой порядок.

Человек сможет «вернуться» в Золотой век в том случае, если сумеет достичь Мудрости, то есть абсолютного Знания о первооснове бытия. В романе «Голубые цветочки» два центральных персонажа-двойника, герцог д'Ож и Сидролен, идут к Золотому веку по-разному: Сидролен предпочитает познавать мир с помощью внутреннего созерцания, герцог - посредством активных действий.

В 1964 году Сидролен обитает на барже, пришвартованной у берега Сены. Сама река символизирует здесь текущее время, Историю. Баржа Сидролена стоит на приколе, то есть «историческое» время для Сидролена как бы остановилось. Его жизнь отмечена отсутствием Действия, которое, согласно Р. Кено, выступает главным маркером Истории [10. C. 25]. На первый взгляд ^дролен производит впечатление Мудреца, сумевшего вырваться из Истории.

Но все его существование проникнуто хлопотами и печалями, которые никак не соответствуют Золотому веку. Во-первых, он озабочен проблемой пропитания: его дочь Ламелия не умеет вкусно готовить; попытка насладиться пищей в ресторане-люкс оборачивается страшными болями в желудке, которые портят все впечатление от потрясающего ужина. Фраза «опять фиаско!» сопровождает практически каждый прием пищи Сидролена.

Список забот Сидролена не ограничивается одной только едой: угроза со стороны любого вида работы - уборки, стирки носков, закрашивания оскорбительных надписей в его адрес, регулярно появляющихся на загородке перед баржей, - приводит Сидролена в ужас. История не оставляет героя даже во сне. Сидролену снится сон с продолжением, в котором участвуют одни и те же действующие лица, а именно герцог д'Ож и его свита. Сидролену снится, что он и есть герцог, который путешествует во времени и пространстве, активно сражаясь с Историей.

Таким образом, свобода Сидролена от Истории носит весьма условный характер: с одной стороны, он как будто уже не в Истории, но с другой - еще и не в Золотом веке. Все его печали - еда, работа, былые грехи и связанные с ними угрызения совести - носят сугубо «исторический» характер, они показывают, что Сидролен по-прежнему принадлежит Истории, и Золотой век остается для него пока только манящей мечтой. Сидролен живет не на суше -в любой момент его баржа может отправиться в путешествие по реке времени. В романе подчеркивается наличие вокруг баржи течения: «Да, на вид вода грязновата, но не застойная. Так что грязь то и дело меняется» [2. C. 145].

Регулярное закрашивание надписей на загородке - в сущности, последняя работа, которая осталась у Сидролена, так как все остальные ее виды он давно перепоручил другим - маркирует его принадлежность Истории и, вместе с тем, отражает борьбу с ней. «Надписи, - подумаешь, велика важность! Всего лишь один из литературных жанров» [2. С. 98] - утверждает приятель Сидролена Альбер. Но ведь Литература есть отражение Истории, в котором отражаемое обретает свою сущность. Преодоление Литературы означает преодоление Истории. История снова и снова преследует Сидролена, заставляя его самого писать надписи, а он противостоит ей, закрашивает эти надписи, каждый раз как бы «стирает» Историю.

Путь, который выбирает Сидролен для достижения Мудрости, - это путь внутреннего созерцания. Как признается Лабаль, одна из «личностей» Сидро-лена, «... я предпочитаю думать, нежели учиться» [2. С. 200]. В отличие от Сидролена, его двойник герцог д'Ож предпочитает именно учиться, набирать опыт в активных сражениях с Историей. Герцог путешествует в Истории, руководимый стремлением обрести в конце своих странствий доисторический покой, невинность преадамитов.

Отчаяние охватывает герцога, когда он понимает, что достичь Золотого века не так-то просто. Ради достижения заветной цели он готов даже привлечь алхимию: в 1614 году д'Ож привозит в свой замок Тимолео Тимолея в надежде, что тому удастся получить золото и эликсир бессмертия, а значит, открыть герцогу Золотой век: «Все это гроша ломаного не стоит, а вот золото - другое дело» [2. С. 138].

История убивает в герцоге «всякий вкус к жизни», однако, в отличие от Сидролена, он чувствует себя в ней довольно уверенно. В тексте романа присутствует множество указаний на то, что свое путешествие герцог д'Ож и его свита предпринимают не впервые. Обреченность, с которой герцог в начале романа взирает на «остатки исторического прошлого», разбросанные вокруг его «д'ожнона», свидетельствует о том, что все последующие события уже имели место: «Сколько истории! <. > История на истории - и все ради нескольких жалких каламбуров, ради пары анахронизмов! Какое убожество! Будет этому когда-нибудь конец или нет, хотел бы я знать!» [2. С. 14-15].

Подобно тому, как Сидролен видит во сне герцога, д' Ожу снится Сидролен. Наконец, в 1964 году два персонажа, две половинки одной личности, встречаются наяву. Благодаря встрече с герцогом Сидролен избавляется от своей графомании и обретает долгожданную беззаботность. Когда герцог, следуя собственному пути познания, намеревается увлечь Сидролена за собой в Историю, тому удается совершить последний, окончательный рывок. Так Сидролен обретает, наконец, твердую почву под ногами. Он покидает Историю и повествование.

Герцог же отправляется домой вверх по течению Сены. Он надеется достичь Золотого века, но терпит очередное поражение. На первый взгляд, История «стирается», уничтожается; начало и конец повествования как бы замыкают линейность, превращают ее в цикличность. Но История и история возвращаются совсем не в ту точку, откуда они начались: в начале романа герцог поднимается на верхушку донжона своего замка (le sommet du donjon de son château [2. C. 13]), а в конце романа ковчег пристает к верхушке какого-то замка (au sommet d'un donjon [2. C. 276]).

Точка, в которой заканчивается путешествие герцога (и откуда, судя по всему, начнется новое странствие), смещена относительно исходной точки, откуда путешествие началось: «История рождается вследствие нарушения равновесия <. > Если бы человечество достигло состояния равновесия, не было бы больше Истории» [9. C. 16]. И герцог д'Ож остается в Истории и в истории, чтобы снова и снова предпринимать свое путешествие в поисках Золотого века [4. C. 163].

Итак, двойничество выступает одним из основополагающих принципов поэтики произведений французского писателя XX в. Раймона Кено. На двойни-честве основана система персонажей романов Раймона Кено «Голубые цветочки» и «Зази в метро». Исследование феномена двойничества выявляет фи-лософско-культурологическую трансформацию самого понятия двойничества, которое в произведениях Раймона Кено уступает место множественности. Двойничество — множественность позволяет тексту обращаться в игровой форме к ключевым вопросам эпохи, к которым относятся проблема внутренней и внешней расщепленности человеческой личности, проблема взаимосвязи реальности и литературы, литературного творчества в целом, а также проблема отношений Человека и Истории.

Библиографический список

1. Кислов, В. Послесловие / B. Кислов // Кено, Р. Упражнения в стиле: романы, рассказы и др. - СПб., 2001. - С. 545-590.

2. Queneau, R. Les Fleurs ble^s / R. Queneau. - Paris: Gallimard, 2004. - 286 p.

3. Campana-Rochefort, M.-N. Les nombres des fleurs bleues / M.-N. Campana-Rochefort // Queneau aujourd'hui. Actes du colloque Raymond Queneau présenté par Jeor-ges-Emmanuel Clancier. - Paris, 1985. - P. 159-177.

4. Queneau, R. Zazie dans le métro / R. Queneau. - Paris, 2004. - 240 p.

5. Gayot, P. Raymond Queneau (Classiques du XX siècle) / P. Gayot. - Paris, 1967. -128 p.

6. Cassayre, S. Les Fleurs bleues de Raymond Queneau. Lectures d'une oeuvre / S. Casseyre. - Paris, 1999. - 96 p.

7. Barthes, R. Zazie et la littérature // Barthes, R. Œuvres complètes. - Paris, 1993. -Vol. I. - P. 1260-1264.

8. Рымарь, Н.Т. Поэтика романа / Н.Т. Рымарь. - Куйбышев, 1990. - 256 с.

9. Queneau, R. Une histoire modèle / R. Queneau. - Paris, 1966. - 124 p.

10. Macherey, P. Raymond la sagesse / P. Macherey // Queneau aujourd'hui. Actes du colloque Raymond Queneau présenté par Jeorges-Emmanuel Clancier. - Paris, 1985. -P. 15-27.

M.S. Doskovskaya

DOUBLES AS A FORM OF A GAME IN THE NOVELS OF RAYMOND QUENEAU «LES FLEURS BLEUES» AND «ZAZIE DANS LE MÉTRO»

In the article doubles as a form of a game in the novels of Raymond Queneau «Les Fleurs bleues» and «Zazie dans le métro» are viewed. In R. Queneau's works doubles suffer philosophical and culturological transformation and make the way for plurality. That lets the text address in the game form to key questions of an epoch. It applies to the problem of the human personality splitting, to the problem of reality and literature interrelation, literary creativity in general, and also to the problem of Man and History relations.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.