CC BY
4удк 73/76+377
Е. А. Боровская
Два пути творческой реализации художника-педагога. П. чистяков и и. крамской
статья посвящена педагогическому и художественному опыту П. Чистякова и и. крамского как парадигме гуманистической педагогики в аспекте реализации творческой личности. особое внимание уделено истокам и основаниям их преподавательской работы. Пример Чистякова и крамского рассматривается как опции раскрытия таланта художника-педагога в преподавании и собственно изобразительном творчестве.
Ключевые слова: русское искусство; П. Чистяков; и. крамской; художественное образование; санкт-Петербургская рисовальная школа; педагогика смыслотворчества.
Elena Borovskaya Two Ways of Creative Fulfillment of an Artist and a Teacher. Pavel Chistyakov and Ivan Kramskoy
The article is devoted to the pedagogical and artistic experience Chistyakov and Kramskoy as the paradigm of humanistic pedagogy in realization of a creative personality. Special attention is paid to the roots and the grounds of their teaching experience. Example Chistyakov and Kramskoy is treated as disclosure options talent of the artist-teacher in teaching and fine art. Keywords: Russian art; Pavel Chistyakov; Ivan Kramskoy; art education; St Petersburg Drawing School; pedagogy of creation of personal senses.
В истории русского искусства сравнительно немного мастеров, чья творческая деятельность рассматривалась бы однозначно позитивно во всех ее аспектах. К числу таких незыблемых авторитетов, которых не осмеливались ни «бросить с парохода современности», ни упрекнуть в буржуазной ограниченности, ни назвать безнадежно устаревшими, относятся П. П. Чистяков и И. Н. Крамской - художники одного поколения, одной академической школы и в известной мере схожей судьбы, особенно в годы молодости и творческого становления. Художники, оказавшие огромное воздействие на судьбы современного им искусства и на последующее его развитие, чье влияние - если не прямо, то косвенно - ощутимо до наших дней. Влияние это можно назвать педагогическим в прямом понимании, то есть в отношении методики и дидактики преподавания изобразительного искусства, и в понимании расширительном - общегуманитарном, то есть обеспечении непрерывности духовного и интеллектуального роста человеческого общества, и в философском аспекте педагогики как гносеологемы субъекта и объекта.
В теоретической проблематике современной педагогики особое место уделяется вопросу смыслотворчества, то есть формированию личностных смыслов субъекта учебной деятельности. Преимущественно это относится к деятельности учащегося, но равно может быть отнесено и к деятельности педагога. В художественной педагогике данной проблематике пока не уделяется должного внимания, хотя каждый серьезный педагог встречается с соответствующим кругом вопросов и в практической учебной работе, и в сфере собственной личностной реализации. Каким образом, в какой мере соотносятся педагогическая работа и индивидуальные творческие интересы? Под таким углом зрения мы и хотим обратиться к примеру педагогического творчества Чистякова и Крамского.
В исследованиях истории отечественной художественной педагогики эти имена обычно стоят рядом, что совершенно справедливо - и в биографическом отношении, и в отношении педагогических, да и эстетических воззрений обоих мастеров. Собственно методические и дидактические приемы, преподавательская манера
Чистякова и Крамского изучены довольно подробно (например, в капитальных трудах Н. Молевой и Э. Белютина [6; 7; 8], в работах Н. Ростовцева [10]. Никоим образом не ставя под сомнение сложившиеся историко-педагогические представления, мы все же считаем нужным в некоторой степени их пополнить и фактически, и концептуально.
как представляется, мы можем наблюдать две опции, два типа, два направления реализации творческой личности - безусловно, успешные, но разные в конкретном содержании. Такое различие тем более интересно, что начало жизненного и творческого пути Чистякова и крамского демонстрирует значительную близость их человеческого и художнического опыта. разница в возрасте -всего пять лет. Три года учебы в Академии хронологически совпали. Учились у педагогов исторической живописи: Чистяков у П. В. Басина, Крамской у А. Т. Маркова. Оба этих наставника не свершили выдающихся художественных открытий (если Басин достиг определенного признания, то Маркова вообще называли «художником одной картины»), но были прекрасными рисовальщиками, добросовестными педагогами и пользовались уважением коллег и студентов. Завершили же учебу в Академии с разницей в два года: Чистяков в 1861 г., с большой золотой медалью, а Крамской - в 1863-м, отказавшись, как известно, от итогового конкурса. Жизненный опыт и опыт пребывания в Академии был схожим: бедность, многочисленные частные уроки, настойчивая учеба, включавшая рутинное копирование оригиналов, деталей лица и фигуры с гипсовых моделей, композиции на мифологические темы... Но даже незначительная разница в датах окончания курса Академии оказалась, в конкретных исторических условиях, знаменательным отрезком времени. Случись «бунт четырнадцати» в год завершения учебы Чистяковым, судьба участников могла быть незавидной. А «бунтари» 1863 г. репрессиям, в общем-то, не подверглись и сумели построить свою дальнейшую профессиональную карьеру. Если говорить о Крамском, то конференц-секретарь академии Ф. Ф. Львов предложил молодому художнику занять место преподавателя в Школе на Бирже [5, с. 44] - так в обиходе
и даже в некоторых официальных бумагах именовалась основанная в 1839 г. под эгидой министерства финансов Санкт-Петербургская рисовальная школа для вольноприходящих учеников, находившаяся с конца 1850-х в ведении Общества поощрениях художников и с того времени самым тесным образом связанная с Академией; Львов был попечителем этого учебного заведения. Назначению Крамского в Рисовальную школу не противодействовал и вице-президент Академии князь Г. Г. Гагарин, занимавший видное положение и в обществе поощрения.
Таким образом, с 1863 г. началась официальная педагогическая работа Крамского. С этой датой есть некоторые неясности. В воспоминаниях о Крамском его учениц по рисовальной школе Е. П. Михальцевой и Э. К. Гаугер, написанных в 1887 г., указывается, что начало работы Крамского в рисовальной школе приходится на 1862 г. [3, с. 43]. Возможно, это аберрация памяти мемуаристок, однако Крамской мог получить отдельные уроки в Школе и до того, как был принят в штат. 1862 год указывается в качестве даты начала работы Крамского в Школе и в статье и. лазаревского в «русском биографическом словаре» Половцова, в статье о Крамском в энциклопедии Брокгауза и Ефрона. Однако Н. П. Собко, авторитетнейший историк русского искусства и историограф рисовальной школы, дает дату 1683 г., причем называет даже месяц - сентябрь [1, л. 89]. Отметим, что Собко подготовил каталог посмертной выставки Крамского [4], так что биография художника была им изучена в достаточной мере. Собко основывается на данных архива Школы, но, повторим, Крамской мог начать работу и ранее как нештатный педагог (а предложение Львова, таким образом, было сделано небезосновательно).
Начало преподавательской работы Крамского еще в бытность его студентом - не исключение в практике Рисовальной школы. И Чистяков пришел в это учебное заведение преподавателем за год до окончания Академии. В довольно обширной литературе, посвященной этому выдающемуся русскому художнику-педагогу, периоду его работы в Рисовальной школе не уделено достаточного внимания. Если И. Гинзбург [2, с. 28-30] отчасти затрагивает
(довольно фрагментарно) эту тему, то Н. Молева и Э. Белютин лишь вскользь замечают, что основа педагогического опыта Чистякова закладывалась «до итальянской поездки преподаванием на Бирже» [7, с. 97], без конкретизации содержания этого опыта. В других работах можно встретить лишь упоминание Рисовальной школы - не более того. Разумеется, самые известные педагогические достижения Чистякова связаны с его преподаванием в Академии художеств, однако Школа на Бирже не только обеспечила его педагогический дебют, но и позволила в определенной мере, обусловленной спецификой организации и содержания образовательного процесса, отступить от догматичных академических стереотипов, предоставила определенную педагогическую свободу. Именно это стало началом формирования его собственного, неповторимого преподавательского стиля, легло в основу уникального метода Чистякова - метода, признанного одной из вершин отечественной художественной педагогики.
По данным Н. собко, Чистяков был связан со Школой на Бирже с 1860 по 1864 г. Как и в случае с Крамским, даты могут вызвать сомнение. Во многих справочниках и искусствоведческих исследованиях отмечается, что, имея право на академическое заграничное пенсионерство, Чистяков в 1862 г. отправился в поездку по Европе. Одновременно в некоторых источниках годы работы Чистякова в Рисовальной школе обозначены так же, как у Собко. Но даже если преподавание Чистякова в школе продолжалась два года, эта работа для него не осталась лишь формальным эпизодом биографии. Сам художник, уже много позже, вспоминал Рисовальную школу в одном из писем: «Еще учеником мне пришлось вести всю школу на Бирже, то есть и женщин, и мужчин. И что же, после моего отъезда за границу школа дошла до высоты замечательной, конечно, благодаря И. Н. Крамскому, который не затормозил мои труды и продолжал и после.» [2, с. 30]. Работа в Рисовальной школе, как мы полагаем, в значительной мере предопределила дальнейшую творческую реализацию Чистякова именно как педагога. Его ранние произведения получили довольно высокую оценку, что, казалось бы, открывало перед художником возможность обрести
себя в качестве исторического живописца. Сегодня эти исторические полотна представляются довольно заурядными, хотя художнику нельзя отказать в свободном владении профессиональным инструментарием, в безупречной академической выучке и внимании к достоверности исторического факта. Более поздние работы показывают Чистякова серьезным мастером, чья манера с годами существенно эволюционировала, откликаясь и на новые течения, однако немногочисленность работ не позволила художнику занять место в искусстве живописи, достойное его таланта и профессионализма. Истинным творческим призванием Чистякова оказалась художественная педагогика, и осознание этого призвания не могло сложиться вне опыта, приобретенного в Школе на Бирже. И сам он полагал, что именно Рисовальная школа сформировала его как педагога: «Преподавать... Когда я научился преподавать? Это до Италии, когда я преподавал на Бирже. А в Италии я уже учил, да каких мастеров учил!..» [7, с. 220 ].
Чистякову довелось преподавать в Школе на Бирже в годы, когда здесь еще были сильны традиции, заложенные при ее основании; в Школе работали опытные педагоги, в том числе преподававшие здесь по много лет. В этой связи представляется важным вкратце охарактеризовать Рисовальную школу. По замыслу ее организатора, К. Х. Рейссига, Школа была призвана готовить «ремесленных художников», то есть выполнять функции художественно-промышленного учебного заведения. Эту роль Школа сохраняла в течение всей ее истории, хотя довольно скоро приняла на себя и функции подготовки молодежи к поступлению в Академию художеств. Особую роль выполняли женские классы - выпускницы Школы нередко подавали свои работы в Академию для присуждения звания классного художника (обучение в Академии оставалось недоступным для женщин), и многие художницы получали таким путем официальное признание своего профессионального статуса. Если говорить о принципах обучения, то следует отметить, что поощрение индивидуальных склонностей учащихся, при весьма жестких требованиях к выполнению учебной программы, которое было свойственно педагогическим воззрениям Рейссига,
стало важным элементом педагогического метода Чистякова. Известно, например, что Чистяков не отрицал значения работ на заданный сюжет, видя в этом, в сегодняшней терминологии, тест на владение рисунком, композицией, живописной техникой: «Делать то, что умеешь и любишь, еще не есть всё» [2, с. 66]. Заметим, что и копирование оригиналов не возводилось в абсолют, первоначальное обучение базировалось на принципах построения рисунка, внимании к пропорциям, а копирование предлагалось на последующих этапах учебы как совершенствование чисто технических навыков - важных навыков для «ремесленного художника». Особое внимание уделялось подбору оригиналов: для детей из небогатых семей, для подмастерьев, молодых ремесленников работа с оригиналами была возможностью познакомиться с образцами высокого искусства. Весьма существенно, что Чистякову пришлось столкнуться со специфичным контингентом учащихся. Можно утверждать, что именно в Школе на Бирже формировался демократизм педагогического стиля Чистякова, обусловленный тем, что среди учащихся были люди разного возраста, социального положения, с разным уровнем предварительной подготовки, однако с конкретизированными, нацеленными на практический результат ожиданиями от учебы. Разделение Школы на два направления подготовки - академическое и художественно-промышленное - привело к довольно интересной, даже парадоксальной ситуации. «Мануфактурное отделение» Школы, как отмечают Н. Молева и Э. Белютин, «находилось в более независимом от Академии положении и потому предоставляло благоприятную почву для свободного педагогического эксперимента. Правда, формально оно ограничивалось специфически ремесленно-прикладными целями, но в действительности круг сообщаемых знаний был гораздо шире. Прежде всего это относилось к женскому отделению, представлявшему первое и единственное в стране специальное художественное учебное заведение для женщин. Не случайно здесь преподавали П. П. Чистяков, И. Н. Крамской и целый ряд превосходных живописцев» [8, с. 36].
Как нам представляется, изучение работы Чистякова в Школе на Бирже может значительно обогатить представления о генезисе его
педагогического метода и указать на связь этого метода с педагогическими исканиями предыдущего периода работы Рисовальной школы. то же можно сказать и о Крамском-педагоге, чья преподавательская деятельность разворачивалась именно в ее стенах. Работа Крамского в Школе оказалась единственным формальным педагогическим опытом в его творческой биографии. Эта работа продолжалась как минимум пять лет и пришлась на годы творческого становления художника и на очень важный как для него самого, так и для истории русского искусства период деятельности возглавляемой Крамским Артели художников. С Рисовальной школой были связаны и другие участники «бунта четырнадцати», члены Артели художников А. И. Корзухин, Ф. С. Журавлев, В. П. Крейтан. Можно полагать, что приход этих художников в Школу произошел не без влияния главы Артели; период работы на Бирже был для них связан и с важными вехами творческой биографии. Так, Корзухин работал в Школе с 1864 по 1871 г. и за это время создал ряд произведений, утвердивших его как мастера жанровой живописи. Крейтан (14-й из «бунтарей», принимавший активное участие в создании и деятельности Артели художников) преподавал в Школе скульптуру более десяти лет (с 1869 по 1880 г.) и в этот период исполнил ряд значительных работ, в том числе несколько бюстов для Александровского сада.
Исследователи творчества Крамского отмечают, что и в более поздний период воздействие этого крупнейшего русского живописца на его младших современников имело отчасти и педагогический характер. «Перестав быть педагогом по профессии, Крамской всю жизнь продолжал оставаться педагогом по призванию. Много ценных советов давал он своим юным друзьям - Ф. А. Васильеву, И. Е. Репину, К. А. Савицкому, В. Д. Поленову и др. Его письма к ним, помимо очень важных, сугубо профессиональных замечаний, наполнены глубокими рассуждениями мировоззренческого характера. Их воспитательное значение было тем более действенно, что они исходили от человека, морально-общественный авторитет которого стоял чрезвычайно высоко» [5, с. 45].
Отметим, что исключительный авторитет Крамского в художественных кругах складывался как раз в годы преподавания
в Школе на Бирже. И здесь важно подчеркнуть, что демократические взгляды художника совпадали с весьма демократичной первичной концепцией Школы и с обозначившимся с середины 1860-х гг. стремлением Школы укрепить свои позиции именно как общедоступного, внесословного учебного заведения, сориентированного на практические, насущные нужды искусства. Такая направленность требовала интенсивного педагогического поиска, ставила преподавателей перед необходимостью искать новые приемы и методы работы. С опытом, приобретенным в Школе на Бирже, можно вполне закономерно связать то внимание, которое Крамской и в дальнейшем уделял вопросам художественной педагогики. Художественно-теоретические работы Крамского, его эпистолярное наследие, критические суждения показывают глубокую заинтересованность проблематикой художественного образования и безусловную компетентность в этой области. Весьма многое из того, что составило творческое и жизненное кредо Крамского, выкристаллизовывалось как раз в годы работы в Рисовальной школе и, разумеется, не без влияния того опыта, который художник приобрел в ее стенах. Этот аспект творческой биографии Крамского, как нам представляется, еще не получил достаточного освещения в искусствоведческой литературе.
В изученных нами архивных материалах имеются упоминания о том, что работа Крамского в Школе продолжалась до 1870 г., - в то время как в большинстве энциклопедий, справочников, да и в монографических исследованиях указывается, что Крамской преподавал лишь до 1868 г. При толковании этого разночтения мы склонны принять дату 1870 г. Такую дату указывает Н. Собко [1, с. 109] и, по всей вероятности, опирается при этом на доступные ему материалы архива Школы и сведения, которые он мог получить от самого художника. Укажем также, что в биографии Крамского 1868 г. не обозначен какими-либо обстоятельствами, которые подтолкнули бы к принятию решения об уходе из Школы. В то время как 1870-й связан с завершением деятельности Артели и приобщением петербургских художников к Товариществу передвижных выставок, что могло
заставить Крамского отказаться от преподавания и полностью сосредоточиться на новом начинании.
Ученики Крамского оставили очень теплые воспоминания о своем преподавателе, из которых можно почерпнуть интересные подробности, касающиеся его педагогической манеры. Вот как Репин вспоминает первую встречу с учителем: «.он остановился перед работой одного ученика. Какое серьезное лицо! Но голос приятный, задушевный, говорит с волнением. Ну и слушают же его! Даже работу побросали. Стоят около, разинув рты. <.> Сам не поправляет, а все только объясняет» [9, с. 149-150]. Вскоре Репин поступил в академию, после экзаменов приносил работы на отзыв Крамскому: «Меткостью своих суждений он меня всегда поражал» [9, с. 153].
Обратим внимание на эту «меткость суждений» и на то, что Крамской «сам не поправляет, а все только объясняет». О такой же манере свидетельствуют и воспоминания учеников Чистякова: его устные замечания были точными, доходчивыми, зачастую становились в художественной среде афоризмами. Авторитарное исправление ошибок оба педагога отвергали, они стремились к личностному, в современной терминологии - смыслотворческо-му осознанию учеником и технических, и художественных задач. А отношения педагог - ученик преобразовывались в отношения равнозначительных субъектов, что сегодня рассматривается как основание диалоговых концепций культуры, как неотъемлемое свойство гуманистической педагогики.
В воспоминаниях Гаугер и Михальцевой рассказывается и о том, что ученицы Школы посещали «четверги» Артели художников («когда художники, принадлежащие Артели художников, устроили четверговые собрания, то и нам был доступ бывать там; туда приносили художники чудные альбомы и вместе разбирали их» [3, с. 43]). А в домашних вечерах, устраиваемых ученицами, принимали участие преподаватели Школы, в том числе «Бейдеман, Келлер, Морозов, а потом Клодт, Корзухин и Крамской; эти два последних рисовали между нами», - вспоминала Е. Михальцева [3, с. 42]. Бывшие ученики в своих отзывах
о Школе особо выделяли Чистякова и Крамского. Так, Елизавета Бём спустя много лет вспоминала: «Лучшими, счастливыми годами были те, что я занималась в школе!.. Руководителями нашими были такие мастера, как Крамской, Чистяков. <.> Самые отрадные воспоминания остались у меня о Крамском - глубокая благодарность за пользу, которую он мне принес. Если я хоть малость понимаю в рисунке, то обязана этим исключительно Крамскому» [11, с. 10].
Характерно, что в воспоминаниях учеников, как и в более поздних искусствоведческих исследованиях, имена Чистякова и Крамского стоят рядом. два этих выдающихся представителя русского искусства в своей творческой практике дополняли друг друга: Чистяков - в многолетней творческой учебно-педагогической практике, Крамской - в творческой практике живописца и неформального учителя целого поколения художников.
Обращение к педагогическому наследию столь крупных личностей, как Крамской и Чистяков, не только служит пополнению представлений об их жизненной и творческой судьбе, но и предоставляет возможность осознать это наследие в свете современных теоретико-педагогических представлений и продуктивно воспользоваться историческим опытом, понять эволюцию художественной педагогики как континуум, непрерывный процесс накопления духовных ценностей, что в условиях современных модернизационных процессов в отечественном художественном образовании имеет фундаментальное значение для развития национальной школы.
ИСТОЧНИК И БИБЛИОГРАФИЯ
1. Российская национальная библиотека. Отдел рукописей. Ф. 708 (Н. П. Собко). Ед. хр. 25: Материалы к «Историческому очерку С.-Петербургской рисовальной школы».
2. Гинзбург И. П. П. Чистяков и его педагогическая система. М. ; Л. : Искусство, 1940.
3. Иван Николаевич Крамской, его жизнь, переписка и художественно-критические статьи. СПб. : изд. А. С. Суворина, 1888.
4. Иллюстрированный каталог картин, рисунков и гравюр покойного И. Н. Крамского (1837-1887) / сост. Н. П. Собко. СПб. : изд. Н. П. Собко, 1887.
5. Курочкина Т. И. Иван Николаевич Крамской. М. : Изобр. искусство, 1980.
6. Молева Н., Выдающиеся русские художники-педагоги. М. : изд-во АХ СССР, 1962.
7. Молева Н., Белютин Э. П. И. Чистяков. Теоретик и педагог. М. : изд-во АХ СССР, 1953.
8. Молева Н., Белютин Э. Русская художественная школа второй половины XIX - начала XX века. М. : Искусство, 1967.
9. Репин И. Е. Далекое близкое. Л. : Художник РСФСР, 1982.
10. Ростовцев Н. Н. История методов обучения рисованию : Русская и советская школы рисунка. М. : Просвещение, 1982.
11. Чапкина-Руга С. А. Русский стиль Елизаветы Бём. М. : Захаров,
2007.
