CC BY
142
The war between the snakes and the fascists was a proxy war. Now that the snakes were gone (siphoned off as a class), the battle lines were forming for a revolutionary war: the war between the fascists and the pigs" [1, c. 31]. Как и было отмечено выше, создание концентрационных лагерей для пленных явилось последствием войны.
На долю узников концентрационных лагерей выпало множество трудностей и испытаний. Люди вынуждены были работать днем и ночью, не получая за это даже достаточного количества пищи, чтобы выжить: "The rewere fluctuations, but in general the death rate was determined by the availability of food" [1, с. 21]. "For a very brief period it looked as though the isolation of the politicals, as a policy, had a subtext: we were to be worked to death (less food, longer hours)" [1, c. 30]. Узники воспринимались тюремщиками в качестве бесплатной рабочей силы, как не имеющие права голоса рабы, обязанные работать на благо государства, которое и приговорило их к заключению: "The rationale for slave labor, by the way, was as follows. I was clinically speechless for a week when I found out what it was. The rationale for slave labor? It helped keep the people terrorized, and, far more importantly, it made money for the sake of state" [1, с. 62]. Ситуация подобного рода рассматривается автором несколько раз на протяжении романа, играя важную роль в раскрытии содержания концепта CATASTROPHE. Речь идет о катастрофическом положении человека, вынужденного мириться со сложившимся положением, не имея возможности что-либо в нем изменить.
Более подробное описание жизни узников в лагере представлено в романе М. Эмиса "The Zone of Interest" [2]. Катастрофичность положения заключенных подчеркивается тем утверждением, что никому из них не суждено выйти из лагеря живым. Их заставляли работать на протяжении долгого времени без отдыха, не обеспечивали достаточным количеством пищи, наказывали заключением в одиночных камерах, а когда люди выбивались из сил, не имея больше возможности работать, избавлялись от них. Именно поэтому концентрационные лагеря автор называет «лагерями смерти».
Несмотря на безысходность своего положения, люди сплотились против общего врага. Даже перед лицом смерти они не теряют достоинства, не преклоняясь перед своими мучителями. Автор рисует в романе образы стойких волевых людей, которым были не страшны пытки, мучения и лишения. Несмотря ни на что, они не теряли надежды выжить, покинуть пределы лагеря и встретиться со своими близкими. Таков образ заключенной еврейской девушки по имени Этер: "She told me this. She said to herself, I don't like it here, and I'm not going to die here... And this is how she behaves [2, c. 26]. Трудно поверить, что в хрупком, изможденном теле этой девушки скрывалась такая волевая и сильная натура.
Узники готовы были до последнего отстаивать свою честь, честь своей семьи и народа. В исследуемом романе автор описывает массовое уничтожение узников-евреев посредством удушения в газовых камерах. Несмотря на весь ужас происходящего, люди не склонились перед врагом. Они в очередной раз показали свою сплоченность, веру и надежду на лучшее будущее для своего народа. Они верили, что их нельзя истребить, верили до последнего мгновения своей жизни: "A certain young Polish woman made a very short but fiery speech in the gas chamber... She condemned the Nazi crimes and oppression and ended with the words, 'We shall not die now, the history of our nation will immortalise us, our initiative and spirit are alive and flourishing.' Then the Poles knelt on the ground
Библиографический список
and solemnly said a certain prayer, in a posture that made an immense impression, then they arose and all together in chorus sang the Polish anthem, the Jews sang the 'Hatikvah" [2, c. 35]. Вера, присутствовавшая в душах и сердцах узников, облегчила им последние муки перед смертью, которая пришла к ним как освобождение от перенесенных страданий.
Тюремщики лагеря не останавливались даже перед убийством ни в чем не повинных детей. По словам коменданта лагеря Пауля Долла, "Those babies in arms will grow up and want revenge on the Nazis in about 1963" [2, c. 107]. Но и среди детей находились примеры стойкости, мужества и героизма. Так, автор описывает девочку с годовалым братом, которая готова мужественно принять смерть от рук фашистов. Однако она не позволяет им притрагиваться к нему, не позволяет очернить этого безвинного ангелочка их выпачканными кровью руками: "And there a girl of five stood and undressed her brother who was one year old. One from the Kommando came to take off the boy's clothes. The girl shouted loudly, "Be gone, you Jewish murderer! Don't lay your hand, dripping with Jewish blood, upon my lovely brother! I am his good mummy, he will die in my arms, together with me!" [2, c. 35]. При помощи образов этих людей автор более полно раскрывает концепт CATASTROPHE на социальном уровне его реализации. Писатель показывает, насколько катастрофические последствия может иметь человеческая жестокость, получившая в союзники безграничную власть.
Личностный уровень реализации концепта CATASTROPHE неразрывно связан с социальным, так как именно на этом уровне обусловливаются причины возникновения социальных явлений, приведших к катастрофическим для мира последствиям. На личностном уровне рассматриваемый концепт наиболее ярко репрезентируется языковыми единицами "slave", "prison", "abortion", "suicide", "starvation".
Таким образом, в ходе концептуального анализа было установлено, что концепт CATASTROPHE в романах Мартина Эмиса "The House of Meetings" [1], "The Zone of Interest" и [2]"Yellow Dog" [3] является обобщением концептов DESTRUCTION и RELATIONS, выходя на интертекстуальный уровень. Именно разрушение личности, нарушение общественных отношений, падение нравов приводит, в конечном счете, к глобальной катастрофе, которая находит свое выражение на мировом уровне.
В составе индивидуально-авторского концепта CATASTROPHE были выделены такие субконцепты, как HUMILIATION, CRIME, PUNISHMENT, а также концепт WAR, являющийся самым обширным по языковой репрезентации в произведениях. Реализация концепта CATASTROPHE происходит на трех уровнях: личностном, общественном, глобальном. Самой масштабной из катастроф М. Эмисом признается война. Об этом свидетельствует многократное использование автором таких лексических единиц, как "war", "fascists", "slave", "prison", "imprisonment", "execution", "famine", "flood", "depopulation", "humiliation". Война является тем фактором, который обусловливает установление хаоса как на социальном, так и на личностном уровне реализации анализируемого концепта.
Языковая репрезентация концепта CATASTROPHE на социальном уровне представлена лексическими единицами "humiliation", "deprivation", "concentration camps", "terror", "provocations". Соответственно, на личностном уровне языковую репрезентацию концепта обеспечивают лексические единицы "crime", "punishment", "prison", "slave", "suicide", "execution", "starvation".
1. Amis M. The House of Meetings. Available at: /http://www.rulit.me/author/emis-martin/house-of-meetings-download-free-379460.html
2. Amis M. The Zone of Interest. Available at: http://www.rulit.me/author/emis-martin/the-zone-of-interest-download-free-379465.html
3. Amis M. Yellow Available at: http://www.rulit.me/author/emis-martin/yellow-dog-download-free-379458.html
4. Бабенко Л.Г, Казарин И.Е. Лингвистический анализ художественного текста. Екатеринбург: Урал, 2000.
5. Брутян ГА. Язык и картина мира. Философские науки. 1973; № 1: 108 - 111.
References
1. Amis M. The House of Meetings. Available at: /http://www.rulit.me/author/emis-martin/house-of-meetings-download-free-379460.html
2. Amis M. The Zone of Interest. Available at: http://www.rulit.me/author/emis-martin/the-zone-of-interest-download-free-379465.html
3. Amis M. Yellow Available at: http://www.rulit.me/author/emis-martin/yellow-dog-download-free-379458.html
4. Babenko L.G., Kazarin I.E. Lingvisticheskijanaliz hudozhestvennogo teksta. Ekaterinburg: Ural, 2000.
5. Brutyan G.A. Yazyk i kartina mira. Filosofskie nauki. 1973; № 1: 108 - 111.
Статья поступила в редакцию 15.11.19
УДК 316.7 DOI: 10.24411/1991-5497-2019-10220
Luludova E.M., Cand. of Sciences (Philology), Licensed Literature Professor, Almaty Branch of Saint-Petersburg University of Humanities and Social Sciences,
Department of Social-Cultural Technologies (Kazakhstan, Almaty), E-mail: [email protected]
DUEL AND ITS COMPONENTS IN RUSSIAN LITERATURE OF THE EARLY XIX CENTURY: PSYCHOANALYTIC ASPECT. The work is carried out on the basis of a comprehensive study. The author offers an analysis of two key novels of the Russian literature of the early XIX century at the intersection of literary criticism and psychology. The author makes actual two very interrelated aspects. The attention is drawn to the problem of dueling in the works by A.S. Pushkin "Eugene Onegin" and M.Yu. Lermontov "A Hero of Our Time" and a psychological analysis of the personality traits of Onegin and Pechorin are made in the aspect of the theory of psychoanalysis, in particular, the concept of destructive by Fromm and the concept of the death drive by E. Bern. Comparative, confronting, scientific and search methods, as well as methods of generalization and induction were used. The hypothesis was put forward and proved that the attraction of the literary hero to the duel is not just a literary device, but a way to solve their spiritual and moral problems, it is a reflection of social problems and manifestation of the characterological features
of the personality of the heroes-duelists. By general analysis it is established that in "Evgene Onegin" the cause and the result of an event is a case, fatal accident, and in the novel "A Hero of Our Time" everything happens at the will of the person. A detailed study shows that, despite the Onegin and Pechorin reason to duel and participate in it, they were evolved under the influence of many supported by outside and associated factors, and due to the reasons of personal qualities. As a result, the author makes a generalizing conclusion that the problem of the duel is a characterological feature of the personality of Onegin and Pechorin, their personal desire for moral self-destruction.
Key words: interpretation, duel, psychoanalysis, experiment, personality traits, self-preservation instinct, destructiveness.
Е.М. Лулудова, канд. филол. наук, проф. литературоведения, проф. кафедры социально-культурных технологий Алматинского филиала
НОУ ВПО «СПбГУП», г. Алматы, Е-mail: [email protected]
ДУЭЛЬ И ЕЕ СОСТАВЛЯЮЩИЕ В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ НАЧАЛА XIX ВЕКА: ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ
Работа выполнена на основе комплексного исследования. Автором статьи предложен анализ двух ключевых романов русской литературы начала XIX века на стыке литературоведения и психологии. Автором актуализируются два предельно взаимосвязанных аспекта. Внимание привлечено к проблеме дуэлей в произведениях А.С. Пушкина «Евгений Онегин» и М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени», а также сделан анализ психологических черт личности Онегина и Печорина в аспекте теории психоанализа, в частности, теории деструктивности Э. Фромма и концепции влечения к смерти Э. Берна. Были использованы сравнительный, сопоставительный, научно-поисковый методы, а также методы обобщения и индукции. Выдвинута и доказана гипотеза, что влечение литературного героя к дуэли - это не просто литературный прием, а способ разрешить свои духовно-нравственные проблемы, отражение социальных проблем и проявление характерологических особенностей личности героев-дуэлянтов. Путем общего анализа было установлено, что в романе «Евгений Онегин» причиной и результатом произошедшего является случай, роковая случайность, а в романе «Герой нашего времени» все происходит по воле человека. Детальное же исследование показывает, что какие бы не были у Онегина и Печорина причины вызвать на дуэль противника и участвовать в ней, они возникли и развивались под влиянием множества подкрепленных извне и сопутствующих факторов, а также причин личностного свойства. В итоге автор статьи делает обобщающий вывод, что проблема дуэли является характерологической особенностью личности Онегина и Печорина, их личным стремлением к нравственному самоуничтожению.
Ключевые слова: интерпретация, дуэль, психоанализ, эксперимент, особенности личности, инстинкт самосохранения, деструктивность.
Война - это важное историческое событие, способ разрешения общественных кризисов. Вооруженные поединки и участие в ристалищах - это доказательство принадлежности к избранным. На протяжении длительного времени дуэль рассматривалась как способ отстоять свою честь, интересы, точку зрения, защитить себя или своих близких, возможность проявить силу и независимость, стать «героем времени».
В художественной литературе дуэль постепенно становится обязательным художественным приемом, появляющимся в самый кризисный или кульминационный момент произведения, а в начале XIX века (и особенно в русской литературе) признается способом физического и нравственного самоуничтожения (сам же герой постепенно становится из «нашего» человека человеком «лишним»).
В русской литературе есть несколько ярких примеров этого, в частности в произведениях А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова.
Объектами предлагаемого исследованиями были выбраны романы А.С. Пушкина «Евгений Онегин» [1] и М.Ю. Лермонтова «Герой нашего времени»
[2], которые известны как обязательные для изучения в средней школе. Главные герои этих романов - Онегин и Печорин - характеризуются как яркие представители своего времени. Их поведение и убеждения в первую очередь и в основном оцениваются как «история души человеческой», как отражение социальных и духовно-нравственных проблем целой эпохи. Однако нельзя игнорировать и тот факт, что оба героя экспериментируют, прежде всего, над собой, а потом уже над другими.
Они не только зависят от эпохи и общества, но и от своего характера с его страстями и предубеждениями. И если мы позволим себе допустить, что не только общественная, но и личностная обусловленность была у Онегина и Печорина, то это, с нашей точки зрения, не только даст возможность проводить литературоведческий анализ, но и широко и многогранно привлекать существующие психологические концепции. Считаем, что комплексный литературно-психологический анализ с привлечением сравнительного, сопоставительного, научно-поискового методов, а также методов обобщения и индукции позволит раскрыть проблему дуэли (а потом и многие другие проблемы) не только в двух указанных произведениях А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова, но и более масштабно.
В современном мире, когда культ силы и независимости, жесткого отстаивания свободы поступков и взглядов всячески пропагандируется, проникнуть в суть причин дуэли, как и любого столкновения, является особенно актуальным. Проблема дуэлей в русской литературе в пределах различных творческих методов раскрыта широко и многогранно, однако проблема выявления и оценки предпосылок дуэли через привлечение психологических трудов пока не раскрывалась, и комплексного анализа данного вопроса на основе литературоведческого и психологического обоснования, в частности теории психоанализа, пока не было.
Цель данной статьи - определить причины проведения дуэли в двух ключевых романах русской литературы начала XIX века («Евгений Онегин» и «Герой нашего времени») и выявить их реальные предпосылки путем привлечения таких психоаналитических концепций, как концепция деструктивного в человеке Эрика Фромма и концепция влечения к смерти Эрика Берна.
На первоначальном этапе работы были изучены труды В.Г Белинского
[3] и ряда других ведущих литературоведов о данных сочинениях и их героях (в частности, особого внимания заслуживают работы ГА. Гуковского [4], Б.С. Мей-
лаха [5], Ю. Лотмана [6], К.Я. Вазиной [7], Clayton J. Douglas [8], Р Debreczeny [9], Е.С. Allen [10], V. Golstein [11]). Была выдвинута гипотеза, что влечение литературного героя к дуэли - это не просто литературный прием. Причиной физического (убили тебя) и нравственного (убил ты) самоуничтожения послужили характерологические особенности личности героев-дуэлянтов. В связи с этим были поставлены следующие задачи исследования: 1) определить духовно-нравственные проблемы героев рассматриваемых романов; 2) объяснить отражение социальных проблем в исследуемых романах и в работах психологов ХХ века; 3) доказать методом анализа целостность сознания и поведения Онегина и Печорина.
В словаре В. Даля о дуэли сказано еще достаточно коротко: «Единоборство, поединок. Обычно условный поединок с известными уже обрядами, по вызову. Дуэлянт - более в значении задиры, драчуна» [12, с. 506]. В Словаре русского языка С.И. Ожегова дуэль определена уже четко и однозначно как «поединок с применением оружия между двумя лицами по вызову одного из них» [13, с. 159].
Таким образом, за достаточно короткое время условность и безобидность были сняты с данного действия. По закону это было не романтическое приключение, а убийство. В России дуэли официально были запрещены, а наказанию подвергались и дуэлянты, и их секунданты. С точки зрения общества и литературы проведение дуэли было законом чести (иное являлось трусостью), уступкой общественному мнению (отказ порождал всеобщий позор), провокацией или проверкой (проверка готовности, мужественности). Проведение или отмена дуэли сопровождались не только особым ритуалом (последовательностью действий), но и кодексом. Дуэльный кодекс включал:
1) равность по происхождению (обычно только дворяне);
2) наличие секундантов и врача;
3) назначение ближайшего (обычно следующего) дня;
4) выбор оружия;
5) возможность (по согласию сторон) примирения;
6) стрельба по команде или по достижении барьера;
7) осознанность вызова и оправданность его причин.
Из данного перечня видно, что наиболее уязвимым является последний
пункт.
Проанализируем внешний пласт излагаемой в романах информации. Согласно А.С. Пушкину, реальное противоборство двух сильных личностей, когда Онегину (который характеризовался автором как «добрый малый», «эгоист поневоле», «не знающий, что хочет, но и не желающий быть довольным тем, чем довольна самолюбивая посредственность») противостоит Ленский, могущий (по первым наброскам) «совершить свой грозный путь, как наш Кутузов или Нельсон, иль в ссылке, как Наполеон, иль быть повешен, как Рылеев», но ставший (в итоговой версии) «романтиком и больше ничего». Однако, «упрощая» Ленского, Пушкин посвящает всю шестую главу романа теме убийства юности, душевной чистоты, благородства, и завершается она упреком целому поколению за потерю стремлений, чувств, мыслей, желаний, жажды знаний и «снов поэзии святой».
Такие указанные автором причины, как общественное мнение, пружина чести, присутствие старого дуэлиста и сплетника Зарецкого, оказались усилены не столько результатом («И что? Убит!»), сколько осознанием содеянного как преступления прежде всего самим Онегиным. Именно он оценивает случившееся
как несчастье, как препятствие в отношениях с Татьяной Лариной, как повод к поспешной смене места пребывания, к неприкаянному странствию, резкому изменению своей жизни. Именно Онегина преследует «окровавленная тень» несчастной жертвы.
Онегин считал себя выше общества, к которому принадлежал, он гордился своим чувством превосходства, которое было основой его жизни, но оно оказалось «мнимым», так как при первом же испытании (дуэли) «свет взял верх над ним» (этот факт впервые подметил еще В.П Белинский [3, с. 84]). Осознание, что он убийца не только юного поэта, но и своего друга, порождает в Онегине растущее чувство собственной неполноценности и бесполезности.
Согласно М.Ю. Лермонтову, конфликт Печорина и Прушницкого является «внутренним и созревает с самого начала повествования» (и это тоже замечено впервые В.П. Белинским [3, с. 101]). Печорин признается, что он не любит Прушницкого, «когда-нибудь с ним столкнется на узкой дороге и одному не сдобро-вать». Он намеренно подвергает Прушницкого эксперименту, постоянно его преследует, включается в игру, чтобы ему досадить, назло старается сблизиться с княжной Мэри и влюбить ее в себя.
Дуэль между Печориным и Прушницким - это не итог эксперимента, а в полной силе проявившиеся «демонические» свойства натуры Печорина: «сеять зло» с величайшим искусством. Он живет под девизом: «Захотел - и сделал!». Во время дуэли не Печорина испытывает судьба, а он ее, так как он заранее знает действия Прушницкого, уверен, что тот не признается в клевете и примирения врагов не будет.
Прушницкий и Печорин - это достойные враги. С одной стороны, они имеют точки соприкосновения. Так, один способен выстрелить в безоружного человека, а другой - хладнокровно захлопнуть расставленную мышеловку. Самолюбие Прушницкого не допустило прислушаться к голосу своей совести и заставило умереть, но не признаться. Печорин, в свою очередь, переполнен злобой, презрением, досадой оскорбленного самолюбия, и это, а еще привычка к самоанализу, позволяют ему не только не спать ночь, но и подвести итоги прожитой жизни, и разработать новые условия дуэли, по которым даже легкая рана противника будет смертельна.
С другой стороны, Печорин и Прушницкий в целом и кардинально противоположны. Если Печорин блестящий психолог с хорошей интуицией, умен, находчив, наблюдателен, то Прушницкий представлен «обычным молодым человеком, мечтающим о любви и о звездах на погонах», «драпирующимся в необыкновенные чувства, играющим роль байронического разочарованного героя, назван существом, обреченным каким-то тайным страданиям, кажущийся себе проницательным». Если Печорин страдает истинно, видит прекрасное, производит эффект, то Прушницкий только изображает страдания, его просто прекрасное не трогает, он любит производить эффект. Если Прушницкий не является злодеем, с которым стоило бы бороться, хотя может быть мстительным, бесчестным, подлым, то Печорин и сам несчастлив, и другим приносит несчастья; его действия частично случайны, но чаще всего он активен в действиях и проявлениях своей воли; печоринский индивидуализм является определенной концепцией жизни.
Таким образом, поверхностный анализ романа «Евгений Онегин» выявляет центростремительную линейную последовательность: размеренная жизнь, столкновение, дуэль и только потом анализ результатов. Можно даже утверждать, что обстоятельства, а не человек; что случай, роковая случайность, а не Онегин или Ленский являются причиной и результатом произошедшего.
Поверхностный анализ романа «Перой нашего времени» выявляет центробежную циклическую последовательность: столкновение - анализ - дуэль - анализ. А это доказывает, что человек, а не обстоятельства являются причиной и результатом произошедшего.
Однако останавливаться только на таком рассмотрении произведений нельзя, да и причины дуэли однозначно не выявлены. Поэтому изучим описываемое в романах более детально.
Во-первых, тот факт, что оба автора романов изменили свое мнение и «героям времени» Онегину и Печорину противопоставили не героических, а подчеркнуто простых героев Ленского и Прушницкого, заставляет рассматривать не двух (ведущих) участников, но и их противников (второстепенных персонажей). Какие бы ни были причины у Онегина и Печорина, но они возникли, сопровождались и не были изменены из-за совпадения, поддержки или некой запрограммированности их противников.
Так, Печорина возвышают как физически сильного и выносливого человека за его незаурядный ум, критическую оценку мира, за размышления над проблемами добра и зла, любви и дружбы, над смыслом человеческой жизни. Сам автор психологически тонко привлекает внимание читателя к тому, что глаза Печорина указывали злой нрав, а потом глубокую грусть; взгляд его оставлял неприятное впечатление и казался дерзким; при ходьбе он не размахивал руками, что верный признак скрытности характера; по телосложению крепок, но есть нервическая слабость.
Однако важно и то, что Прушницкий не только обыкновенный юноша, но он также считается «двойником», «антиподом», «противоположностью», «карикатурой», «выражением всего плохого, мелкого и низменного в Печорине», «кривым зеркалом, оттеняющим значимость и истинность переживаний, исключительность и глубину личности Печорина».
Причин вызвать на дуэль и участвовать в ней у Прушницкого не так уж много. Среди всего можно отметить:
1) подкрепленные извне (козни интриганов; месть за унижение; соперничество с Печориным (нам на земле вдвоем нет места. Или вы убьете, или я зарежу!); восстановление своей репутации в обществе);
2) личного свойства (себялюбие; эгоизм; восстановление своей человеческой ценности; доказательство, что мужчина, а не мальчик; желание устроить из дуэли фарс; неспособность понять Печорина).
Но эти причины являются почти точной копией причин Печорина, которые тоже были:
1) подкреплены извне (предрассудки общества; постоянный конфликт с ним; соперничество с Прушницким за внимание; понимание Прушницкого);
2) личного свойства (удовлетворение самолюбования; эгоизм; постоянная двойственность (конфликт с собой); проверка себя (хотел проверить не только, что смогут его убить, но и то, сможет ли он выстоять); желание устроить комедию из трагедии).
Такое совпадение является доказательством типичности, всеобщности, и именно оно подпитывает целый набор исключительных стимулов Печорина. Совпадение позволяет Печорину «прочитать» Прушницкого, спровоцировать вызов на дуэль и предвидеть ее результат.
Во-вторых, рассматривая внимательно образы Онегина и Печорина, нельзя не заметить, что они не являются целиком и полностью списанными с натуры или собирательными, они неоднократно переделывались, то есть их личность более индивидуальна и шире, чем жизнь и деятельность их современников. Именно персональные характерологические особенности личности Онегина и Печорина, подкрепленные их оппонентами, послужили толчком к их нравственному самоуничтожению и духовному распаду.
Учитывая выделенные психологические черты Онегина и Печорина и выяснив, что данные герои более персонифицированы, чем типичны, необходимо провести оценку их психологических личностных черт. А так как психологические черты личности достаточно тщательно изучаются в рамках теории психоанализа, то объединим уже изученное с проводимым исследованием. С нашей точки зрения, учет того, что в романах А.С. Пушкина «Евгений Онегин» и М.Ю. Лермонтова «Перой нашего времени» поднимается вопрос о праве индивидуума решать вопросы жизни и смерти, позволяет привлечь теории психоанализа, посвященные данной проблеме, в частности работы Э. Фромма и Э. Берна.
Так, согласно теории одного из ведущих психоаналитиков Эрика Берна, два самых мощных человеческих стремления - это «стремление к созиданию» и «стремление к разрушению» [14, с. 21 - 22]. Жажда созидания порождает великодушие, любовь, щедрость, радостное творчество. Жажда разрушения активизирует вражду и ненависть, гнев и сиюминутную жестокость, а также духовный распад [14, с. 34].
Такие психологи, как П Лебсон, М. Мосс, Е. Волков, В. Пужов рассматривают энергию созидания (либидо), важнейшей функцией которой является обеспечение продолжения человеческого рода, и стремление к разрушению, то есть энергию воли к смерти (мортидо), что приводит в действие ненависть и жуткие наслаждения жестокостью.
Проведенное нами исследование позволяет утверждать, что энергия мор-тидо реализуется Евгением Онегиным и направлена против Ленского, что доказывается путем нескольких сопоставлений (таб. 1).
Таблица 1
Варианты проявленности мортидо
Объект реализации Форма реализации Причины
1. Семья Лариных сарказм поиск новых объектов для снятия энергии
2. Татьяна дружба и любовь отвергаются энергия либидо преобразуется в мортидо
3. Ленский дружественные споры, интрига, дуэль необходимо уехать от объектов реализации мортидо
4. Светское общество пренебрежение мортидо усиливается
Онегин приходит сначала к полному разочарованию, потом к отсутствию желания дорожить своей жизнью, к потере чувства самосохранения и к осознанному провоцированию опасности и приближению смерти как необходимого итога.
Эрик Фромм в работе «Душа человека» закоренелый эгоизм, право слышать голос только своего сердца, мелочную месть, доведенную до трагедии, рассматривает как феномены, которые лежат, по его мнению, в основе человеческой деструктивности. Вместе взятые, они образуют «синдром распада» [15, с. 18 - 19], который побуждает человека разрушать, ненавидеть, уничтожать другого физически. Отсюда Э. Фромм освещает следующие вопросы: 1) отрицание и разрушение (любви, дружбы, простых человеческих отношений); 2) нежелание видеть будущее; 3) установка физического и морального превосходства (со знаком отрицания); 4) другой человек существует лишь как тень собственного
Таблица 2
Варианты проявленности деструктивности
Признаки деструктивности Примеры из романа «Герой нашего времени»
1. Проявление внимания к собственной персоне - какое мне дело до радостей и бедствий человеческих; - я всегда приобретал над их волей и сердцем непобедимую власть; - первое мое удовольствие - подчинить моей воле все, что меня окружает; - фатализм (проверить, какую роль в жизни человека играют случай и судьба, способен ли человек одержать верх над ними); - вера в рассудок и волю; - поиск опасности.
2. Месть и отсутствие сострадания - жажда власти и равнодушие к судьбе Грушницкого (счастье - в подчинение всего своей воле); - безжалостность и неумение прощать слабости; - насыщение своей гордости (быть для кого-то причиною страданий и радостей - не самая ли это сладкая пища нашей гордости?).
3. Желание уничтожить противника физически - демонические свойства натуры (сеять зло с величайшим искусством); - вампиризм (смотрю на страдания других, как на пищу, поддерживающую мои душевные силы); - полное право не щадить его, если бы судьба меня помиловала.
«я»; 5) невозможность изменить ситуацию толкает на причинение вреда другим; 6) желание полностью подчинить себе другого, сделать его беспомощным объектом собственной воли, заставить его страдать [15, с. 26 - 27].
Особенности личности Печорина, обобщенные с точки зрения деструктивности, представлены достаточно разнообразно (табл. 2).
Последствия деструктивности, по Э. Фромму, - это:
1) признание своей ненужности, удар по самолюбию могут спровоцировать желание собственной смерти, так как потеря своей исключительности равносильна потере жизни;
2) унижение и уничтожение других;
3) человек становится циником, скептиком и разрушителем жизни.
Все перечисленные последствия не только описаны в романе и связаны с Печориным, но и доведены до логического завершения: в эпилоге сообщается, что Печорин убит
Таким образом, подробный (детальный) анализ главных героев русских романов начала XIX века показывает, что их сознание не может быть оценено как охваченное мыслями и чувствами, которые обусловлены социальными стереотипами и социальными предрассудками. Онегин и Печорин высокоэмоциональны, не боятся смерти, приписывают себе неограниченную власть над другими людьми, тем самым разрушая себя духовно и физически. Они более самостоятельны, чем кажутся, но все и всё из их окружения не может ими не учитываться. Более того, оно иногда выгодно и реально ими используется.
Обобщая все вышесказанное, можно выделить следующее:
1. Дуэль в любом случае - убийство. В рассматриваемых героях отразился «век и современный человек», но нет никакой разницы в том, напрасной ли жертвой пал другой участник дуэли (как было с Ленским) или же это результат тща-
Библиографический список
тельно продуманных действий (как было с Грушницким), так как дуэль не только с нравственной точки зрения, но и по самому результату - это все равно убийство.
2. В ключевых романах русской литературы начала XIX века «Евгений Онегин» и «Герой нашего времени» показаны образы молодых людей своей эпохи, дан «портрет целого поколения» и даже черты «героев нашего времени», однако образы Онегина и Печорина глубоко персонифицированы, имеют свои личностные характерологические особенности. Поэтому чтобы верно судить о представленном в литературных произведениях, необходимо расширять границы исследования. Так, привлечение психологических теорий к литературоведческим интерпретациям позволяет более доказательно подтвердить или опровергнуть выдвигаемые гипотезы.
3. Соприкосновение и взаимное проникновение литературоведения и психологии позволило выявить, что ссора между Онегиным и Ленским, неприязнь между Печориным и Грушницким являются не случайными. Однако и то, и другое - это не причина, а повод для дуэли. Причиной же являются персональная невозможность реализации энергии воли к смерти (мортидо) и деструктивность личности Онегина и Печорина, характерологические особенности их личности, их личное стремление к нравственному самоуничтожению.
4. Поверхностный и детальный анализ текстов позволяют утверждать, что дуэль в русских романах начала XIX века показана как результат тесного единства сознания и поведения рассматриваемых героев. Время и общество, характер, судьба, социальные причины, нравственные переживания в переплетении с сугубо личностными особенностями, проблемами смысла жизни и назначения человека, проблемой счастья и наполеонизмом - вот что легло в основу истории тщетных попыток незаурядного человека реализовать себя, вот что является предпосылками и составляющими дуэли неординарного человека.
1. Лермонтов М.Ю. Полное собрание сочинений. Москва: Изд-во Академии наук СССР 1965; Т. 4.
2. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. Москва: Изд-во Академии наук СССР 1987; Т. 5.
3. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений: в 13 т. Москва: Изд-во Академии наук СССР 1953 - 1959; Т. 5.
4. Гуковский Г. А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. Москва: Гослитиздат, 1967.
5. Мейлах Б.С. Пушкин и его эпоха. Москва: ГХЛ, 1968.
6. Лотман Ю. Лермонтов и его герой. Москва, 1986.
7. Вазина К.Я. Метод коллективной мыследеятельности. Москва, 1987.
8. Clayton Douglas J. Ice and Flame: Alexander Pushkin's «Eugene Onegin». Toronto: University of Toronto Press, 1985.
9. Debreczeny P. The other Pushkin: A Study of Alexander Pushkin's Prose Fiction. Stanford, California, 1983.
10. Allen E.C. A Fallen Idol is Still a God: Lermontov and the Quandaries of cultural transition. Stanford, California: Stanford University Press, 2007.
11. Golstein V. Lermontov's narratives of heroism. Evanston, Illinois: Northwestern University Press, 1998.
12. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. Санкт-Петербург: ТОО «Диамант», 1998; Т. 1.
13. Ожегов С.И. Словарь русского языка. Москва: Изд-во иностранных и национальных словарей, 1953.
14. Берн Э. Введение в психоанализ для непосвященных. Санкт-Петербург, 1991.
15. Фромм Э. Душа человека. Москва: Республика, 1992.
References
1. Lermontov M.Yu. Polnoe sobranie sochinenij. Moskva: Izd-vo Akademii nauk SSSR, 1965; T. 4.
2. Pushkin A.S. Polnoe sobranie sochinenij. Moskva: Izd-vo Akademii nauk SSSR, 1987; T. 5.
3. Belinskij V.G. Polnoe sobranie sochinenij: v 13 t. Moskva: Izd-vo Akademii nauk SSSR, 1953 - 1959; T. 5.
4. Gukovskij G.A. Pushkin iproblemy realisticheskogo stilya. Moskva: Goslitizdat, 1967.
5. Mejlah B.S. Pushkin i ego 'epoha. Moskva: GHL, 1968.
6. Lotman Yu. Lermontov i ego geroj. Moskva, 1986.
7. Vazina K.Ya. Metod kollektivnoj mysledeyatel'nosti. Moskva, 1987.
8. Clayton Douglas J. Ice and Flame: Alexander Pushkin's «Eugene Onegin». Toronto: University of Toronto Press, 1985.
9. Debreczeny P. The other Pushkin: A Study of Alexander Pushkin's Prose Fiction. Stanford, California, 1983.
10. Allen E.C. A Fallen Idol is Still a God: Lermontov and the Quandaries of cultural transition. Stanford, California: Stanford University Press, 2007.
11. Golstein V. Lermontov's narratives of heroism. Evanston, Illinois: Northwestern University Press, 1998.
12. Dal' V.I. Tolkovyjslovar'zhivogo velikorusskogo yazyka: v 4 t. Sankt-Peterburg: TOO «Diamant», 1998; T. 1.
13. Ozhegov S.I. Slovar' russkogo yazyka. Moskva: Izd-vo inostrannyh i nacional'nyh slovarej, 1953.
14. Bern 'E. Vvedenie v psihoanaliz dlya neposvyaschennyh. Sankt-Peterburg, 1991.
15. Fromm 'E. Dusha cheloveka. Moskva: Respublika, 1992.
Статья поступила в редакцию 20.11.19
