CC BY
24
С КНИЖНОЙ ПОЛКИ
Ю.И. ИГРИЦКИЙ
ДУАЛИСТИЧНОЕ ГОСУДАРСТВО ИЛИ СТАРЫЙ ДОБРЫЙ АВТОРИТАРИЗМ?
Рецензия на кн.: Sakwa R. The crisis of russian democracy: The dual state, factionalism and the medvedev succession. - N.Y.: Cambridge univ. press, 2011. -
XVIII, 398 p.
В обсуждении темы «российская демократия» ныне, после внесения окончательной ясности в вопрос о том, кто будет избран президентом России в марте 2012 г., читатели и критики работ, вышедших до осени 2011 г., имеют безусловное преимущество перед их авторами. Книги пишутся не один день, но иной раз одного дня хватает, чтобы имеющиеся вопросы и сомнения были разрешены. В такой ситуации оказалась и книга профессора Кентского университета (Великобритания) Ричарда Саквы «Кризис российской демократии».
Вряд ли будет преувеличением сказать, что Р. Саква сегодня является наиболее плодовитым (автор более полутора десятков книг) и наиболее компетентным зарубежным исследователем политического процесса в современной России. Его фундаментальная монография «Политика и общество в России»1 выдержала четыре издания с 1993 по 2008 г. «Режимная система» - его
1 См., например: Sakwa R. Russian politics and society. - L.; N.Y.: Routledge, 1993. - Х, 506 р.
известная трактовка сущности российского государства - изложена в работе 1997 г.1
В той же мере, в какой предыдущие работы британского политолога служили подробным и точным изложением политической истории России 1990-х - начала 2000-х годов, данная книга дает очень ясное представление о функционировании законодательных, исполнительных, а отчасти и судебных органов власти в так называемую «эпоху Путина» и после нее. Анализ программ, целей и расстановки партийно-политических сил накануне и после выборов в Думу, политической идеологии и клиентелы властного режима, отношений между центральной и региональными властями, государством и бизнесом, столкновения ведомственных интересов и фракционной борьбы осуществлен автором с высокой степенью полноты и точности. И именно этот анализ показывает, что процесс демократизации России, протекавший в 1990-е годы хаотично и противоречиво, помеченный импульсивной авторитарностью Ельцина, могущий занести себе в актив только создание демократических институтов, но не практическое воплощение демократических принципов, - этот процесс в первом десятилетии нового века стал проявлять растущие признаки стопорения и даже отката. Поэтому «кризис российской демократии», вынесенный автором в заглавие книги, представляет собой в действительности кризис этого процесса. Уверен, что автор вполне согласен с этим, но он принадлежит к тем зарубежным исследователям, которые, симпатизируя России, с самого начала трансформации и с постоянным опережением искали в ее общественном развитии свидетельства утверждения демократии и «находили» их, используя алгоритм сравнения не столько с практикой развитых стран, сколько с той старой, коммунистической, которую реформаторам приходилось преодолевать еще в период перестройки. От этого алгоритма живущим вне России «симпатайзерам» трудно отказаться, и они продолжают размышлять о злоключениях того, чего по сути в России никогда не существовало.
Как бы то ни было, время диктует необходимость видоизменения и уточнения характеристик политического состояния страны. И вот перед нами исследование «кризиса российской демокра-
1 Sakwa R. Regime system in Russia // Contemporary politics. - L., 1997. -Vol. 3, N 1. - P. 7-25.
тии», осуществленное через призму концепции «дуалистичного государства» (dual state). Эту концепцию применительно к России автор сначала изложил в журналах «Полис», «Post-Soviet affairs» и «Nationalities papers»1. Судя по всему, родоначальником концепции «дуалистичного государства» в политической науке ХХ в. был немецкий политолог Эрнст Френкель, прокламировавший ее в книге, которая в 1941 г. была переведена на английский язык и опубликована тогда же в США, а совсем недавно, в 2006 г., переиздана. Речь в ней шла о двойственной природе нацистского правления в Германии, которое, насадив в стране диктаторский режим управления политикой и экономикой («прерогативное государство»), сохранило конституцию и законы Веймарской Германии, регулировавшие повседневную жизнь населения («нормативное государство»).
Постепенное утверждение и существование в посткоммунистической России дуалистичного государства и есть согласно Р. Сакве главный признак кризиса российской демократии. Здесь сразу же возникает вопрос: а сложилась ли в России демократическая система, характеризуемая не «суверенностью» (т.е. некоей особостью), а соответствием критериям демократии, выработанным в тех странах, которые первыми вступили на демократический путь развития? Понятно, что демократическое государство может в той или иной исторической ситуации выродиться / превратиться в недемократическое, дуалистичное (как это и случилось в Германии после окончания Веймарской эры), но изначально не демократическое, а только лишь демократизирующееся государство не может переживать кризис демократии, ведущий к политической дуалистичности.
Авторская интерпретация этой дуалистичности заслуживает более подробного анализа. С одной стороны, пишет Р. Саква, в России сложилась легально-нормативная система, основывающаяся на конституционном порядке; с другой стороны, ей бросает вы-
1 Саква Р. Дуалистичное государство в России: Параконституционализм и параполитика // Полис. - М., 2010. - № 1. - С. 8-26; Sakwa R. The dual state in Russia // Post-Soviet affairs. - Columbia, MD., 2010. - Vol. 26, N 3, Jul.-Sept. -P. 185-206; Sakwa R. The revenge of the Caucasus: Chechenization and the dual state // Nationalities papers. - L., 2010. - Vol. 38, N 5. - P. 601-622.
зов «административный режим»; их взаимодействие определяет ход всех значимых политических процессов в стране.
Термины «административная система», «администрируемое общество» употреблялись западными советологами еще применительно к СССР. Они были призваны обозначить изменения, происшедшие в характере власти и управлении страной в послеста-линский период, когда на смену жесткому тоталитаризму приходили сначала «смягченный» тоталитаризм, а затем авторитаризм, характеризуемый сохранением монопольной власти коммунистической партии под авторитарным руководством политбюро и генсека. И на протяжении десятилетий юридическим фасадом государства оставались Конституции СССР 1936 и 1977 гг., провозглашавшие народовластие. Разительное расхождение между теорией и практикой государственного социализма в СССР явилось одной из главных причин деидеологизации советского общества и последующего коллапса советской системы. Но достаточно ли расхождения между теорией (нормативными актами) и реальным отправлением власти, чтобы ввести в политическую науку категорию дуалистичного государства (наряду с демократическими, автократическими и другими)? Не слишком ли много образуется дефиниций, применимых к одним и тем же странам? Ведь, с одной стороны, провозглашаемые демократические идеалы не воплощены полностью на практике ни в одной стране мира; с другой стороны, спектр недемократических государств очень широк (помимо нацистской Германии Р. Саква вспоминает Турцию времен Ата-тюрка и однопартийную Мексику ХХ в.). В свое время Уолтер Лэкер, политолог старой школы, еще не имевшей в своем распоряжении современных детализированных критериев оценки функционирования политических систем, подвергая сомнению недифференцированное использование понятия «авторитаризм», восклицал: «Какой прок от категории, которая может быть приложена к 9/10, если не больше, стран - членов ООН?»1 Действительно, исходя из факта параллельного существования нормативного, конституционного порядка и режима, пользующегося присвоенными им самим прерогативами, к категории «дуалистичных государств», широко рассуждая, можно вместе с современной Россией
1 Laqueur W. Is there or has been ever there such a thing as totalitarianism? // Commentary. - N.Y., 1985. - Oct. - P. 3.
причислить и Советский Союз, и нацистскую Германию, и многие государства Северной Африки, Ближнего Востока, Юго-Восточной Азии. Тем не менее авторитаризм как политический феномен и термин политической науки не изжил себя. Нет причин и отказываться от понятия дуалистичности государства.
Критическое значение приобретают масштабы и глубина противоречий между конституционными установками государства и его политикой. Концепция «дуалистического государства» сама по себе не базируется на выявлении этих масштабов и остроты. Чтобы выделить Россию в ряду других современных «дуалистических государств», к которым автор причисляет в качестве примера Малайзию и Сингапур (а в принципе можно отнести еще не один десяток развивающихся стран), необходимы критерии второго, менее общего порядка.
Правомерно ли с учетом сказанного характеризовать современную Россию как дуалистичное государство? Да, правомерно. Главная ли это ее характеристика? Присутствует ли в нем российская специфика? Полагаю, нет. Другие определения, употребляемые автором (автономно или со ссылкой на своих коллег), представляются более точными и утилитарными применительно к России - «административный режим», «гибридный режим», «режимная система», «имитационная демократия», «управляемая демократия». Приводя последнюю дефиницию со ссылкой на Т. Колтона и М. Макфола1, Р. Саква добавляет от себя: «Хотя люди поддерживают демократию, они не считают Россию таковой» (с. 11).
Можно предположить, что автор своей целью ставил не столько доказать, что Россия является дуалистичным государством с параконституционной и параполитической практикой (это самоочевидно), сколько показать, как функционирует данное государство. И в этом он безусловно преуспел. Ряд положений и выводов книги показывают, насколько сильно эта практика подрывает эффективность номинально демократических институтов и обращает вспять процесс демократизации.
Предоставим слово автору. «С того момента, когда Путин пришел к власти в 2000 г., режим начал приобретать все более явственный патронажный вид, претендуя не только на право управ-
1 Colton T., McFaul M. Popular choice and managed democracy: The Russian elections of 1999 and 2000. - Wash., 2003. - Х, 317 p.
лять сферой политики, что является обычным делом для правительств, но и на эксклюзивное право управлять политическими процессами в целом. Именно это отличает "режим" от нормального "правительства". Со своими опасениями за стабильность государства и даже за само его существование режим Путина явил собой мощный сдвиг от мобилизационной политики к успокаивающей; от поощрения независимой гражданской активности к ее контролю и регулированию; и все это - в процессе не только удушающем политический плюрализм, но и подрывающем источники обновления режима. Эта система известна как "управляемая демократия". Да, приобщение народа к политике в правление Путина имело место, но в архаичной манере, напоминающей о советской практике. Тут не было современного публичного участия активной части граждан, отражающего плюрализм расходящихся интересов. Путинский популизм шел сверху вниз как мобилизующий и патерналистский фактор, питаемый иерархической системой власти. Вовлечение населения в экономическую деятельность было еще менее значительным, поскольку малый бизнес оставался во власти бюрократии, а крупный бизнес был приобщен к власти как младший партнер. Модернизация, проводимая сверху, не сопровождалась необходимой модернизацией на среднем уровне, предусматривающей соревновательную партийную систему, соответствующую предпринимательскую культуру независимого бизнеса и бурлящую публичную сферу» (с. 33). И далее: «Проблема заключалась не столько в том, что режим переутвердил автономность действий государства, сколько в том, что независимая власть режима оказалась сосредоточенной в руках относительно небольшой правящей группы. Режим расширил сферу свой автономии, покушаясь на независимость институтов конституционного государства, в первую очередь судов и регулирующих учреждений; в то же время были подорваны институты массовой представительной демократии. Укрепление автономности режима в условиях дефицита демократии усиливало его патологические черты, прежде всего бюрократическое всевластие и коррупцию. Стабильность была достигнута ценой эрозии гражданского участия, плюрализма и гражданской активности. Российская демократия выглядела как никогда безжизненной и пустой» (с. 34).
Острые критические замечания в адрес нынешнего российского политического режима рассыпаны по всей главе, посвящен-
ной дуалистичному государству. «По ходу президентства Путина параконституционные практики приняли резко акцентированный вид» - это выразилось уже в 2000 г. в создании семи федеральных округов, руководство которых напрямую подчинено президенту, и учреждении Госсовета; позже - в образовании Президентского совета и Общественной палаты (с. 47). «Претендуя на руководство демократическим развитием, режим не отвергал цель демократии - он просто стоял на обочине демократического процесса» (с. 30). «Партии в России выполняют лишь малую часть функций, свойственных такого рода организациям. Политическое влияние партий ограничено, они не способны обеспечить ни институционализа-цию политического соперничества, ни интеграцию региональных и национальной политик» (с. 3). «В социальной базе партии ("Единой России". - Ю.И.) мощно преобладает бюрократия, почти две трети ее членов - государственные служащие» (с. 23).
Все это подтверждает правомерность характеристик современной России как «административного режима» и «управляемой демократии», да и «дуалистичного государства» тоже. Но каким-то образом в ряде мест книги встречаются определения, не согласующиеся с, казалось бы, ясной позицией автора. Некоторые из них скорее всего вызваны допущением возможности изменения режима в 2012 г. Так, на с. 29 читаем: «Режим далек от того, чтобы быть автономным игроком (ср. выше с написанным на с. 34), и таким образом располагает потенциалом эволюции в конституционное демократическое управление; впрочем, он может стать и закрытой самовоспроизводящейся системой правления» (с. 29). Конечно, как было подчеркнуто выше, читателю в конце 2011 -начале 2012 г. легче определить более вероятный вариант развития событий, чем исследователю в начале года. Тогда кому-то еще могло видеться, что «два столпа управления современной Россией находятся в состоянии примерного баланса» (с. XIII), хотя это и слабо коррелируется со всеми вышеприведенными выводами относительно властной практики в стране. Впрочем, в заключении к книге Р. Саква приходит к ясному выводу: «Институты публичной политики, созданные в эпоху Ельцина, прежде всего Дума и Совет Федерации, систематически подрывались... Реальная власть принадлежала не им, а чиновникам из президентской администрации, не подлежащим избранию. В основе стиля управления Путина
лежала серия неформальных соглашений с ключевыми фигурами элиты» (с. 355). Здесь уже никакого баланса нет.
Автор избегал прямых прогнозов относительно грядущих президентских выборов, за что его никак нельзя упрекать. Трения и разногласия между Медведевым и Путиным, накапливавшиеся подспудно еще со времени грузинско-российского вооруженного столкновения в Южной Осетии и Абхазии (когда Медведев принял решение о военном отпоре Грузии не посоветовавшись с Путиным) и проявившие себя публично с весны 2011 г., не могли быть отражены в уже готовой к печати книге. А обстоятельства и манера, в которой было оглашено решение о том, кому из тандема выдвигать свою кандидатуру в президенты, оказались непредсказуемыми и шокирующими для политических обозревателей даже за несколько дней до сентябрьского съезда «Единой России». Р. Саква далек от свойственного некоторым западным обозревателям изображения Медведева выразителем либерально-демократических устремлений внутри «режимной системы». Он отмечает, что третий президент России «оказался неспособен преобразовать управляемую демократию в конкурентную демократию, предусматривающую развитие подвижного гражданского общества, которое осознает стоящие перед ним новые вызовы» (с. 361). Как и Путин, Медведев привержен модели модернизации, идущей от власти, сверху вниз. Возможность протестных выступлений в низах (и даже «народной революции») одинаково пугала и пугает обоих политиков.
В целом, подчеркнем еще раз, авторский анализ основных событий и сторон российской политической жизни привлекает своей точностью. Можно, правда, поспорить с утверждениями (на с. 4950) о том, что Общественная палата «узурпировала» роль Государственной думы как выразителя общественных интересов (и узурпировать там было нечего, и сама палата была и остается декорацией к притязаниям власти на демократичность); что «демократия остается легитимирующей идеологией режима» (во все возрастающей степени власть стала черпать легитимность в державности и патриотизме); что нынешняя ситуация в чем-то схожа с ситуацией конституционной монархии начала ХХ в. (с. 15). В частности, не выдерживает критики сопоставление партии «Яблоко» с кадетской партией. Если бы не возникла кадетская партия с ее уничтожающей критикой самодержавия, российское образованное общество не оказалось бы
полностью политически дезориентированным в эпоху революционных потрясений - до такой мощной разрушительной роли «яблочникам» далеко как до небес. И «рудименты политического ландшафта западного типа» (т.е. реальная многопартийность) если и возникли, то не в период президентства Путина, а в первой половине 1990-х годов, когда на парламентских выборах 1993 и 1995 гг. наибольшее число голосов набирали ЛДПР и КПРФ. Это были идеологически незрелые партии (особенно первая), но они действовали в плюральной конкурентной среде, которая при Путине стала резко сужаться.
Но это - частности. Новая монография Ричарда Саквы предлагает задуматься о том, как в современной России сосуществуют номинально демократические институты и «парадемократиче-ская», «параконституционная», «режимная» практика отправления власти, каковы временной лимит и перспективы этой практики. Как видно из вышеизложенного, сам он допускает разные сценарии политического развития России, и в одном месте прямо пишет: «Ситуация остается открытой» (с. 43).
Если же вернуться к проблеме характеристики сегодняшнего Российского государства, то представляется, что концепция дуали-стичного государства, безусловно корректная, относится скорее к формату политики, чем к ее сущности. Параконституционная, пара-нормативная власть незримо, но мощно доминирует над нормативной, и для судеб страны решающее значение имеет не свободная явка избирателей к урнам и их выраженная воля, а обеспечение корпоративных интересов высших эшелонов политической и экономической элит, которые (интересы) координируются и агрегируются президентской властью таким образом, чтобы не допустить опасного раскола элит, всплеска социальных конфликтов и региональной фронды - и тем самым обеспечить продление существующего режима на годы вперед. При неизменности персональной верховной власти по крайней мере в ближайшие 12 лет и с учетом ее фактического сохранения в течение прошедших 12 лет дальнейшее усиление авторитарных начал в российской политике более чем вероятно.
Где взять противовесы? Ни Совет Федерации, ни Государственная дума, ни тем более судебная ветвь, включая Конституционный суд, не способны играть эту роль. Уходящий президент совершенно справедливо заявил (на встрече с общественностью 15 октября
2011 г.), что в России надо кардинально менять систему государственного управления, укрепляя «обратную связь». Этот настрой можно только приветствовать. Но далее он же дал понять, что данную задачу способны и должны решить только преобразованная партия «Единая Россия» вместе с обновленным государственным аппаратом. Похоже, что речь идет об осуществлении режимом своей, возможно не до конца осознанной, мечты создания корпоративного социума «Единая Россия», для чего как минимум нужны бескризисное будущее и более или менее полное удовлетворение социальных нужд неприхотливого населения. Если мечта сбудется, то в российских условиях необходимость противовесов может просто отпасть. Будет ли это утопией или антиутопией? В любом случае сегодняшние представления о дуалистичном государстве и кризисе демократии станут восприниматься как гости из других миров.
