CC BY
73
РАЗДЕЛ III. РОССИЙСКАЯ МНОГОПАРТИЙНОСТЬ: ПОПЫТКА ДИАГНОЗА И ПРОГНОЗА
Р. САКВА
ДИЛЕММЫ РАЗВИТИЯ РОССИЙСКОЙ ПАРТИЙНОЙ СИСТЕМЫ
Существуют два основных подхода к объяснению замедленного развития партий в России. Первый подход акцентирует внимание на социальных и культурных факторах: слабость независимого гражданского общества, размытость классовой идентичности, культурное сопротивление членству в партии и слабая гражданская субъектность. Второй подход отдает предпочтение институциональному дизайну, особо выделяя «суперпрезидентскую» систему, которая возвышается над правительством, парламентом и судебной властью, воспроизводя «моноцентрическую» систему, и которой подчинена вся социальная и политическая жизнь [Макаренко, 2007]. Оба эти подхода рассматривают экзогенные факторы, но существует также и эндогенный подход, который концентрируется на поведении самих партий. Одним из лучших примеров его использования является работа Риггса и Шрёдера [Riggs, Schraeder, 2004], которые утверждают, что внезапное падение советской системы в 1989-1991 гг. прервало эволюционный процесс развития стабильной партийной системы, оборвав ее связи с обществом, после чего партийная система была воссоздана сверху элитами, а ее модель укреплена последующими выборами. Таким образом, нынешняя партийная система появилась как результат взаимодействия элит и будет оставаться чахлой до тех пор, пока
партии не восстановят действительно двусторонние связи с обществом. В более позднем исследовании электорального цикла 20032004 гг. эти авторы пришли к выводу о том, что партийная система, движимая элитами, только интенсифицировала «мексиканизацию» российского политического процесса и ускорила установление однопартийной доминантной политической системы [Riggs, Schraeder, 2005]. Очевидно, что любое серьезное исследование российской партийной системы должно принимать во внимание как эндогенные, так и экзогенные факторы. Однако в 2000-е годы, когда режим стал активно использовать управленческий подход к развитию партийной системы, экзогенные факторы стали решающими. Партии оказались неспособны стать системообразующими, т.е. создавать структуры политического порядка, и остались подчиненным элементом системы доминантной власти (dominant-power system).
Партии и дуальное государство
Партии в России выполняют немногие из классических функций, присущих им в демократиических системах [Katz, 2006, с. 34-46]. Политическое влияние партий ограничено, и им не удается создать рамочную структуру для институционализации политической конкуренции или интеграции региональных и национального политических процессов [Stoner-Weiss, 2006]. Они не являются основой формирования правительства, персональных назначений или выработки политики, так же как не стали они «системообразующими» в более широком смысле - создания структуры политического порядка. Хотя партии выступают главными акторами на парламентских выборах, они, в лучшем случае, всего лишь - реквизит процессов, происходящих внутри режима. Это относится к «Единой России» (ЕР) в той же степени, что и к другим партиям, поскольку ее роль в качестве «доминантной партии» ограничена. Монополия режима на политические ресурсы и его контроль над распределением ренты были усилены президентом Владимиром Путиным, что привело к маргинализации других партий и институтов до такой степени, что сам термин «оппозиция» можно теперь использовать только условно [Россия Путина..., 2005]. Президент Дмитрий Медведев занял противоположную линию, когда, подчеркивая эндогенную слабость партийной системы,
утверждал, что ее проблема заключается в самой оппозиции, в частности в Коммунистической партии Российской Федерации (КПРФ), возглавляемой сумрачным Генадием Зюгановым, и Либерально-демократической партии России (ЛДПР), руководимой экзальтированным Владимиром Жириновским, которые являются ее главными представителями, а также в различных либеральных партиях. Он настаивал на том, что «наши граждане переросли нашу оппозицию» и что неспособность выдвинуть последовательные и пользующиеся популярностью альтернативные программы привела оппозицию к маргинализации, которая, как он утверждал, не имела ничего общего с деятельностью государства при Путине [Сванидзе Н., Сванидзе М., 2008, с. 85]. Он отметил, что деградация оппозиции, прежде всего правой (т.е. либеральной. - Р. Саква), началась гораздо раньше, по сути, в конце 90-х годов. Медведев, в частности, выразил озабоченность отсутствием серьезной правой оппозиции, но подчеркнул, что законодательная деятельность «Единой России» была «по существу, право-консервативной по своему содержанию» (Ibidem) . Иными словами, идеологическая программа правых/либералов была экспроприирована ЕР.
Более институциональный подход был предложен Генри Хейлом [Hale, 2006], который развил идею о заместителях партий (party substitutes). Он исследовал проблему в терминах политического рынка, где избиратели и политические элиты, выступающие потребителями, мотивируются различными поставщиками. Хейл утверждает, что, поскольку российские политические партии оказались неспособны удовлетворить потребности электорального рынка, различные альтернативые партиям акторы, такие, как фракции (factions), клики и другие неформальные группировки, а также корпоративные группы взяли на себя квазипартийные функции предлагать альтернативные пути к власти. Партии, в его представлении, организуются на базе капитала двух типов: идеологического, в основании которого лежат проблемы идентичности и ценности, привлекающие людей к партии; и административного, включащего должности и власть, которые могут привлечь амбици-
1 Главы из этой книги с цитатами, которые приводит Р. Саква, размещены на личном сайте Дмитрия Медведева. - Режим доступа: http://medvedev. kremlin.ru/book. - Прим. ред.
озных политиков. Российские партии были неспособны установить монополию на эти ресурсы политического капитала и столкнулись с вызовом непартийных альтернатив. Хотя партии выполняют определенные важные функции, включая структурирование электоральной конкуренции, они не смогли установить доминирование в политической системе, чему есть институциональные причины. Прежде всего, это сильная президентская власть, которая подрывает мотивацию членства в партии. Соответственно, персональный патронаж и неформальные сети становятся обходными путями для достижения цели [Hale, 2006]. Даже если ЕР, получив доминирование на электоральном рынке, стремится избавиться от своих корней партии-проекта, чтобы в большей мере уподобиться программной организации в центре системы с доминантной партией, она остается строго подчиненной системе доминантной власти.
Эти и другие подходы достаточно плодотворны для объяснения маргинализации партий в российской политической системе. Слишком часто, однако, сложность социальных и политических отношений сводится к упрощенной модели доминирования режима. Автор утверждает, что в России возникло дуальное государство, в котором нормативно-правовой системе, основанной на конституционном порядке, противостоят теневые произвольные образования (arbitrary arrangements), которые он называет «административным режимом», заполненным различными конфликтующими фракциями [Sakwa, 2010]. Напряженность между этими двумя составляющими определяет характер современного политического процесса в России. Дуализм присущ в какой-то степени любому обществу, но в России он обрел системные формы. Как показала борьба вокруг передачи власти в 1999-2000 гг. и снова в 2007-2008 гг., ни одна из этих двух составляющих не превосходит другую. Взаимоотношение между конституционным государством и административным режимом является главным фактором в формировании политики. До тех пор, пока между ними сохраняется различие, политическое развитие России остается процессом с открытым концом. Напряжение между этими двумя устоями служит матрицей, посредством которой можно понять политический ландшафт России.
Наша модель дуального государства предполагает, что при всех своих слабостях ЕР никогда не была просто клиентельной
организацией. Если в плане патронажного распределения она остается подчиненной административному режиму, то в поле конституционного государства ЕР действует как основной игрок на электоральном рынке, где конкурирует со «Справедливой Россией» (СР), считающейся второй партией власти, а также с коммунистами и партиями либеральной оппозиции. Электоральная сфера жестко ограничена вмешательством административного режима и доминированием ЕР, однако она сохранила элементарный уровень состязательности. Это происходит из-за непостоянства и колебаний в действиях административного режима, не желающего совершить необратимые шаги, которые сделают его откровенно авторитарной системой, а также из-за опасения, что чрезмерное использование административных ресурсов подорвет его легитимность (как это достаточно наглядно продемонстрировали региональные выборы 11 октября 2009 г. - см. ниже).
По иронии судьбы, если бы нормативная сфера обрела полную автономию и административный режим потерял силу, доминирование ЕР, возможно, стало бы абсолютным, учитывая аккумулированные резервы политического и административного капитала. Другими словами, неограниченная либерализация политической системы укрепила бы власть доминантной партии благодаря ее колоссальному превосходству в идеологическом и административном капитале. «Мексиканизация» российской политики пошла бы активнее, если бы ЕР смогла оформить свой статус доминантной партии, с тем чтобы сместить существующую систему доминантной власти. Быстрый возврат к подлинному конституционализму и устранение охранительных черт административного режима повлекли бы за собой, таким образом, определенные политические риски, в чем преверженцы управляемой демократии и даже медведевские реформаторы прекрасно отдают себе отчет. Путин неоднократно предупреждал, что это может открыть дверь «украинизации» российской политики, т. е. фрагментации и персонализации партийной системы, сопровождающихся нестабильностью правительства [Путин, 2010]. Дуальная система в ее настоящем виде сохраняет напряженность между доминантной партией и доминированием административного режима. Но контролируемый демонтаж системы доминантной власти в ее нынешнем виде привел бы не столько к фрагментации, которой так опасается Путин, сколько к появле-
нию более традиционной системы с доминантной партией. Это стало бы сдвигом сферы политики от технократической и охранительной рациональности административного режима к конституционным основам нормативного государства. Однако нет абсолютной уверенности, что такие изменения приведут к более плюралистической и состязательной демократии.
Административный режим реформирует партийную систему
Одним из приоритетов Путина после прихода к власти было реструктурирование партийной системы. Ее цель - сокращение количества партий и создание гарантий, что оставшиеся партии будут активно участвовать в национальных и региональных выборах. Закон о партиях, принятый в июле 2001 г., и последующие поправки к нему (прежде всего, принятые в октябре 2004 г.) устанавливали, что с 1 января 2006 г. для регистрации партии требуется иметь как минимум 50 тыс. членов и региональные отделения с не менее чем 500 членами в более половине регионов России с населением, превышающем 500 тыс., и отделения с не менее чем 250 человек в других. Эта мера была усилена федеральным законом, принятым в мае 2002 г., согласно которому региональные законодательные собрания должны формироваться на партийной основе. Не менее половины их состава (а во многих случаях это было больше) должна избираться по системе пропорционального представительства, тогда как другая часть - от одномандатных округов [Wilson, 2006]. Путин блестяще достиг своей цели - дефраг-ментации партийной системы. В опубликованный в сентябре 2007 г. Федеральной регистрационной службой список партий, допущенных к участию в выборах в Думу в декабре 2007 г., вошли всего 15 партий, тогда как в 2003 г. таковых было 35. Среди характерных жертв этой селекции - Республиканская партия России Владимира Рыжкова и некоторые левые партии. Разрозненная группировка «Другая Россия» оказалась не в состоянии соответствовать новым требованиям, и бывший премьер-министр Михаил Касьянов в разочаровании покинул ее.
Партий теперь стало меньше, а те, что остались, стали сильнее «физически», но их независимость ослабла. Более сильные
партии не означают более сильную демократию или даже более сильную партийную систему. Вместо того чтобы свободно агрегировать и артикулировать актуальные потребности граждан и открыть дорогу критике, режимные партии превратились в свою противоположность: их основная функция - контролируемая сверху мобилизация голосования (top-down mobilisation of the vote). Их престиж, который никогда не был особенно высоким, также остался убогим в плане рейтинга доверия общества. В 2006 г. только 24% респондентов считали, что политические партии играют важную роль в России, тогда как 64,5% полагали, что они играют незначительную роль или вовсе не играют никакой. Всего лишь 17% думали, что создана действительно многопартийная система, тогда как 41,6% признавали реальной только одну партию, «Единую Россию» (Бызов, 2006). В конце октября 2007 г. деятельность Путина на посту президента одобряли 80-83% населения, за ним, как ни удивительно, следовали СМИ и затем армия, тогда как политические партии, Государственная дума и суды занимали место в нижней части таблицы, с рейтингами порядка 17%. Треть респондентов в это время не считала российские выборы честными [Кеворкова, 2007]. Более позднее лонгитюдное исследование, отслеживающее доверие основным российским социальным и политическим институтам, выявило, что партии прочно застряли в самом низу. В то время как президенту в 2009 г. доверяли 63% респондентов, политические партии получили доверие только 11% [Горшков и др., 2009]. Это неудивительно: избиратели отреагировали на самую деятельную часть политического порядка, представленную президентом, и продемонстрировали мало уважения к более «декоративной» части конституционного устройства власти. Институтам участия, предназначенным представлять интересы общества, они доверяли меньше, чем правительственным ведомствам и силовым структурам. В результате путинских реформ, сокративших конкуренцию и сопровождавшихся монополизацией «Единой Россией» представительства в политике, многопартийность совершенно очевидно оказалась в глубоком кризисе.
Спустя около двух десятилетий после падения коммунизма так и остается до конца неясным, насколько западный эталон политического спектра применим к анализу российской политической сцены. Лево-правое деление действительно применимо для
определения партии в широком плане, хотя оно радикально модифицировано российской спецификой. КПРФ поддерживает правые националистические ценности, одновременно выдвигая левую программу социальной справедливости и ограниченного рынка, а ЛДПР выдвигает радикальную патриотическую повестку. ЛДПР, созданная в 1989 г., является самой старой политической партией России, - учитывая, что КПРФ была воссоздана в 1993 г. - в том же самом году, когда было образовано и «Яблоко». При Путине произошла существенная эволюция, и в политическом ландшафте возникли рудименты западного стиля. Но в каком-то смысле политическая карта предреволюционной конституционной монархии лучше подходит для его описания, хотя нужно признать, что такое сравнение достаточно шатко. Либеральная, но оппозиционная партия «Яблоко» играла роль конституционных демократов (кадетов), став в жесткую оппозицию властям и отказываясь от диалога с ними, тогда как «Союз правых сил» (СПС) занял позицию октябристов, в большей мере готовых сотрудничать с режимом. Путин привлек на свою сторону либерал-консерваторов, выступив с го-сударственнической повесткой сильного правительства и независимой внешней политики, и тем самым оторвал их от либеральных партий более классического типа.
Однако идеологическая типологизация должна быть дополнена административной, указывающей на отношения партии с режимом. Можно идентифицировать четыре широких типа. Первый - программные партии, с четкой платформой, принятой с определенным соблюдением внутрипартийной демократии, которой следует ее руководство и которая постоянно предъявляется обществу. КПРФ и «Яблоко» являются лучшими примерами программных партий, однако их растущая маргинализация свидетельствует о закате независимых партий этого типа. Второй тип - проектные партии, создаваемые обычно незадолго до выборов в рамках скрытой стратегии конкурирующих групп элиты. Классической проектной партией была левопатриотическая «Родина» на выборах 2003 г., задуманная, чтобы отобрать голоса у коммунистов. ЛДПР начиналась как проектная партия, и, хотя она все еще сотрудничает с режимом, ей удалось выстроить свою собственную программную автономию. Таким образом, мы признаем, что партии могут демонстрировать гибридные качества. Третью катего-
рию составляют различные спонсируемые властью группировки, представляющие самою систему. Этот тип можно описать как режимные партии, когда они спонсируются правящей группой для усиления своей власти, созданы для манипулирования и формирования политического пространства и в некоторых случаях - для действия в качестве так называемой «партии власти». В 1995 г. «Наш дом - Россия» (НДР) была ранним и недоразвитым прототипом, но уже «Единство» на выборах 1999 г. оказалось гораздо более успешным, как и ее преемница «Единая Россия» в 2003 и 2007 гг. В 2006 г. к ней присоединилась другая проектная партия режима, «Справедливая Россия». Четвертый тип - это партии-спойлеры, у которых мало шансов самостоятельно добиться успеха и которые задуманы, чтобы внести разброд в определенную политическую нишу и отобрать голоса у группировок оппозиции [Wilson, 2005]. Доминирование проектных и режимных партий воспрепятствовало развитию состязательной и структурированной многопартийной системы и подорвало существование подлинных программных партий. Этот дефект был усилен структурой электоральной политики по отношению к партиям, мало что значащим в выборах президента. Если в 2000 г. лидеры всех главных политических партий продемонстрировали желание участвовать в выборах, то в 2004 г. они даже не побеспокоились об этом, а в 2008 г. были задействованы различные приманки, чтобы создать видимость конкуренции.
Группировку, руководимую Юрием Лужковым и его союзниками в 1999 г., «Отечество - Вся Россия» (ОВР), можно считать выраженным подтипом оппозиционной проектной партии. Правительство президента Бориса Ельцина воспринимало ее во время выборов в Думу 1999 г. как серьезного противника, но, как отмечают Колтон и Макфол, она также страдала эндогенной слабостью и не смогла стать широким общественным движением, полагаясь слишком сильно на мобилизационные ресурсы губернаторов регионов и не выдвигая последовательную политическую программу. «ОВР по сути лишь обещала заменить один набор чиновников-ветеранов на другой и не имела никакой концепции возрождения» [Colton, McFaul, 2003, p. 107]. Почти то же самое можно сказать и о КПРФ, которая упустила возможность, порожденную экономическим кризисом в августе 1998 г., и не смогла создать оппозици-
онную коалицию. Вместо поворота к социал-демократии партия стала искать союзников на националистическом крыле, оставаясь в то же время далеко слева от медианного избирателя, что привело к ее дальнейшей маргинализации. Путин решительно отказался от идеологии коммунистов и сделал так, чтобы они не играли никакой роли в формировании политической повестки. На другом фланге хроническое сектантство «Яблока» и СПС не позволило им в 2003 г. преодолеть 5%-ный барьер и войти в Думу в качестве организованных партий [Colton and McFaul, 2003, p. 140]. Таким образом было обеспечено доминирование расширенной центристской позиции Путина.
Выборы в Думу 2003 г. стали свидетельством сокращения вдвое поддержки КПРФ, в то же время ни одна из двух главных либеральных партий не прошла в парламент. Поддержка избирателями либеральных партий падала постепенно с 1993 г., это падение особенно четко обозначилось на выборах в Московскую городскую думу 11 декабря 2005 г. В самом богатом городе страны с сильным средним классом либеральные партии едва смогли набрать пятую часть голосов. Они, однако, преодолели 10%-ный барьер благодаря тому, что «Яблоко» и СПС выступили в избирательной кампании вместе [Рябов, 2006]; этот урок важности объединения был предан забвению на национальных парламентских выборах два года спустя. Согласно большинству оценок, ядро либерального электората не превышало 7-10%, такова же была доля тех, кто разделял ценности рынка и опасался угрозы индивидуальной свободе со стороны государства. Либеральной оппозиции не удалось обновить руководство (в частности, Бориса Немцова и Григория Явлинского), на котором лежала печать прошлых неудач и которое никак не ассоциировалось с дальновидными стратегиями. Только СПС внес свежую струю в лице Никиты Белых, молодого, но малоопытного нового лидера из Перми. В мае 2005 г. он сменил бывшего заместителя председателя правительства России Немцова на посту руководителя партии и занял более сильную антипутинскую позицию, которая включала присоединение к несистемной оппозиции, возглавляемой бывшим чемпионом мира по шахматам Гарри Каспаровым. Стратегия внутрисистемной оппозиции, однако, принесла жалкие плоды, и по итогам выборов 2007 г. организованный либерализм оказался исключенным из
парламента. Каспаров, один из главных лидеров коалиции «Другая Россия» и руководитель крайне враждебного по отношению к режиму «Объединенного гражданского фронта», утверждал, что российская власть глубоко нелегитимна, полагая тем самым, что для ее свержения приемлема любая форма борьбы. Он утверждал, что «Кремль сегодня - это мафиозное предприятие» [Kasparov, 2007, p. 115], и предостерегал, что, когда президентский срок Путина подойдет к концу в 2008 г., «его эффективная политическая машина может взорваться» [Kasparov, 2007, p. 117].
Административный режим был серьезно озабочен возникновением независимого националистического движения, которое угрожало бы его автономии и, возможно, даже самому его существованию. Непредсказуемость и национализм «Родины» стали причиной различных искусственно созданных расколов, а ее остатки со временем слились с новой проектной партией Кремля, «Справедливой Россией», которой было предназначено представлять левоцентристскую часть политического спектра. Цель была та же, что стояла перед «Родиной» в 2003 г., - отобрать часть членов партии и электората у коммунистов и либерал-демократов Жириновского. Таким образом, новая организация была прежде всего проектной партией. Но в ее создании также имел место спойлерный аспект - заполнить нишу и вытеснить подлино независимую левоцентристскую партию [Sestanovich, 2007, p. 123]. Лояльные Кремлю избиратели теперь получили больший выбор, но побочным эффектом стало размывание монополии ЕР. Создание СР как резервной «партии власти» привносило некоторую степень бюрократического плюрализма, у которого была потенциальная возможность стать по-настоящему конкурентным. Ее создание отражало трение между различными «башнями» Кремля и попытки охватить широкий круг избирателей, не уступая власти. Опасение, что существование двух режимных партий может расколоть бюрократический аппарат по партийной линии, стало одной из причин прекращения режимом поддержки СР на парламентских выборах в 2007 г. «Справедливая Россия» была, как отмечал Люк Марч, примером «полугосударственной» (parastatal - с участием государственного капитала) партии, эффективно контролируемой государством, которое стремилось канализировать оппозицию в не представляющие угрозы формы [March, 2009, p. 508].
Цель - приглушить конкуренцию элит, не манипулировать ею или даже стимулировать ее.
Доминантная власть versus доминантная партия
Анна Гржымала-Буссе утверждает, что в противоположность слабеющим партиям Западной Европы, партии в посткоммунистическом мире выполняют жизненно важные функции государственного строительства [Gryzmala-Busse, 2008]. Они не столько борются за государственные посты, сколько создают условия для функционирования демократических институтов, включая разработку законов о выборах и установление основ рыночной демократии. Таким образом, они играют скорее подготовительную, чем представительную роль. Однако, в отличие от некоторых стран, которые исследовала Гржымала-Буссе, партии в России оказались не в состоянии использовать государство и вместо этого попали в зависимость от его поддержки. Они являются главным образом подчиненной подсистемой. И хотя ЕР все больше становилась дорогой к государственным должностям, партия, безусловно, не служит еще главным путем к богатству и власти. Она, в лучшем случае, - партия власти, но никак не партия, обладающая властью. Хотя существует множество определений того, чем является «партия власти», главное состоит в том, что такие партии создаются по принципу «сверху - вниз» для укрепления правящего режима посредством выполнения определенных функциональных задач, прежде всего, мобилизации избирателей на региональных и национальных выборах и организации прорежимного большинства в законодательных собраниях [Smyth, 2002, p. 555-578; Smyth, Lowry, 2007, p. 118-137].
Чего, однако, не делает «Единая Россия», как и ее предшественники, так это не формирует правительство (Blondel, Cotta, 2000). В 2003 г. дискутировались предположения, что доминантная партия со временем сможет формировать правительство парламентского большинства. Однако эта идея затем была оставлена [Sakwa, 2008]. Лидеры «Единой России» разделяют мнение режима относительно необходимости иметь скорее «профессиональное», нежели партийное правительство. «Непартийный» характер российского правления глобоко укоренился; так, в апреле 2008 г.
только трое из 22 министров были членами ЕР. Однако Путин, в отличие от Ельцина, ассоциирует себя со структурой, которая под его руководством стала партией, доминирующей в представительной системе. Доминирование ЕР в региональных законодательных собраниях возросло в результате введения в 2003 г. положения, согласно которому как минимум половина их депутатов должна избираться по партийным спискам [Кынев, 2009]. Оно было усилено также в декабре 2004 г. заменой выборов губернаторов их назначением президентом, которое должно ратифицироваться региональными законодательными собраниями. Доминантной партии было позволено номинировать губернаторов с декабря 2005 г., а в 2009 г. она получила эксклюзивное право на это, после чего абсолютное большинство губернаторов присоединись к бандвагону ЕР.
К выборам декабря 2007 г. ЕР объявила, что число ее членов составило 1,66 млн., среди которых растет доля молодых людей. Преобладающей социальной базой партии, однако, остается бюрократия, примерно 2/3 членов партии заняты в непроизводственной сфере. Их основные ценности отражают ценности этого класса, в которых антикоммунизм сочетается с либеральным консерватизмом и вкраплениями капитализма.
Многочисленные комментаторы в эру Медведева утверждали, что повышение роли ЕР стало бы естественным следствием усиления «политического фактора» и, таким образом, ослабления роли неполитических фракций и групп влияния [Рау1оу8ку, 2010; Яеш120У, 2010]. Исторический опыт, однако, позволяет предположить, что укрепление монополистической правящей партии вовсе не означает политизацию конкуренции групп, а является лишь бюрократическим способом примирения несовпадающих интересов основных корпоративных акторов, таких, как бюрократия, большой бизнес и военные. Превращение ЕР в «правящую партию» как третьего актора, который преобразовал бы этот тандем в триаду, вызвало сопротивление режима. Путин поддерживал создание и развитие ЕР, но он в то же время разделял опасения всего аппарата, что партия может стать слишком самостоятельной и влиятельной и, таким образом, ограничить независимость президента. Страх перед «партизацией власти» помогает объяснить некоторые колебания в его поведении, и даже когда Путин согласился возглавить список ЕР на парламентских выборах 2007 г., он подчеркнул,
что не является членом партии. ЕР стремилась трансформироваться из «партии власти» в действительно правящую партию, однако этому желанию воспротивились те в Кремле, кто хорошо понимал, что это может привести к превращению партии из послушного Кремлю инструмента в независимую политическую силу и самостоятельный источник патронажа.
Источником влиятельности ЕР является ее тесная идентификация с Путиным, но она также начала претендовать на автономные источники власти. На 9-й (чрезвычайной) конференции ЕР 1415 апреля 2008 г. Путин, в конце концов, стиснув зубы, принял пост лидера партии, но даже тогда он отказался стать ее членом. Важнейшие программные и кадровые вопросы решались не партией, и, таким образом, она оставалась подчиненной организацией. Ей предписывалось собирать голоса и принимать законы; все, что выходило за эти пределы, вызывало сопротивление. Действуя как инструмент режима, партия была не способна развиваться в качестве независимого агента публичного политического представительства и поэтому дегенерировала в классический советский механизм мобилизации. Некоторое число «партий заместителей», по терминологии Хейла, продолжали функционировать на параполи-тическом уровне, в частности, как бизнес-лобби и фракции бюрократии. Они действовали как некая «несистемная оппозиция», функционируя не в сфере открытого политического процесса, а в теневом мире административного режима.
Остается неясным, какая модель больше подходит для характеристики роли ЕР. Идея «партии картельного типа», выдвинутая Кацем и Мейром в середине 1990-х годов, описывает взаимопроникновение государства и партии и сопровождающий его сговор между партиями, который ограничивает конкуренцию и уменьшает опасность, исходящую от аутсайдеров [Ка^, Мащ 1995]. Их подход, однако, больше соответствует зрелой партийной системе, так как эта модель предполагает развитие от массовой идеологической партии к партии всеохватывающего типа и затем к картельной партии, тогда как постоянно меняющаяся сцена России не только не достигла еще этой стадии, но и может никогда не прийти к ней, поскольку развивается совершенно в другом контексте. Здесь нет примеров открытия массовой идеологической партии широкому электорату без отречения от своих основных идео-
логических принципов, как того требует модель всеохватывающей партии; вместо этого партии российского режима начинаются как эклектические идеологические партии, охватывающие всех, кого только можно, в «центре» политического спектра [Makarenko, 2010]. Сартори предложил модель «предоминантной партийной системы», идея которой была развита Гельманом применительно к российскому контексту [Gelman, 2006]. Ацуси Огуси предложил понятие «режим государства-партии» (government-party regime), в котором правящая партия сливается с исполнительными властями и использует ресурсы государства для укрепления своего предо-минирования, сокращая одновременно поле деятельности партий аутсайдеров, бросающих вызов режиму [Ogushi, 2007]. Он сравнивает развитие в России с ситуацией в ряде азиатских стран: предо-минирование Либерал-демократической партии (ЛДП) в Японии, Голкар в Индонезии, объединенной Малайской национальной организации (United Malays National Organisation - UNMO) в Малайзии, Партии народного действия (Peoples Action Party - PAP) в Сингапуре и Гоминьдана на Тайване. Во всех этих системах партии действовали как придаток к государству, а привилегии и административные ресурсы государства позволяли им, в свою очередь, регулярно выигрывать выборы. В течение семи десятилетий, с 1929 до 2000 г., подобная ситуация царила в Мексике, где Институционно-революционная партия (Institutional Revolutionary Party - PRI) выигрывала каждые президентские выборы, доминировала в парламенте, выигрывала выборы губернаторов в большинстве из 31 штата и правила почти в каждом муниципалитете. Внутрипартийный фракционизм замещал состязательный партийный плюрализм, и этот путь мог бы стать путем для России.
Большую часть второго срока Путина широко обсуждалось, планирует ли административный режим институционализироваться в форме предоминантной партийной системы. Оставалось неясным, должна это быть модель Мексики, Японии или даже Италии периода партократии (partitocrazia). Говорилось даже о китайской модели «авторитарного капитализма» как наиболее соответствующей России, где власть и собственность формально взаимосвязаны в некоей форме государственного капитализма. Но при любой модели это был бы авторитарный выход за пределы дуального государства. Хотя ЕР начала пользоваться огромным электораль-
ным успехом, она, в отличие от мексиканской PRI, не стала главным механизмом смены руководства или даже главным инструментом управления фракционным конфликтом (как ЛДП в Японии) и остается придатком административного режима. Оставаясь зависимой от административного режима, ЕР тем не менее стала господствующей в другой составляющей российского политического общества, регулируемой конституционным государством.
При Путине режим реформировал партийную систему с огромным энтузиазмом; при Медведеве изменилась риторика, но мало что было сделано для ограничения ручного управления политическими процессами. В своем послании Федеральному собранию от 5 ноября 2008 г. Медведев призвал к обязательной ротации партийных функционеров [Медведев, 2010]. Различные слияния и поглощения сократили число зарегистрированных политических партий с 14 до всего лишь 7, поскольку некоторые небольшие партии исчезли. В своей речи Медведев предложил также, чтобы партиям, набравшим 5% голосов, могло быть отдано одно или два места в парламенте (что и было реализовано); на встрече с руководителями партий 10 ноября обсуждалась также идея понижения проходного барьера до 3% (чему решительно воспротивилась ЕР и что не было внедрено). Режим не отказался от попыток искусственного конструирования партийной системы. Так, Кремль считал КПРФ (с ее 160 тыс. членами) под руководством Зюганова анахронизмом и спонсировал «Справедливую Россию» как левоцентристскую альтернативу коммунистам и как партию, которая действительно могла бы со временем занять нишу КПРФ [Залесский, 2008, с. 29]. Было ясно, что КПРФ находится в состоянии длительного упадка, подобного тому, который поколение раньше переживала Коммунистическая партия Франции (PCF) под руководством неосталиниста Жоржа Марше. Поддержка КПРФ, которая достигла своего пика в декабре 2000 г. (29%), упала до низшей точки в январе 2007 г. (10%).
Легко упрекать либеральные партии в неспособности найти адекватный ответ на меняющиеся политические обстоятельства, как делают те, кто рассматривает эндогенные факторы как решающие. В 2003 г. «Яблоку» и СПС нехватило совсем немного, чтобы преодолеть 5%-ный порог, и было совершенно очевидно, что 7%-ный барьер они смогут взять только совместными усилия-
ми. Тем не менее они пришли в избирательный цикл 2007-2008 гг. в оппозиции друг к другу и должным образом поплатились за это. Обширная критика «бурных 1990-х годов» могла лишь негативно отразиться на либеральных архитекторах экономической политики того периода. Долгосрочная тенденция падения либерального голосования также должна быть принята во внимание. Однако на тот момент на первый план вышли организационные проблемы. Второе подряд поражение на выборах давало партиям хорошую возможность поразмыслить над причинами своих неудач. К июню 2008 г. «Яблоко» имело 58,548 членов, СПС - 58,538, тогда как Гражданская сила - 68,300, а Демократическая партия России -79,000 [Макхамова, 2008, с. 4]. Изъяны «Яблока» и СПС были отчасти ответственны за их низкие результаты на выборах, но очевидно также, что инициированные режимом нападки на программную оппозицию, ограниченный доступ к СМИ и огромная диспропорция в доступе к ресурсам сыграли громадную роль [White, 2007, p. 209-229]. На съезде «Яблока» 21 июня 2008 г. в Москве депутат Московской городской думы Сергей Митрохин одержал победу над Явлинским, который руководил партией с момента ее основания в 1993 г. Так же как и Явлинский, Митрохин представляет умеренное крыло партии, готовое сотрудничать с властями. Он полагает, что только четкая приверженность демократии европейского типа в состоянии преодолеть то, что он идентифицирует как «кризис российской демократии» [Митрохин, 2008, с. 11]. Партия считает, что политика «малых дел», основанная на защите свободного предпринимательства, независимости суда и свободы СМИ, является конкурентоспособной «демократической альтернативой курсу Путина - Медведева». На ее базе, по словам Митрохина, «может быть организована массовая гражданская ненасильственная оппозиция правовому и социальному произволу» [Хамраев, 2009, с. 3].
15 ноября 2008 г. СПС проголосовал 97 голосами против 11 за самороспуск и на следующий день объединился с Демократической партией России Андрея Богданова и «Гражданской силой» Михаила Барщевского, чтобы создать новую партию - «Правое дело», которую возглавили Леонид Гозман, журналист Георгий Бовт и Борис Титов, председатель общероссийской общественной организации «Деловая Россия». Это был редкий случай появления
действительно новой независимой программной партии в условиях управляемой демократии. Целью партии стало создание «цивилизованной оппозиции» Кремлю. Тем временем несистемная оппозиция на учредительном съезде в г. Химки 13 декабря 2008 г. создала новое движение, названное «Солидарность». Среди его основателей были бывший лидер СПС Борис Немцов, бывший заместитель министра энергетики Владимир Милов и Никита Белых, который позднее покинул «Солидарность» после назначения на должность губернатора Кировской области. Это назначение продемонстрировало, что администрация Медведева восприняла практику Путина по кооптированию либералов, желающих сотрудничать с режимом.
«Непримеримая» оппозиция, возглавляемая Каспаровым, продолжала осуждать режим и все больше принимала диссидентскую ментальность, призывая к свержению системы во всей ее полноте. Продолжающиеся злоупотребления только подкрепили ее доводы. В избирательном процессе выборы мэра Сочи 26 апреля 2009 г. стали проверкой потенциала либерального электората. На них Немцов, несмотря на многочисленные случаи административного давления, завоевал достаточные 13,5% голосов против 77%, отданных за официального кандидата (Orttung, 2009, p. 2-5). Региональные и местные выборы 11 октября 2009 г. были отмечены упрочением доминирования ЕР и случаями грубой фальсификации. Наглядным примером стали выборы в Московскую городскую думу, на которых ЕР одержала сокрушительную победу, получив 32 из 35 мест, распределяемых по партийным спискам, тогда как КПРФ оказалась единственной оппозиционной партией, преодолевшей 7%-ный барьер. Она собрала 13% голосов и выиграла 3 мандата. ЛДПР была третьей со своими 6%, «Справедливая Россия» набрала 5% голосов, «Яблоко», которое было широко представлено в прежней Городской думе, - менее 5%. Все они потерпели поражение. «Единая Россия» победила также во всех 17 одномандатных округах, где независимые кандидаты столкнулись с серьезными трудностями при регистрации. Основные обвинения в фальсификации результатов сводились, скорее, к подсчету голосов, чем к примитиваной подделке избирательных бюллетеней. Наблюдатели в столице и других местах отмечали большое различие между их подсчетами и объявленными результатами [Von Twickel, 2009]. Но главное в том, что, как выявил опрос Левада-Центра, только
1/3 москвичей полагают, что от Думы зависит решение основных проблем города [Левада, 2009а].
Как в содержательном, так и в процедурном отношениях кризис демократии в России был ощутим. Другой опрос Левада-Центра того же времени обнаружил, что только 4% опрошенных сочли, что демократия несомненно существует в России, 33% полагали, что она существует лишь частично, тогда как еще 33% думали, что она пока не утвердилась, а 20% уверены, что ее становится все меньше [Левада, 2009b]. Хотя из медведевского Кремля исходили сигналы не чинить препятствий оппозиционным партиям, но судьба региональных лидеров зависела от того, какие результаты на выборах получит ЕР. В 2008 г. ставропольский губернатор Александр Черногоров был смещен после того, как «Справедливая Россия» обошла ЕР на выборах в региональное законодательное собрание; в 2009 г. мурманский губернатор Юрий Евдокимов потерял свой пост после того, как потерпел поражение кандидат от ЕР на пост мэра Мурманска; а глава Ненецкого автономного округа Валерий Потапенко был исключен из ЕР после того, как партия получила менее 49% голосов на региональных выборах. Неудивительно ликование Лужкова, когда он увидел результаты выборов в Городскую думу. Две ветви дуального государства сейчас очевидно вошли в противоречие, и слабые сигналы в пользу чистых выборов были подавлены практикой административного режима, ведущей к отчуждению населения.
Как сформулировал Митрохин по поводу выборов, «общество окончательно научилось жить с мыслью, что от него абсолютно ничего не зависит. Оно оставило власти развязанные руки. Прошедшие выборы были сфальсифицированы в предельно наглой манере» [Степовой, 2009]. В ответ оппозиционные парламентские депутаты КПРФ, ЛДПР и СР предприняли беспрецедентный двухдневный демарш, покинув 14-15 октября 2009 г. Думу в знак протеста. Даже Жириновский превратился в страстного защитника демократии [Felgenhauer, 2009]. Особенно у «Справедливой России» была причина чувствовать себя обиженной, брошенной своими кремлевскими спонсорами, которые отказались от идеи создания двухпартийной системы в пользу предоминантной однопартийной (хотя с ограничениями, о которых было сказано ранее). Фарсовый в высшей степени характер этого тура региональных выборов на-
глядно демонстрирует тот факт, что в 10-миллионной Москве с сильной традицией либерального голосования в Городскую думу попали только три кандидата-неединороса, и притом - коммунисты. Это было явным нонсенсом. Политический джаггернаут1, созданный административной системой, почти полностью превратил выборы в механизм легитимации режима, но эта победа отозвалась делигитимацией всей системы.
Горбачев был категоричен в своей критике, заметив, что если даже партии, поддерживавшие режим на протяжении долгого времени, выступили с протестом, «доверие к политическому институту выборов окончательно утрачено... Выборы, - продолжил он, - превратились в откровенную насмешку над народом и демонстрировали глубокое неуважение к голосам избирателей. Партия власти получила желаемые результаты ценой дискредитации политических институтов и самой партии». По его мнению, теперь произойдет возврат к непарламентским формам борьбы, поскольку «бесполезно ожидать чего-либо от этой Думы» [Муратов, 2009]. Неофициальная параполитика бросает отныне вызов официальному параконституционализму. Ситуация в стране не стала предреволюционной, но кризис существующей политической системы стал очевидным. Медведев настаивал на модернизации в использовании административных ресурсов и в августе 2009 г. говорил о необходимости «обеспечить больше конкуренции» на следующих региональных выборах [Сборов, 2009, с. 1114]. Однако вместо этого использование административным режимом манипулятивных методов только усилилось.
Заключение
Путин с 2003 г. институциализировал свой политический статус через ЕР как сильную агрегированную партию, а выборы 2003 г., в свою очередь, дали Путину устойчивое большинство в законодательной власти. В 2007-2008 гг. эта схема была расшире-
1 «Джаггернаут» (англ. juggernaut) - термин, который используется для описания проявления слепой непреклонной силы; для указания на кого-то, кто неудержимо идет напролом, не обращая внимания ни на какие препятствия. (Информация из электронной энциклопедии «Википедия». - Режим доступа: http://ru.wikipedia.org) - Прим. ред.
на, и ЕР была использована как инструмент, обеспечивший передачу власти. Затем ЕР взяла на себя некоторые функции правящей партии, умеренно расширив свою роль в патронажном распределении и идеологической пропаганде, а также в качестве источника легитимности нового курса в широких массах. ЕР стала привилегированным элементом системы правления, хотя и зависимым от нее. Остается неопределенность относительно того, может ли ЕР стать доминантной партией. Она никогда не была самостоятельным актором, и сама подсистема представительства осталась втро-степенной. Административный режим твердо удерживал контроль над ЕР и препятствовал ее развитию в подлинно доминантную партию; тогда как способность доминантной партии осуществлять контроль над административным режимом оставалась ограниченной. Россия не последовала путем Мексики, где президент фактически избирался Институционно-революционной партией перед тем, как выйти на всенародные выборы, или Японии, где ЛДП традиционно избирает премьер-министра. В России главе исполнительной власти, безусловно, не требуется независимое одобрение партией; корпоратизм, в отличие от Мексики и Японии, не стал характерной чертой партии, а фракционизм, который действительно существует, представляет не определенные категории избирателей, а различные оттенки в идеологии центризма.
В августе 2009 г. Кремль объявил о том, что в России «начинаются новые демократические времена», и о намерении ликвидировать «почти что монополию ЕР» [Sweeney, 2009]. На деле доминирование ЕР только укрепилось, а практика административного управления политическим процессом была продолжена. Однако само по себе обсуждение проблемы свидетельствует о признании того факта, что усиление методов административного режима угрожает не только легитимности, но и самой жизнеспособности дуального государства. Разрыв между обещаниями Медведевым большего политического плюрализма и реальным ужесточением контроля над политической системой только расширился. Различные либеральные заявления не были подкреплены последовательным политическим и кадровым обновлением. Ныне вопрос заключается не столько в том, есть ли у Медведева желание и способность обновить политическую и экономическую систему России, сколько в том, способна ли сама система к обновлению.
Список литературы
Blondel J. Introduction // The nature of party government / Ed. by J. Blondel and M. Cotta. - N.Y.: Palgrave, 2000. - P. 1-17.
Colton T.J., McFaulM. Popular choice and managed democracy: The Russian elections of 1999 and 2000. - Wash.: Brookings institution press, 2003. - 304 p.
Felgenhauer P. Massive vote-rigging exposed in Россия // Eurasia daily monitor. -N.Y.: The Jamestown foundation, 2009. - Vol. 6, N 189. - Mode of access: http://www.jamestown.org/programs/edm/single/?tx_ttnews%5Btt_news%5D=35613 &tx_ttnews%5BbackPid%5D=485&no_cache=1.
Gelman V. From «Feckless pluralism» to «dominant power politics»? The transformation of Russia's Party System // Democratization. - Routledge, 2006. - Vol. 13, N 4. - P. 545-561.
Россия на новом переломе: страхи и тревоги / М.К. Горшков [и др.]; под ред. Горшкова М.К., Крумма Р., Петухова В.В. - М.: Альфа-M, 2009. -159 c.
Gryzmala-Busse A. Rebuilding Leviathan: Party competition and state exploitation in post-communist democracies. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2008. - 294 р.
Hale H.E. Why not parties in Russia? Democracy, federalism and the state. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2006. - 276 р.
Kasparov G. Battling KGB, Inc. // Journal of democracy. - Baltimore: The Johns Hopkins univ. press, 2007. - Vol. 18, N 2. - P. 2-7.
Katz R.S. Party in democratic theory // Handbook of party politics / Ed. by Katz R.S., Crotty W.-L.: Sage, 2006. - P. 34-46.
Katz R.S., Mair Peter. Changing models of party organization and party democracy: The emergence of the cartel party // Party politics. - Sage, 1995. - Vol. 1, N 1. -P. 5-28.
Makarenko B. The level of competition in Russia is decreasing // Russian journal. - M.: Европа, 2010. - N 1 (43). - P. 14-15.
March L. Managing opposition in a hybrid regime: Just Russia and parastatal opposition // Slavic review. - Pittsburgh: ASEEES, 2009. - Vol. 68, N 3. - P. 504-27.
Ogushi A. Toward a government-party regime? United Russia in perspective: Paper delivered to the annual convention of the AAASS. - New Orleans, 15 November 2007. - 19 p. - Mode of access: http://www.allacademic.com/meta/p_mla_apa_ research_citation/2/6/8/0/7/pages268074/p268074-1.php (Дата посещения: 12.08.2010.)
Orttung R.W. Can Russias opposition liberals come to power? // Russian analytical digest. - Basel: Univ. of Basel, 2009. - N 60. - P. 2-5.
Pavlovsky G. The protective pluralism of the ruling power // Russian journal - Standpoint of the week - M., 2010. - N 1 (43). - P. 2-3. - (Сетевое издание). - Mode of access: http://www.intelros.ru/pdf/Ros.journal/43_eng/2.pdf
Remizov M. United Russia - The party of the smart majority // Russian journal - Standpoint of the week - M., 2010. - N 1 (43) - P. 4. - Mode of access: http://www. intel-ros.ru/pdf/Ros.journal/43_eng/3 .pdf
Riggs J.W., Schraeder P.J. Russias political party system as a (Continued) Impediment to democratization: The 2003 Duma and 2004 Presidential elections in perspective //
Demokratizatsiya. - Wash: The World Affairs Institute, 2005. - Vol. 13, N 1. -P. 141-151.
Riggs J.W., Schraeder P.J. Russias political party system as an impediment to democratization // Demokratizatsiya. - Wash: The world affairs institute, 2004. - Vol. 12, N 2. - P. 265-293.
Sakwa R. Putin: Russia's choice. - 2nd ed. - L.&N.Y.: Routledge 2008. - 400 p.
Sakwa R. The crisis of Russian democracy: The dual state factionalism and the Medve-dev succession. - Cambridge: Cambridge univ. press, 2010. - 432 p.
Sestanovich S. Putins invented opposition // Journal of democracy. - Baltimore: The Johns Hopkins Univ. press, 2007. - Vol. 18, N 2. - P. 122-124.
Smyth R. Building state capacity from the inside out: Party of power and the success of the presidents reform agenda in Russia // Politics & Society. - Sage, 2002. - Vol. 30, N 4. - P. 555-578.
Smyth R., Lowry A. Engineering victory: Institutional reform informal institutions and the formation of a hegemonic party regime in the Russian Federation // Post-Soviet affairs. - Birmingham: Bellwether Publishing, 2007. - Vol. 23, N 2. - P. 118-137.
Stoner-Weiss K. Resisting the state: Reform and retrenchment in Post-Soviet Россия. -Cambridge: Cambridge univ. press, 2006. - 182 p.
Sweeney C. Polls show Russians back crisis plan: Putins party // Reuters. - 12 October, 2009. - Mode of access: http://www.reuters.com/article/idUSTRE59929320091012? feedType=RSS&feedName=worldNews&utm_source=feedburner&utm_medium= feed&utm_campaign=Feed%253A+reuters%252FworldNews+%2528News+%252F +US+%252F+International%2529 (Дата посещения: 12.08.2010.)
Von Twickel N. «Yabloko» leaders vote not counted // Times. - 20 October, 2009. -Режим доступа: http://www.sptimes.ru/index.php?action_id=2&story_id=30075 (Дата посещения: 12.08.2010.)
White D. Victims of a managed democracy? Explaining the electoral decline of the Yabloko party // Demokratizatsiya. - Heldrefn Publications, 2007. - Vol. 15, N 2. -P. 209-229.
Wilson A. Virtual politics: Faking democracy in the post-Soviet world. - New Haven, CT: Yale univ. press, 2005. - 352 p.
Wilson K. Party-system development under Путин // Post-Soviet affairs. - Birmingham: Bellwether publishing, 2006. - Vol. 22, N 4. - Р. 314-348.
Бызов Л. Другая «Единая Россия» // Профиль - М., 2006. - № 32. - С. 36-37.
Залесский В. Партии под снос // Новое время. - М., 2008. - Т. 36 (82). - С. 28.
Кеворкова Н. Интервью с директором ВЦИОМ Валерием Федоровым: «Россия сегодня - страна низких энергий и слабых эмоций» // Газета. - М. 2007. -01.11.2007. - С. 10. Режим доступа:http://wciom.ru/arkhiv/tematicheskii-arkhiv/ item/single/9140.html (Дата посещения: 12.08.2010.)
Кынев А. Выборы парламентов российских регионов 2003-2009. Первый цикл внедрения пропорциональной избирательной системы. - М.: Панорама, 2009. -516 р.
Левада-Центр. Москвичи о выборах в Московскую городскую думу. Опрос 2 октября 2009 г. - Режим доступа: http://www.levada.ru/press/2009100200.html (Дата посещения: 12.08.2010.)
Левада-Центр. Представления россиян о демократии. - Режим доступа: http://www.levada.ru/press/2009101501.html (Дата посещения: 15.10.2009.)
Макаренко Б. «Нанопартийная» система // Pro et Contra. - М., 2007. - Т. 11, N 45. - С. 43-57.
Макхамова У. «Питерские» замахнулись на кресло Явлинского // Независимая газета. - 20 июня. - М., 2008. - С. 4.
Медведев Д.А. Послание Федеральному собранию Российской Федерации. - Режим доступа: http://www.kremlin.ru/text/appears/2008/11/208749.shtml (Дата посещения: 5.11.2008.)
Митрохин С. Изобретательность дьявола // Независимая газета. - 20 июня. - М., 2008. - С. 11.
Россия Путиш: Руины и ростки оппозиции (Управляемая демократия) / Михайловская Е. (сост.). - М.: Панорама, 2005. - 380 с.
Муратов Д. Михаил Горбачев: На глазах у всех выборы превратили в насмешку над людьми // Новая газета. - 17 октября. - М., 2009. - № 116. - С. 1.
Путин В.В. Председатель Правительства России В.В. Путин выступил на заседании Государственного совета Российской Федерации 22 января 2010. - Режим доступа: http://premier.gov.ru/events/news/9065/ (Дата посещения: 5.11.2008.)
Рябов А. Выборы в Москве и политическая перспектива // Свободная мысль. - М.: Центр исследований постиндустриального общества, 2006. - № 1. - C. 44-52.
Сборов А. Отбирательное право // Коммерсант-Власть. - М., 2009. - N 36. - С. 11-14.
Сванидзе Н, Сванидзе М. Медведев. - СПб: Амфора, 2008. - 330 с.
Степовой А. Председатель партии «Яблоко» Сергей Митрохин: «Мы ранены, но не погибли // Известия. - 13 октября. - М., 2009. - Режим доступа: http://www. newizv.ru/news/2009-10-13/115767/ (Дата посещения: 12.08.2010.)
Хампаев В. «Яблоко» возложило большие надежды на малые дела: партия приготовилась к ненасильственной борьбе с режимом // Коммерсант. - 28 сентября. -М., 2009. - С. 3. - Режим доступа: http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID= 1244998 (Дата посещения: 12.08.2010.)
