CC BY
176
Бесконечная доброта, беззлобие, жертвенность, абсолютное растворение в идее — характеристика кода мучениц и страстотерпцев.
Маша Мухина — блудница или святая? Для писателя ответ очевиден. Феномен Маши Мухиной исследуется писателем в парадигме мученичества, в страдательном, страдальческом измерении. Страна, избитая, растоптанная, распятая революциями, войнами, репрессиями, побеждает, а Муха — страшный символ этой победы: «И что бы стало с этой Россией, без недорасстрелянной, измочаленной офицерскими ласками, созданной для любви и обреченной убивать Машки-Мухи? Да, наверно, просто другая была бы страна» [9].
Творчество М. Кононова, возможно, в традиционном плане типологически не соответствует эсхатологическому дискурсу: нет прямых отсылок к Библии, видений апокалипсиса, реминисценций и рефлексий на тему конца света. Видимо, это какой-то особый тип эсхатологического дискурса, исследование которого требует альтернативных форм литературоведческого инструментария для более точного и соответствующего предмету анализа.
72
Список литературы
1. Современный философский словарь. М., 1996.
2. Пелевин В. Шлем ужаса. М., 2005.
3. Малюкова Л. Нас спасет Гарри Поттер // Новая газ. 2006. 12 — 15 янв. С. 23.
4. Золотоносов М. Милосердие ХХ! века // Московские новости. 2000. № 23. С. 13—19.
5. Довлатов С. Собрание прозы: В 3 т. СПб., 1995. Т. 1.
6. Кононов М. Похороны кузнечика [Электронный ресурс]. http//www. Guelman.ru//slava/texts/Kononov/pro.html
7. Кононов М. Голая пионерка, или Секретный приказ генерала Зукова. СПб., 2001. [Электронный ресурс]. http://apteka.аgava.ru
8. Дьякова Е. Жена полка над полем боли / / Новая газ. 2005. 24 — 27 февр. С. 18.
9. Немзер А. Ах, это, братцы, о другом: Роман М. Кононова «Голая пионерка» [Электронный ресурс]. http://www.rutenia.ru
Об авторе
Н.Е. Лихина — канд. филол. наук, доц., РГУ им. И. Канта, slavphil@newmail.ru.
УДК 882—95.09
Т.В. Цвигун
«ДРУГАЯ» РИТОРИКА РОМАНА ЯКОБСОНА (ЗАМЕТКИ К ТЕМЕ 1-Ш)
Теория метафоры / метонимии Р. Якобсона рассматривается в контексте риторик ХХ века; анализируется риторический метаязык Якобсона в свете авангардистско-формалистского «остранения».
The Roman Jakobson's theory of metaphor / metonymy is considered in the context of 20th century rhetorics; Jakobson's rhetorical metalanguage is analysed in the connection with the avant-gardist and formalist defamiliarization («ostranenie»).
В своем исследовании истории символа sub specie rhetoricae [7] Ц. Тодоров посвящает отдельную главу «поэтике Якобсона». Такое замещение риторики поэтикой в книге, главным героем которой является риторическое, вряд ли случайно. Примечателен тот факт, что Р. Якобсон, в свое время получивший риторическое образование1, строго говоря, теоретиком риторики не являлся. Однако само обращение лингвиста Якобсона к кругу проблем поэтики постоянно сопровождается «риторическим сюжетом». Почти не употребляя в работах понятие «риторика» (лишь в самых редких случаях — как «классическая риторика»), Якобсон риторичен едва ли не в каждом своем анализе художественного текста, неизбежно сводя последний к тропу или фигуре. Если и можно говорить о «поэтике Якобсона», то в первую очередь — как о поэтике риторической.
Теории Якобсона вполне органично вписываются в ту ревизию Квинтилиановой риторики, которую осуществляет ХХ век. Не случайно создатели «Общей риторики» — льежская группа p — фактически находят в идеях Якобсона оправдание собственного функционального сужения поля риторики до языка литературы2. Другая концептуальная параллель, напрашивающаяся в данном случае, — теория «сокращенной риторики» Ж. Женетта [2], связывающая развитие риторики с редукцией ее категориального аппарата. Якобсоновское учение о метафоре / метонимии, активно (а по мнению Е.В. Падучевой, недостаточно активно [6]) воспринятое филологией, в равной мере может рассматриваться и как вариант «сокращенной риторики» — правда, не артикулированной как риторическая концепция, но рассеянной в текстах Якобсона.
I. Метафора и метонимия: троп? фигура?
В заметке «Мои любимые темы» (1980) Якобсон писал: «.. .я готов прямо признать, что в моих исследованиях меня более всего привлекал поиск
73
1 Ср. соответствующее замечание В.Н. Топорова, приведенное Г. А. Левинтоном в [4, с. 752].
2 Концептуальные основания подобного редукционизма группа ^ усматривает в якобсоновской теории поэтической функции. Переименовывая поэтическую функцию в риторическую, льежцы заявляют: «...риторика в нашем понимании является дисциплиной, изучающей специфику языка литературы» [5, с. 58]. Таким образом, Якобсон, по сути, предопределил сужение общей риторики до риторики литературной.
бинарных решений» [10, с. 79]3. Вряд ли будет преувеличением считать, что дихотомия метафора / метонимия по отношению к якобсоновскому «риторическому сюжету» выступает как своего рода рамка: в той или иной степени, прямо или косвенно множественность риторических тем у Якобсона разворачивается в пространстве между метафорой и метонимией. Более того, Якобсон риторичен не столько в новой (по сравнению с классическими таксономиями) концептуализации этих понятий, сколько в постоянно наблюдающемся стремлении «динамизировать» эти категории, обнажить их терминологическую поливалентность4.
Риторическое по сути отношение Якобсона к метафоре и метонимии обнаруживается в стирании им границ между тропом и фигурой5; при том, что такой шаг в целом характерен для риторик ХХ века, именно у Якобсона он становится одной из важнейших стратегий его «расширительной» риторики. Не оперируя напрямую понятиями тропа и фигуры, Якобсон в теории грамматического параллелизма налагает принципы метафоры и метонимии на семантику и синтаксис и тем самым снимает противопоставление тропеического и фигуративного:
На семантическом уровне. параллели бывают либо метафорическими, либо метонимическими, то есть основанными соответственно на сходстве и на смежности. То же самое имеет место и в синтаксическом аспекте параллелизма, где пары могут быть двух типов. [ГП; 11, с. 126].
То, что в одном случае может выступать как соположение тропеиче-ского и фигуративного (ср. в этом смысле предлагаемое Якобсоном понятие «грамматическая фигура»), в другом приводит к своего рода риторической подмене. В статье «Основа сравнительного славянского литературоведения» уже сам дискурс Якобсона провокативно строится на терминологическом вытеснении риторических таксономий, на сведении их к метафоре и метонимии как метакатегориям:
В семантическом аспекте такой прием (этимологические фигуры. — Т.Ц.) функционально сродни метонимии, поскольку и то и другое основано на ассоциации образов по смежности. ...Гомеоптотон... в своем семантическом аспекте соответствует метафоре, поскольку равенством суффиксов обозначается равенство грамматического значения слов, и тем самым здесь действует та же ассоциация по сходству, как и в метафоре [11, с. 29].
74
3 При цитировании работ Р. Якобсона используются следующие сокращения:
«Грамматический параллелизм и его русские аспекты» — ГП; «Лингвистика и поэтика» — ЛП; «Мои любимые темы» — МЛТ; «Новейшая русская поэзия.» — НРП; «О художественном реализме» — ХР; «Основа славянского
сравнительного литературоведения» — ОСЛ.
4 Позиция Якобсона корреспондирует с самим пониманием риторического как отклонения, которое первоначально было задано еще Квинтилианом и в наибольшей степени актуализируется в концепциях поэтических риторик ХХ века (например, у французских структуралистов или группы ^).
5 Такое стирание границ — осознанный дискурсивный ход самого Якобсона: в ряде работ он вполне «классичен» в своем понимании метафоры и метонимии как тропов (ср., напр., «О "Стихах, сочиненных ночью во время бессонницы"» или «Статуя в поэтической мифологии Пушкина»).
Соответственным образом в поле метафоры / метонимии оказываются втянутыми этимологические фигуры, полиптотоны, парономазии, гомеоптотоны и др. — все они утрачивают индивидуальное риторическое значение и становятся для Якобсона лишь разновидностями «сходства» и «смежности» в речи.
Однако пересмотром таксономий риторический проект Якобсона отнюдь не ограничивается: уже в самых ранних опытах обращения к метонимии («Футуризм», 1919; «О художественном реализме», 1921) он явно тяготеет к транспонированию тропа в иные семиотические ряды. Известный якобсоновский пример метонимии — «сумочка Анны Карениной» — есть сумма тропеического (определяемого как «уплотнение повествования образами, привлеченными по смежности» [ХР; 11, с. 391]), нарративного (как использование «ненужного, лишнего с точки зрения фабулы» [11, с. 391]) и историко-литературного (как доминанты реалистического стиля) значений этой категории6. Фактически, Якобсон задействует ядерный концепт тропа (в данном случае — 'смежность') и наращивает над ним вторые категориальные смыслы; метонимия, таким образом, утрачивает терминологическую моносемию и становится одной из универсалий риторического дискурса Якобсона.
Ставшее классическим расширение метафоры / метонимии в сфере литературного дискурса предложено Якобсоном в статье «Заметки о прозе поэта Пастернака». Противопоставляя Пастернака как «метонимиста» Маяковскому как «метафористу»7, Якобсон в известном смысле пренебрегает строго языковым анализом тропов — метафора и метонимия становятся для него знаками принципиально различных картин мира, моделирование которых осуществляется на основании сходства или смежности соответственно. Иное расширение оказывается допустимым при транспонировании метафоры и метонимии из литературного дискурса в патодискурс, когда Якобсон анализирует афатические речевые девиации. В соответствующих работах («Два вида афатических нарушений и два полюса языка», «К лингвистической классификации афатических нарушений», «Об афатических расстройствах с лингвистической точки зрения» [12])8 метафора и метонимия используются Якобсоном уже как своего рода «семиотические переменные»: принципы сходства и смежности прослеживаются им в кодировании / декодировании, порождении и использовании знаков, синтагматике и парадигматике дискурса — метафора и метони-
75
6 Несложно заметить очевидное стремление Якобсона вывести метафору и
метонимию за границы собственно риторики в области нарратива и дискурса. Уже поэтому предложенное в [13] «достраивание» Якобсона поисками
метонимических и метафорических сюжетов как минимум избыточно — это имплицировано в сами предлагаемые Якобсоном анализы.
7 К слову, «метафоричность» Маяковского для Якобсона далеко не столь
очевидна, как принято считать. К примеру, в кн. «О чешском стихе
преимущественно в сопоставлении с русским» (1923) анализ стиха Маяковского косвенно подводит Якобсона к мысли о доминировании в нем метонимических стратегий.
8 На необходимость включения якобсоновских статей данного цикла в число «основополагающих работ в поле современной риторики» указал В. Вестстайн [14].
мия, таким образом, по-разному обусловливают закономерности коммуникации, семиозиса, текстогенеза.
Якобсоновское расширение риторики состоит в главном: метафора и метонимия для него — это: а) тропы; б) тропы и фигуры одновременно; в) не тропы и не фигуры, а риторические метакатегории; г) модели поэтики; д) модели дискурса; е) модели мира, — или, иными словами, общесемиотические универсалии.
II. «Сходство, наложенное на смежность...»
Тезис Якобсона о поэтической функции языка как проекции «принципа эквивалентности с оси селекции на ось комбинации» [ЛП; 9, с. 204], равно как и соположенное с этим «сходство, наложенное на смежность» [ЛП; 9, с. 220], риторичны уже в своей артикуляции: фактически, Якобсон утверждает существование эстетического модуса языка как балансирующего между метафорой и метонимией. Однако эти формулировки, скорее, асимметричны — возводя эквивалентность в принцип9, Якобсон косвенно вытесняет из «эстетического» метонимию. Значит ли это, что в данном случае Якобсон опровергает свои более ранние наблюдения о «метонимичности» Пастернака и «метафоричности» Маяковского? Насколько корреспондируют у него «метафорическое» и «эстетическое»?
До тех пор, пока Якобсон остается в концептуальных границах «узкой» риторики, т. е. рассматривает метафору и метонимию как тропы (или фигуры), метафорический полюс языка связывается им с поэтической / художественной речью, а метонимический полюс — с речью практической. Такое риторическое прочтение оппозиции поэтическая речь / практическая речь вполне в духе формалистских представлений об «остранении» предлагается в ранней работе Якобсона «Новейшая русская поэзия»: метафора мыслится здесь как путь деформации в самом семиозисе поэтического знака, тогда как «механическая ассоциация по смежности между звуком и значением» характерна «консервативности практической речи» [НРП; 11, с. 295].
При обращении Якобсона к стратегиям «расширительной» риторики метафора и метонимия в своем приложении к сфере эстетического подвергаются существенному переосмыслению: из оппозиции поэтическая речь / практическая речь они сдвигаются в область оппозиции внутриэсте-тической — стих («поэзия»)/проза. Поэтому, к примеру, в работах об афазиях Якобсон анализирует поэтику Глеба Успенского не только с целью иллюстрировать соответствующий тип речевого расстройства, но и — прежде всего — как демонстрацию возможностей метонимического письма. Таким образом, метафора и метонимия для Якобсона — это одновременно и два полюса языка, и два полюса художественного дискурса.
76
9 По мнению С. Золяна, якобсоновский редукционизм, где «при поэтической функции эквивалентность главенствует на обеих осях» — сходства и
смежности, — может быть преодолен введением дополнительного принципа — «смежности, наложенной на сходство» [3].
III. Ирония стиля или дискурсивное «остранение»?
Однозначное, буквальное прочтение работ Якобсона, затрагивающих риторическую проблематику, невозможно. Если не принимать во внимание, что здесь фигуративен сам дискурс, концептуальные построения Якобсона при желании весьма несложно опровергнуть; это, в частности, продемонстрировал М. Л. Гаспаров, попытавшийся верифицировать якобсоновскую риторическую оппозицию Пастернак / Маяковский статистическими данными [см. 1]. Воспринимать Якобсона дословно значит признать, что его дискурс в своей терминологической неустойчивости оказывается едва ли не самоотрицающим. Термины «метафора» и «метонимия», как несложно заметить, сохраняют у Якобсона стабильность лишь в одном — в соотнесении с концептами 'сходство' и 'смежность'; «скользящий» дискурс Якобсона заставляет пере-прочитывать эти термины в каждом новом контексте по-разному, в зависимости от конкретных задач «расширительной» риторики. Поэтому отмеченная исследователями якобсоновская метаязыковая игра [4; 8] — явление вполне закономерное.
Любые попытки эволюционной интерпретации феномена якобсо-новских терминологических сдвигов, вероятно, заранее обречены на неудачу: риторический дискурс у Якобсона стадиально не изменяется, поскольку в хронологически близких работах нередко соседствуют различные толкования метафоры и метонимии. Можно предположить, что строгое и нестрогое терминоупотребление у Якобсона совмещается осознанно: авангардистско-формалистское прошлое Якобсона диктует необходимость sui generis обмана читательского ожидания, постановки его перед необходимостью «затрудненного» (по-авангардистски) — или «остраненного» (по-формалистски) — чтения. И вместе с тем не исключено, что якобсоновский дискурс есть не что иное, как «ирония стиля» (М. Эпштейн). Руководствуясь условием «сходства», Якобсон «по смежности» накладывает метафору и метонимию на принципиально разноположенные явления — таким образом, он попадает в концептуальную зависимость от собственного дискурса, а метафора и метонимия становятся его риторическим пленом.
Список литературы
1. Гаспаров М.Л. Идиостиль Маяковского: попытка измерения // Гаспаров М.Л. Избранные труды: В 2 т. М., 1997. Т. 2: О стихах.
2. Женетт Ж Сокращенная риторика / / Женетт Ж. Фигуры: В 2 т. М., 1998. Т. 2.
3. Золян С. Языковые функции: возможные расширения модели Романа Якобсона // Роман Якобсон: Тексты, документы, исследования. М., 1999.
4. Левинтон Г.А. К поэтике Якобсона (поэтика филологического текста) // Там же.
5. Общая риторика / Ж. Дюбуа, Ф. Пир, А. Тринон и др. М., 1986.
6. Падучева Е.В. Лексика поэзии и поэзия лексики // Роман Якобсон: Тексты.
7. Тодоров Ц. Теории символа. М., 1998.
8. Ужаревич Й. Проблема поэтической функции // Роман Якобсон: Тексты.
9. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика // Структурализм: «за» и «против». М., 1975.
10. Якобсон Р. Мои любимые темы // Роман Якобсон: Тексты.
11. Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987.
12. Якобсон Р. Язык и бессознательное. М., 1996.
13. Kopper J.M. «When Does One Wear Black? When Mourning the Dead»: Resuscitating Jakobson's Theory of Metaphor and Metonymy in Contemporary Literary Criticism // Роман Якобсон: Тексты.
14. Weststeijn W.G. Poets are not Aphasics. Some Notes on Roman Jakobson's Concept of the Metaphoric and Metonymic Poles of Language / / Dutch Contributions to the Ninth International Congress of Slavists. Literature. Amsterdam, 1983. (Studies in Slavic Lit. and Poetics. Vol. 2).
Об авторе
Т.В. Цвигун — ст. преп., РГУ им. И. Канта, t_cvigun@mail.ru.
УДК 882.091 — 95
78
Г. Ойцевич
БЕЗ ЛЕГЕНДЫ НЕ ОБОЙТИСЬ:
ДЖИМ МОРРИСОН В ОЦЕНКЕ ЯРОСЛАВА МОГУТИНА
Д.Д. Моррисон - рок-певец, автор песен, стихов и прозы, создатель и лидер группы «Дорз» («The Doors»), творчество которой сыграло значительную роль в культуре 19в0-х гг. В эссе Я. Могутина автор находит как отражение эстетической позиции самого Могутина, так и ретроспективную оценку Моррисона культурой современного авангарда.
Jim Morrison - singer, songwriter and leader of The Doors rock-band, whose works played a major part in the culture of the 6G-s. In the essay of Yaroslav Mogutin, the author of the paper finds both the reflection of aesthetic views of Mogutin and retrospective evaluation of Morrison as presented by the culture of contemporary avant-garde.
In the universe, there are things that are known, and things that are unknown, and between them there are the doors.1
Эссе Ярослава Могутина о Джеймсе Дагласе Моррисоне (1943 — 1971) является в большей степени моноспектаклем, написанным по случаю 50-летия со дня рождения Короля-Ящера, чем критическим опытом [1]. Могутин — исполнитель монолога, его режиссер и сцена -
1 Во Вселенной есть вещи известные и неизвестные, и между ними есть двери (англ.). Слова, которые Моррисон часто цитировал, приписывая их у. Блейку.
