CC BY
130
УДК 39
ДРЕВЕСНАЯ СИМВОЛИКА МАРИИСКОГО СКАЗОЧНОГО ФОЛЬКЛОРА
© О. Е. Симонова
Башкирский государственный университет Башкирская академия комплексной безопасности предпринимательства Россия, Республика Башкортостан, 450074 г. Уфа, ул. Губкина, 10.
Тел.: +7 (917) 465 98 18.
E-mail: [email protected]
Ландшафтные особенности территории проживания относятся к наиболее важным факторам, обусловливающим специфику древнейших образных представлений и верований народа. У марийцев, населяющих лесную зону, они тесно связаны с лесом, деревьями. Концепто-сфера леса находит специфическое отображение в системе символов марийской сказочности. В статье выявляются принципы сказочной символизации, устанавливается место древесной символики в общей символической картине природы марийской сказочной прозы, дается семиотическое описание смыслосимволов обобщенного понятия леса и отдельных пород деревьев, представленных в текстах марийских сказок.
Ключевые слова: символизация, символические смыслы, смысловое ядро, концептосфера, символические свойства, оппозиционная символика, практическая символика.
Места исконного проживания марийцев характеризуются в их сказках как лесной край: «Было это много лет назад в нашем марийском лесном краю, где озера с прозрачной водой прячутся в лесных чащах. Где деревья сплетаются ветками, а болота покрыты пушистым ковром травы. И нет, наверное, на земле места, где бы так сладко пахли весной лесные цветы и звонко пели птицы» [1, с. 2]. Образ леса неизменно присутствует в сказочных повествованиях: сопровождает персонажей, являясь местом сказочного действия, средой обитания, источником всего необходимого для жизни. Один из сборников народных марийских сказок так и называется - «Сказки лесов» [2]. Тексты сказок, насколько это возможно для нарративов,- прямое подтверждение отраженной в представлениях и традициях древних марийцев, как жителей Лесного Заволжья, сосредоточенности всей духовной и материальной жизни вокруг леса. Само слово «лес» редко употребляется в сказках мари без уточняющего определения. В зависимости от содержательного наполнения лес густой [3, с. 8], частый [4, с. 10], темный [5, с. 151], большой [8, с. 145], дальний [5, с. 25], глубокий [3, с. 81], дремучий [3, с. 226], расколдованный [4, с. 99], глухой [5, с. 43]. Ни одно другое понятие не имеет в марийской сказочности такой разветвленной системы всесторонне характеризующих его определений. Помимо этого, о значимости этой семантической единицы в сказках говорит высокая степень употребительности, содержательной наполненности и участия в формировании сюжетных линий. Приоритетность и всеохватывающий характер лесного аспекта обнаруживается еще и в том, что многие другие природные реалии рассматриваются в сказках только в составе этого смыслового ядра, как имеющие к нему непосредственное отношение или принадлежащие ему. Концептосфера (термин Ю. Караулова) [6] леса разрастается в сказках мари до пределов всей природы. Как лесные определяются в них растения, животные, люди, божества: лесные цветы [3, с. 8]; лесные [5, с. 31] и «рыскучие» звери [3, с. 110]; лесные [3, с. 8] и сосновые богатыри [3, с. 29]; лес-
ной владыка [4]. Неотделимы от леса в марийских сказках водные источники: «лесное глубокое» озеро [5, с. 220], родник [3, с. 16], ручей («... наклонилась она над лесным ручьем» [3, с. 180]). Даже река Ветлуга здесь «лесная» [3, с. 14], то есть вторичное по отношению к лесу образование. Интересно, что противоположная тенденция наблюдается в удмуртской сказочности, где, наоборот, водная символика, приобретая статус первичной, накладывается на лесную, по-своему символизируя лесные реалии [7, с. 286]. Лес в марийских сказках - заповедная территория, единственное место, где можно достать «живую воду», символически заключенную в серебряном источнике: «В лесу, в таком-то месте, есть ключ с серебряным срубом; на серебряной цепочке висит серебряная кружка. Вот если оттуда принесете (живой воды) - оживут оба. Привозит Омельян Сучкин живую воду скорехонько» [8, с.
148]. Этнологи отмечают, что «народу мари были известны целебные свойства воды из естественных минеральных источников», отсюда и легенды о родниках, вода которых - «живая» [8, с. 303].
Лес в марийских сказках имеет стойкую символику места, где всегда плутают, разыскивая дорогу к какому-то объекту: «...садятся на своих лошадей и отправляются опять в лес. Опять плутают-плутают весь день и, не найдя другой дороги, снова возвращаются в тот дом» [8, с. 142]. Однако языческого страха перед стихийностью леса здесь нет. Напротив, в лес идут, чтобы отыскать в нем дорогу, и там всегда находят разрешение вопросов, куда идти и что делать. Таким образом, лес олицетворяет трехчленную последовательность: отправляться на поиски - искать - находить. Способы указания правильного пути в марийской сказке аналогичные русскому фольклору. Это, например, столб возле леса с предостерегающей надписью: «Поедешь направо, лошади не быть. Поедешь налево, сам умрешь, а лошадь останется живой. Если ехать прямо,- то ни быть в живых ни лошади, ни самому» [3, с. 29]. Местом встречи, ориентиром служит также находящаяся в лесу высокая (большая, каменная) гора [5, с. 156], [4, с. 9]. Обязательным атрибутом
любого леса является традиционная избушка, стоящая посреди поляны, чаше маленькая или очень древняя [3, с. 81]. В каждом сюжете у этого образа свое назначение, например, отдыха богатыря перед битвой со змеем, в этом случае невдалеке от нее обязательно случается мост - место предстоящего боя [8, с. 154]. Часто она оказывается избушкой сатаны [3, с. 20] или колдуньи - черный дом, «вокруг» которого «темный лес шумит» и «ручей бежит между черных камней» [5, с. 44].
Обобщенное понятие «лес» в марийских сказках образует многочленный ряд противопоставлений. Символические оппозиционные отношения устанавливаются, прежде всего, между лесом и лугом, в том плане, что в лесу блуждают и устают, а из леса всегда выходят на луг, где можно отдохнуть: «Гнали-гнали (коней) - вышли на луга... Иван царевич сказал Омельяну Сучкину, когда они выезжали из леса на луг: - Давай немного отдохнем здесь, покормим лошадей» [8, с. 147]. Таким образом, лес символизирует преодоление, луг - завершение поисков, обнаружение дороги, выход из леса и отдых после трудного пути. Такую антитетичную смысловую направленность луг приобретает только в контекстном сочетании со словом лес. Другие контексты выявляют у луга символику широты, простора: «... богатыри ... нашли просторную луговину, и борьба началась» [3, с. 30]. Лес и луг противопоставляются также по признаку закрытого / открытого (чистого) пространства.
Следующий элемент оппозиции заключен внутри самого семантического поля «лес» - символику места отдыха и сна имеет одиночное дерево: «Вез, вез - устал. Сел отдохнуть под дерево и заснул» [3, с. 212]. Из конкретных видов деревьев усталый человек выбирает для отдыха в знойный день липу и дуб из-за их пушистой кроны. Из контекстов видно, что «отбрасывать тень» - одна из детерминирующих составляющих данного символического смысла: «Пас мариец стадо в лесу, на горельнике. В обед поел сушеного мяса с лепешкой, запил родниковой водой и уснул под огромной липой в тени» [5, с. 175]. «Пригнал он однажды стадо к старому раскидистому дубу, под которым и прежде любил в обеденные часы подремать в тени, прилег...» [5, с. 183].
Еще одна распространенная в марийских сказках оппозиция лесу по тому же признаку - излюбленный образ многих сказок сад, место прогулок при богатом купеческом доме или царском дворце: «(Катун-девица) посылает Ивана царевича в сад гулять...» [8, с.
149]. Здесь сад - возделанные человеком искусственные посадки - противопоставляется лесу, как созданному самой природой: в саду гуляют, в лесу блуждают. Из деревьев в саду растут только яблони. Образ яблони с яблоками [8, с. 94] является обязательным признаком сада, а сказочные «наливные» яблоки выступают в марийской сказке объектами аналогичного мигрирующего сюжета: «... садом этим владел купец. И очень дорожил он редкими наливными яблоками» [3, с. 177]. «Каждую ночь из роскошного царского сада стали яблоки пропадать» [3, с. 28].
Упоминания о практическом использовании леса единичны и связаны с необходимостью расчистки земли под пашню для разных культур: «Сей рожь, ленок, коноплю - богатый урожай бывает на свежей лесной вырубке! Об этом мариец давно знает» [3, с. 25]. «Один мужик облюбовал себе в лесу место под ржаное поле. Стал мужик сводить лес, валить деревья, расчищать поляну» [4, с. 19].
Однако преимущественно лес в марийской сказочности выступает как одушевленная категория, огромное живое существо, к которому вековой народной традицией заложено сочувственное отношение. В соответствии с законами сказочного антропоморфизма, деревья живут такой же своей жизнью, как и люди. Дерево в сказках, подобно человеку, испытывает боль. В шуме раскачивающихся от ветра деревьев усматривается их бессловесная жалоба [3, с. 267]. В анимистических представлениях древних деревья наделяются душой. Поэтому закономерна прослеживаемая в сказочных содержаниях мысль о том, что срубить дерево аналогично убийству человека. Отсюда, основной мотив многих марийских сказок - защита леса. Того, кто не щадит лес, природа наказывает. Иллюстративна в этом плане сказка «Как топор в лес ходил» [5, с. 267 - 268], в которой жалость, любовь к лесу, передаваемая в тексте с помощью уменьшительно-ласкательных суффиксов, эпитетов, сравнений, развернутых метафор, проявляется наиболее наглядно. Перед нами поэтичная лесная история, построенная на аллегории: «Росла в лесу маленькая стройная березка, такая красивая, что все окрестные деревья только ею и любовались. Увидел ее топор, засмеялся: - Ха-ха-ха! Что дрожишь, тонконогая? Вот стукну раз - и душа вон! Испугалась березка, взмолилась: - Не бей меня, топор. Не губи. Я еще только жить начинаю. Обещал на мне жениться молодой весенний дождик...
- Лор-лор-лор! - загоготал Топор. - Не бывать этому! - и одним махом срубил березку. Качнулась березка, побежали по стволу слезы, как серебряные капельки, и упала она на землю» [3, с. 267]. В сказке топор походя, без нужды губит лес, совершает злодейство, и при этом еще и издевается над беззащитными деревьями: «Разыгрался топор: с кочки на кочку прыгнет - сосенку затешет, в ложбинку сбежит - осину подрубит, на пригорок поднимется - ель свалит... одним махом срубил березку» [3, с. 267]. Наказание не заставило себя ждать. Лес выбирает себе в защитники мост, и «калиновый мосточек» наказал обидчика - утопил «топор-древоруб» [3, с. 267]. Молодая березка, олицетворяя весь лес, и в целом природу, наделяется здесь символикой юности, трогательности, нежности, беззащитности [3, с. 267] и, в соответствии с идейным замыслом сказки, нуждается в том, чтобы ее оберегали. Сказочный жанр, независимо от его разновидностей, намеренно приземлен, приближен к обыденной жизни, погружает слушателя и читателя в повседневность. Тем не менее, он не может не отражать традиционных культурных представлений, закрепленных в соз-
нании его носителей. Так, приведенный сюжет по-своему соотносится с древними верованиями марийцев, по которым нельзя было рубить деревья в неприкосновенных священных рощах - местах молений и жертвоприношений, что строго каралось небесными и земными силами.
Завет заботиться о лесе и сохранять его природные богатства выражается также колоритным образом лесного божества Кожлы Юмавы из одноименной сказки [5, с. 175-177], отличающейся от жестоких к людям владык гор и рек марийского фольклора своей добротой и благодарностью за бережное отношение к лесному миру. Вначале она сердится на марийца и его жену «за то, что пасли скот на горельнике, молодой лес погубили» [5, с. 177], но потом щедро награждает: исправляя свою ошибку, они «до самой ночи» трудились, «высаживая новые деревья» [5, с. 177]. То есть божество леса можно задобрить только одним способом -спасая лес, приумножая лесные угодья.
Особое, трепетное отношение к лесу проявляется даже в комическом эпизоде: «Рассказывают, ехал однажды с базара с возом горшков и по пути все горшки на пни надел - жалко ему стало, что пни в такие холода без шапок стоят» [3, с. 212]. Представлениями древних о близости древесного мира миру людей объясняется, например, то, что в сказке пень может оборачиваться человеком.
Народное сознание издавна приписывает каждому виду деревьев индивидуальные, отличные от других символические свойства, и в сказочных повествованиях каждое дерево выступает в соответствии со своей символической ролью. Семиотический мир деревьев марийских сказок имеет трехуровневую символическую систему. Символика первого уровня исходит из свойственных языческому сознанию сакральных представлений о деревьях, и сохраняет в аллегорической, видоизмененной форме образные намеки на элементы обрядовых и ритуальных действий и воззрений. Это так называемая культовая символика, апеллирующая кколдовству, волшебству, «наивной» магии, представленная, так или иначе, у всех деревьев, упоминаемых в марийских сказках.
«Древесная» святыня марийцев - береза. Священные рощи (кюсото) - это березовые рощи. Для моленья использовались также «любые другие березовые рощи у чистой воды» [3, с. 87]. Сакральная символика березы в силу причин исторического, психологического, географического свойства [9, с. 39-41] характерна для культурной традиции угро-финской языковой общности в целом.
Для дуба переходящей из сказки в сказку является связанная с ним символика превращений. Ворон, прилетая домой, садится на три дуба, стоящие около его маленькой избушки, «как сядет на них, дубы уйдут в землю (вдавливаются в землю), а он превратится в человека и заходит в дом» [8, с. 79]. Владение волшебными свойствами обеспечивает возможность превращений самому дубу, например, в коня: «Вот тебе узда, как пройдешь три версты, там стоит одиннадцать дубов... Отсчитай
четыре дуба, а пятого позови к себе, он тебя очень ждет. Этот сильнее всех...» [8, с. 89]. «Иван царевич идет с уздой, приходит, отсчитывает четыре дуба, на пятом кричит: - Выйди, добрый конь! Я, Иван царевич, пришел» [8, с. 90].
Известную и в других культурах символику исполняющего желания волшебного дерева реализует в марийских сказках липа (но только та, в которой есть дупло): «Встал муж, взял большой топор и отправился в лес за дровами. Там стояла громадная липа с дуплом; подойдя к этой липе, начал он рубить ее: «кроп-кроп». Изнутри липы раздался человеческий голос: - «Мари, не руби!» [5, с. 224]. Эта «сухая да дуплистая» липа в сказке место обитания волшебного существа, исполняющего желания старика. Кроме того, липа, встречающаяся на пути героев сказки,- все разъясняющее дерево -пророчество, дерево-откровение: когда после долгого пути доходят до липы, случается поворотное в жизни персонажа событие.
Особую роль в образных представлениях народа, судя по сказкам, играла, очевидно, ель. Так, в растительных орнаментах марийской вышивки прослеживаются стилизованные изображения именно хвойных деревьев [10, с. 314, 315]. Ель выступает в марийских сказках недобрым деревом колдунов. Предупреждающим сигналом в этом случае является определение «темная»: «Растет у дороги темная ель, а на ели сидит черный коршун, машет черными крыльями, кивает девушке головой. Плохая примета
- встретить коршуна, не к добру эта встреча» [5, с. 26]. Нагнетание тревожной ситуации достигается объединением в одном фрагменте понятий, известных своей негативной символикой - коршун, черный, темная [11, с. 173]. Отрицательная семантика ели подчеркивается в контекстах и словообразовательной моделью: дерево, на котором сидит колдун, называют в сказке «елкой» [5, с. 53]: «- Ах, вот ты кто! Ты злой колдун! - закричал Пагул. - Но больше не придется тебе творить зло! Коснулся Пагул тонким концом волшебной палочки елки, на которой сидел старик. Елка окаменела, и сам старик превратился в камень» [4, с. 99]. Крайне редко встречающееся в марийских сказках образование «елочка» [5, с. 24] легко меняет контекст на вполне позитивный, показывая, что в оформлении сказок нет ничего случайного и всякая деталь служит для передачи необходимых нюансов. Не только как дань сказочному канону, но и для придания повествованию необходимого правдоподобия и специфической сказочной выразительности, а также создания конкретно требуемого впечатления ель в марийских сказках всегда употребляется с определением: «У самой дороги росла старая ель» [5, с. 49]. «Под высокой елью костер теплится» [5, с. 51]. Впрочем, ель в этом смысле не является исключением - наименования других деревьев также почти всегда встречаются в сочетании с определениями: большая [5, с. 38], громадная липа [5, с. 224], высокая сосна [4, с. 17], раскидистый [5, с. 183], столетний [3, с. 7] дуб, молодая стройная березка [5, с. 267]. «Вдруг видит он: по лесу среди черных лип и белых берез, среди желтых
сосен и зеленых веток идет кто-то» [4, с. 19]. При этом в стремящихся к унификации сказках, где в соответствии с требованиями жанра любые прилагательные становятся постоянными эпитетами, обнаруживается тенденция к дифференцированному подбору определений для каждого вида дерева. Ель участвует также в сюжетах, хранящих отголоски древних финно-угорских верований, в соответствии с которыми деревья могли ассоциироваться с отсутствующими людьми, выступая как своеобразное средство связи, способ передачи информации. Например, на старую ель братья подвешивают два блестящих замочка, чтобы узнавать по ним о здоровье и благополучии друг друга,- пока замочки остаются блестящими, они оба живы-здоровы, как только потускнеют, значит, одного из них нет в живых [5, с. 49]. В марийских сказках прослеживается еще одна интересная закономерность: из всех деревьев костер в них разводят только под елью: «Сел Пагул у костра, раздул огонь, сам поел, своих зверей накормил и стал устраиваться на ночлег. Вдруг слышит: что-то на вершине елки зашумело, раздался тоненький скрипучий голос: - Ой-ой-ой! Холодно мне! Озяб я!
- Коли озяб, слезай с елки да погрейся у костра,-говорит Пагул» [4, с. 99]. На связь ели с огнем указывают и другие контексты: «Зажег Кождемыр смолистую еловую ветку и опалил жарким огнем лебединые белые крылья...» [4, с. 82].
Второй, серединный, уровень составляет чисто сказочная символика, собственно символика, формируемая именно в сказках данного народа. Будучи уникальной, она вырабатывается в самих сказочных текстах, а в своей универсальной части совпадает с фольклорной символикой других этнокуль-тур. В какой-то мере эта символика уже отображает природно-естественные и социальные начала, но только в условиях сказочной «реальности», с целью выражения того или иного повествовательного замысла. Например, сосна в этом случае символизирует высоту: «...раскачалась (на качелях) выше дома, выше сосны...» [5, с. 35]. Такой символический смысл попадает в сказку из марийского эпоса: по преданиям, «на границе ойкумены», там, где небо срастается с землей, на перепутье в чистом поле стоит огромная сосна. «На вершину ее в вечерний час, час пророчеств и заклятий, нисходит бог судеб Пюрышо - подумать о судьбах мира, послушать тишину земли, дыхание жизни» [12, с. 48].
Береза на этом уровне - символ красоты, красоты природы: «... молодая стройная березка, такая красивая, что все только ею и любовались» [5, с. 267]. Надо отметить, что в сказочных повествованиях мари на красоте природы, человека делается постоянный акцент, возможно, это отражение национальной ментальности, того, чему в древности придавалось особое значение, и береза, с которой другому дереву трудно сравниться красотой, занимающая совершенно особое место в угро-финском фольклоре, выбрана на эту роль неслучайно. Сходная трактовка символики этого дерева в удмуртской сказочности. Наблюдаемый в приведенном отрывке полисимволизм, то есть соединение в од-
ном контексте нескольких, часто взаимосвязанных и неотделимых друг от друга смыслосимволик, представленный здесь в виде сочетания значений красоты и молодости, характерен и для других деревьев. Береза описывается в марийских сказках совсем по-иному, чем другие деревья, более мягко, проникновенно, с использованием олицетворений, метафор: «Дует ветер, колышет ветки на березе. Ветки шумят, друг с другом играют» [4, с. 47]. Береза в марийской сказке это и символ родины: «Пампалче ... подала (своему возлюбленному на прощанье) вышитый солык. А на нем - родные края, березоньки по-над узкой речушкой. - В этой роще мы часто встречались с тобой» [3, с. 11]. В момент опасности изображение родных берез спасает героя сказки от смерти.
Дуб в сказках мари самый типичный символ, демонстрирующий силу богатыря: «- Нет,- говорит,- не так борются, а вот как! Вырвал с корнем большой дуб, да как стукнет его! Покатились три змеиных головы, в другой раз дал - покатились остальные три головы» [8, с. 145]. Чтобы показать непомерную силу богатыря, дуб в тексте намеренно помещен рядом с сосной как более могучее дерево: если сосну можно сломать, то дуб - только вырвать с корнем: «Одним ударом кулака он мог сломать любую сосну, мог вырвать с корнем столетний дуб» [3, с. 7]. Под дубом меряются силами самые грозные звери и сказочные существа: «В полночь подошел к дубу лев, а немного погодя подлетел... змей... и стали они биться. Землю когтями роют, только пыль летит кругом» [8, с. 103]. Таким образом, сказки содержат косвенное указание на символику необыкновенной мощи и силы у этого дерева, при этом как пример контекстного полисимволизма ей сопутствует символика долголетия, известная у дуба и в других культурах. Символика большой величины позволяет использовать дуб в необычном сюжете как тайное, скрытое от посторонних глаз помещение: «В конце сада стоял большой дуб. Там была сделана незаметная дверь. Царь открыл эту дверь и привел туда медведя по лесенке, ведущей вниз. Там - настоящая комната, и сидит там дочь царя» [8, с. 211]. С дубом связан распространенный в сюжете марийских сказок мотив клада, дуб символизирует его местонахождение: «У вас в огороде стоит большой дуб, около этого дуба лежит сухой навоз, под этим навозом стоит двухведерный горшок с золотом. Поди под этот дуб, сковырни навоз и увидишь горшок» [8, с. 120]. Близка к данной ориентационная символика: сундук с кощеевой смертью зарыт под стоящим на острове дубом [3, с. 36].
У ели к смыслосимволам рассматриваемого порядка можно отнести охрану, защиту лесных обитателей [3, с. 263]. Такая же символика в сказках мари у обобщенного понятия кусты (прятаться в кустах), традиционная для него в фольклоре, например, удмуртском. Из конкретных кустарниковых пород в сказках воспроизводится калина, имеющая в марийских и удмуртских сказках сходную символику средства, с помощью которого жена обманывает мужа, имитируя болезнь, причем в
вариативных формах - в марийской сказке с этой целью используются свойства ягод калины как красящего вещества: «А жена его, ведьма, надавила калины, измазала соком себя и в постель - лежит, еле дышит» [5, с. 156].
У деревьев в марийских сказках сложилась также прикладная, практическая символика, имеющая под собой совершенно реальную, природно-социальную основу, поскольку использование человеком деревьев разных пород в процессе жизнедеятельности напрямую связано с их природными свойствами. Символика эта своеобразная, занимающая промежуточное положение между символикой и семантикой, наименее слабо связанная с вымышленным смысловым наполнением более абстрактных уровней. Эту самую малочисленную в количественном отношении, представленную в сказках лишь у нескольких пород деревьев, но, тем не менее, отражающую их назначение в жизни марийского населения символику, можно определить как символику «применения». Для липы это символика дерева-медоноса (общеизвестная «медовая» символика): «А телега ему понадобилась вместо лестницы, чтоб до колоды достать, что на липе была подвешена» [3, с. 206]. Кроме того, в сказках обыгрывается широкое использование этого дерева в старину для производства посудных изделий: «... взял большую липовую ложку и начал помешивать суп» [5, с. 35]. Дуб приводится в текстах сказок как самый крепкий и долговечный строительный материал: «Надо большую избу ставить и половицы дубовые стелить» [3, с. 25]. Дубы служат коновязью для богатырских коней - под тремя дубами стоит конь Ивана царевича [3, с. 35], ели - шестом на состязаниях: «На берегу Элнета людей видимо-
невидимо. Посреди поляны стоит высокая ель. На ее макушке висит шелковый платок. Кто на полном скаку попадет стрелой в этот платок, тот получит его от дочери князя в подарок» [3, с. 4]. Из кустарника вереска, символа гибкости, кузнецы изготавливают лучшие луки, оружие для патыров: «Луки согнул из вереска, укрепил железной пластинкой, к стрелам припаял острые наконечники» [3, с. 30]. «Луки и стрелы в колчанах» [3, с. 31] неслучайный атрибут многих марийских сказок - исторические документы содержат сведения о том, что в старину охотники мари в совершенстве владели этим видом оружия, а марийские воины считались непревзойденными лучниками [13, с. 38].
Таким образом, древесная символика в марийской сказочности воплощается в сложной многоуровневой структуре многочленного характера, распределяясь по трем группам. В смыслосимволах первой из них в видоизмененной форме проступают элементы древних языческих представлений народа. В другой условно выделенной группе сим-
волизация осуществляется на основе сказочной «реальности» сюжетов, перекликаясь в некоторых случаях с мифическим мировидением и историческими фактами жизни древних марийцев. Некоторая часть символических значений полностью исходит из природно-естественных характеристик отдельных пород деревьев и их практического применения.
При изображении древесного мира в сказках не было безликости, каждому виду деревьев в тексте соответствует своя манера описания и подходящие средства выразительности, что и способствует созданию индивидуальной символической образности.Само обобщенное понятие леса тоже репрезентирует в марийских сказках ряд символик.
В символической картине природы марийской сказочности отчетливо и ярко отражается отношение к лесу, соответствующее главенствующему месту этого природного феномена в сознании и в жизни древнего марийского населения. Дерево стояло у истоков марийской культуры, и символично, что как дань этой национальной традиции в начале нашего века в парке столицы республики Марий Эл была установлена скульптурная композиция Андрея Ковальчука «Древо жизни».
ЛИТЕРАТУРА
1. Красавица с солнечной улыбкой. Марийская народная сказка / Лит. обработка А.С. Мирбалеевой. М.: Баласс, 2004. 32 с.
2. Сказки лесов. Марийские народные сказки. Пер. А. Смо-ликов, 1978. 158 с.
3. Марийские народные сказки / Сост. В. А. Акцорин. Йошкар-Ола: Марийское книжное издательство, 1984. 288 с.
4. Марийские народные сказки / Сост. В. А. Акцорин. Йошкар-Ола: Марийское книжное издательство, 1984. 288 с.
5. Марийские народные сказки / Обработка и перевод сказок В. Б. Муравьева, А. Ф. Смоликова А. Я. Спиридонова. Йошкар-Ола: Марийское книжное издательство, 2009. 272 с.
6. Караулов Ю. Н. Лингвокультурное сознание русской языковой личности. Моделирование состояния и функционирования / Ю. Н. Караулов, Ю. Н. Филиппович. М., 2009. 336 с.
7. Симонова О. Е. Семиотика водных источников в сказках и
преданиях удмуртского народа // Социально-
гуманитарные знания. 2011. №9. С. 285-294.
8. Марийские народные сказки / Записи, перевод и комментарии К. А. Четкарева. Йошкар-Ола: Марийское книжное издательство, 1956.
9. Похлебкин В. В. Словарь международной символики и эмблематики. М.: Международные отношения, 2001. 560 с.
10. Народы Поволжья и Приуралья / Коми-зыряне. Коми-пермяки. Марийцы. Мордва. Удмурты. М.: Наука, 2000. 579 с.
11. Симонова О. Е. Символика полета в марийской сказочности // Социально-гуманитарные знания. 2011. №10. С. 165-178.
12. Спиридонов А. Югорно. Марий эпос // Марийский мир. 2010. №2. С. 46-59.
13. Журавлев П., Викторов В. Воинское искусство мари // Марийский мир. 2011. №2. С. 37-41.
Поступила в редакцию 19.02.2012 г.
