CC BY
82
ироническая позиция представляет собою не что иное, как топос [13, с. 293], только привилегированный (Ролан Барт) - «надежное идеологическое убежище, откуда, находясь в безопасности, можно критиковать кого угодно и что угодно» [13, с. 295]. В художественной культуре ХХ в. ироническая модальность выдвигается на ведущие позиции, доминируя в практике художественного письма разнообразных модификаций авангардизма и постмодернизма, «суперэрудированный»
стих оказывается востребован, например, в творчестве Т.С. Элиота (1888-1965).
1. Alonso D. // Alonso D. Góngora y el gongorismo. Madrid, 1984.
2. Genio y figura. T. VI. Don Luis de Gongora y Argote/por Antonio Oliver Belmas: Nuevas Editoriales Unidas. Madrid, 1963.
3. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М., 1990.
4. Плавскин З.И. Испанская литература XVII -середины XIX века. М., 1978.
5. Менендес Пидаль Р. Избранные произведения / пер. с исп. М., 1961.
6. Курциус Э.Р. Европейская литература и латинское средневековье. М., 1948.
7. Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1936.
8. Михайлов А.В. // Историческая поэтика: Литературные эпохи и типы художественного сознания. М., 1994.
9. Лосев А.Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М., 1969. С. 117-220.
10. Аверинцев С.С. и др. // Историческая поэтика. Литературные эпохи и типы художественного сознания / ред. П. А. Гринцер. М., 1994.
11. Тамарченко Н.Д. Типология реалистического романа. Красноярск, 1988.
12. ПинскийЛ. Е. Магистральный сюжет. М., 1989. С. 326.
13. Ролан Барт. Б/2/ пер. с фр., ред., послесловие Г.К. Косикова. М., 1994. С. 280.
Поступила в редакцию 18.11.2005 г.
«ДОСТОЕВСКАЯ» ПРОБЛЕМАТИКА В ПУБЛИЦИСТИКЕ А.И. СОЛЖЕНИЦЫНА
А.С. Сашина
Sashina A.S. The «Dostoevsky» problems in the publicism by A.I. Solzhenitsyn. The article deals with some mainframe problems of works by Dostoevsky, which were considered by Solzhenitsyn: the nature of good and evil; the problems of intelligentsia and its role and place in the historical process; the reflections about the nature of the national beginning; the essence of liberty and the pernicious unreligious consciousness of European civilization; the piety and its role in Russian history; the necessity of human transformation and self-perfection, the specificity of Russian idea and interaction of Russia and the West.
Взгляды на национальное, его сущность и специфику, восходят у А.И. Солженицына к размышлениям Ф.М. Достоевского, а также А.С. Хомякова, который понятие «национального» определял не через момент социальный, не через момент государственный, не через момент расовый: «Наука рационально неопределима. В этом идея науки имеет аналогию с идеей Церкви» [1].
Цитируя Достоевского, Солженицын подчеркивает, что в основе любой национальности заложен прежде всего нравственный элемент и определенный нравственный строй. Он убежден, вслед за Достоевским,
что любая нация начиналась с нравственной идеи, своей, имманентной. Именно этот основополагающий компонент дает любой нации силу живительную, духовную, поскольку духовное - это сфера, которая не определима рационально, не определима психологически (подсознательно), а определима лишь на уровне сверхсознания. Еврейская нация создалась после Моисея, «многие из мусульманских - после Корана. А когда с веками в данной национальности расшатывается ее духовный идеал, так падает национальность и все ее гражданские уставы и идеалы» [2].
Разумеется, самым больным был для Солженицына вопрос о свободе. Если его предшественник мог себе позволить размышления о свободе в несколько абстрактном варианте, пережив состояние несвободы когда-то, которое выразилось как наказание за политическое преступление, то Солженицын жил в условиях тоталитарной системы, то есть, не находясь в заключении, все равно полной свободой обладать не мог.
Свою концепцию понятия свободы Солженицын изложил в Гарвардской речи в 1975 г. В основе размышлений лежала система Достоевского, однако она не могла не варьироваться с опорой на нюансы конкретной исторической эпохи. Смысл рассуждений писателя сводится к тому, что хотя свобода политическая, социальная, так называемая «внешняя» и необходима для человека, она, тем не менее, может и отсутствовать, а личность при этом останется свободной, разумеется, при серьезной, порою изнурительной работе над своим внутренним совершенствованием: «Свою внутреннюю свободу мы можем твердо осуществлять даже и в среде внешне не свободной (насмешка Достоевского: «Среда заела»). В несвободной среде мы не теряем возможности развиваться к целям нравственным (например: покинуть эту землю лучшими, чем определили наши нравственные задатки). Сопротивление среды награждает наши усилия и большим внешним результатом» [2, с. 11].
В публицистических статьях Солженицын неоднократно повторяет мысль Достоевского о том, что внутренняя свобода никогда не может быть тождественна своеволию, анархии и вседозволенности. Вседозволенность влечет за собой духовное развращение личности, способствует ее моральной деградации. Все это, разумеется, находится в неразрывной связке с безбожием. Личности необходимо осознание важности совершенствования в себе духовного света, умение противостоять сатанинским соблазнам. Солженицын, вслед за русской религиознофилософской мыслью, неоднократно повторял, что человек - гражданин не только мира земного, но и мира небесного. Он ответственен не только за будущее, но и за прошлое. Кстати сказать, об этом не раз писала, например, и Ахматова.
Несколько иронический тезис о том, что «среда заела», комментируется Солженицыным таким образом, что среда может стать хорошим противодействием, благотворно влияющим на формирование достойных личностных качеств.
Вслед за мыслителями Х1Х в. и, в частности, за Достоевским, Солженицын убежден в том, что нравственность не может быть отделена от религии.
Осуществляя исторический экскурс, он считает, что отступление от «небесного» возникло в эпоху Ренессанса, когда укоренился культ плотского. Однако не это было тревожно. Все настойчивее уходило в небытие внутреннее, духовное совершенство личности; оно, говоря иными словами, не принималось во внимание. Таким образом, в Европе стал развиваться культ «благополучия земного», который впоследствии вылился в идею «построения рая на земле», обоснованную философами-материалистами. Солженицын уверен, что в моду все более входило так называемое «несовершенство», в основе которого лежали глубокие пороки, осуждаемые Церковью: гордыня, зависть, самолюбие. Возникло, таким образом, противоречие, не слишком явное, но тем не менее очень существенное, если не основополагающее -между установками «социальных систем» и духовными потребностями человечества: «За пределами физического благополучия и накопления материальных благ, все другие, более тонкие и высокие потребности человека остались вне внимания государственных устройств и социальных систем, как если бы человек не имел более высокого смысла жизни». Такие установки вступают в противоречие с теми духовными нормами, которые художественно и публицистически подчеркивал Достоевский и повторял Солженицын: «... не за хлеб повседневности, не наилучшие способы добывания благ, а потом веселого проживания их, но несение постоянного и трудного долга, так что весь жизненный путь становится опытом нравственного возвышения: покинуть жизнь существом более высоким, чем начинает ее» [3].
Как известно, великая русская литература была, несмотря на свое величие, скупа на характеры «положительные». Однако прецеденты, разумеется, есть, к примеру, старец Зосима из романа «Братья Карамазовы». Ха-
рактер этот до известной степени схематичен и сделан в какой-то мере публицистично. Именно многие его высказывания так или иначе интерпретируются А.И. Солженицыным, не считая, разумеется, размышлений, высказанных на страницах «Дневника писателя». Так, писателем подчеркнута, на наш взгляд, очень важная мысль о добровольном (свободном) выборе человека в отношении нравственном. Как поступить - остаться с Богом или Его противоположностью - вот самое существенное, данное человеку свыше. Писатель ХХ в. стал свидетелем глобального «погружения в материализм», а далее - распущенность, бесстыдство наживы и прочего. Именно поэтому, как никогда ранее, в современном обществе назрела настоятельная необходимость добровольного (а не принудительного, как было при социалистическом варианте) преображения, «светлого самоограничения» человека. Другими словами, человеку необходима постоянная работа над своим внутренним совершенством, в противном случае - он непременно придет к глубокой нравственной деградации. Примечательно, что, обобщая нравственно-религиозный опыт Ф.М. Достоевского, его последователь ведет речь уже не об отдельном человеке, а человечестве в целом. Думаем, что для него мысль о духовной угрозе западного образа жизни для России является уже достаточно факультативной: все человечество погрузилось во мрак. Кто кого при этом «заразил» -уже не имеет значения принципиального. Это, правда, не значит, что Солженицын об этом не говорит вовсе, но тем не менее, не это стало самым существенным на пороге ХХ1 столетия. Если человечество не найдет в себе силы обратиться к духовному преображению, если останется под давлением «потребитель-ски-жадного прогресса, то оно придет к краху: «...человечество погибнет от истощения, бесплодия и замусоренности» [2, с. 13].
Таким образом, гоголевско-достоевские пророчества в самом деле станут реалиями. Апокалипсис ХХ1 в. грозит стать вселенским.
На рубеже 1970-80-х гг., да и в девяностые годы путь к нравственному совершенствованию человечества далеко не всегда и не всем представлялся по-достоевски. Несмотря на это, в своей Нобелевской лекции Солженицын вспоминал именно его: «Достоевский загадочно обронил однажды: «Мир
спасет красота». Что это? Мне долго казалось - просто фраза. Как бы это возможно? Когда в кровожадной истории кого и от чего спасала красота? Облагораживала, возвышала, но кого спасала? <...> И тогда не обмолвкою, но пророчеством написано у Достоевского: «Мир спасет красота». Ведь ему было дано многое видеть, озаряло его удивительно» [4].
Он видит «единственно правильный исторический порядок» в духовно-нравственном исправлении человечества: «Еще прежде, чем мы очистим страны, - мы очистимся сами... ибо зачем очищать воздух страны, если сами остаемся грязными?». Именно греховное человечество в состоянии было допустить благополучное долговременное существование тоталитарных режимов в разных странах мира. Тоталитаризм, по Солженицыну, возник именно на безбожной почве, поскольку над такими системами не существовало Высшего нравственного идеала.
В своих основных публицистических трудах Солженицын много пишет о глубоких противоречиях между народом и властью. Власть, по мнению писателя, абсолютно от-торжена от народа. Нет и не может быть без Бога того единства, которое ранее худо-бедно, но защищало власть имущих от произвола. Многократно, большей частью весьма категорично рассуждая в своих рассказах о том, что многие представители народа имеют явные, очевидные признаки вырождения («Пасхальный крестный ход», «Матренин двор», «Один день Ивана Денисовича»), писатель, тем не менее, весьма своеобразно писал о том, что народ сохранил в большей своей части признаки национального достоинства.
Писатель уловил ту «протестующую» тенденцию, которая на фоне «мнимого» благополучия начала подспудно проявлять себя в обществе с особой очевидностью уже в 1970-е гг. Это была своеобразная реакция на общественное «расслабление», наступившая после десятилетий тотального страха. Страх же порождался, в свою очередь, массовым отторжением от истинной, исконной веры. Именно поэтому такую «общественную массу» трудно назвать народом. Вспоминая цитируемые нами рассуждения А.С. Хомякова, следует признать, что Солженицын схоже объяснял, что такое - народ. По его разумению, народ - «не все говорящие на нашем языке, но и не избранцы, отмеченные огнен-
ным знаком гения». Он убежден, что «не по рождению, не по труду своих рук и не по крылам своей образованности отбираются люди в народ. А - по душе» [5].
Подобные размышления восходят к Достоевскому и пересекаются с несколькими темами религиозно-нравственного характера - о личностном и национальном достоинстве, о праведничестве, о пагубности безрелигиоз-ного сознания.
Стало уже традицией фиксировать в русской классике то обстоятельство, что человек способен обостренно постичь самое сокровенное, ощутить свое «небесное» предназначение, находясь в неволе, в условиях общественной несвободы, либо пережив потрясения подобного рода. Так в арестантах Мертвого дома Достоевский увидел настоящих людей, страдающих и через страдания обретающих просветленную душу. Может быть, это самая ценная мысль великого писателя, высказанная в его «каторжной» прозе. Именно таков лейтмотив рассуждений и А. И. Солженицына. Он много размышляет об этом в «Архипелаге». Несмотря на его постоянные акцентирования, что общественная несвобода - состояние, унижающее человеческое достоинство, растаптывающее личность, он, тем не менее, вынужден признать, что заключенные, «мученики» словно бы выкристаллизовывают свои души именно в условиях заключения. Вышедший из заключения
человек тих, смиренен, но не унижен. По крайней мере, именно к этому необходимо стремиться. Таковым перед читателем предстает рассказчик в «Матренином дворе»: «Мне просто хотелось затесаться и затеряться в самой нутряной России <...> меня тянуло -учительствовать»; «. я долго сидел в рощице на пне и думал, что от души бы хотел не нуждаться каждый день завтракать и обедать, только бы остаться здесь и ночами слушать, как ветви шуршат по крыше - когда ниоткуда не слышно радио и все в мире молчит» [6].
Лейтмотивно отмечается у Солженицына основополагающее противопоставление между засилием материального и хрупкостью духовности, что стало причиной многих бед и страданий русского народа в ХХ столетии.
1. Бердяев Н.А. Сочинения. 1997. Т. 5. С. 175.
2. Солженицын А.И. // Новый мир. 1991. № 5. С. 14.
3. Солженицын А.И. Самое драгоценное. Речь в Гарварде на ассамблее выпускников университета 8 июня 1978 г. // Слово. 1990. № 4. С. 28-29.
4. Солженицын А.И. Рассказы. М., 1989. С. 288.
5. Солженицын А.И. В круге первом: Роман. М., 2006. С. 530.
6. Солженицын А.И. Рассказы. М., 2002. С. 117118.
Поступила в редакцию 10.07.2006 г.
УСТАНОВЛЕНИЕ ОТНОШЕНИЙ МЕЖДУ ЗНАКАМИ КУЛЬТУР В ПЕРЕВОДЕ
Л.М. Урубкова
Urubkova L.M. Determination of the relations between the culture signs during translation. The author reveals the peculiarities of comparison of subject features of two cultures in the process of translation. So, the coherence of the interaction in the communicative space, spiritual space, linguo-cultural space, which is formed in the process of comparison of sensor, categorical, system and subject features of the objects of two cultures, collective interaction in mastering the translation contribute to the formation of preparedness for interpreter work, combine the thinking, action and communication into the “integrated subject-object continuum”.
Цель статьи - выявить особенности сопоставления признаков предметов двух культур в процессе перевода: сенсорных, категориальных, системно-тематических, обосновать необходимость создания единства пространства среды, духа, лингвокультурного
пространства в обучении переводческой деятельности.
Намеченные цели потребовали проведения исследовательского эксперимента - концептуального анализа существующих теоретических направлений, посвященных изучению взаимо-
