CC BY
60DOI 10.31168/2618-8570.2019.11
Людмила Васильевна КУЗЬМИЧЁВА
Достижение Сербией независимости в 1878 г. Иллюзии и реальность
Аннотация:
Сербия стала независимым государством после завершения русско-турецкой войны 1877-1878 гг. Отношения Российской империи и Сербского княжества накануне подписания Берлинского трактата ухудшились. Во многом это объяснялось личной позицией сербского князя Милана. Сербское руководство считало невозможным поддерживать Россию в случае новой войны. Для российской стороны неожиданным стало нежелание сербской стороны прислушаться к русским рекомендациям. В сербской историографии долгое время утверждалось, что такая позиция Сербии объяснялась ущемлением сербских национальных интересов при подписании Сан-Стефанского договора. Сербские территориальные претензии не были удовлетворены, а создание Великой Болгарии казалось сербам несправедливым. Однако источники свидетельствуют, что отказ от консультаций с Россией произошел не только по этой причине. Князь Милан взял решительный курс на союз с Австро-Венгрией и разрыв с Россией. Это признает и современная сербская историография. Отход от консультаций с Российской империей и сближение с Габсбургской монархией во многом определили характер государственного строительства Сербии, а также ее отношений с соседними балканскими государствами. Сербия обрела статус независимого государства, но одновременно стала зависимой от своего северного соседа — Австро-Венгрии.
Ключевые слова:
Сербское княжество, Российская империя, Берлинский конгресс 1878 г., Александр II, князь Милан Обренович, генерал Р.А. Фадеев, русско-сербские отношения.
Ludmila V. KUZMICHEVA
Serbia gains independence in 1878. Illusions and reality
Abstract
Serbia became an independent state after the Russo-Turkish war of 18771878. Relations between the Russian Empire and the Serbian Principality deteriorated on the eve of the signing of the Treaty of Berlin. This was largely due to the personal position of the Serbian Prince Milan. Serbian leadership
considered it impossible to support Russia in the event of a new war. For the Russian side, the unwillingness of the Serbian side to follow Russia's recommendations was unexpected. Serbian historiography has long argued that this position of Serbia was due to the infringement of Serbian national interests in the course of signing of the Treaty of San Stefano. Serbian territorial claims were not satisfied, and the creation of Greater Bulgaria seemed unfair to the Serbs. However, sources indicate that the rejection of consultations with Russia occurred not only for this reason. Prince Milan took a determined course for an Alliance with Austria-Hungary and a break-up with Russia. This is recognised by modern Serbian historiography. The departure from consultations with the Russian Empire and the rapprochement with the Habsburg monarchy largely determined the nature of Serbia's state-building, as well as its relations with neighbouring Balkan States. Serbia gained the status of an independent state, but at the same time became dependent on its Northern neighbour — Austria-Hungary.
Key words:
Serbian Principality, the Russian Empire, the Congress of Berlin of 1878, Alexander II, Prince Milan Obrenovich, General R.F. Fadeev, Russian-Serbian relations.
<1 АЛ^ августа 1878 г. в Белграде прокламацией князя Милана
ИШу Обреновича была торжественно провозглашена независимость Сербского княжества. В речах и молебнах по этому поводу ни одним словом не упоминался вклад России в получение Княжеством окончательного избавления от многовековой зависимости. Австрийский консул доносил своему министру иностранных дел 11 августа о том, что когда оскорбленный таким замалчиванием имени России русский министр-резидент А.И. Персиани обратился за разъяснениями к премьер-министру Сербии Й. Ристичу, последний, «уклоняясь от объяснений, отделался шутливыми замечаниями»1.
Российский дипломат был потрясен этим, как он выразился в своем донесении в Санкт-Петербург от 13 августа, «афишированием неблагодарности»2. Анализируя поведение сербского князя и Ристича, Персиани сделал вывод о «повороте» в сербской политике, о «факте сближения, заметно проявляющемся в отношениях между правительствами Сербии и Австрии». Для Пер-сиани это было «громом среди ясного неба», а между тем такая политика правящих кругов Сербии просматривалась уже давно. И заблуждения Персиани можно объяснить не только близору-
костью русской дипломатии в Сербии, но и тем, что Россия неизменно пользовалась большим авторитетом в сербском народе.
Фактически сербское правительство спровоцировало вступление России в очень тяжелую для нее русско-турецкую войну 1877-1878 гг. Вассальное Сербское княжество, начав в июне 1876 г. войну против своего сюзерена Османской империи, пренебрегло настойчивыми рекомендациями российского правительства сохранять мир. Кровопролитная война Сербии и Черногории против существенно превосходящих турецких сил закончилась поражением 18 октября 1876 г. Русский ультиматум остановил продвижение османской армии к Белграду. Российская империя начала готовиться к решающей войне с Турцией3. Предполагалось, что Сербское княжество выступит в этой войне на стороне России. Россия хотела закрепить права Княжества на будущие территориальные приобретения и именно поэтому считала, что Сербия должна начать боевые действия как можно раньше.
Но Сербия вступила в войну лишь тогда, когда сочла нужным, только в декабре 1877 г., когда пала Плевна и русские войска перешли Балканский хребет. А после заключения Адрианополь-ского перемирия 19 января 1878 г. стало явным охлаждение русско-сербских отношений, связанное с недовольством сербского руководства перспективами территориального раздела Европейской Турции, закрепленного в Сан-Стефанском договоре.
И если Й. Ристич хорошо понимал, как важно сохранить добрые отношения с Россией для политического развития Княжества, то позиция князя Милана была иной. Неудачи Сан-Стефано озлобили его, он не считал нужным скрывать свое недовольство русскими решениями. Ристич готовил почву для представления на Берлинском конгрессе сербских требований и рассылал английскому и австрийскому представителям в апреле 1878 г. карты, где были отмечены сербские претензии на Трн и Пирот, Радомир, Вранье, Куршумлию, Призрен с подробными объяснениями — почему Сербия имеет на них право4, и выражал недоверие России, отстаивавшей право Болгарии на большую часть этих территорий.
В то же время князь Милан уже не скрывал своих антирусских настроений и в беседе с английским представителем Джер-
нингамом 20 мая 1878 г. заявил, что «его главная цель — добиться благосклонности великих держав и доказать любым способом, что он не игрушка в русских руках»5. Вероятно, храбрости для такого заявления ему придало поступившее из Вены сообщение о том, что Д. Андраши будет поддерживать на конгрессе в Берлине сербские требования.
По-видимому, в России не до конца понимали, какой серьезный оборот принимает сербо-австрийское сближение. Русская дипломатия не придала должного значения и недовольству, вызванному в Сербии решениями Сан-Стефано, предлагавшими сербским войскам оставить большую часть освобожденной от турок территории. А между тем князь Милан и не особенно старался скрыть нежелание следовать впредь русским рекомендациям.
Показательна в этом плане неудачная попытка царского правительства вступиться за Еврема Марковича. Старший брат сербского демократа Светозара Марковича, один из вождей радикалов, офицер сербской армии, он отличился на полях сражений второй сербо-турецкой войны и был приговорен к смертной казни за приписываемое ему участие в организации Топольского восстания6.
24 марта 1878 г. состоявший при князе Милане для координации действий русский полковник Г.И. Бобриков обратился с рапортом к начальнику штаба действующей армии и в российское министерство иностранных дел, призывая обратить внимание на судьбу Е. Марковича. В рапорте Бобриков отмечал исключительную храбрость и высокие моральные качества Марковича, несправедливо обвиненного Миланом. Он добавлял, что Маркович был первым в списке сербских офицеров, представленных по окончании войны к русским наградам7. В начале апреля Петербург настойчиво рекомендовал Милану смягчить участь Марковича и других приговоренных, заявляя, что в противном случае «правительство князя не должно рассчитывать на одобрение с нашей стороны»8. Бобриков пытался вступиться за Е. Марковича во время аудиенции у сербского князя. Тот накричал на него, стал угрожать, и Бобриков в знак протеста 8 мая 1878 г. покинул Белград9. Милан, однако, не отреагировал ни на рекоменда-
ции русского правительства, ни на заступничество Бобрикова, и 19 мая 1878 г. Е. Маркович и еще шестеро осужденных были расстреляны в Аранжеловаце «за участие в бунте».
Глава Азиатского департамента МИД Н.К. Гирс приказал Персиани 24 мая 1878 г. «поставить на вид» князю Милану, что казнив Е. Марковича, он не только пренебрег советами императорского министерства, но и, поскольку Маркович был награжден русским военным орденом, осуждая его на казнь, князь «не счел, по-видимому, нужным обратить должное внимание на чувство негодования, которое подобный поступок возбудит в рядах нашей храброй армии, пролившей свою кровь за спасение Сербии»10. И это был не единственный пример недружественных действий сербских политиков в отношении России.
Сербские публикации последнего времени, в частности, свидетельствуют о том, что позиция сербских политических деятелей в отношении России и русских в годы Великого Восточного кризиса зачастую была не только не доброжелательной, но и просто враждебной. Весьма характерно в этом отношении опубликованное сравнительно недавно сербским историком Миле Стани-чем письмо генерала Косты Протича своему другу, известному культурному и политическому деятелю Милану Миличевичу11.
Генерал Протич был активным участником войны 1876 г. и командовал обороной Шуматовца, а также Алексинацких и Де-лиградских позиций; во время второй сербо-турецкой войны 1877-1878 гг. он был начальником штаба Верховного командования и адъютантом князя Милана. Публикуемое письмо было ответом на просьбу Миличевича наградить сербским Таковским крестом русского консула в Сараево А.Н. Кудрявцева за его заслуги в деле поддержки Сербии. Это была вполне рядовая просьба, ибо к сербским наградам было представлено около 140 русских деятелей. Ответ же на эту просьбу был несоответственно желчным и гневным. Генерал Протич сообщил из Ниша 21 мая 1878 г. Миличевичу, только что вернувшемуся из Петербурга, где он был замечательно принят, в том числе и самим императором, что не хочет выполнить его просьбу. Подчеркивая, что именно не хочет, а не просто не может, Протич писал: «Я зол на русских. Настолько переполнен злобой и желчью, что отказываю даже
Миличевичу в малой услуге, если она пойдет на пользу кому-нибудь из русских. Если бы у меня было шесть месяцев для того, чтобы написать это письмо, я бы с фактами доказал, что у меня есть основания для того, что мое сердце переполняет яд, когда я думаю о русских». И дальше он излагал свои претензии к России и русским, главная из которых та, что Сербия вступила в войну по русскому приказу, а потом была брошена и забыта. Он говорит о русском предательстве, о несправедливости кремлевской речи императора Александра II*. Поначалу кажется, что обида Протича вызвана тем, что ни он сам, ни сербские офицеры, да и князь Милан не получили русских наград, в то время как их получили румыны и черногорцы. Но вот открывается истинная причина этой злобы и ненависти: это русские в целом и русская политика в целом. «Русские отнимают у сербов сербской кровью искупленные и освобожденные сербские земли, отдают их болгарам, мы вынуждены угрожать оружием, только чтобы их удержать, и это русские — сербские друзья»12. И далее он посылал чудовищные проклятия в адрес русского царя, желая ему мучительной смерти.
Еще более рельефно проявились тенденции к постепенному отходу от русского влияния по важнейшему для России вопросу вероятности новой войны с европейской коалицией, угроза которой ясно вырисовывалась после заключения Сан-Стефанского договора13, и предполагаемого использования Россией Сербии в этом случае в качестве союзницы.
Русское правительство после подписания Сан-Стефанского договора ясно осознавало перспективу войны с коалицией Великобритании, Австро-Венгрии и Османской империи. Медлить с подготовкой к предстоящей войне было нельзя. Это хорошо понимали в Главной квартире действующей армии. Великий князь Николай Николаевич, когда реально встала угроза новой войны, стал настойчиво просить освободить его от дальнейшего командования армией, ссылаясь на нездоровье: «Если война будет продолжаться и разыграется также с Австрией, то я не буду
* 29 октября 1876 г. в Кремле Александр II в своей речи перед представителями московского общества заявил, что Россия не оставит братьев-славян, и в то же время упрекнул сербов в трусости.
в состоянии больше командовать. Я не могу физически»14. Он писал об этом Александру II, также считавшему положение очень серьезным и полагавшему, что «следует готовиться к самому худшему, не скрывая от себя всю трудность нашего положения»15.
Несмотря на то, что русское правительство делало шаги к нормализации положения, было очевидно, как писал военный министр Д.А. Милютин, что «исход конгресса или конференции может привести нас к разрыву с Англией и Австрией, к необходимости быстрого образования армий, к совершенно новой группировке сил»16. Остро вставал в связи с этим вопрос о возможных союзниках, и Россия рассчитывала на помощь Сербии и Черногории17.
Сербский исследователь В. Стоянчевич отмечал, что Австро-Венгрия делала всё, чтобы удержать Сербию от союза с Россией18. Сербскому представителю в Вене недвусмысленно давалось понять, что если Сербия выступит в предполагаемой войне на стороне России, австрийцы займут Белград19. В ходе предварительных сербо-австрийских переговоров в Белграде консул Австро-Венгрии Н. Вреде, исполняя инструкции Андраши, предложил Сербии заключить военный союз20. Князь Милан, соглашавшийся на все другие условия, заявил, что на заключение военной конвенции он пойти не может. Но одновременно уверил австрийского дипломатического агента, что не выставит свои войска против Австро-Венгрии и что «он желает сохранить независимость; и хотя обстоятельства вынудили его в начале последней войны пойти на соглашение с Россией, это не имело серьезного значения, и он никогда бы не согласился заключить с этой страной союз на большой срок»21, и ни в коем случае не будет защищать русские интересы.
Откровения Милана были с удовлетворением восприняты в Вене, и Ристича пригласили приехать для переговоров с Анд-раши22. В ходе переговоров Андраши предложил Ристичу свои условия23, заявив, что если Сербия откажется на них пойти, то на Берлинском конгрессе не получит даже того, что получила по Сан-Стефано, в том числе и Ниш24. Это был уже ультиматум, и Ристич вынужден был его принять. В письме князя Милана к Андраши, которое привез Ристич, говорилось, что с момента
заключения мира с Турцией в феврале 1877 г. сербский князь ни разу не пошел против желаний и рекомендаций Вены. Милан писал, что согласен и впредь выполнять любые пожелания правительства двуединой империи, с тем, чтобы заслужить поддержку «могучей и благосклонной соседней державы»25.
По мнению сербского историка Ч. Попова, уже в этом письме содержатся основные программные положения будущей ав-строфильской политики сербского князя26. При этом английский представитель, отмечая эту тенденцию правящих кругов Сербии, доносил из Белграда, что в народе чрезвычайно сильны влияние России и надежды на защиту ею сербских интересов на кон-грессе27. Е. Груич, замещавший Ристича, в ответ на сообщения о переговорах с Андраши и выдвинутых им условиях, выражал в письмах к Ристичу опасения, не отразятся ли эти переговоры пагубно на сербо-русских отношениях. Он писал 2 июня Ристичу: «Разделяем ваше мнение, что Австро-Венгрия стремится вытеснить русское влияние из сферы, на которую распространяет свои интересы, но боимся, что отказавшись от дружбы с Россией, мы наносим вред Сербии, которая, в случае если Россия ее оставит, будет в будущем целиком зависеть от прихоти Австро-Венгрии»28.
Пока сербские политики высчитывали, чье же покровительство на конгрессе выгоднее, Россия продолжала деятельность по нормализации международной ситуации и, заключив 18 мая 1878 г. англо-русское соглашение, полагала, что теперь у нее один противник — Австро-Венгрия. Милютин считал, что даже «в случае коалиционной войны, мы, прежде всего, должны разделаться с Австрией»29. Здесь же он как о само собой разумеющемся писал о кооперации в этом случае с Сербией, Черногорией и Боснией, выступления которых «заставят австрийцев считаться с лишними 50-60 тысячами союзного нам войска»30. Э.И. Тотле-бен, принявший 15 апреля командование действующей армией, подал Александру II две записки, от 1 и 8 июня 1878 г., касающиеся плана возможной войны31. Вторая записка была рассчитана на войну только с Габсбургской монархией в связи с распоряжением Александра II «все усилия обратить против Австрии». Обе записки были одобрены императором32. В первой из них под названием «Соображения об общем плане действий армии и о
кооперации Сербии» Тотлебен писал, что на Сербию можно рассчитывать: «Во всяком случае, надо полагать, что как бы ни была истощена страна, в случае новой войны с Турцией и Англией без Австрии, она употребит все свои усилия, чтобы отстоять от Турции всё то, что ею приобретено предыдущею кампанией.. .»33. В записке подробно разбирается план совместных предполагаемых действий русских и сербских войск.
Для выяснения состояния сербской армии и ее возможностей в Белград был командирован причисленный к генеральному штабу штабс-капитан Л.М. Чичагов*. Предлогом для его поездки было проведение демаркационной линии между русскими и сербскими войсками34. Милан был заранее предупрежден о приезде Чичагова и в связи с этим отложил планируемую поездку в Ниш35. Однако сербский князь был крайне недоволен приездом русского представителя, понимая, что он может помешать ходу сербо-австрийских переговоров. А.И. Персиани еще до приезда Чичагова 17 мая телеграфировал в ответ на запрос Тотлебена о состоянии сербской армии, что «Сербия сильно истощена. Однако в случае благополучного оборота новой войны и при весьма значительных субсидиях она могла бы выставить до 80 000 людей и войти с нами в кооперацию»36. Милан, по-видимому, сделал всё возможное для того, чтобы убедить русских в «положительной неспособности Сербии к новой войне»37. Й. Ристич отмечал, что князь старался как можно дольше тянуть с ответом Тотлебену38. Такая позиция князя объяснялась тем, что 1 июня началась работа Берлинского конгресса, и Сербия делала ставку на поддержку Австро-Венгрии.
Еще более неприятен в этой связи был для сербского правительства приезд 5 июня в Белград с секретной миссией генерала Р.А. Фадеева. Вернувшись из Черногории зимой 1877-1878 гг., Фадеев обратился с серией записок на имя русского военного министра, в которых излагал «свой взгляд на положение дел в западной турецкой окраине»39. Фадеев писал о необходимо-
* Чичагов Леонид Михайлович (1856-1937) — участник русско-турецкой войны 1877-1878 гг., впоследствии принял священнический сан, а в 1898 г. — монашеский постриг под именем Серафим. Был расстрелян в 1937 г., позже причислен РПЦ к лику святых как новомученик.
сти противодействия стремлениям Австро-Венгрии утвердиться в западной части Балканского полуострова. «Для каждого из освобожденных нами славянских народцев, брошенного без руководства в международную семью, найдется свой заинтересованный друг и покровитель», — характеризовал генерал намерения Андраши. Не доверял Фадеев и сербскому правительству, столь нелюбезно принявшему его летом 1877 г. Он писал, что «возможность безобразных поездок Ристича в Вену для торга русскими завоеваниями должна быть пресечена немедленно», что следует «дать урок белградскому правительству, отличающемуся в одинаковой мере легкомыслием и нахальством»40. Фадеев при этом допускал ту же ошибку, что и большинство русских политических деятелей, — недооценивал силу проавстрийской направленности правящих кругов Сербии, полагая, что так как «представителей их в европейский совет, конечно, не пустят, и говорить о них будет русское правительство, то они стоят ныне фактически под русскою рукою»41.
Милютин полагал, что можно направить Фадеева в качестве частного лица в Сербию, Черногорию и Боснию с тайным заданием выяснить, насколько можно на них рассчитывать в предстоящей войне. Отправляясь в Сербию, Фадеев, по совету Н.П. Игнатьева, попросил, чтобы князю Милану сообщили о его приезде «от лица официального»42. Опасения Фадеева были небеспочвенны. Сербский князь, которому сообщили в Ниш о приезде Фадеева и его настоятельном желании встретиться с Миланом, раздраженно телеграфировал Е. Груичу в Белград 10 июня 1878 г., чтобы тот запросил Персиани, имеет ли Фадеев задание от правительства или вновь приехал частным образом43. В этот же день Груич телеграфировал Милану и Ристичу, что Фадеев прибыл хотя и частным образом, но с правительственным заданием от военного министерства и что задание это — тайна44.
Сообщение о том, что Фадеев прибыл по поручению русского правительства, осложняло ситуацию. Милан лихорадочно искал способ выдворить Фадеева из Сербии, так как понимал, что миссия его не долго будет оставаться тайной. Сообщая о приезде Фадеева в Белград, Джернингам в донесении к министру иностранных дел Англии Р. Солсбери писал, что Фадеев прибыл
в Белград с целью поддержать антиавстрийские выступления в Боснии в связи с предстоящей оккупацией45. Еще через неделю Джернингам сообщал, что Россию вести переговоры с Сербией заставляет необходимость обеспечения тыла в случае войны с Австрией46. Он отмечал, что Фадеев ежедневно встречался с вождями восстания в Боснии и вручил им солидную сумму денег, и что Груич говорил, что присутствие генерала очень заботит сербское правительство.
13 июня Груич телеграфировал Ристичу: «Князь желает знать Ваше мнение по следующим вопросам: Фадеев, о котором Пер-сиани говорит, что он прибыл по согласованию с императором и имеет официальную тайную миссию военного министерства, требует:
1. Сведений о составе и размещении австро-венгерских войск вдоль границы Сербии и Боснии. Мы лишь укажем ему надежных людей, а дальше его дело.
2. Сведений о настроении известных лиц и простого народа, как христиан, так и мусульман Герцеговины и Боснии относительно оккупации. Это должны сделать мы, но издержки за счет России.
Министры думают, что мы могли бы по первому пункту указать ему надежных людей, по другому пункту или сами, или через Ранко* добыть сведения. Окончив дела у нас, по которым он ждет ответа, он уедет в Черногорию. Я думаю, что русские, с одной стороны, через Шувалова уславливаются о мире, а с другой стороны, через Милютина готовятся воевать с Австрией в случае неудачи конгресса»47.
В ответ Ристич телеграфировал 14 июня 1878 г. о Фадееве: «...он может скомпрометировать нас в глазах Австро-Венгрии, от которой сейчас зависит наш успех на конгрессе»48.
В задачу генерала Фадеева входило выяснить возможности Сербского княжества на случай войны. 7 июня 1878 г. он сообщал из Вены, что, хотя Сербия и истощена, но, по его мнению, «в Боснию и из-за Боснии их можно увлечь куда угодно»49, так как Босния — «сердечная рана сербов». Он полагал, что Сербия
* Алимпич Ранко (1826-1882) — генерал, в 1876-1877 гг. был командующим Дрин-ской армией.
выступит на стороне России «как только наше правительство захочет и даст сигнал, что в Боснии можно возжечь события, которые необходимо вынудят австрийцев вступить туда, т.е. ввязаться в весьма развлекающую войну местную, ранее и даже независимо от войны с нами и нашими союзниками»50.
Но Фадеев ошибался — проавстрийские настроения сербского правительства в это время заставляли его полностью отказаться от Боснии. Позже, когда это стало очевидно, А.М. Горчаков, характеризуя положение в Сербии накануне и в ходе Берлинского конгресса, писал: «Всё это заставляло сербское правительство опасаться столкновения с Австрией, и оно избегало даже подавать какие-либо к этому поводы, напротив, предупредительностью по отношению к Австрии оно старалось расположить последнюю в свою пользу. Так, во избежание недоразумений с венским кабинетом, сербское правительство предписало находившемуся в Боснии М. Любибратичу* отодвинуть от Дри-ны свои позиции на юг, а войска княжеские, расположенные по Дрине на случай австрийской оккупации, получили приказание препятствовать переходу вооруженных банд в Сербию»51.
По-видимому, вскоре и сам Фадеев понял, что ждать поддержки от Сербии не следует, что Босния отошла для нее на второй план. 21 июня 1878 г. он сообщал, что часть сведений о положении в Боснии он получил при помощи сербского правительства, «наблюдавшего постоянно, но довольно вяло за происходившим в этой стране»52.
Сведения, собранные генералом, свидетельствовали о том, что в Боснии готовится отпор Австро-Венгрии. В цитированном выше письме к Милютину, Фадеев сообщал также, что по его сведениям, австрийские войска столкнутся в Боснии** с сильным сопротивлением населения. В этом мнении он еще больше утвердился, посетив Черногорию, откуда вернулся в Белград 16 июля 1878 г. Сербское правительство было обеспокоено возвращением Фадеева, так как твердо обещало не только не оказывать никакого противодействия оккупации, но даже склонить на сторону
* Любибратич Мичо (1839-1889) — один из лидеров восстания в Боснии и Герцеговине в 1875-1878 гг.
** Под Боснией он понимал и Боснию, и Герцеговину.
Австро-Венгрии находящихся в Белграде боснийских воевод53. 28 июля Ристич, заявив, что в отношениях между Сербией и Австро-Венгрией «начинается новая эра», сообщил Вреде, что на границах с Боснией сербская армия создала прочный кордон с целью «противодействовать любым контактам с повстанцами и всякой попытке агитации»54.
Венское правительство потребовало у Сербии объяснений по поводу пребывания в Белграде Фадеева. Сербский представитель в Австро-Венгрии Коста Цукич 27 июля объяснился по этому вопросу с бароном Орци55, представителем министерства иностранных дел Австро-Венгрии, а 7 августа с Андраши. Когда последний спросил Цукича, почему сербские власти не выдворили Фадеева, тот ответил, что сербское правительство ничего общего с ним не имеет и что он уже покинул Белград56.
О том, что Сербия, хотя и без восторга, приняла весть об австрийской оккупации Боснии, но всё же в благодарность за поддержку на Берлинском конгрессе не будет мешать Австро-Венгрии, сообщил Вреде в донесении Андраши 31 июля 1878 г.57. Доказательством того, что благодарная Сербия не будет мешать австрийской оккупации и постарается наладить с Австро-Венгрией наилучшие и тесные отношения, Вреде называл готовность, с которой сербские власти доставляют ему оригиналы донесений командующих сербскими войсками на границе, а также сдерживание вождей боснийских повстанцев в Белграде, заявления Ри-стича иностранным представителям и, наконец, холодный прием, который был оказан генералу Фадееву58.
Следует согласиться с мнением В. Стоянчевича, что национально-освободительное движение в Боснии и Герцеговине в 1878 г. потерпело окончательное поражение из-за того, что не получило ожидаемой поддержки от Сербии59. Ученый, правда, объясняет такую позицию Княжества тем, что не получило поддержки России и поэтому вынуждено было пойти на союз с Австро-Венгрией. На наш взгляд, переориентацию сербской внешней политики нельзя связывать исключительно с недовольством Сербии решениями Сан-Стефанского мира. Этот процесс начался гораздо раньше, а решения Сан-Стефано были удобным поводом для того, чтобы не подчиняться русским рекомендациям. При
этом Ристич прекрасно понимал, что Австро-Венгрия стремится укрепить свое влияние в западной части Балканского полуострова именно в противовес России60.
Сербские исследователи солидарны в том, что деятельность Й. Ристича в ходе работы Берлинского конгресса — вершина его дипломатической деятельности61. Действительно, Сербское княжество — единственное из балканских славянских государств, которое получило в Берлине большие по площади территориальные приращения, чем по Сан-Стефанскому миру — с 8 тыс. до 11 тыс. кв. км. Но за это Сербия пошла на кабальные условия конвенции с Габсбургской монархией. За присоединение к Сербии области Южной Моравы и Нишавы сербское правительство обещало заключить благоприятный для Австро-Венгрии торговый договор и обязалось будущую железную дорогу построить долиной Моравы и Нишавы по направлению к Салоникам и Константинополю, связав ее у Белграда с австрийской железной дорогой; управление судоходством на Дунае передавалось Австро-Венгрии. Сербия примирилась также с австрийской оккупацией Боснии и Герцеговины и вводом ее войск в Ново-Пазарский санджак.
В ходе работы Берлинского конгресса, на котором русские представители оказались в изоляции, Ристич проводил откровенно антирусскую политику. Допущенный к работе конгресса лишь в качестве уполномоченного, не имеющего права голоса, он развернул активную закулисную работу, встречаясь и совещаясь с представителями всех великих держав62. Наряду с представителями Румынии и Греции, Ристич выступил с возражениями против решений Сан-Стефанского мирного договора. 12 июня он подал конгрессу официальную обширную докладную записку63 и карту с обозначением территориальных претензий Сербии.
Длительные переговоры по поводу возможности изменения сербо-болгарской границы Ристич вел с российскими уполномоченными, и в первую очередь с Г.И. Бобриковым, входившим в выделенную из состава конгресса «комиссию стратегического разграничения»64. 20 июня Ристич передал П.А. Шувалову, представлявшему Россию на Берлинском конгрессе, записку, в которой требовал, чтобы русская делегация согласилась на присоединение к Сербии Трна и Пирота, так как Россия, по его словам,
не сумела отстоять сербские интересы на западной границе65. Русские представители намеревались выступить с предложением, чтобы спорную территорию на сербо-болгарской границе передали Болгарии, справедливо полагая, что именно за счет нее Австро-Венгрия рассчитывает получить гарантию отказа Сербии от претензий на территории Ново-Пазарского пашалыка. В результате компромиссного решения Пирот достался Сербии, а Трн — Болгарии. Русские представители на конгрессе были единственными, кто, отстаивая сербские интересы, выступил и против попытки заставить Сербию выплатить дань Турции, которую она не платила с начала кризиса 1875-1878 гг. Горчаков решительно возражал против этого пункта, поддержав ходатайство Ристича. В результате было решено исключить пункт о выплате дани Сербией и Румынией.
Ристич, между тем, сообщил князю Милану, что всеми своими приобретениями на конгрессе Сербия обязана лично графу Андраши66. Сербские историки справедливо отмечают, что запоздалое вступление Княжества в войну, до некоторой степени, повлияло на решения Сан-Стефанского договора относительно сербских приобретений.
Английские представители в Белграде Уайт и Джернингам констатировали осенью 1877-весной 1878 гг. сильные австро-фильские настроения сербских правящих кругов67. При этом отмечалось, что в плане территориальных приобретений делается ставка на традиционную русскую благосклонность к Сербии. Но, отмечал Джернингам, австрийское влияние в Сербии настолько прочно, что «как только будет признана независимость и расширение границ, благодарность всех партий к России пройдет так же быстро, как и появилась»68.
Именно в период между Сан-Стефано и Берлином рельефно вырисовываются отход Сербии от России и окончательная переориентация на Австро-Венгрию. Причем Сан-Стефано здесь не причина, а лишь «катализатор процесса», протекавшего уже давно. При этом надо отметить, что князь Милан искусно использовал решения Сан-Стефано для подрыва авторитета России в сербском народе с целью облегчить проведение проавстрий-ского курса. То, что Босния и Герцеговина — «сердечная рана
Сербии» — получают автономию, замалчивалось, зато широко обсуждались «обиды» на болгар. Прикрываясь «ущемлением сербских интересов», было легче окончательно перевести политику на австрийские рельсы.
Еще одним свидетельством этой тенденции явилось то, как сербское правительство стремилось уклониться от русских планов совместных боевых действий в предполагаемой войне с Австро-Венгрией. Характерен и прием, оказанный в Белграде генералу Фадееву. Заключив конвенцию с Австро-Венгрией, сербское правительство отказалось на данном этапе от Боснии. И то, как сербская правящая элита демонстративно старалась уклониться от союза с Россией, свидетельствует, что не Россия «оставила» Сербию «в угоду Великой Болгарии», а Сербия отказалась от традиционных консультаций с Россией, рассчитывая на поддержку Австро-Венгрии.
В последнее время в российской и сербской историографии наметился поворот в сторону анализа катастрофических последствий для имперского пространства, которые имела русско-турецкая война 1877-1878 гг. В сербской историографии наблюдаются отказ от огульных обвинений России в национальном предательстве Сербии в пользу болгар и поворот в сторону анализа международной ситуации в целом. Ярким примером в этом плане является глубокое исследование Сузаны Раич69, в котором автор всесторонне проанализировала обстоятельства начала и хода двух сербо-турецких войн. Вполне понятно, что исследовательница пытается оправдать правительство маленького, обескровленного первой войной Сербского княжества, не желавшего летом 1877 г. рисковать новым участием в битве двух империй — Российской и Османской. Выжидательная тактика кабинета Й. Ристича, вступившего в войну, несмотря на призывы России, только 2 декабря 1877 г., представляется ей вполне оправданной. Позволим себе, однако, не согласиться с этим выводом, так как, на наш взгляд, позднее вступление Сербии в войну во многом определило и характер русской политики в отношении последующего формирования границ Сербии. Впрочем, это вопрос дискуссионный и общего положительного впечатления от работы С. Раич не умаляет.
Анализируя позицию России, сербский историк Радош Лю-шич подчеркивает, что русская дипломатия даже в драматических обстоятельствах Берлинского конгресса делала всё возможное для отстаивания интересов Сербии и Черногории70. Особенно ценно, что автор учитывает при этом не только характер русско-австрийских договоренностей, но и имперские интересы России.
Сербия обрела в 1878 г. независимость, и это поставило перед ее правительством новые задачи. Прежде всего, надо было выработать стратегический курс в отношениях со своими балканскими соседями, а также определиться в выборе внешнеполитической ориентации. Отход от консультаций с Российской империей и сближение с Габсбургской монархией во многом определили и характер государственного строительства Сербии71.
Примечания
1 Срби|'а 1878. Документи. Београд, Српска кжижевна задруга, 1978. Док. № 373.
2 Освобождение Болгарии от турецкого ига. Документы в трех томах. Т. III. М., 1967. Док. № 108.
3 Анализу характера русско-сербских отношений в 1876-1878 гг. посвящены следующие наши работы: Кузьмичева Л.В. Русско-турецкая война 1877-78 годов и Сербия // Славянский альманах. 1996. М., 1997. С. 68-86; она же. Благими намерениями... Сербский вопрос на заключительном этапе русско-турецкой войны 1877-1878 гг. // Россия и Болгария. К 125-летию русско-турецкой войны 1877-1878 гг. М., 2006. С. 91-107; она же. Руси'а и припреме Срби'е и Црне Горе за рат са Турском у пролете 1876. Околности доласка у Србиу М.Г. Чер^'ева // Делиград од устанка ка независности 1806-1876. Београд, 2007. С. 247-262; она же. Руско-српска ратна сараджа у Источно' Срби'и 1876-1878 // Ме^ународни научни скуп «Браничево у истории Срби|'и». Зборник радова. Пожаревац-Бео-град, 2008. С. 517-534; Кузьмичева Л.В. Австро-русские инициативы по решению Восточного кризиса и начало сербо-турецкой войны 1876 года // Средняя Европа: Проблемы международных и межнациональных отношений XII-XX вв. Памяти Т.М. Исламова. СПб., 2009. С. 150-170; она же. Современные проблемы историографии и источниковедения Великого Восточного кризиса 1875-1878 гг. // Россия и Сербия глазами историков двух стран. СПб., 2010. С. 99-113; она же. Штаб М.Г. Черняева и русские добровольцы в сербо-турецкой войне 1876 года // Зборник радова са ме^ународног научног скупа «Алексинац и околина у прош-лости, 500 година од првог писаног помена 1516-2016», одржаног 3. септембра 2016. године у Алексинцу. Алексинац, Завича^и музе', 2016. С. 255-280.
4 Освобождение Болгарии от турецкого ига. Т. III. Док. № 170.
5 Там же. Док. № 213.
6 См. о нем: Бобриков Г.И. В Сербии. Из воспоминаний о войне 1877-78 гг. СПб., 1881. С. 150-151; ]овановиЬ Сл. Влада Милана Обренови^а. Kto.II. Бео-град, 1934. С. 159-179.
7 Архив внешней политики Российской империи (далее — АВПРИ). Ф. Канцелярия. 1878 г. Д. 17. Л. 81-84 об.
8 АВПРИ. Ф. ГА-УА2. Д.272. Л. 55-55 об.
9 Бобриков пытался вступиться за Е. Марковича во время аудиенции у князя Милана. Тот накричал на него и стал угрожать. В знак протеста 8 мая Бобриков покинул Белград // См.: Бобриков Г.И. В Сербии... С. 186-191.
10 АВПРИ. Ф. ГА-УА2. Д. 272. Л. 34-34 об.; Д. 274. Л. З.
11 СтаниЬ Миле. Коста Против о Русима // Мешовита гра^а. Београд, 2003. Кж. XXI. С. 95-101.
12 Там же. С. 100.
13 Чернов С.Л. Россия на завершающем этапе восточного кризиса 1875-1878 гг. М., 1984. С. 68-92.
14 Скалон Д.А. Мои воспоминания. СПб., 1913. Т. 2. С. 247.
15 Особое прибавление к описанию русско-турецкой войны 1877-1878 гг. на Балканском полуострове. Вып. III. СПб., 1899. С. 29-33.
16 Освобождение Болгарии...Т. III. Док. № 9.
17 Там же. Док. № 31.
18 Сто]ончввиЬ В. Срби'а и PycMja од Санстефанског мира до Берлинског конгреса // Otpor austrougarskoj okupaciji. Sarajevo, 1979. P. 203-214.
19 Срби^ 1878. Док. № 194.
20 Там же. Док. № 205.
21
Там же.
22 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1878. Д. 17. Л. 13 об.
23 РистиЬ J. Дипломатска истори'а Срби'е за време српских ратова за ослобо^еже и независност. Кж. II. Београд, 1898. С. 159-184.
24 Србиа 1878. Док. № 233.
25 Там же. Док. № 215.
26 Историй српског народа. Кж. 5. Т. I. Од Првог устанка до Берлинског конгреса (1804-1878). Београд, 2000. С. 411-412.
27 Србиа 1878. Док. № 224.
28 Там же. № 236.
29 Освобождение Болгарии. Т. III. № 67.
30 Там же.
31 Особое прибавление. Вып. III. С. 111-119, 125-129.
32 Там же. С. 136.
33 Там же. С. 116.
34 АВПРИ. Ф. Отчеты МИД. 1878. Л.183 об.
35 Србиа 1878. Док. №.228, 238.
36 АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1878 г. Д. 17. Л. 175-175 об.
37 АВПРИ. Ф. Отчеты МИД. 1878. Л. 184.
38 РистиЬ J. Указ. соч. Кж. II. С. 185-186.
39 Особое прибавление к описанию русско-турецкой войны 1877-1878 гг. на Балканском полуострове. Вып. VI. СПб., 1911. С. 299-338.
40 Там же. С. 323.
41 Там же.
42 Особое прибавление. Вып. VI. С. 347.
43 Србиа 1878. Док. № 258.
44 Там же. Док. № 259.
45 Там же. Док. № 253.
46 Там же. Док. № 267.
47 Там же. Док. № 266.
48 Там же. Док. № 269.
49 Особое прибавление. Вып. VI. С. 351.
50 Там же.
51 АВПРИ. Ф. Отчеты МИД. 1878 г. Л. 184-184 об.
52 Особое прибавление. Вып. VI. С. 355.
53 Србиа 1878. Док. № 353.
54 Там же. Док. № 359.
55 Там же. Док. № 360.
56 Там же. Док. № 368.
57 Там же. Док. № 363.
58 Там же.
59 Сто]ончввиЬ. В. Указ. соч. С. 212.
60 Србиа 1878. Док. № 278.
61 Сто]ановиЬ Р. ,1ован Ристи^ као дипломата // Живот и рад Jована Ристи^а. С. 114-117.
62 РистиЬ ]. Указ. соч. Кж. II. С. 184-242.
63 Србиа 1878. Док. № 263.
64 Бобриков Г.И. Воспоминания о Берлинском конгрессе // Русский вестник. Т. 205. 1889. № 12. С. 21-25.
65 Србиа 1878. Док. № 293.
66 Там же. Док. № 327, 329.
67 Там же. Док. № 224.
68 Там же.
69 Ра]иЬ С. Сполна политика Срби'е измену очекиважа и реалности (1868-1878). Београд, Српска кжижевна задруга, 2015.
70 Там же. С. 162-168.
71 Данченко С. И. Развитие сербской государственности и Россия. 1878-1903 гг. М., 1996. С. 37-68.
