CC BY
200
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 6. 2007. Вып. 3
A.B. Харисова
ДОМ КАК ПУТЬ «К СЕБЕ» В ФИЛОСОФИИ М. ХАЙДЕГГЕРА И Э. ЛЕВИНАСА
Данная статья посвящена двум совершенно самостоятельным мыслителям, объединенным одной целью, - описать человеческий путь обретения жизненного смысла посредством использования метафоры дома. Дом - это та традиция, которую мы наследуем от прошлого, осуществляем в настоящем и передаем в будущее; она не может быть завершена, пока не иссякнет источник человеческих чувств и переживаний, пока не завершится борьба с онтологическим хаосом внутри нас самих.
Дом - это место, в котором живет человек. Все события жизни человека происходят на фоне дома. Существование человека в мире как существа незавершенного от природы первоначально проходит в пространстве дома, в чем проявляется двойственность человеческой природы. Она заключается в том, что человек - это биологическое существо, но, в отличие от животного, приспособленного к естественным условиям обитания, не может жить в природной среде. Он нуждается в искусственной среде обитания, и, прежде всего, в доме, становясь, таким образом, домашним существом. Именно в рамках дома воспитываются первичные культурные способности. Как домашние существа, люди на протяжении своего становления и развития все дальше отдаляются от природы. Человек становится продуктом культурного, социального развития.
Человек, как и животное, зависит от физических и биологических условий выживания даже в искусственном мире, удовлетворяет природные потребности, но все же руководствуется и социальными нормами, и духовными идеалами. Это связано с дихотомией духовного и телесного: то, что необходимо телу, не всегда находит свое подкрепление в духовной среде. Разумное в человеке зачастую берет верх над природными проявлениями. В доме эта дихотомия сливается в гармоничное единство: на физическом уровне дом защищает, согревает, на духовном - дарит душевное тепло.
Дом рассматривается как основное место, locus повседневности, которое задается границей между «своим» пространством и «чужим». Внутреннее предполагает внешнее, между ними существует граница, которую нужно преодолевать. Дом - это убежище и пристанище, заповедное место, которое противопоставляется всему внешнему. Внутренние свойства дома («обычное», «привычное», «свое») рождают желание реального или гипотетического побега. Дом соединяет в себе отправную точку и финальную черту, а, возможно, и сам путь от привычного к «необычному», «новому». Несмотря на относительную автономность повседневного дома, который образует первичную искусственную среду обитания, можно отметить сложное взаимодействие домашней повседневности с другими конечными областями знаний. Дом предполагает выход во внешний мир, он взаимодействует с окружающим пространством и, таким образом, его суть образует коммуникация, обмен информацией между внутренним и внешним. Оппозиции внутреннее/внешнее, опасное/безопасное, свое/чужое, близкое/далекое соединяют различные характеристики социальных отношений в широком смысле.
© A.B. Харисова, 2007
Эти особенности дома раскрываются в философии. Платон в своем мифе о пещере зафиксировал переход от пещеры (внутреннего) к миру (внешнему). Этот миф, неоднократно используемый в истории культуры в XX в., был проанализирован М. Хайдеггером, который показал игру сокрытого и несокрытого на примере анализа пещеры и превращения ее в дом. Дом раскрывается им как важный медиум мира. Философом фиксируются оппозиции в содержании «дома», являющиеся переходящими друг в друга элементами: внутреннее/внешнее, свое/чужое, хозяин/гость, дом/путь. Эти оппозиции раскалывают пространство дома на две составляющие, поэтому возникают два возможных мотива: потеря и обретение дома. М. Хайдеггер описывает пугающую возможность бездомности, которая влечет за собой кризис человека. -
М. Хайдеггер, интерпретируя платоновскую притчу, поэтапно описывает путь к истине, который начинается в жилищеобразной пещере и знаменует собой «переход из одного пристанища в другое»1, В работе «Учение Платона об истине»2 подчеркиывается особый смысл «пути через пристанище» и отмечается его практический характер. Путь ведет к знанию способов решения жизненных задач, т. е. знанию, что делать в тех или иных случаях, при этом достигая нужных результатов. Притча отражает получение человеком «опыта дома», который включает совокупность знаний и навыков, получаемых человеком в повседневной жизни. Важно отметить субъективное происхождение данного опыта.
Человек наделен экзистенциальной потребностью в жилье - это продиктовано его исторической памятью. Человечество обречено на поддержание теплоты домашнего очага, от которой ему уже не суждено отказаться. Казалось бы, везде можно жить, всюду в современном мире благоустроенные жилые кварталы, человеку по силам создать для себя условия для сносной жизни. Однако кроме обустроенного жилья, ему нужно что-то еще. Так что же такое дом? М. Хайдеггер в своей работе попытался ответить на этот вопрос, выявив истинное предназначение дома. Пещера по своим свойствам вполне приспособлена для жилья. «Пещерообразное жилище - это изображение той области, где мы пребываем, и которая ежедневно обнаруживает себя перед нами»3. В этой пещере есть огонь, как образ солнца, свод пещеры представляет собой небесный свод, -это все «приковывает человека», и именно здесь он отныне будет жить. В жилище он чувствует себя «в мире» и «дома», находя здесь то, на что можно положиться»4, т. е. из этого сущего человек создает то, на что можно опереться, определяя для себя прочную основу. И то, что когда-то было человеком приобретено, на что он, в конечном счете, положился, и притягивает последующие поколения, пришедшие в этот мир и ощущающие себя в нем «как дома», пользуясь «положенным». Человек исторически сросся с пространством, и в судьбе каждого человека проигрывается сценарий познания и обретения дома.
Хайдеггеровская интерпретация жилища, как кажется на первый взгляд, воспроизводится Э. Левинасом в работе «Тотальность и бесконечность». Однако в левинасовской традиции дом - это образ индивидуального жилища. Философия Левинаса преодолевает оппозицию внутреннего/внешнего, которую описывает Хайдеггер: все события происходят в пространстве самого дома, и в одиноком обитании появляется осознанная готовность к вторжению внешнего мира на свою территорию. Эта гармоничная открытость миру воспринимается как Дар. Дом как изолирующая капсула на определенном этапе теряет свою замкнутость, и возникает желание вырваться наружу, с тем, чтобы прикоснуться, открыть в себе великий Дар гостеприимства.
Рассматривая тотальное бытие человека, невозможно обойтись без образа дома. На первый взгляд взаимоисключающие понятия «тотальность» и «бесконечность»
дополняют друг друга, обозначая этапы пути человека. Концепции Левинаса и Хайдеггера представляют дом как просвет в мир. Как начало культуры он сравним с внутриутробным прибежищем человека, где зарождается новый человек, новая жизнь, значит, и новый мир. С этого момента происходит «нарастание», увеличение этого «дома-начала», который развивается и должен стать источником нечто большего, чем есть сейчас, в начале своего жизненного пути.
Культурная ценность домашнего пространства не вызывает сомнений. Дом как точка означает завершенность, окончательное установление чего-либо, а также последняя часть целого, которому для завершения чего-то не хватает. Дом становится своеобразной основой символического пространства. Быть точкой опоры - это высшее предназначение дома, которое заключается в том, чтобы иметь лаконично-завершенное место для помощи тому, кто в ней нуждается. По Левинасу, в этой маленькой точке рождается нежность и поддержка. Не это ли наслаждение жизненно необходимо человеку?
Мерилом дома является ощущение потребности в нем. Любое отношение человека к дому будет включать «скрытое чувство удовлетворения»; пребывая в доме, он шаг за шагом чувственно воспринимает объекты и устремляется к ним. Дом поворачивается к человеку той стороной, которая ему удобна, и человек, как по внутренней договоренности с домом, принимает эту сторону «без раздумий»5. Это значит, что «именно дом человека обосновывает»6, а не человек пытается его обосновать, применив для этого какую-либо структуру. Дом становится жизненно необходимой потребностью человека. Причем, это не постоянное потребление чего-то в большом количестве и объединение всего под одной крышей, ибо потребность в обитании в доме ощущается на психофизическом уровне. Человек наслаждается пребыванием в жилище больше, чем думает о его сохранении. Дом трансформируется в объект наслаждений, когда человек в буквальном смысле находится в этом наслаждении: пребывание в доме вызывает желание постоянно жить в нем, наслаждаться этим присутствием так, как будто бы его просто ранее недоставало.
Домашнее пространство вносит свои существенные коррективы в человеческую жизнь: дом конкретизирует «Я», уточняя мир вокруг меня, контролируя мои потребности. Каким неудобным показано положение людей в жилище, которое только может сравниться с положением узников в пещере: они «прикованы за ноги и за шею, и... остается им лишь смотреть на то, что оказывается у них перед глазами»7. Описание этого пристанища, или первой ступени на пути к истине, складывается из того, каким воспринимается внешний мир в этот период: «не что иное, как тени утвари (которые виднеются перед узниками за пределами пещеры), стали почитать за несокрытое»8. Дом выполняет сдерживающую функцию на физическом уровне, ведь если узники тронутся с места, «будут принуждены внезапно подняться, повернуть шею... и смотреть против света, (то) это (каждый раз), возможно, будет причинять им боль»9. Дом как повседневная реальность подчинен привычному порядку, который повторяется изо дня в день. Постоянное взаимодействие с внешним миром, возможное его вторжение в мир обыденной реальности могут нарушить привычное течение дел и событий. Дом обладает энергией, подпитывающей человека, хотя окончательного насыщения энергией дома не происходит. Дом постоянно держит человека в напряжении, задавая тонус его бытия. Глубина дома притягивает человека, она раскрывает ему свои потаенные свойства. В этом смысле не удивительно, что в притче узники содержатся в пещере под землей, где есть свой очаг, который согревает. Именно земля сильно приковывает и питает человека, а свод дает ощущение свободы. Дом превращается в прямом смысле в иммунную систему человека, при этом укрепление и тонизирование
человека осуществляется на телесном и духовном уровнях. Все это становится отправной точкой для человека, который начинает свой путь.
Важными характеристиками домашнего пространства являются определенность, очерченность, которая достигаются наличием стен и границ, образующих сооружение. Функциональные свойства обозначаются связью человека с местом обитания и с возможным его освоением. Важно то, что обитание в доме означает использование его в качестве средства. Внутренний мир дома «представляется мне чуждым и враждебным, эта чуждость исчезает при моем воздействии на мир, в котором я обитаю»10. Как только человек начинает осознавать близость с домом, в котором он обитает, то дом уже воспринимается как «свой». Платоновская притча, в интерпретации Хайдеггера, выводит взаимоотношение с домом на новый уровень: контакт с домом, а значит и с миром, происходит путем перемещения «из пещеры к дневному свету и оттуда обратно в пещеру»11. Такой переход требует физического и духовного привыкания к новой ситуации: необходимо «обживание после темноты к освещенному месту»12, да и душа по прошествии длительного времени «вживается в ту область сущего, перед которой она поставлена»13. Это вживание человека в каждую представляемую ему область есть, по существу, то, что Платон называет 7Ш§аа. Это понятие означает «со-провождение к обращению всего человека в существе его»14. Так как прямого аналога в нашем языке не существует, то используется близкое по значению понятие «образование». Подлинное образование «захватывает и обращает саму душу в целом, переставляя человека на место, подобающее его существу и заставляя в нем обживаться»15. «Пси$е1а предполагает обращение всего человека, заставляя обживаться и переходить из круга первых встречных вещей в несколько иную область, где сиянием являет себя сущее»16. М. Хайдеггер связывает «образование» с понятием «истины». Существо «образования» основывается на существе «истины», «несокрытого». Левинас уточняет особенность познания человеком сущего: «объект не ждет от субъекта ничего, кроме своего осуществления в познании»17. В связи с этим «объекты не имеют своего собственного света»18, Обозначить вещь - это значит понять ее, принимая ее функцию или воспринимая ее красоту, отыскать ее место в целом.
Дом является тем сокровенным местом, в котором «Я» обретает значимость и понимание нового положения в пространстве, обозначаемом как «у себя»19. Тогда обитание в пространстве дома будет осуществляться не только через использование средств и ресурсов, но будет обозначать встречу с собой, «углубление в себя как в прибежище»20. Исходной функцией дома является то, что он разрывает целостность среды, «давая нам место для утопии»21. Утопичность интериорного пространства состоит в таинственной уютности дома, которая может иметь в качестве источника человека. Защищенность среды иллюзорна, потому что стихия сильнее и может ворваться в дом в любую минуту. Скорее всего, в доме человек обретает для себя привычность и интимность, которые присущи ему изначально, но на первых порах они еще не настолько развиты и освоены. Человеку свойственно «жить чем-то»; только в этом случае он живет не столько домом, сколько живет «у себя», ощущая глубину своего одинокого существования.
Особое место в концепции Левинаса первоначально занимала интериорность как важная характеристика домашнего пространства. Постепенно она уходит на второй план, уступая место необходимости «жить чем-то»22, наслаждаясь пребыванием «у себя». Основным пунктом теории Левинаса является «Я». Осознание себя базируется на неразрывном тождестве «Я» (меня) и «Я сам» («себя»). Тождественность внутри «Я» раскрывается при минимальной степени «инаковости» - именно тогда достижимо единство. Отличие «Я»,
которое принимается за другое, есть не что иное, как «отбрасывание» меня («Я» существует само по себе) посредством себя («Я» распознающее собственное существование). Самоидентификация есть не только «исхождение» из себя, но и возвращение к себе. «Я» остается идентичным «Я» в процессе изменений, которые происходят. Поэтому у Левинаса универсальная идентичность, с помощью которой можно охватить все чужеродное, составляет основу субъекта. «"Я" является исходным моментом идентификации. "Я" сохраняет свою самость, несмотря на эту изменчивость, и значит, "совпадает" с собой и неспособно стать отступником по отношению к этому "себе", застигнутому врасплох»23.
Первоначально отношение «Я» и мира складываются в области «пребывания в мире», в которой «Я» раскрывается именно как самость. «Я» как замкнутое на себе занято исключительно самоосмыслением и противопоставлено миру. Сущность интериорности сводится к безучастности и к осмыслению своего существования. Более того, идентификация личности сопоставляется с идентификацией интериорного мира и знаменует собой переход от одинаковости к самости, который является исходной точкой, фиксирующей некоторые специфические особенности «Я». В «мифе о пещере» показано, что далеко не каждый человек способен пройти путь постижения истины. Человек, обращающий свой взгляд на выход из пещеры, тотчас ощущает некоторое нарушение привычного образа действий и мыслей. В пещере человек подвластен окружающей ему действительности. Поведение человека, осмелившегося выйти наружу, может вызвать непонимание со стороны остальных узников, которые находятся «в упоении от своего зрелища» и даже не подозревают о такой возможности. В притче сравнивается поведение различных людей и выделяются те, кто способен начать «путь к истине», путь к перемещению в следующее «прибежище».
Индивидуальное «Я» в «Тотальности и бесконечности» предстает как целостная единица интериорного мира, но эта тотальность противопоставляется бесконечности. Именно идея бесконечности ставит под сомнение право тотальности на постижение целого мира. Левинас стремится актуализировать наличие связи между интериорным миром (тотальным) и миром экстериорным (бесконечным): этим динамичным связующим звеном является Другой, который приходит из интериорного мира и становится инициатором возможного становления личностного «Я». Внешний мир определяется как нейтральная среда, в которой вещи становятся вещами. Вещи пребывают в стихии, у которой нет и не может быть лица. По отношению к этой стихии «Я» «всегда существует внутри»24. Человек научился обосновываться в стихии, потому что он уже обработал и овладел тем, что было доступно, создав для себя точку опоры в доме. Человек всегда интериорен по отношению к тому, чем он владеет и к чему в итоге может вернуться. Именно благодаря дому, человек не способен полностью освоить стихийный внешний мир, но может по необходимости прибывать в нем. В стихии конкретный индивид должен пониматься не как часть природы, а как субъект морального мира. «Критическая способность человека позволяет понять "неразумность" природы»25. Не имея возможности жить в природных условиях, человек создал свой собственный мир - мир культуры, морального долженствования.
С выводом о замкнутости бытия, а также о высокой вероятности любых вторжений в домашний мир, постепенно приходит понимание относительности этой замкнутости. Одиночество предполагает пребывание одного в неком пространстве, которое неизбежно приобретает оттенок закрытости. Особой характеристикой человека является привычка и стремление жить обособленно. В этом смысле черты пространства и человека совпадают. Если отождествить дом с миром одиночества и обособленность понимать как отделение от чего-то, то одиночество невозможно без Другого, т. е. без того, от кого изолируются,
и без этого Другого, по отношению к кому или в отсутствии кого, человек ощущает себя одиноко. Пока в домашнем пространстве у человека не достигнуто так необходимое ему состояние - «жить кем-то».
«Жить кем-то» раскрывается благодаря Женщине. Женщина «уже своей расположенностью в доме»26 очерчивает поле интимности домашней среды. Женщина становится главным условием сосредоточения внутренней жизни дома. С ее появлением тайная энергия делает «Я» гостепринимающим. Это рождает «чистую коммуникацию», или «молчащий язык». Именно такое безмолвное движение женского существа проступает из скрытых глубин бытия. «Женское бытие» является значительной вехой, которая обозначает собой горизонт внутренней жизни дома. Женственная суть дарует возможность интериорности открыться и становится самой гостеприимностью дома.
Преодоление одиночества и интериорности дает возможность раскрыться пространству в его гостеприимном качестве. Дом находится при этом во власти открытости, теперь он гостеприимен по отношению к своему владельцу. Пройдя ступени обживания дома, обладающее «Я» «хочет освободиться от этого чувства обладания, которое дом своим приемом возрождает в "Я", чтобы "Я" мог видеть вещи как таковые, то есть представить их себе, отказавшись от наслаждения и обладания, необходимо, чтобы «"Я" умел отдавать то, чем владею», «"Я" принимает ступившего в его мир Другого, открывая свой дом перед ним»27. Образ Другого впервые появляется как элемент чужеродности в «Я». Процесс самоидентификации, уже рассмотренный выше, имеет один важный момент: «Я» как будто бы понимает себя через Другое, которое находится во «мне». Происходит своеобразный процесс «отбрасывания» меня, посредством себя, которое распознает собственное существование. «Я» это обособленное бытие, тогда Другой - тот, кто это бытие преодолевает: «Я» как бы разрывается трансцендентностью Другого, которая интерпретируется как идея Бесконечного с этической точки зрения. «Я» превращается в вектор «обращенности к», который нацеливает «Я» на промежуточное состояние между внешним и внутренним. Пределом этого движения является «другое место», радикально другое, трансцендентное. Левинас описывает отношение с Другим, которое выстраивается в диалогизированной плоскости; этот диалог накладывает определенные обязательства, следовательно, имеет этическую подоснову. Тогда «распознать Другого» означает «узнать его голод, то есть признать нуждающимся и одарить»28. Это одаривание не имеет материальной подоплеки, а состоит в послушании, в признании в нем учителя. Диалог между учителем и учеником предполагает молчаливую коммуникацию, хотя присутствие собеседников предполагается. Такого рода общение не исключает возможность трансцендентного отношения с Другим, ибо, по Левинасу, расположенность к Лицу является также расположением к дее Бога. «Я» открывается в новом качестве: теперь идея Бесконечности присутствует внутри «Я», и «Я» отныне способно отыскать себе место в новом для меня положении «служащего Другому». Этим событием «Я» поднимается на новую ступень своего развития, выходя за собственные рамки. Отношение с бесконечностью представляется не столько знанием, сколько приближением. Основной идеей Левинаса остается «идея асимметрии интерперсональных отношений»29. На первый план выступают отношения между «Я» и Другим, в качестве ученика и учителя, второй план открывает сущность языка, которая заключается в отношении с Другим. Диалог, имеющий структуру вопроса и ответа, предлагает ответ «Я» на обращение Другого. Ответ влечет за собой этические взаимоотношения. Уже само появление Другого - это призыв к ответу. Ответ гарантирует свободу индивиду, но эта свобода выражается в возможности выбора иных потребностей, чем были ранее,
и расширении собственных возможностей. Левинас подчеркивает, что потребности изменяются кардинальным образом: теперь «для себя» уходит, уступая место желанию совершить «жертвоприношение». Сама эта позиция, отмечает Левинас, восходит к христианской традиции.
Человек в своей жизни проходит долгий путь в поисках истины. На первом этапе этого пути человек находится в состоянии прикованности к земле в пещере. Там люди созерцают тени того, что происходит во внешнем мире. В левинасовской концепции это состояние раскрывается в интериорности, сосредоточенности на себе и на том, что находится вокруг. Среди обитателей пещеры есть тот, кто нашел в себе силы оторваться от внутреннего и вырваться наружу. Человек все больше ощущает свободу от оков. В этом освобождении люди стали «ближе к сущему», но ослепление светом огня мешает им увидеть истинный свет. Люди сравнивают свое состояние до и после освобождения и видят кардинальную разницу, но пока не в силах оценить то, что открылось им. На третьей ступени людям открывается дневной свет, отныне они ощущают себя «на воле». Человек стремится к выходу из пещеры, и тогда сущее раскрывается перед ним как несокрытое и доступное. Труд постижения сущего «требует беспримерного терпения и напряжения»30. В этот момент человек получает лшбаа, характеризующееся обращением к «всеистинней-шему»31, которое позволяет одержать верх над «без-образованностью»32. Заключительный этап - это возвращение в пещеру, чтобы освободить тех, кто в ней остался. Освободитель не защищен от опасности поддаться силе общепринятых в пещере истин. Истина есть завоевание способом раскрытия.
Человек в процессе развития все больше отдаляется от природы и создает «собственный мир» - мир культуры, мир нравственного долженствования. Это предполагает ответ, ответственность за дар, который позволил ему пройти этот путь. Так соединяется опыт познания и ценностное отношение к Другому, к себе самому. Хайдеггер описывает высшую стадию человеческого познания как постижение образа огня и солнечного света. В. притче он выступает как образ добра. Этическую категорию нравственного добра принято почитать за ценность. «Нечто самосияющее» и то, что дает зрение, а само оно есть «нечто зримое и познаваемое»33. Идея добра существует как возможность для любой другой идеи. Для любой вещи эта высшая идея есть исток, или первопричина. Высшая первопричина, именуемая «божественной», способна дать миру бесконечность потенциальных смыслов. Одним из важнейших качеств в человеке должна быть совесть, которая, будучи внутренним осознанием ценности, составляет «Я». Только при этом условии человек может решиться на ответ и осознать всю важность этого ответа. Ответить - значит принять на себя ответственность за содеянное. Отныне домашний человека определяет мир, который диктует определенные, а точнее ответственные, стратегии поведения.
1 Васильева Т.В. Семь встреч с Хайдеггером М., 2004. С. 26.
2 Там же. С. 15-45.
3 Там же. С. 21.
4 Там же.
5 Левинас Э. Избранное: Тотальность и бесконечность. М.; СПб, 2000. С. 155.
6 Там же. С. 155.
7 Васильева Т.В. Указ. соч. С. 16.
8 Там же. С. 26.
9 Там же. С. 17.
10 Левинас Э. Указ. соч. С. 78.
11 Васильева Т.В. Указ. соч. С. 23.
12 Там же. С- 23.
13 Там же. С. 24. и Там же.
15 Там же.
16 Там же. С. 25.
17 ЛевинасЭ. Указ. соч. С. 303.
18 Там же. С. 107. " Там же. С. 77.
20 Там же. С. 91.
21 Там же. С. 100.
22 Там же. С. 168.
23 Философия XX века. Энциклопедический словарь. Минск, 2002. С. 406.
24 Там же. С. 171.
25 Философия XX века. С. 407.
26 Левинас Э. Указ. соч. С. 170. 21 Там же. С. 174.
28 Там же. С. 270.
29 Философия XX века. С. 783.
30 Васильева Т.В. Указ. соч. С. 27.
31 Там же. С. 29.
32 Там же. С. 24.
33 Там же. С. 33.
Статья принята к печати 14 ноября 2006 г.
