CC BY
29УДК 343.16(470)
А. А. ТАРАСОВ, заведующий кафедрой уголовного права и процесса Института права Башкирского государственного университета, доктор юридических наук, профессор (г. Уфа)
A. A. TARASOV, Head of the Chair of Criminal Law and Procedure of Institute of Law of the Bashkir State University, Doctor of Law, Professor (Ufa)
ДОЛЖНОСТНОЕ ЛИЦО КАК СУБЪЕКТ УГОЛОВНО-ПРОЦЕССУАЛЬНЫХ ПРАВООТНОШЕНИЙ
AN OFFICIAL AS A SUBJECT OF CRIMINAL PROCEDURAL LEGAL RELATIONSHIPS
Аннотация. Должностные лица представляют в уголовном процессе государство и действуют в публичном интересе, что предопределяет распространение на них всех ограничений, предусмотренных в международном праве для применения власти. Одновременно с этим все властвующие субъекты являются физическими лицами, то есть людьми и гражданами, на которых одновременно распространяются все основные права и свободы человека и гражданина, предусмотренные в нормах международного права. В случае возбуждения уголовного дела в отношении должностного лица в связи с осуществлением им уголовно-процессуальной деятельности его должностной статус на практике становится внепроцессуальным, то есть неправовым фактором, ухудшающим его положение в уголовном процессе в сравнении с обычным гражданином, что противоречит принципам уголовного судопроизводства и международным стандартам прав человека.
Ключевые слова и словосочетания: должностные лица, правоохранительные органы, основные права и свободы человека и гражданина, уголовно-процессуальные правоотношения, уголовно-процессуальная деятельность, международные стандарты прав человека, международные стандарты справедливой процедуры судебного разбирательства.
Annotation. Officials represent the State in criminal proceedings and act in the public interest, which predetermines the extension of all the restrictions to them provided for in international law for the use of power. At the same time, all the ruling subjects are individuals, that is, people and citizens, who are simultaneously subject to all fundamental human and civil rights and freedoms provided for in the norms of international law. If a criminal case is initiated against an official in connection with the implementation of criminal procedural activities by him, his official status in practice becomes nonprocedural, that is, a non-legal factor that worsens his position in the criminal process in comparison with an ordinary citizen, which contradicts the principles of criminal proceedings and international human rights standards.
Keywords and phrases: officials, law enforcement agencies, basic human and civil rights and freedoms, criminal procedure relations, criminal procedure activities, international human rights standards, international standards of fair trial procedure.
Властный характер уголовно-процессуальных правоотношений является их обязательным общим признаком [1, с. 104]. Без участия, как минимум, од-
ного властвующего субъекта - должностного лица (следователя, дознавателя, прокурора, судьи и т. д.), уголовно-процессуальные отношения не существуют
[1, с. 128]. В случаях, когда в уголовно-процессуальном правоотношении участвуют два и более представителя власти (например, следователь и руководитель следственного органа, дознаватель и прокурор и т. п.), уголовно-процессуальное правоотношение не перестаёт быть властеотношением, то есть один из властвующих субъектов в этих случаях обладает правом властного веления в отношении другого. Последняя ситуация, как правило, сопряжена с созданием специальных процедурных механизмов для сохранения свободы волеизъявления подчиненного властвующего субъекта - через институты обжалования или оспаривания властных указаний вышестоящим властвующим субъектам. Роль такого механизма играет, например, институт обжалования следователем указаний руководителя следственного органа вышестоящему руководителю следственного органа, причем по наиболее важным вопросам расследования - с возможностью не исполнять этих указаний. Насколько эти механизмы эффективны на практике и имеются ли они в каждом необходимом случае - вопросы другие, требующие самостоятельного исследования. Общая же характеристика системы уголовного судопроизводства в этом контексте такова: государство участвует в производстве по уголовному делу обязательно, на всех этапах его движения, и представляют его разные должностные лица, реализующие властные полномочия и несущие персональную ответственность за законность, обоснованность и целесообразность [2, с. 242] их реализации.
Все положения международных договоров и конвенций, касающиеся власти, недопустимости использования власти исключительно в целях ущемления основных прав и свобод человека и гражданина, соразмерности применения власти предотвращаемому вреду законным правам и свободам людей или общественным интересам и т. п., на самом
деле относятся не к некой абстрактной субстанции под названием «государство», а к действиям конкретных должностных лиц. Все должностные лица, ответственные за производство по уголовному делу и реализующие властные полномочия, нередко вынуждены применять меры уголовно-процессуального принуждения, сущность которых состоит в ограничении прав и свобод других участников процесса, в том числе и конституционных, в большинстве случаев отнесенных международным правом к числу основных - права на личную неприкосновенность, на свободу передвижения, личную и семейную тайну и т. д. В литературе верно отмечается, что государство несет юридическую ответственность за каждый случай незаконного и необоснованного применения принуждения [3, с. 71]. Однако в реальных правоотношениях в уголовном процессе государство участвует лишь опосредованно в силу абсолютной персонификации самих этих правоотношений [1, с. 128]. Ответчиком в Европейском суде по правам человека будет Российская Федерация в целом, имущественный вред в случае реабилитации тоже будет взыскиваться из федерального бюджета, которым распоряжается специальный государственный орган - Федеральное казначейство. За конкретное же беззаконие или необоснованное применение власти будет отвечать конкретный человек, занимавший на момент производства конкретного процессуального действия или принятия процессуального решения определенную должность, с которой уголовно-процессуальный закон связывает столь же определенные полномочия в уголовно-процессуальных правоотношениях.
Реализация властных полномочий всегда сопряжена с необходимостью подчинения воле государства воли какого-либо другого лица. Нет ничего удивительного в том, что в международном праве законное и обоснованное применение уголовно-процессуального принуж-
дения, сопряженного с ограничением основных прав и свобод человека и гражданина специально оговаривается как допустимый случай такого ограничения. И касается это действий тех должностных лиц, в чьи обязанности вменено производство по уголовному делу полностью или в части отдельных процессуальных действий, связанных с подобными ограничениями. Так, «законное задержание или заключение под стражу (арест)... с целью исполнения любого обязательства, предписанного законом» - это согласно подп. Ь п. 1 ст. 5 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (ETS № 005) (далее - Европейская конвенция, Конвенция) [4], допустимое, прямо предусмотренное Европейской конвенцией правомерное ограничение права человека на свободу и личную неприкосновенность. Даже право на жизнь (ст. 2) снабжено в Конвенции оговоркой о возможности правомерного его ограничения «для осуществления законного задержания». Многие должностные лица органов дознания, а также следователи, руководители следственных органов, прокуроры в силу процессуальных обязанностей, на них возложенных, бывают юридически причастными к ограничению конституционных прав участников процесса, в том числе и при осуществлении не только фактического задержания (здесь всё-таки речь идет только об органах дознания), но и при осуществлении уголовно-процессуального задержания в порядке ст. ст.91 и 92 УПК РФ. Но задержание по подозрению в совершении преступления и заключение под стражу (арест) - это лишь частный пример применения государственно-властных полномочий, сопряжённого с ограничением основных прав и свобод человека и гражданина. Таких действий очень много: обыски и осмотры в жилище, помимо воли проживающих в нём лиц, любые принудительные приводы, домашние аресты и т. д. За незаконность и необоснованность всех этих действий несет
ответственность конечно же государство, представителями которого в уголовном процессе являются конкретные должностные лица. Однако и все они тоже несут персональную юридическую ответственность за собственные действия.
В то же время все должностные лица в уголовном процессе - это физические лица, на которых распространяются понятия «человек» и «гражданин». Вне реализуемых в уголовном процессе властных полномочий эти понятия и соответствующие им комплексы основных прав и свобод распространяются на сотрудников полиции, действующих от имени органа дознания, следователей, прокуроров, дознавателей, судей и т. д. Все представители власти - это одновременно и носители статусов «человек» и «гражданин», то есть всех основных прав и свобод. Среди прочих прав у всех представителей власти есть право не подвергаться дискриминации по признаку рода занятий, то есть профессиональной деятельности, не запрещенной законом. Именно так в отношении должностных лиц следует понимать положение ст. 14 Европейской конвенции о запрещении дискриминации «по любым иным признакам». Полагаем в связи со сказанным, что при разбирательстве правонарушений, совершенных должностными лицами, в том числе и при расследовании преступлений, совершенных ими при реализации уголовно-процессуальных полномочий, факт принадлежности к правоохранительным органам должен учитываться лишь в той степени, в которой этого требует уголовно-правовая квалификация самого деяния. В отношении должностных лиц действуют те же правила определения направленности умысла, степени свободы выбора варианта поведения в конкретной ситуации и т. д., как и в отношении любого другого гражданина.
Двойственность статуса граж-дан-должностных лиц, представляющих государство в уголовном процессе,
способствует формированию многих стереотипов в оценке конкретных жизненных ситуаций, связанных с уголовно-процессуальным правоприменением. С одной стороны, должностные лица, занятые в производстве по уголовным делам, не только наделяются властными полномочиями, но и соответствующим их процессуальному статусу кредитом общественного доверия, без которого в демократически устроенном обществе власть в принципе никому не вручается. Именно поэтому практически каждый случай совершения преступлений представителями власти в системе уголовной юстиции непременно приобретает широкий общественный резонанс, способный иногда играть самодовлеющую роль в уголовно-процессуальной деятельности. Принимая процессуальные решения в этих условиях другие властвующие субъекты, ответственные за производство по уголовному делу в отношении своего вчерашнего коллеги, вынуждены руководствоваться отнюдь не только обстоятельствами данного дела и особенностями личности данного обвиняемого или подозреваемого. Следователи, прокуроры, а вслед за ними и судьи вынуждены «оглядываться» на возможные реакции на это решение в средствах массовой информации, в коллективах подразделений правоохранительных органов и т. д. По-человечески понятное объяснение такой «оглядке», конечно же, имеется: искусственное разжигание общественных страстей вокруг уголовного дела, то есть обычного правового спора ставит в очень уязвимое для критики положение любого властвующего субъекта, принявшего на себя ответственность за производство по нему. Однако нельзя не обратить внимания на то, что к уголовно-процессуальному закону, которым только и надлежит руководствоваться любому правоприменителю, это имеет весьма опосредованное, если не сказать отдалённое, отношение. Равенство перед законом и судом остаётся основополага-
ющим принципом правосудия и в данном случае, а этот принцип предполагает независимость принимаемых властных решений по уголовным делам от самого факта принадлежности подозреваемого или обвиняемого к правоохранительным органам. Лица, привлекаемые к уголовной ответственности, до вступления в законную силу приговора суда, констатирующего совершение преступления именно ими, не перестают быть людьми и гражданами в международно-правовом смысле, как они не переставали быть таковыми и при исполнении возложенных на них уголовно-процессуальных полномочий. Не утрачивают они международно-правового статуса человека и гражданина и после осуждения, и после отбывания наказания, ибо этот статус возникает при рождении и прекращается смертью. Оспорить это утверждение невозможно, поскольку никаких оговорок относительно принадлежности лица, обвиняемого в совершении «уголовного преступления» (criminal offense), как он назван в ст. 6 Европейской конвенции, к каким-либо государственным органам ни в самой Конвенции, ни в любом другом международно-правовом документе не содержится.
Однако практика отнюдь не такова. Принцип презумпции невиновности действует в отношении должностных лиц, обвиняемых в совершении преступлений, связанных с осуществлением ими уголовно-процессуальной деятельности в весьма специфической форме. Любой обвиняемый в совершении преступления согласно этому принципу, закрепленному в ст. 49 Конституции Российской Федерации, ст. 14 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации (далее -УПК РФ) и в несколько усеченном виде закрепленном в п. 2 ст. 6 Европейской конвенции, считается невиновным до вступления в законную силу приговора суда, которым констатирован доказанный в установленном законом порядке факт совершения этим лицом преступления. В
этом смысле невиновным считается, например, и следователь, обвиняющийся в фальсификации доказательств или в применении пыток при допросах. Очевидной представляется недопустимость продолжения ведения расследования следователем, в отношении которого появились подобного рода подозрения. Здесь едва ли стоит дожидаться обвинительного приговора суда и вступления его в законную силу: социальные издержки от отстранения такого следователя от должности в порядке, предусмотренном в ст.114 УПК РФ до окончания производства по его обвинению несравнимо меньшие, нежели от продолжения этим следователем фальсификации доказательств по другим делам, равно как и воспрепятствование нормальному ходу расследования по его собственному уголовному делу с использованием тех властных возможностей, которые, так или иначе, предоставляет следственная деятельность.
Что же касается обычной на сегодняшний день практики увольнения со службы, например, в органах внутренних дел, в случаях возбуждения уголовного дела, скажем, в отношении следователя органов внутренних дел, то она не выглядит столь уж безупречной с точки зрения российского уголовно-процессуального закона и международно-правовых обязательств Российской Федерации в сфере защиты прав и свобод человека и гражданина. Если речь идет о случаях увольнения «задним числом», которые в современной практике тоже происходят, то сам факт такого увольнения - это, на наш взгляд, совокупность преступлений, совершённых должностными лицами разного уровня. Представители руководства территориальных подразделений правоохранительных органов, давая подобные указания кадровым службам, злоупотребляют своими служебными полномочиями, сотрудники кадровых служб совершают должностной подлог, изготавливая разного рода документы «задним числом». Иллюзия совершения
преступления теперь уже «бывшим сотрудником», ради которой всё это затевается, не способна превратиться даже в какую-то видимость правды, ибо в процессе расследования связь совершаемых преступных действий с наличием реального должностного статуса представителя власти обычно выявляется без всяких затруднений.
Сам факт возбуждения уголовного дела в отношении любого сотрудника правоохранительных органов не даёт оснований для его увольнения вплоть до вступления в законную силу приговора суда, и этот факт, по логике уголовно-процессуального закона, не должен фигурировать в качестве основания для увольнения сотрудника. Строго по закону (ч. 2 ст. 140 УПК РФ) «достаточные данные, указывающие на признаки преступления» - это не обязательно доказательства, а сведения, в принципе, потенциально опровержимые в будущем, а указывать они на момент возбуждения уголовного дела могут совсем не обязательно на полный состав преступления. Это могут быть фрагментарные обстоятельства, внешне подпадающие под признаки объективной стороны преступления. Так по закону. На практике же на момент возбуждения уголовного дела стремятся установить полные основания не только для предъявления конкретному человеку обвинения, но и для направления уголовного дела в суд и даже для постановления обвинительного приговора.
Такое положение вещей создает лишь видимость стремления к абсолютной законности возбуждения уголовного дела. На самом деле следователи и дознаватели на весь период расследования превращаются в заложников уже принятого в самом начале расследования решения, констатирующего виновность конкретного человека, чтобы только впоследствии не быть обвиненными в необоснованном возбуждении уголовного дела. В отношении сотрудников правоохранительных органов эти стереотипы
действуют в абсолютной степени: если на конкретного сотрудника уже «упала тень» обвинения в совершении преступления, то последующее признание его невиновным любым властвующим субъектом воспринимается как нечто недопустимое. Отсюда и соответствующее отношение к «оступившимся»: они превращаются в «изгоев» задолго до вынесения обвинительного приговора и вступления его в законную силу. И заметим, что всё это тоже никакого отношения не имеет ни к уголовно-процессуальному закону, в целом, ни к презумпции невиновности, в частности, ни уж тем более к международным стандартам прав человека.
Наличие властных полномочий по уголовным делам и связанное с ними право принимать уголовно-процессуальные решения создают специфические условия и реализацию основных прав и свобод человека и гражданина должностным лицом. Властное полномочие -это, как известно, и право, и обязанность одновременно. Властное полномочие -это всегда возможность выбора между несколькими вариантами поведения, и персональная юридическая ответственность может возлагаться на носителя такого полномочия только в том случае, если этот выбор реально был.
Выбор варианта поведения при реализации властных полномочий тоже не произвольный, он обусловлен юридически значимыми обстоятельствами конкретного дела и наличием доказательств, их подтверждающих. Совокупность этих доказательств оценивается властвующим субъектом по внутреннему убеждению, что создаёт некоторую видимость непроверяемости его волеизъявления. Но это лишь видимость: любое властное решение согласно требованиям ч. 4 ст. 7 УПК РФ (принцип законности производства по уголовному делу) должно быть законным, обоснованным и мотивированным. Предполагается, что за каждым случаем применения власти стоит возможность и
необходимость, если потребуется, объяснить любому разумному человеку, что поступил представитель власти так, а не иначе, потому что для этого властного решения при тех обстоятельствах были достаточные фактические и юридические основания. Теоретически всё ясно, и логика эта кажется безупречной. Но главная проблема состоит в том, что властное решение принимается в одних информационных условиях, а оценивается законность этого властного решения в других. Постфактум оценивать и собственные, и чужие решения несравнимо проще. И здесь напомним, что должностное лицо и в тех условиях, когда оно принимало властное решение, и тогда, когда законность этого решения постфактум оценивается, является носителем основных прав и свобод человека и гражданина и одновременно - представителем того государства, чей интерес это лицо представляет в конкретных юридических процедурах.
С учетом всего сказанного подчеркнём, что обыск, в результате которого не были обнаружены искомые предметы, совсем не обязательно был незаконным на момент его проведения, задержание и заключение под стражу человека, которого впоследствии пришлось с извинениями освободить, совсем не обязательно были незаконными и необоснованными на момент их применения, привлечение в качестве обвиняемого человека, оказавшегося невиновным, столь же не обязательно было незаконным на момент предъявления обвинения. В случае признания этих действий постфактум незаконными и при отсутствии доказанных злоупотреблений со стороны конкретных должностных лиц всю юридическую ответственность, в том числе и имущественную, несет государство. Именно оно обеспечивает возмещение вреда, причиненного действиями его должностных лиц.
Процедуры функционирования должностных лиц в системе уголовной
СУДЕБНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ. ПРОКУРОРСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ. ПРАВОЗАЩИТНАЯ И ПРАВООХРАНИТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
юстиции должны быть сориентированы не на механически взаимодействующие детали государственного механизма, а на
личностей, обладающих всем комплексом основных прав и свобод человека и гражданина.
***
ЛИТЕРАТУРА
1. Прошляков А. Д., Ахматов И. И. Понятие признаки и система уголовно-процессуальных правоотношений : монография. М. : Юрлитинформ, 2018. 224 с.
2. Апостолова Н. Н. Дискреционность в уголовном судопроизводстве России : монография. Ростов н/Д: Ростиздат, 2009. 356 с.
3. Вершинина С. И. Нормативно-правовая сущность уголовно-процессуального принуждения: монография. М. : Юрлитинформ, 2017. 368 с.
4. Конвенция о защите прав человека и основных свобод (ЕТ8 № 005) (Рим, 4 ноября 1950 г.) (с изменениями и дополнениями). Доступ из справ.-правовой системы «Гарант».
© Тарасов А. А.
СУДЕБНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ. ПРОКУРОРСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ. ПРАВОЗАЩИТНАЯ И ПРАВООХРАНИТЕЛЬНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
УДК 351.74.078:364.29(470)
А. А. КУДРЯВЦЕВА, адъюнкт Академии управления МВД России (г. Москва)
A. A. KUDRYAVTSEVA, Post Graduate of the Academy of Management of the Ministry of Internal Affairs of Russia (Moscow)
О СОЦИАЛЬНО ЗНАЧИМОМ РЕЗУЛЬТАТЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ОРГАНОВ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ
ON SOCIALLY SIGNIFICANT RESULT OF THE ACTIVITIES OF THE INTERNAL AFFAIRS BODIES
Аннотация. В статье рассматриваются подходы различных авторов к понятию социальной значимости и социальной эффективности деятельности органов внутренних дел в призме эффективности государственного управления, стратегического управления правоохранительной сферой. Анализируются теоретические и нормативно закрепленные компоненты для формулирования понятия социальной значимости деятельности органов внутренних дел. В заключении делается вывод об отсутствии конкретных определений, приводится авторское представление об определении социально значимого результата данной деятельности.
Ключевые слова и словосочетания: социально значимые результаты, деятельность органов внутренних дел, социальный эффект.
Annotation. The article examines the approaches of various authors to the concept of social significance and social effectiveness of the activities of internal affairs bodies in the prism of the effectiveness of public administration, strategic management of the law enforcement sphere. The
