CC BY
61
УДК 811.11
И. Э. Федюнина
Дискурсивные преобразования фразеологизмов, репрезентирующих представления носителей русского и английского языков о феномене обмана
В статье анализируются контекстуальные трансформации и специфика иллокутивного эффекта русских и английских фразеологизмов с общим значением «обман». Делается попытка выявления закономерностей восприятия и оценки феномена обмана носителями русской и английской лингвокультур.
The article focuses on discourse transformations and pragmatic impact of Russian and English idioms with a general meaning of deception. Typical attitudes of Russian and English native speakers towards deception are revealed.
Ключевые слова: фразеологизм, концепт, обман, дискурсивные преобразования / контекстуальные трансформации, коннотация, оценочная категоризация, иллокутивный эффект, корреляция.
Key words: idiom, concept, deception, discourse / contextual transformations, connotation, evaluation categorization, pragmatic impact, correlation.
Целью статьи является исследование контекстуальных трансформаций фразеологических единиц (ФЕ) русского и английского языков (РЯ и АЯ) с общим значением «обман» и закономерностей влияния этих трансформаций на когнитивный потенциал и прагматическое воздействие данных ФЕ.
Социальная значимость обмана как феномена психики и коммуникации несомненна, а выявление межкультурных закономерностей языковых репрезентаций и оценки данного явления видится особенно актуальным в свете расширения межкультурных контактов. Хотя в настоящее время фра-зеологи достаточно часто обращаются к проблемам окказиональных трансформаций ФЕ [2; 5; 11; 20; 22], межъязыковому изучению таких трансформаций применительно к ФЕ, репрезентирующим обман, до сих пор внимания не уделялось. Вместе с тем наши исследования показывают, что ФЕ с семантикой обмана проявляют весьма ярко выраженную тенденцию к контекстуальным преобразованиям, и их изучение может дать интересный и полезный материал не только для когнитивной фразеологии, но и для психологии и межкультурной коммуникации.
Когнитивная фразеология видит фразеологическое значение как двойственную сущность, содержащую «не только языковые знания, но и знания неязыковые..., связанные с процессами концептуализации и категоризации...» [1, c. 8], и стремится к пониманию того, какие познавательные операции и коммуникативные интенции стоят за порождением и
© Федюнина И. Э., 2013
использованием ФЕ. Поскольку одним из базовых постулатов когнитивной фразеологии является постулат о взаимосвязи и взаимодействии ФЕ (их семантики и контекстуального употребления) с когнитивной системой и социокультурными устоями носителей языка, приведём два наиболее важных для нашего исследования вывода, сделанных относительно феномена обмана специалистами-психологами [8; 18; 19; 23]. Во-первых, само понятие обмана принадлежит к числу т.н. сложных понятий. Это означает, что при его построении возрастает роль эмоционального и ситуативного факторов. Во-вторых, когнитивно-психологической основой неоднозначности восприятия и оценки обмана является когнитивный диссонанс, или внутренний конфликт - «дискомфортное состояние, которое возникает, когда у человека одновременно имеются два психологически не согласующихся представления» [3, с. 739]. Суть его заключается в противоречии между невозможностью строить отношения и достигать целей, совершенно не прибегая к обману, и отнесением обмана к категории действий, совершение которых чревато общественным осуждением и негативной самооценкой. С целью разрешения (или, по крайней мере, ослабления) такого конфликта вырабатывается некий специфический для носителей культуры перечень ситуаций приемлемого обмана, который может быть оправдан, и ситуаций, в которых высказывание или действие вообще не квалифицируется как обман, даже если с позиций логики таковым является.
В силу этих двух факторов при восприятии и оценке обмана важную роль играет оценочная категоризация - «результат интеракции двух концептуальных систем - той, что имеет происхождение из физического мира и той, что производна от человеческой системы ценностей» [16, с. 5]. Этой модели категоризации присуща креативность - функционируя относительно исходной «логической» модели, для которой характерно рациональное восприятие действительности, она может принимать разные формы «сосуществования» с ней - от полной согласованности до полного игнорирования.
Именно с учётом данного факта в качестве оптимального языкового средства экспликации представлений об обмане нами были выбраны ФЕ, «концентраты» когнитивно маркированной информации», заложенной в языке [7, с. 23], значительно превосходящие нейтральную лексику по информационной ёмкости, коннотативным возможностям, образности и способности производить иллокутивный эффект - вызывать то или иное чувство-отношение реципиента к обозначаемому явлению. Кроме того, наши исследования показали, что большинство ФЕ с семантикой обмана имеют высокую степень дискурсивной зависимости и проявляют тенденцию к флуктуации оценки. По мнению В. Н. Телия, которое мы полностью разделяем, значение ФЕ представляет собой «многомерный информационный комплекс, холистично «настраивающийся» на вхождение в речь в соответствии с коммуникативными интенциями говорящего и столь же холистично воссоздаваемый слушающим как в номинативном, так и в
прагматическом информационном полях» [10, с. 129]. Все компоненты значения ФЕ, находясь в тесном взаимодействии друг с другом, «работают» на осуществление прагматической интенции говорящего и способствуют созданию иллокутивного эффекта. Таким образом, попадая в контекст, ФЕ «подстраивается» под речевую интенцию, продиктованную ситуацией общения. Поскольку компоненты значения ФЕ тесно взаимосвязаны, изменение оценочного компонента до определенной степени изменяет и содержание ФЕ в целом. В результате одна и та же ФЕ в различных дискурсах может «отсылать» нас к разным концептам.
Исходя из этого, мы предположили, что в основе восприятия и оценки той или иной формы обмана должна лежать корреляция соответствующего фрагмента концепта «Обман» с другими концептами носителей языка, причем не все они негативны в оценочном плане. Данные корреляции можно выявить посредством анализа планов содержания, выражения и дискурсивного «поведения» его ФЕ-репрезентантов. В качестве основных методов исследования нами использовались: концептуальный анализ, сравнительно-сопоставительный анализ, дискурсивный анализ семантики ФЕ. Материалом послужили контексты, взятые из произведений современных русских, английских и американских писателей.
Итак, важным фактором иллокутивного эффекта ФЕ является контекст, то есть ситуативные условия её реализации в соответствии с «прагматической установкой носителей языка» [11, с. 41]. С нашей точки зрения, способность ФЕ подвергаться в дискурсе различным структурнолексическим преобразованиям и дополнениям является одним из наиболее интересных средств повышения когнитивного потенциала ФЕ и влияния на иллокутивный эффект. Е. Ф. Арсентьева справедливо характеризует дискурсивные преобразования ФЕ как «приёмы концептуального механизма творческого использования языка» [4, с. 85]. Здесь мы кратко рассмотрим действие наиболее частотных контекстуальных трансформаций ФЕ с семантикой обмана - вклинивания, фразеологического каламбура и расширения метафорического образа (образной основы). В семантическом аспекте ФЕ, являющиеся объектом нашего исследования, репрезентируют такие формы обмана, как дезинформация, использование плодов чужого труда и нечестное ведение дел: вешать лапшу на уши, пудрить мозги, обвести вокруг пальца, сидеть на чьей-л. шее (РЯ); do a snow job on smb, take smb for a ride, lie without batting an eye, a funny / monkey business (АЯ) и другие.
Рассмотрим наиболее интересные и показательные ситуации.
«“You going forward with that lawsuit, after this?” “Of course”, Mary lied, without batting an eye. It hurt to bat her eye anyway. She was beginning to hate being a Crime Victim» [21, с. 382]. В данном контексте фразеологическая игра (каламбур), основанная на соположении прямого и метафорически переосмысленного значений исходного словосочетания bat an eye (моргнуть глазом), способствует созданию юмористического эффекта и, в соче-
тании с экстралингвистической информацией об эмоциональном состоянии субъекта, существенно сглаживает негативную коннотацию ФЕ.
Сходный пример наблюдаем в РЯ: «Лапшу варить следует, а не на уши всем вешать. Думаешь, ты один умный, остальные из деревни приехали?» [6, с. 352]. Здесь основой фразеологической игры является компонент лапша. Трансформация ФЕ служит средством усиления экспрессивности; подчёркивается иронично-снисходительное отношение к субъекту, чья попытка обмана не удалась.
«- Что на самом деле? - вдруг перебил он и глянул внимательно. - Ты что? Влезла в коробку? - Что? А. нет. - Кажется, она играла плохо, неумело, хотя всю жизнь считала себя виртуозом по части обвести мужчину вокруг пальца. Видимо, имело значение не только, какой мужчина, но и какой палец!» [14, с. 273]. Эта ситуация представляет обманщика как незадачливого игрока, переоценившего свои возможности и столкнувшегося с противником умнее и хитрее его самого (концепт «Игра»). Лексема палец благодаря метонимическому переносу становится персонификацией самого субъекта, его способностей к искусному вранью.
«С утра Архипов всласть поругался с Женей Ряпкиным, идеологом программы «С-14», которая ни к чёрту не годилась, и они оба об этом отлично знали, но у них были разные цели. У Жени - запудрить шефу мозги. У шефа, наоборот, прочистить Женины. Правда была на стороне Архипова, поэтому через полчаса Женя начал сдавать позиции» [13, с. 190]. Это типичный пример так называемого прозрачного обмана, когда реципиент знает о том, что субъект лжёт, а субъекту известна осведомлённость реципиента как о факте дезинформации, так и об истинном положении дел. Таким образом, ситуация обмана приобретает юмористический оттенок и предстаёт в виде игры или сражения с предрешённым исходом (корреляция с концептом «Игра»). Созданию такого образа способствует также соположение ФЕ с противоположными компонентами (запудрить -прочистить). С учётом контекстуальной информации, сообщающей о своеобразном удовольствии, получаемом коммуникантами (концепт «Удовольствие»), негативная коннотация ФЕ практически затушёвывается.
«Terry grinned to himself. For a good ride he had taken them! Surely he was the smoothest liar on GodJs earth!» [17, с. 128]. В этом контексте обман, осуждаемый окружающими, самим субъектом воспринимается как игра, доставившая к тому же удовольствие, так как он выиграл один против многих (корреляция с концептами «Игра», «Искусство»). Изменению коннотации способствует вклинивание - введение в структуру ФЕ с изначально негативной оценкой позитивного модификатора good.
«Понимаешь, старикашка, память у меня - явление незаурядное... Далее на собеседника выплёскивался целый ушат вранья про удивительные свойства его памяти.» [15, c. 49]. Здесь представлено противоположное предыдущим контекстам восприятие обмана - на первый план выходят резко негативные чувства-отношения (неприязнь, раздражение). Такой эф-
фект достигается посредством расширения и интенсификации образа - негативная коннотация усиливается за счёт дополнительных компонентов ФЕ, несущих семы преувеличения и агрессии (концепты «Опасность», «Разрушение»).
«.осталась только морока с опостылевшим, никуда не годным мужиком. Сидел он на шее у неё и родителей, очень удобно сидел, свесив ножки и помахивая кнутиком, ничего не делал, ни о чём не заботился.» [12, c. 17]. Данный контекст репрезентирует одну из наиболее осуждаемых форм нечестного поведения - использование субъектом плодов чужого труда при полном отсутствии помощи и отдачи с его стороны. Компоненты, применённые для расширения образа (удобно, свесив ножки, помахивая кнутиком), несут семы повышенного комфорта, бесцеремонности и наглости, что в сочетании с резко негативными модификаторами контекста (опостылевший, никуда не годный) вызывает крайнее презрение, возмущение и отвращение. Отрицательная коннотация усиливается и тем фактом, что субъект ведёт себя подобным образом по отношению к собственной семье (концепты «Предательство», «Унижение»).
Ярким примером влияния контекста и дискурсивных трансформаций на оценочную коннотацию одной и той же ФЕ могут послужить следующие два контекста АЯ с ФЕ funny/monkey business. 1) «“You'll be home by twelve o'clock sharp. There'll be no noise, no waste of hot water, and no funny business of any sort”. Mattie grinned at her. Their relief was like a light being turned off. “We are the quitest sleepers in London. And we are too tired to think of anything funny”» [24, с. 65]; 2) «And here we are looking at the dead body on the ground and a bloody mass on the wall... A couple of years ago Jimmy went to New York for some monkey business he called ‘lucrative stuff”. Unfortunately, a local capo obviously was much more like an alligator than a monkey... and Big Jimmy Tailor has literally shaken his brains» [21, с. 245]. В первой из приведённых ситуаций имеет место фразеологический каламбур в виде соположения метафорического значения компонента funny в составе ФЕ (нечистые, сомнительные дела, то есть аферы), использованного хозяйкой квартиры, и прямого значения лексемы (веселье, развлечения), употреблённого потенциальной квартиросъёмщицей, которая и не помышляет ни о каких аферах, а лишь хочет наконец-то иметь постоянное жильё и относительный покой. Результат - юмористический эффект с затушёвыванием негативной коннотации ФЕ. Во втором контексте весьма оригинально использовано сочетание каламбура и расширения образа. Противопоставление monkey - alligator квалифицирует субъекта как человека самоуверенного, довольно мелкого, недалёкого и склонного к лёгкой наживе (monkey), явно недооценившего «уровень» и опасность того, с кем попытался провести нечестную сделку (alligator). Таким образом, отрицательная коннотация ФЕ подчёркивается, а субъект, с которым жестоко расправились, не вызывает ни малейшего сочувствия: о случившемся с ним говорится, во-первых, с сарказмом, а во-вторых - как о вполне заслуженном наказании.
«Ему можно было навешать на уши километры лапши, он всему поверит. Яша жил с мамой до сорока лет, совершенно не приспособленный к окружающей действительности. Для Яши главное - покой.» [10, с. 68]. В этой ситуации механизмом усиления экспрессивности служит вклинивание (интенсификатор километры). Отрицательная оценка, несомая ФЕ, сохраняется, но в силу влияния уничижительной характеристики, даваемой реципиенту, негативная коннотация «перенаправляется» с субъекта на объект, который сам виноват в том, что его обманывают, и даже готов быть обманутым, лишь бы свести к минимуму контакты с неприятными сторонами действительности. Заметим, что указание на долю вины жертвы в успешности обмана является универсальной закономерностью для обоих языков, но более ярко эта тенденция выражена в РЯ: «Когда общество ничего не может предложить сегодня, оно обещает светлое будущее. Вешает лапшу на уши. А ты и уши развесила»; «Она позвала меня к себе в гости., чтобы я походила по её квартире, покачала лапшой на ушах» [10, с. 36 -42]. В данном дискурсе усилению иллокутивного эффекта ФЕ способствует расширение образной основы, представляющее жертву в крайне нелепом виде и обусловливая корреляцию с концептом «Унижение». Этой же цели служит использование ФЕ развесить уши, сам образ-основа которой имплицирует удобство «навешивания лапши» на такие уши.
Анализ результатов исследования позволяет сделать следующие выводы. Дискурсивные трансформации ФЕ с семантикой обмана оказывают значительное влияние на оценочный компонент значения ФЕ и на прагматический эффект в целом. Наиболее частотными контекстуальными преобразованиями являются вклинивание, фразеологическая игра (каламбур) и расширение образа. Иллокутивный эффект ФЕ трансформируется в трёх основных направлениях: 1) усиление изначально негативной коннотации; 2) частичное или полное изменение коннотации за счёт внесения дополнительных признаков и смыслов, в том числе противоположных изначальной оценке; 3) «перенесение» негативного отношения с субъекта на реципиента. В целом восприятие ситуаций обмана варьирует от резко негативного (корреляции с концептами «Опасность», «Агрессия», «Унижение» и т.п.), когда совершённое действие категоризируется как злостный обман, до практически позитивного (концепты «Игра», «Удовольствие», «Искусство»), когда действие или высказывание вообще не квалифицируется как обман, поскольку оно никому не приносит вреда и не имеет негативных целей. Оценочная категоризация зависит от целей и установок участников. Как представляется, это явление ярко демонстрирует расхождение между рационально-логическим и эмоционально-оценочным аспектами восприятия обмана, свойственное носителям исследуемых культур. Важно также отметить, что ФЕ РЯ проявляют гораздо большую степень гибкости и открытости для преобразований, чем ФЕ АЯ. В целом предложенный нами подход к анализу фразеологических трансформаций видится перспективным в плане приложения его к исследованию концептуализации и катего-
ризации других значимых феноменов человеческих отношений на материале славянских и европейских языков.
Список литературы
1. Алефиренко Н. Ф. Фразеология и когнитивистика в аспекте лингвистического постмодернизма. Монография. - Белгород: Изд-во БелГУ, 2008.
2. Алефиренко Н. Ф. Проблемы фразеологического значения и смысла (в аспекте межуровневого взаимодействия): Монография. - Астрахань: Астраханский университет, 2004.
3. Айзенк М. Психология: комплексный подход / под ред. М. Айзенка; пер. с англ. С. В. Бенедиктова. - Мн.: Новое знание, 2002.
4. Арсентьева Е. Ф. Расширенная метафора и фразеологический каламбур как действенные средства семантического преобразования фразеологических единиц английского и русского языков // Вопросы когнитивной лингвистики. - 2006. - № 2. -С. 84 - 89.
5. Золотых Л. Г. Когнитивно-дискурсивные основы фразеологической семантики. - Астрахань: Астраханский университет, 2007.
6. Леонов Н. И. Ловушка. - М.: ЭКСМО-ПРЕСС, 1997.
7. Мокиенко В. М. Когнитивное и акогнитивное во фразеологии // Фразеология и когнитивистика: материалы 1-й Междунар. науч. конф. (Белгород, 4-6 мая 2008 г.) / отв. ред. проф. Н. Ф. Алефиренко. - Белгород: Изд-во БелГУ, 2008. - С. 13 - 26.
8. Морозова Е. И. Ложь как дискурсивное образование: лингвокогнитивный аспект. Монография. - Харьков: Экограф, 2005.
9. Телия В. Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты. - М.: Школа "Языки русской культуры", 1996.
10. Токарева В. Коррида. - М.: Вагриус, 1994.
11. Третьякова И. Ю. Окказиональная фразеология: монография. - Кострома:
КГУ им. Н.А. Некрасова, 2011.
12. Устинова Т. В. Подруга особого назначения: Роман. - М.: Эксмо, 2003.
13. Устинова Т. В. Пороки и их поклонники: Роман. - М.: Эксмо, 2004.
14. Устинова Т. В. Закон обратного волшебства: Роман. - М.: Эксмо, 2005.
15. Юденич М. Исчадие рая: Роман. - М.: АСТ, 2003.
16. Boldyrev N.N. Evaluate Categorization // Abstracts (from Cognitive Linguistics
East of Eden, September 13th-15th 2002). - Turku, Finland, 2002.
17. Cox J. Jinnie. - London: Headline, 2002.
18. De Paulo B. M. Deceiving and Detecting Deceit // The Self and Social Lie / ed. by B.R. Schlenker. - N.Y.: McGraw-Hill, 1985. - P. 323 - 370.
19. Ekman P. Lying and Deception // Memory for Everyday and Emotional Events. -
New Jersey: Lawrence Erlbaum Associates, 1997. - P. 333 - 347.
20. Eismann W. Jenseits der Weltbild-Phraseologie. Vergessene psychoanalytische Perspektive in der Phraseologie // Aspekte europaische Phraseologie. Festschritt fur Gertrud Greciano zum 60. Geburtstag. - Hohengehren, 2001. - S. 107 - 122.
21. Scottoline L. Killer Smile. - London: Pan Books, 2004. - 436 p.
22. Stepanova A. Lexical variability of English phraseological units // Colllocation
and Idioms: First Nordic Conference on Syntactic Freczes. - University of Joensuu, 2006. -P. 98 - 99.
23. Sweetser E. The Definition of Lie: An Examination of the Folk Models Underlying a Semantic Prototype // Cultural Models in Language and Thought / Ed. By D.C. Holland and N. Queen. - Cambridge: Cambridge University Press, 1987. - P. 43 - 66.
24. Thomas R. Bad Girls, Good Women. - London: Penguin Books, 1989.
