Дискурс в структурах деконструкции Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

ВЕСТНИК УДМУРТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА

65

СОЦИОЛОГИЯ И ФИЛОСОФИЯ 2007. №3

УДК 1:316.78 (045)

А.А. Шадрин

ДИСКУРС В СТРУКТУРАХ ДЕКОНСТРУКЦИИ

Анализируется поиск предельных оснований философской дискурсивности в концепциях постструктурализма и постмодернизма. Рассматривается возможность выбора между двумя различными способами интерпретации субъект-объектного тождества.

Ключевые слова: дискурс, деконструкция, структура, смысл, тождество, тавтология, «нулевые» конструкты, точка, деятельность, рефлексия.

Термин «деконструкция» (deconstruction) вошел в философское обращение в результате французского перевода используемых М. Хайдеггером понятий Destruktion и Abbau. Более широкий - методологический - контекст термину «деконструкция» был придан в концепции Ж. Деррида. Латинский префикс de- может означать отдаление, отмену, но также движение вниз, понижение. Латинское construction буквально значит строение, построение, устройство, какое-либо сооружение. Остов той или иной конструкции, ее внутреннюю - опорную - часть составляет структура. Латинское structura означает взаиморасположение и связь составных частей, а также то, что имеет определенное устройство, организацию. Наиболее общая философская дефиниция структуры определяет ее как связь между элементами. Пост-структуралистский (Р. Барт, М. Фуко) и постмодернистский (Ж. Делез, Ж. Деррида и др.) дискурсы, как мы полагаем, опосредуют именно эту дефиницию структуры, наследуя ее преимущественно от структурной лингвистики Ф. де Соссюра и структурного психоанализа Ж. Лакана.

Согласно мнению Делеза, «не существует структуры без пустого места, приводящего все в движение» [3. С. 79]. Последнее представляет собой чистое становление, основная черта, или сущность которого характеризуется как ускользание от настоящего. «Именно из-за такого ускользания от настоящего становление не терпит никакого разделения или различения на до и после, на прошлое и будущее. Сущность становления - движение, растягивание в двух смыслах-направлениях сразу...» [3. С. 15]. Феномен чистого становления, с одной стороны, бесконечно ускользающего от настоящего, а с другой - столь же бесконечно делимого (самим этим ускользающим настоящим) на то, «что только что случилось или вот-вот произойдет», формирует два прочтения времени, «каждое из которых полноценно и исключает другое». «С одной стороны, всегда ограниченное настоящее, измеряющее действие тел как причин и состояние их глубинных смесей (Хронос). С другой - по существу неограниченные прошлое и будущее, собирающие на поверхности бестелесные события-эффекты (Эон)» [3. С. 91].

Тотальность Хроноса как всеобъемлющего настоящего проявляется в том, что он «впитывает в себя прошлое и будущее, сжимает их в себе и, двигаясь от сжатия к сжатию, со все большей глубиной достигает пределов всего Универсума, становясь живым космическим настоящим. Достаточно двигаться в обратном порядке растягивания, чтобы Универсум начался снова и все его моменты настоящего возродились» [3. С. 91]. Поэтому «время настоящего - всегда ограниченное, но бесконечное время - бесконечно потому, что оно циклично, потому, что оживляет физическое вечное возвращение Того же Самого и этическую вечную мудрость как мудрость Причины» [3. С. 91]. В этом смысле можно утверждать, что существует только настоящее. Вместе с тем парадокс чистого становления, исключающий момент настоящего, или, вернее, бесконечно дробящий его на расходящиеся в противоположные стороны прошлое и будущее, позволяет утверждать обратное. То есть «с другой стороны, можно сказать, что существуют только прошлое и будущее, что они делят каждое настоящее до бесконечности, каким бы малым оно ни было, вытягивая его вдоль своей пустой линии. Тем самым ясно проявляется взаи-модополнительность прошлого и будущего: каждое настоящее делится на прошлое и будущее до бесконечности. Или, точнее, такое время не бесконечно, поскольку оно никогда не возвращается назад к себе. Оно неограниченно

- чистая прямая линия, две крайние точки которой непрестанно отдаляются друг от друга в прошлое и будущее» [3. С. 91].

Эон как пустая форма времени как бы высвобождает лишенную толщины поверхность, одна сторона которой обращена к положениям вещей, а другая - к выражающим смысл предложениям. «Смысл, - отмечает Делез, - это и выражаемое, то есть выраженное предложением, и атрибут положения вещей» [3. С. 42]. Отсюда - двойственность понятия поверхности у Делеза и «собираемых» такой поверхностью, или, скорее, образующих ее, событий-эффектов. По существу, речь здесь идет всегда об одном - «чистом» - событии, «событии-броске», приводящем в движение расходящиеся в противоположных направлениях серии. Если на уровне языка (в лингвистике) сериальная форма задается через дихотомию означающего и означаемого, то в опосредующем эту оппозицию философском дискурсе одна из серий неизбежно удваивается. Как мы полагаем, это происходит в силу того, что во всякой двоичности - явно или неявно - присутствует третий элемент, служащий связующим звеном между первыми двумя и тем самым как бы дополняющий (достраивающий) структуру до целостности. Если же таковой отсутствует, его функция переходит к одному из двух противопоставляемых элементов. Поскольку в концепции Делеза структурирующим элементом выступает абсолютное означающее - «ноль», структура приходит в движение за счет противопоставления одной означаемой серии другой - ее зеркальной противоположности. Если в расходящихся - ускользающих от настоящего - прошлом и будущем означаемые серии представлены в координате времени (причем стрела времени в любой момент может поменять направление на противоположное), то в положениях вещей и выражающих смысл предложениях серии отражены пространственно. Отражающая их «метафизическая поверхность» (или «трансцендентальное поле») служит

границей, «которая устанавливается между телами, взятыми в их цельной совокупности внутри охватывающих их границ, с одной стороны, и предложениями как таковыми - с другой» [3. С. 172].

«Ноль» служит знаком «чистого» события, поскольку различает расходящиеся серии, сохраняя по отношению к ним абсолютную нейтральность. Он выражает смысл как таковой, характеризующийся, согласно концепции Делеза, «поразительной бесстрастностью»: он «световодозвуконепроницаем, стерилен, бесполезен, не активен, не пассивен» [3. С. 134]. При этом событие как бы расслаивается изнутри на опосредуемую дискурсом «чистую» форму и вынесенное за границы дискурса и потому не-рефлексируемое с его «стороны» (трансцендентное по отношению к нему) содержание. «Событие, - как определяет его Делез, - это тождество формы и пустоты» [3. С. 184]. Поэтому «нейтральность смысла неотделима от его раздвоенности» [3. С. 173].

По сути, введение абсолютного означающего - «ноля» - у Делеза сродни утверждению абсолютного означаемого - &Аегапсе - в концепции Деррида. Оба конструкта повторяют друг друга и в смысловом отношении являются двойниками. Придание «нолю» статуса самостоятельной сущности, разграничивающей означаемые серии в качестве «чистой» формы (или «пустого» места), приводит к сужению - истощению - трансцендентального поля (дискурсивности) до нулевой степени смысла. В результате абсолютной нейтрализации существование смысла как сущности, определяющей ход развертывания дискурса, но не различимой в пределах последнего, выносится (трансцендирует) вовне сферы дискурсивности и становится сверх-бытийным. В итоге «ноль» оказывается знаком, с одной стороны, снимающим проблему двойной каузальности смысла - как атрибута положения вещей (1) и выражающих его предложений (2), а с другой - обнаруживающим тот абсолютный предел, дальше которого в опосредующем его дискурсе пойти невозможно.

Поиск предельных оснований философской дискурсивности в концепциях постструктурализма и постмодернизма завершается попыткой введения в систему знания «нулевых» конструктов мышления. Онтологически последние представляют собой абсолютный предел философствования. Их существование оказывается парадоксальным, поскольку характеризует такое состояние мышления, при котором оно «уже-не» существует в своей предельной исполненности и «еще-не» существует в своих «иных «за»-предельных состояниях» [2. С. 57]. Объективация процесса познания, нацеленная на нахождение предельных - далее не разложимых - элементов, способных обеспечить истинность выстраиваемой на их основе системы знания, доходя до предела, оборачивается собственной противоположностью - крайней степенью субъективации. Это обусловлено тем, что «нулевые» конструкты обнаруживают себя только в лоне «чистой» мысли (Г. Гегель), то есть сами по себе являются «чистым» продуктом мышления, выявляющим предельный уровень (или собственно предел) теоретизирования.

Предел, устанавливаемый в ситуации возможного обращения или взаимозамещения категорий субъекта и объекта, позволяет им не только

встретиться друг с другом, но и предоставляет мышлению (и/или дискурсу) возможность выбора между двумя различными способами интерпретации субъект-объектного тождества. В этом, как мы полагаем, заключена позитивная составляющая постмодернистского дискурса, допускающего - на пределе

- возможность обращения, или возвращения мышления к самому себе.

Чисто интуитивное «схватывание» субъект-объектного тождества в самом постмодернизме приводит к тому, что на уровне рефлексии, то есть непосредственно в дискурсе, тождество утрачивает присущее ему различие и характеризуется как неразличенность. В ситуации субъект-объектной нераз-личенности тождество оборачивается тавтологией. Однако сама фигура, или операция, подобного обращения остается «за кадром», выпадая из «поля зрения» дискурса. Последним фиксируется или рефлексируется лишь результат этой операции, когда мышление на пределе заявляет о нехватке бытия, или не-достатке собственного при-сутствия. Пределом развертывания дискурса становится в дальнейшем бесконечно циркулирующий по кругу парадокс зеркального видения/невидения. Парадоксальность такого состояния, при котором мышление стремится мыслить, исходя из собственной не(само)достаточности, вводит в игру соблазн отсылки дискурса к некоему изначальному различию между видимым и невидимым, мыслимым и немыслимым, иначе, А и не-А. Выдавая себя за абсолютное начало мышления, различие соблазняет дискурс обратимостью А и не-А, возможностью их взаимо-определения. Сущность различия сводится к установлению границы, с одной стороны, отделяющей А от не-А, а с другой - нейтрализующей себя при переходе А в не-А и наоборот. В структуре тождества А = не-А граница поочередно оказывается «всем» и «ничем». «Всем» - в момент ее установления, когда мышление на пределе теряет способность видения, целиком рассеиваясь в неразличенности (непрозрачности) собственного начала. «Ничем» - в момент ее снятия, когда утрата способности видения становится для мышления очевидной настолько, что оно без остатка растворяется в предельной раз-личенности (прозрачности) собственного конца. Не замечая того, что попадает в ловушку соблазна, мышление на пределе начинает вновь и вновь воспроизводить известный прутковский вопрос - «Где начало того конца, которым оканчивается начало?». Ж. Бодрийяр отмечает: «В соблазнении нет ничего активного или пассивного, нет субъекта или объекта, нет внешнего или внутреннего: оно играет сразу на двух сторонах доски, притом, что не существует никакой разделяющей их границы» [1. С. 64]. Несуществующая граница, обозначаемая «нолем», «очищает» мышление, растворяя/рассеивая его в себе без остатка.

Вместе с тем «прозрачность» «ноля» для самого мышления позволяет эксплицировать «ноль» как знак, предъявляющий мышление на пределе его существования в состоянии само-обращенности, или само-представленности. Мышление, совпадающее с самим собой в точке само-рефлексии, или субъ-ект-объектного тождества, застает себя в некоем целостном состоянии потока субъективности как деятельности, бесконечно изливающейся за собственные пределы. Деятельность мышления непрерывно устанавливает и преодолевает

полагаемые ей самой границы, задавая их как крайние точки потока в точке самообъективации субъективности, определяющей (именующей) себя в нескончаемом процессе осмысления собственного существования, или процессе самопознания (Ф. Шеллинг). Точка, пропускающая сквозь себя бесконечный поток мышления, определяет направленность процесса познания, сохраняя его целостность в смене своих имен и состояний. Состояние предельной неопределенности потока субъективности, обнаруживающего себя под именем дискурса, открывает возможность рассуждать представленным способом, опосредующим принцип целостности как принцип тождества мышления и бытия.

Буквальный перевод латинского discursus - «рассуждение» - уже в какой-то мере проясняет причастность дискурса к познавательному процессу в целом. Значение термина «дискурсивный», по существу, дублирует неотъемлемые от познавательного акта (процесса) осмысленность, опосредованность, логическую связность; дублирует и акцентирует одновременно, утверждая дискурсивность познания по свойству как сущностную характеристику последнего.

Небезынтересно, на наш взгляд, и то, что discursus происходит от discurro (curri (cucurri), cursum) - разбегаться; разделяться [5. С. 76]. Этимологически здесь прослеживается та же - сохраняющаяся (беспрепятственно ре-конструируемая) в смысловом отношении и сегодня - связка дискурс -подвижность - процессуальность. Тем не менее между discurro и discursus обнаруживается одно существенное различие: если discurro может пониматься как некая деятельность, стремящаяся распространить себя по всем возможным направлениям сразу (раз-бегание, рас-хождение, или, иначе, рассеивание), то discursus как processus (дословно - «движение вперед») предполагает развертывание деятельности, имеющей определенную направленность (процесс - это и есть различенная деятельность).

Таким образом, первую деятельность (discurro) мы можем обозначить как неразличенную, вторую (discursus - processus) - как различенную.

Охарактеризовать различенность (направленность) как некую данность, то есть осмыслить различенность, исходя из нее самой, логически невозможно. Эта не-возможность обусловлена тем, что наряду с различенным неизбежно приходится постулировать также и то, что различает. Различает что-либо одно - или позитивность, которая (по определению) должна быть само-основной (но если позитивность самоосновна, то она уже не различает, но различает-ся), или негативность, утверждению которой всегда предшествует момент «снятия» позитивности. Противопоставить различенное различенному, а ряд различенного в пределе включает в себя только одну точку, без предварительного снятия самого предела (акта трансцендирования) невозможно. То есть различенность может задаваться двумя способами: либо через совпадение (тождество), либо через не-совпадение (не-тождественность) различенного. В первом случае одна и та же точка различается (распознает-ся) одновременно и в качестве различающей, и в качестве различенной (А = А), во втором случае различающая и различенная точки не совпадают (А не= А, или, иначе, А = не-А).

Сущностная направленность процесса познания об-наруживается при утверждении какого-либо одного из этих двух состояний (или, иначе, постулатов) различенности.

Противоречивое (парадоксальное) положение А = не-А не является са-моосновным, так как постулируемое им состояние различенности может быть получено только посредством имплицитного в-броса в точку (А) некой структуры, которой та изначально не обладает. Точка (простое целое) не структурна, поскольку не имеет ни центра, ни краев. Понятие структуры (в его традиционном понимании), наоборот, предполагает наличие как минимум двух элементов, а также связующего звена между ними. Соблазн структурировать точку изнутри нее самой возникает, на наш взгляд, вследствие того, что во всякое (возможное) определение точки как простого целого, то есть как конечной бесконечности, или, иначе, определенной неопределенности, входят два, казалось бы, взаимоисключающих друг друга понятия. Но если предположить, что структура точки может быть выявлена посредством противопоставления категорий конечного (А) и бесконечного (то есть неконечного, или не-А), то за неимением «третьей» категории, привлечение которой позволило бы решить проблему взаимосвязи между А и не-А (по существу не решаемую на уровне рефлексии проблему перехода от некоего конечного состояния к бесконечному и обратно), функция связующего звена формально-логически неизбежно должна будет отойти к одному из двух противопоставляемых элементов. Следовательно, один из них подлежит удвоению.

Оба варианта (как удвоение А, так и удвоение не-А) опять же формально-логически равно-возможны. Очевидно и то, что установить взаимосвязь между А и не-А посредством простого удвоения (повтора) какого-либо одного из этих двух элементов невозможно. При повторе А не может быть осуществлен переход А в не-А, поскольку имеет место только повтор А (то же относится и к не-А). То есть подлежащий удвоению элемент и его «двойник» должны каким-то образом различаться. Но поскольку они целиком повторяют друг друга и в смысловом отношении полностью совпадают друг с другом, минимум (равно как и максимум) различия между ними может принадлежать только противоположному им - не подлежащему удвоению - элементу.

Соответственно при удвоении А между одним А как этим и другим как тем будет «размещено» не-А, при удвоении не-А произойдет обратное. Первой структурой фиксируется бесконечная связь между двумя конечными элементами, второй - (предельно) конечный элемент, связующий две бесконечности. Этими двумя вариантами формально-логические возможности структурирования точки исчерпываются окончательно.

Между тем первоначальное требование, состоявшее в необходимости противопоставить А и не-А (как категории конечного и бесконечное), ни в том, ни в другом случае не выполняется. Не удовлетворяют оба варианта также и основному - онто-логическому - требованию, поскольку по-прежнему сохраняется проблема взаимосвязи, или, иначе, взаимодействия между противопоставляемыми элементами. Функция связующего звена между «двойниками» в равной мере не может принадлежать ни предельно конечному элементу

- нолю (так как только ноль способен от-граничить одну бесконечность от другой), ни его зеркальной противоположности - бесконечности.

По исчерпании логических вариантов решения проблемы взаимодействия между А и не-А тем не менее остается еще один возможный - металогический - вариант объединения двух выявленных ранее (формальнологически) зеркально отображающих друг друга структур в одну общую для них метаструктуру. Это и будет тем конструктом, который можно обозначить как инвариант структуры точки. Он неявно присутствует в опосредующих его концепциях М. Фуко, Р. Барта, Ж. Деррида и Ж. Делеза, опирающихся, как мы полагаем, на гегелевский метод противоположностей. Неявное присутствие в теоретических построениях указанных авторов инвариантной метаструктуры, определяющей ход развертывания постструктуралистского и постмодернистского дискурсов, проявляется в попытке наделения самостоятельной сущностью так называемых «нулевых» конструктов мышления. При этом инвариантная, или «отсутствующая» (У. Эко) метаструктура всякий раз обнаруживает свое отсутствие как минимум дважды: как разрыв смысловой ткани внутри дискурса (1) и как вынесенная за пределы последнего транс-или мета-дискурсивная позиция «абсолютного наблюдателя» (2).

Таким образом, экспликация дискурса как объекта анализа, нацеленного на отыскание его предельных (структурных) составляющих, доводит смысловую направленность процесса познания до состояния «нулевой точки субъективности» [4. С. 272]. Однако, помня о том, что «нулевые» конструкты не имеют самостоятельной сущности, но открывают возможность возвращения мышления к самому себе, «нулевая» точка субъективности может быть эксплицирована как сквозная, то есть как точка саморефлексии дискурса. Точка самообъективации потока субъективности, пропуская сквозь себя весь поток мышления целиком, как бы закольцовывает мышление на самом себе, восстанавливая его целостность. Возникает ситуация герменевтического круга (М. Хайдеггер), в которой определяемое и определяющее изначально задаются как тождественные. В точке само-раскрытия мышление обнаруживает себя под именем «дискурса». Дискурс предстает здесь уже не как «ничто», но как целостное самодостаточное образование, пребывающее в состоянии определенной неопределенности точки, или неопределенной определенности деятельности в значении «discurro». Непрерывное пребывание в этом состоянии как бы возвращает дискурс (как процесс) в изначальное состояние нераз-личенности. Соответственно появляется возможность истолкования дискурса как деятельности (мышления), пребывающей в целостном состоянии нераз-личенности, или само-тождественности.

Изначально имеет место деятельность в значении discurro, то есть некая не-различенная, ничем не-ограниченная и потому не-определенная деятельность, единственным условием существования которой является ее стремление к самораспространению. К самораспространению, поскольку деятельность представляет собой действование и существует только до тех пор, пока она действует. Действование деятельности не знает перерывов, так как в противном случае, во-первых, прекращение действования означало бы конец

существования деятельности как таковой, во-вторых, для ее возобновления потребовался бы внешний источник воздействия. К самораспространению в силу того, что помимо деятельности ничего иного не существует, а потому она вынуждена воздействовать на саму себя.

Воздействие может быть либо опосредованным, либо непосредственным. Для опосредованного воздействия необходим посредник, не совпадающий с опосредуемым, что в отношении деятельности в значении discurro исключено, поскольку имеет место только эта деятельность и ничего, кроме нее. Следовательно, деятельность должна воздействовать на себя непосредственно, но при этом различать себя в качестве действующей, то есть непрерывно рефлексировать собственное стремление к само-распространению, что, в свою очередь, означает: деятельность имеет место лишь постольку, поскольку непрерывно различает это стремление.

Понятия различение и рефлексия здесь с необходимостью должны мыслиться как тождественные. Латинское reflexio - «возвращение назад» - предполагает, что деятельность не только застает себя в качестве действующей в настоящий момент времени, но определяет этот момент через его отождествление с предшествующим. Соответственно деятельность имеет место только в момент саморазличения, или саморефлексии (то есть тогда, когда она целиком совпадает сама с собой). И наоборот, тождество настоящего и предшествующего моментов для самой деятельности (в момент ее самоото-ждествления) может быть явлено только через их различение, или, иначе, настоящий и предшествующий моменты предстают для нее как тождественные лишь в момент их различения, или противопоставления.

Иначе, механизм (инвариант механизма) самоопределения деятельности может быть представлен (эксплицирован) следующим образом.

Положение деятельность имеет место является утвердительным, поскольку задает существование деятельности в некоем целостном состоянии, полнота которого не допускает какой-либо различенности, ограниченности, или определенности. Деятельность имеет место, непрерывно пребывая в этом состоянии, которое может быть охарактеризовано как состояние предельной наполненности, или предельной полноты существования. Тогда деятельность в значении discurro есть действование, полагающее собственный предел при выхождении деятельности из самой себя: выхождение осуществляется через отрицание деятельностью возможности действования, - в как ее положенно-сти, то есть неразличенности, неограниченности и неопределенности. В результате, положение деятельность имеет место, или тавтология деятельность = деятельность оборачивается парадоксальным положением имеет место бездеятельность, или бездеятельность есть. Парадоксальное положение (нонсенс) бездеятельность есть тем не менее не является положением, лишенным смысла, поскольку позволяет деятельности различить себя в качестве действования, действующего одновременно в двух противоположных направлениях - самоутверждения и самоотрицания. Если самость деятельности целиком и полностью актуализируется в «есть», то это происходит в силу того, что имение места уже предполагает, что что-либо есть (может

быть, или иметь место) только в том случае, если оно есть не только что-то, но и с необходимостью как-то.

Деятельность, обнаруживающая себя как бездеятельность, имеет место, высвобождая его от собственного присутствия до полного исчерпания последнего. Но поскольку выхождение деятельности из самой себя само по себе может быть охарактеризовано только как действование (причем действо-вание бесконечное), постольку одновременно с выхождением деятельности из самой себя имеет место также и обратное (столь же бесконечное) (про)движение в противоположном направлении, выхождение одновременно является вхождением, и наоборот. Иными словами, деятельность утверждается посредством самоотрицания и отрицается посредством самоутверждения.

Оба направления различают здесь одно и то же «место» - topos актуализации дискурса в точке его само-определения, или само-рефлексии, точке, представляющей собой своего рода «выход-в-ход» дальнейших рассуждений. Это «место» говорения дискурса как субъекта, рассуждающего о собственном существовании в нескончаемом процессе самоосмысления, или философствования.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Бодрийяр Ж. Фрагмент из книги «О соблазне» // Иностран. лит. 1994, № 1.

2. Бушмакина О. Н. «Нулевые» конструкты мышления // Современная логика: проблемы теории, истории и применения в науке: Материалы V общерос. науч. конф. СПб., 1998.

3. Делез Ж. Логика смысла. Фуко М. Theatrum philosophicum. М.: Раритет; Екатеринбург: Деловая книга, 1998.

4. Пешё М. Прописные истины. Лингвистика, семантика, философия // Квадратура смысла: Французская школа анализа дискурса. М.: ОАО ИГ «Прогресс», 1999.

5. Подосинов А. В., Козлова Г. Г., Глухов А. А. LINGUA LATINA. Латинско-русский словарь. М.: Флинта; Наука, 1999.

Поступила в редакцию 15.01.07

A. A. Shadrin

Discourse in the Structures of Deconstruction

Searching the limiting bases of philosophical discourse in poststructural and postmodernist concepts. Considering the possibility of the choice between two different ways to interpretation of subject-object identity.

Шадрин Алексей Анатольевич

Удмуртский государственный университет

426034, Россия, г. Ижевск, Университетская, 1 (корп. 6)

E-mail: graf@udm.ru