CC BY
37
УДК 32.019.51
Е. О. Негров
ДИСКУРС «МЯГКОЙ СИЛЫ» В ПРИГРАНИЧНЫХ РЕГИОНАХ РФ: ОПЫТ ЭМПИРИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ
Представленная статья является результатом исследования, проведенного в части приграничных регионов Северо-Западного федерального округа (Республика Карелия, Ленинградская, Мурманская и Псковская области) в 2012-2014 гг., цель которого — изучение механизмов реализации «мягкой силы» как в рамках международного сотрудничества, так и в ходе проводимой внутренней политики, учитывающей международный аспект.
Ключевые слова: политический дискурс, «мягкая сила», политический процесс, средства массовой информации, региональная политика.
Основным объектом исследования выступают дискурсивные практики процесса реализации soft power, и первый наш тезис посвящен дефиниции самого понятия дискурсивных практик и рядоположенных конструктов.
Политический дискурс в целом определяется как текст, отображающий политическую и идеологическую практику какого-либо государства, отдельных партий и течений в определенную эпоху. Процесс осуществления политического дискурса понимается как актуальное использование языка в социально-политической сфере общения и, шире, публичной сфере общения. Принадлежность текста к числу политических обусловливается как его тематикой, так и местом в системе политической коммуникации. Такое понимание «политического языка» как языка, используемого в публичной сфере, учитывает растущее влияние средств массовой коммуникации, развитие новых коммуникационных технологий, расширение процессов глобализации и процесс коммерциализации политической коммуникации (подробнее см.: Гаврилова, 2003, с. 72-78). В ходе подобных процессов актуализируется общественное сознание, и политический дискурс, таким образом, отражает политическую ситуацию, а его изучение дает более наглядную картину предпочтений в современном обществе, существенно дополняющую иные способы решения данной задачи, к примеру, социологические исследования. При анализе языка политического дискурса обнаруживается совокупность всех речевых актов, использованных в политических дискуссиях в современном обществе.
Специфика организации публичного пространства в современной России делает релевантным с точки зрения анализа интенций основных политических акторов лишь изучение официального и лоялистского политического дискурса, причем на региональном уровне, и, учитывая финансовый и организационный аспекты функционирования СМИ, провести четкую границу между этими типами дискурса практически невозможно.
© Е. О. Негров, 2014
Под официальным политическим дискурсом (далее — ОПД), в отличие от просто официального текста, понимается устойчивый набор высказываний на темы важнейших общественных категорий, норм, ценностей и теорий, используемый для публичного объяснения намерений и действий элиты того или иного общества. Определение «публичное» имеет здесь принципиальное значение, поскольку иные, неофициальные высказывания и труднодоступны, и не являются официальным дискурсом по определению. Лоялистский дискурс, в свою очередь, представляет собой корпус приемов, направленных на легитимацию дискурсивных практик и реальных действий официальной власти в общественно-политическом пространстве (подробнее о понятии лоялистского дискурса см.: Вязовик, 2011; Мирошников, 2005; Негров, 2012а; Негров, 2013). Подчеркнем еще раз, что от идеологии, картины мира, системы взглядов дискурс отличается своей социальной составляющей, а именно подразумеваемым существованием не только носителя (или коммуникатора), но и аудитории. При этом для продуцента дискурса важна не только собственная позиция, но и предполагаемая позиция аудитории. Важнейшей целью как ОПД, так и лоялистского дискурса выступает воздействие на слушателя, одновременно изучение таких дискурсов дает возможность аудитории и экспертному сообществу получить представление о самих коммуникаторах.
Специфика современной российской ситуации состоит в том, что официальный политический дискурс в современной России стал, по сути, «вещью в себе». Сегодняшнее политическое пространство распалось на узкий круг лиц, формирующих политическую повестку дня, и всех остальных, причем в числе последних оказалось и экспертное сообщество. Механизм принятия политических решений становится все более недоступным для людей, напрямую к нему не причастных, и, таким образом, усиливается неадекватность традиционных инструментов политологических исследований, основанных на анализе публичной политики. Более того, сегодняшняя ситуация привела к такому неожиданному и крайне нуждающемуся в своем описании последствию, как проблема интерпретации интенций официального политического дискурса, проявляемой в том числе и в такой, казалось бы, аполитичной теме, как потребление, чему, собственно, и посвящена эмпирическая часть исследования. Небольшое количество адресантов такого дискурса, входящее в состав высшей политической элиты страны, сталкивается с тем, что его адресаты, т. е. в первую очередь те, кто по долгу службы должен реализовывать эти интенции, среднее и низшее звено исполнительной власти (и только потом представители общества) интерпретируют их, основываясь на своем представлении о тактических и стратегических задачах, стоящих за исполнением того или иного решения, что в условиях непрозрачности и непубличности описываемых процессов приводит зачастую к непрогнозируемым заранее последствиям. Так как электорально значимое большинство (далее — ЭЗБ) ограничено в своем доступе к информации и вынуждено или вполне осознанно желает пользоваться только предложенными официальным дискурсом каналами трансляции, именно такое большинство, на наш взгляд, представляет собой наиболее благодарную аудиторию с точки зрения применения различного рода манипулятивных технологий.
Очевидно, что в современной России невозможно говорить о едином дискурсивном пространстве. Публичная сфера крайне фрагментирована, у каждого из сегментов российского общества свои СМК, свои СМИ, свой дискурс, очень немного тем, вокруг которых можно было бы обнаружить консенсус. Однако с политологической точки зрения наибольший интерес представляют именно медиа, выполняющие две на первый взгляд взаимоисключающие функции: с одной стороны, обслуживающие электорально значимое большинство, с другой — имеющие в качестве основного адресата ту самую номенклатуру уровня исполнения решений.
Существует и еще одна проблема, вытекающая из несоответствия слов и действий основных продуцентов ОПД: нынешняя политическая элита четко осознает, что «язык дан человеку для того, чтобы скрывать свои мысли», поэтому можно зафиксировать, начиная от самых высших представителей власти и заканчивая ее рядовыми представителями, противоположные суждения по одним и тем же вопросам. Решить эти проблемы и призваны методы дискурс-анализа, направленные на «выуживание» скрытой информации, стоящей за тем или иным текстом, раскрытие истинных мотивов и интенций адресантов дискурса и, как следствие, определение истинной «повестки дня» политической элиты. И именно здесь на первый план выходит лоялистский дискурс, с одной стороны, четко следующий в фарватере официального политического дискурса, а с другой — намного более свободный как в стиле и тезаурусе, так и в тех фундаментальных предпосылках, строящихся на классическом разделении «свой — чужой», с которыми связаны его основные интенции, касающиеся текущей политической повестки дня.
Необходимо отметить и трансформацию политических функций СМИ в ходе социально-экономических реформ в стране, результатом чего можно считать изменение границ и конфигурации пространства политического дискурса в медиасфере. В начале 1990-х годов российская пресса была одним из активных организаторов публичного дискурса, предоставляя слово всем субъектам политического пространства и предавая гласности их позиции, благодаря чему вырабатывалось новое знание о целях и способах дальнейшего взаимодействия. В настоящий момент количество субъектов политического дискурса в медиасфере резко сократилось, и политическое «посредничество» СМИ «больше похоже на деятельность торгового агента, заинтересованного в выгодной сделке и получении соответствующего денежного вознаграждения» (Дзялошинский, 2006, с. 84). Сам язык российского политического дискурса также претерпел плавную эволюцию — от чрезвычайной подвижности, эмоциональной окрашенности политических статей, выступлений публичных деятелей, с их ярко выраженным авторским началом, тесно связанным с ценностными ориентирами в обществе, до почти возвращения к «суконному языку» советского времени, что особенно характерно для провинциальной прессы, контролируемой официальными структурами.
Наконец, сама концепция «мягкой силы» (soft power) имеет довольно непродолжительную историю. Введший этот термин в научный и публицистический обиход американский исследователь Д. Най сделал его весьма популярным,
предложив достаточно яркую и афористичную метафору для давно известного и вполне очевидного факта: приверженность человека к чему-либо или кому-либо означает, что источник такой приверженности обладает некоей притягательной силой и тем самым приобретает над своим приверженцем определенного рода власть, настолько, что в своем стремлении как-то приобщиться к источнику силы он готов модифицировать свое поведение и, возможно, даже убеждения. Как сформулировал Д. Най, «мягкая сила» — это способность достигать результатов через убеждение и притягательность, а не через принуждение или плату.
По наблюдению П. Паршина, ведущего научного сотрудника Центра глобальных проблем ИМИ МГИМО, «если отвлечься от самого факта использования выражения "мягкая сила", то единственное, по-видимому, в чем сходятся все, кто в России о ней высказывается — от руководителей государства до разнообразных по идейной ориентации блоггеров, — это признание того, что с "мягкой силой" дела у России обстоят неважно, причем это признание сочетается с весьма распространенными декларациями относительно того, что роль "мягкой силы" в мировом развитии явно возрастает» (Паршин, 2014). Причины такого положения дел достаточно очевидны: «мягкая сила» — как важнейший элемент позиционирования государства на международной арене — не может быть эффективно реализована в отрыве от совокупности факторов (внешних и внутренних), определяющих имидж государства и его восприятие мировым сообществом. Чем позитивнее образ государства, тем больше у него возможностей эффективно использовать инструментарий «мягкой силы», и наоборот.
Выводы нашего исследования строятся на количественном анализе его эмпирической базы — контента следующих средств массовой информации:
• Республика Карелия (далее — РК) — общественно-политическая газета «Карелия» (учредители: Правительство РК, Законодательное Собрание РК) и литературно-художественный и общественно-политический журнал «Север» (финансово зависим от Правительства РК, организационно связан с Союзом писателей РФ).
• Ленинградская область (далее — ЛО) — телевизионные сюжеты пресс-центра «Вуокса» (муниципального образования «Светогорское городское поселение» Выборгского района ЛО), сетевое издание «Газета Вести он-лайн» и муниципальная газета «Выборг».
• Мурманская область (далее — МО) — газета «Вечерний Мурманск» (учредители: Администрация города и трудовой коллектив редакции) и программа «Вести-Мурманск», «События недели» ГТРК «Мурман».
• Псковская область (далее — ПО) — общественно-политическая газета «Псковская провинция», районная газета Пыталовского района «Наша жизнь» и районная газета Себежского района «Призыв».
Результаты исследования на конец 2014 г. (середину декабря) позволяют выявить некоторые механизмы реализации «мягкой силы» в конкретных случаях, а также послужить основой для дальнейших исследований по теме.
Результаты количественного анализа, представленные в табл. 1, отражают
Таблица 1. «Мягкая сила» в ряде СМИ Северо-западного федерального округа, 1 сентября 2012 г. — 15 декабря 2014 г.
СМИ (регион) Тип СМИ Кол-во материалов на международные темы
общее % от общего числа связанных с реализацией «мягкой силы» % от материалов на международные темы
«Карелия»(РК) Печатное 258 12,1 190 73,7
«Север»(РК) Печатное 81 8,6 66 81,5
«Вуокса» (ЛО) ТВ 198 29,3 109 55,1
«Вести он-лайн» (ЛО) Интернет 312 19,5 179 57,3
«Вечерний Мурманск» (МО) Печатное 215 17,6 156 72,5
«Вести-Мурманск» (МО) ТВ 298 19,4 98 32,9
«Псковская провинция»(ПО) Печатное 216 14,1 113 52,3
«Наша жизнь» (ПО) Печатное 112 10,5 68 60,7
«Призыв» (ПО) Печатное 110 10,8 62 56,3
* Примечание: Учтены материалы, касающиеся международных отношений — со странами, граничащими с регионом; другие материалы, в частности, посвященные общей международной обстановке, не учитывались.
как информационное сопровождение, так и информационный повод усилий региональных и/или местных властей в рамках реализации «мягкой силы» (совместные культурные, спортивные, общественные и иные мероприятия, поддержка малого бизнеса, связанного с ситуацией трансграничья, исторические материалы и т. п.). Выводы в рамках полученных количественных данных достаточно очевидны. Наиболее активно (хотя, с нашей точки зрения, и недостаточно) концепция «мягкой силы» применяется в рамках российско-финских (в Карелии и Ленинградской области) и российско-норвежских (в Мурманской области) отношений, российско-эстонские отношения (Псковская область) представлены значительно меньше.
Качественный анализ выявленного сравнительно небольшого материала основывался на исследовании тематики и направленности заметок, в той или иной степени касающихся реализации «мягкой силы» в приграничных регионах (табл. 2).
Итак, по всем СМИ можно зафиксировать преобладание экономической тематики (30,1%), связанной в первую очередь со взаимной торговлей — как государственной, так и частной. Второе-третье места практически делят культурные (26,9%) и политические события (22,4%), далее с существенным отставанием следуют иные процессы (11,5%) и спорт (9,1%). В рамках региона есть свои особенности: показатели Карелии и Ленинградской области
Таблица 2. Тематика и направленность материалов, связанных с реализацией «мягкой силы», 1 сентября 2012 г. — 15 декабря 2014 г.
Регион, всего СМИ Культурное сотрудничество Политика Спортивные мероприятия Экономика Иное
+ 0 - + 0 - + 0 - + 0 - + 0 -
Республика Карелия, 256 60 14 5 33 5 3 20 6 0 46 23 18 4 16 3
Ленинградская область, 288 39 6 2 52 28 5 10 5 1 71 38 14 1 10 6
Мурманская область, 254 65 28 4 16 29 3 19 4 0 34 15 9 10 15 3
Псковская область, 243 37 10 11 39 4 16 21 4 4 9 9 28 9 25 17
Всего по направленности 201 58 22 140 66 27 70 19 5 170 85 69 24 66 29
Всего по тематике 281 (26,9%) 233 (22,4%) 94 (9,1%) 314 (30,1%) 119 (11,5%)
Направленность материалов: + — положительная, 0 — нейтральная, — — отрицательная.
практически совпадают, только у Карелии на втором месте культурные события, а у Ленинградской области — политические, что можно объяснить культурными и историческими особенностями этих регионов. В Мурманской области значительно преобладает информационное сопровождение культурных событий, существенно опережая как экономику, так и политику. Здесь важно отметить и усилия норвежской стороны, традиционно выдвигающей на первый план в трансграничных отношениях культурную составляющую. Наконец, у Псковской области показатели экономики, политики и культуры практически совпадают, но существенно более высок процент негативного контекста почти по всем тематикам. Это также легко объясняется традиционно непростыми российско-эстонскими отношениями, усложнившимися за 2014 г, что связано как с общей международной обстановкой и известными событиями на юго-западной границе РФ, так и с более локальными трудностями (многочисленные «шпионские» скандалы).
Здесь необходимо еще раз подчеркнуть такую особенность официального политического дискурса в современной России, как его ярко выраженную инфократическую направленность. Наряду с созданием чистой воды симулякров можно наблюдать большое количество «фигур умолчания» в случаях, когда фиксация общественного мнения на том или ином аспекте жизнедеятельности страны не выгодна для власти — как федеральной, так и региональной. Поскольку среднее звено политической элиты прекрасно осознает, что
в вертикально интегрированной стране основные интенции всегда идут сверху, официальному политическому дискурсу достаточно не высказываться по каким-то вопросам, и оно (а вместе с ним и общество) как бы получает индульгенцию «по умолчанию» на все свои последующие действия. Можно утверждать, таким образом, что непредставленность той или иной конкретной ситуации или факта в официальном политическом дискурсе, т. е. его формальное отсутствие, само по себе является важным сигналом — как для трансляторов и адресатов, так и для его исследователей. Турбулентность международных отношений в 2014 г и их отражение на страницах анализируемых СМИ лишь подтверждают данный вывод. Вместе с тем следует помнить, что в современных условиях российской действительности необходимо оперировать действиями основных политических акторов, а не их заявлениями. Поскольку заявления одного и того же адресанта могут зависеть от текущей политической ситуации и прямо противоречить друг другу, на первый план выходят методы дискурс-анализа, направленные на составление когнитивной картины мира того или иного политического актора на основе большого массива его выступлений, или, что еще более важно, — общие тенденции официального политического дискурса, заключенного в соответствующих трансляторах. Именно эти тенденции являются теми интенциями, которыми руководствуется среднее звено политической элиты в своей повседневной практике.
В заключение отметим, что поскольку фиксируемые нами тенденции — это преимущественно те интенции, которыми руководствуется среднее звено политической элиты в своей повседневной практике, для дальнейшего развития политического дискурса в нашем Отечестве весьма важно не только его изменение на высших уровнях трансляции, но и соответствующие процессы на среднем уровне, в том числе и на уровне самих средств массовой информации. Запрос на такие изменения существует и сверху — у политической элиты, озабоченной улучшением имиджа страны, и снизу — у слабо развитого, но все же существующего гражданского общества, обеспокоенного своей неспособностью хоть как-то влиять на формирование текущей повестки дня. Именно в этом обоюдном желании, пронизывающем многие слои нашего общества, кроется пусть и не великий, но все же не равный нулю шанс на развитие политического дискурса в соответствии с общепринятыми демократическими нормами и реальное движение российского общества в сторону модернизационного развития.
В самом конце исследования полагаем необходимым сказать о том, что само поле политической дискурсологии представляется весьма и весьма перспективным для изучения общественно-политической ситуации в России, так как сегодня все более очевидным становится ограниченная применимость классического политологического инструментария для исследования реальной российской политики. Как справедливо указывает российский исследователь Л. Бляхер, политолог все более оказывается в положении «просвещенного», но не «посвященного» в реальные условия принятия политических решений (Бляхер, 2006, с. 3). Для того чтобы мнение политолога-наблюдателя имело право на существование именно как мнение эксперта, а не «одного из миллионов»,
наблюдающих за видимыми проявлениями политики, и возникает необходимость в выработке нового аппарата описания политики, фиксации новых пространств, где принятие политических решений еще можно зафиксировать. И здесь возможности анализа политического дискурса могут сыграть весьма важную роль.
Литература
БляхерЛ. Е. Новые пространства политики и способы их изучения // Новости РАПН. 2006. № 6 (25) (Blyakher L. E. New Spaces of Politics and Methods of Their Research // News of Political Science Association. 2006. N 6 (25)).
Вязовик Т. П. Роль публичной сферы в распространении консервативно-охранительного дискурса начала XIX века // Гражданское общество в России — 2011 // http://www.civisbook.ru/ files/File/Vyazovik_role.pdf (дата обращения: 11.12.2014) (VyazovikT. P. Functions of Public Sphere in Conveyance of Conservative Discourse in the Beginning of the XIXth Century // Civil Society in Russia — 2011 // http://www.civisbook.ru/files/File/Vyazovik_role.pdf Accessed date: 11.12.2014)).
Гаврилова М. В. Лингвистический анализ политического дискурса // Политический анализ. Вып. 3. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2003. С. 72-78 (Gavrilova M. V. Linguistic Analysis of Political Discourse // Political Analysis. Vol. 3. SPb.: Publ. St. Petersburg State University, 2003. P. 72-78).
Давыдов Ю. Понятие «жесткой» и «мягкой» силы в теории международных отношений // Международные процессы: журнал теории международных отношений и мировой политики. 2013. № 2 // http:///www.intertrends.ru/four/006.htm. (дата обращения: 11.12.14) (Davydov Yu. Concept of "Hard" and "Soft" Power in the Theory of International Relations // International Processes: Journal of International Relations and World Politics. 2013. N 2 // http:// www.intertrends. ru/four/006.htm) Accessed date: 11.12.2014).
Дзялошинский И. М. Роль СМИ в организации диалога власти и общества // Роль СМИ в формировании гражданского общества. М., 2006. С. 84-86 (Dzyaloshinsky I. M. Role of Media in Organization of Dialogue between Authorities and Society // Role of Media in Formation of Civil Society. M., 2006. P. 84-86).
Мирошников М. Ю. Российская политическая ментальность и дискурс идентичности // Дискурс-ПИ. Вып. 5. Екатеринбург: Дискурс-ПИ, 2005. С. 78-82 (Miroshnikov M. Yu. Russian Political Mentality and Discourse of Identity // Discourse-PI. Vol. 5. Ekaterinburg: Discourse-PI, 2005. P. 78-82).
Най Дж. Гибкая власть. М.: Фонд социопрогностических исследований «Тренды», 2006. 224 с. (Nye J. Flexible Power. M.: The Fund of Socio-Prognostics Research "Trends", 2006. 224 p.).
Негров Е. О. Интенции «антиоранжевого» дискурса в ходе думской и президентской кампаний 2011-2012 гг. // ПОЛИТЭКС. 2012a. T. 8, № 2. С. 35-57 (Negrov E. O. Intentions of "Anti Orange" Discourse in the Duma and Presidential Campaigns of 2011-2012 // POLITEX. 2012a. Vol. 8, N 2. P. 35-57).
Негров Е. О. Лоялистский политический дискурс в современной России: сотрудничество или конфронтация? // Власть, бизнес, гражданское общество в условиях модернизации России: институты, стратегии и практики политического сотрудничества. Материалы Всероссийской научной конференции с международным участием. Москва, 22-23 ноября 2013 г / ред.-сост. О. В. Гаман-Голутвина, С. В. Патрушев, Л. В. Сморгунов, Л. Н. Тимофеева. М.: РИЦ МГГУ им. М. А. Шолохова, 2013. С. 171-173 (NegrovE. O. Loyalist Political Discourse in Modern Russia: Cooperation or Confrontation? // Government, Business and Civil Society in Conditions of Modernization of Russia: Institutions, Politics and Practices of Political Cooperation. Proceedings of All-Russian Scientific Conference with International Participation. Moscow, 22-23 November 2013 / еd. O. V. Gaman-Golutvina, S. V. Patrushev, L. V. Smorgunov, L. N. Timofeeva. M.: RIC MGGU named after Mikhail Sholokhov, 2013. P. 171-173).
Негров Е. О. Публичная политика в ходе электорального цикла 2011-2012 гг. Стратегии охранительного политического дискурса // Символическая политика: сб. науч. трудов / отв.
ред. О. Ю. Малинова. Вып. 1. Конструирование представлений о прошлом как властный ресурс. М.: Центр социальных научно-информационных исследований РАН, 20126. С. 202-221 (Negrov E. O. Public Policy During the Electoral Cycle of 2011-2012: Strategies of Conservative Political Discourse // Symbolic Politics: Proceedings / е^ O.Yu. Malinova. Vol. 1. Constructing of Representations of the Past as Power Resource. M.: INION, Center for Social Science and Information Studies RAN, 2012. P. 202-221).
Негров Е. О. Современный охранительный дискурс: анализ сетевых стратегий // Сетевые ресурсы и практики в публичной политике: материалы Всероссийской конференции молодых политологов 8-11 октября 2012 г Краснодар: Просвещение-Юг, 2012в. С. 135-139 (NegrovE. O. Modern Conservative Discourse: Analysis of Network Strategies // Network Resources and Practices in Public Politics: Materials of All-Russian Conference of Young Political Scientists, 8-11 October 2012. Krasnodar: Education South, 2012. 245 p. P. 135-139).
Нежданов Д. В. Особенности становления современного политического дискурса: значение метафорического терминотворчества // Вопросы управления (Екатеринбург). 2011. Вып. 4 (17). С. 14-26 (NezhdanovD. V. Characteristics of Formation of Modern Political Discourse: Value of Metaphorical Creations of Terms // Management Issues (Ekaterinburg). 2011. Vol. 4 (17). P. 14-26).
Паршин П. Б. Проблематика «мягкой силы» во внешней политике России // Перспективы: сетевое издание Центра исследований и аналитики Фонда исторической перспективы. Публикация 03.03.14 // http://www.perspektivy.info/book/problematika_magkoj_sily_vo_vnesh-nej_politike_rossii_2014-03-03.htm (дата обращения: 11.12.2014) (Parshin P. B. Problematics of «Soft Power» in Russian Foreign Policy // Prospects: Network Edition of The Centre for Research and Analytics of the Fund of Historical Perspective. Publication 03.03.14 // http://www.perspektivy. info/book/problematika_magkoj_sily_vo_vneshnej_politike_rossii_2014-03-03.htm Accessed date: 11.12.2014)).
Nye J., Jr. Why China is week on soft power // New York Times. 2012. 17 jan. // http://www. nytimes. com/2012/01/18/opinion/why-china-is-weak-on-soft-power.html?_r=0. Accessed date: 11.12.2014).
