Дипломатический этюд времен ливонской войны: скандальная свадьба в Новгороде Текст научной статьи по специальности «История и археология»

РОССИЯ И МИР Russia and the World

Л.Ю. Таймасова

ДИПЛОМАТИЧЕСКИЙ ЭТЮД ВРЕМЕН ЛИВОНСКОЙ

ВОЙНЫ: СКАНДАЛЬНАЯ СВАДЬБА В НОВГОРОДЕ 1

L. Taimasova

A Diplomatic Plot of the Livonian War Times:

Scandalous Wedding in Novgorod

Часть 1

Свадебные колокола на фоне Ливонской войны

Борьба Дании, Швеции, Польши и России за передел сфер влияния в Балтийском регионе, или «война за Ливонское наследство» - по определению российского историка В.В. Пенского2 - во многом еще остается «белым пятном» отечественной истории. На основании дошедших до нас источников историкам удалось воссоздать внешнюю картину международного конфликта: как боевых столкновений, так и дипломатических переговоров заинтересованных сторон. Однако во многом остается скрытой та сторона Ливонской войны, которая происходила за кулисами официальных событий. «Кулуарная» дипломатия во многом определила условия заключения династического брака между Магнусом, братом датского короля, и царской племянницей Марией Старицкой - проекта, которому правительство Ивана IV придавало первостепенное значение в 1570-1573 гг.

Бракосочетания членов правящей фамилии являлись важными внутри- и внешнеполитическими событиями Московского царства. Свадьбы великих князей и царей, наследников престола, крещеных царевичей и особо приближенных лиц государя обставлялись с необычайной пышностью и размахом. Церемониал свадьбы состоял из целого комплекса обрядов, включавшего как церковное чиноположение, так и традиционные народные элементы.

Порядок проведения свадебных торжеств фиксировался в «разрядах», то есть списках придворных с указанием их функций в дни *

* Начало. Окончание в следующем номере.

79

проведения свадеб. Промежуточные и окончательные варианты разрядов, различные «памяти», грамоты, отписки и другие бумаги распределялись по нескольким хранилищам. Наиболее важные документы отбирались для «постельной казны», или «комнатного» архива государя. Документы, предназначенные для официального пользования, передавались в «государев розряд». Списки, имевшие отношение к династическим бракам, подшивались в «великие книги свадебных чинов» Посольского приказа. Прочие - складывались в особый «ящик» Разрядного приказа. Некоторые черновики и дубликаты хранились в рабочих «ящиках» дьяков Посольского и Разрядного приказов. Копии окончательных разрядов иногда попадали в семейные архивы лиц, принимавших участие в свадебных торжествах. Из всего объема документов, относящихся к свадебным делам периода Московского царства, только небольшая толика подлинников сохранилась до нашего времени.

Признавая ценность этих источников в изучении политической истории средневековой России, прежние и современные исследователи все же предпочитали обходить их стороной. В середине 1970-х гг. объяснение подобному феномену пытался найти сотрудник Института всеобщей истории РАН В.Д. Назаров3. По его мнению, причина слабой изученности этого комплекса документов заключается в выборочности и неудовлетворительном качестве издания свадебных дел, не соответствующего современным требованиям археографии. К сожалению, следует признать, что публикация ряда документов, осуществленная Назаровым в полном соответствии с правилами современной археографии, не повлекла за собой всплеска интереса к свадебным делам.

К таким обойденным вниманием источникам относятся промежуточные разряды свадьбы княжны Марии Владимировны Ста-рицкой и короля Ливонии Магнуса, составленные дьяками в апреле 1573 г.

Бракосочетание царской племянницы и «голдовника» (так в Московском царстве называли вассалов) Магнуса можно считать кульминацией политической интриги Кремля, цель которой состояла в овладении Ливонией мирным, дипломатическим путем. Интерес Москвы заключался в том, чтобы получить контроль над «ливонской торговлей» предметами вооружения посредством манипуляций марионеточным правителем, «связанным по рукам и ногам» компрометирующими документами и долговыми расписками. Особую ценность для «московита» представляли ливонские города Рига и Ревель (Колывань в русских источниках), куда английские купцы намеревались переместить свои фактории в случае закрытия торговли с Московией через Нарву.

Приданое княжны Старицкой, состоявшее из пяти бочек золота (500 тыс. талеров), а также Риги, Ревеля и других земель «ливонской вотчины» государя, - предмет вожделения Магнуса - стало той

80

приманкой, с помощью которой Иван IV заманил короля Ливонии в «ловушку». Согласно русским свадебным традициям, супруг получал во владение женино приданое только в том случае, если Таинство венчания закреплялось обрядом брачной ночи. При этом, по представлениям православной веры, как иноверец не мог войти в святую церковь Христову, так и муж, исповедовавший другую веру, не мог овладеть своей женой. Таким образом, чтобы получить приданое супруги, Магнусу следовало сменить протестантскую веру на Православие.

Особенности русского свадебного обряда ставили перед королем Ливонии нелегкую дилемму: либо золото и «вотчина», либо «свой закон». В то же время гибкость того же обряда, допускавшего соединение нескольких разновидностей обрядов обручения и церковного венчания, оставляла для жениха видимость «лазейки», с помощью которой он мог обойти строгие требования Русской православной церкви. В погоне за сокровищами Магнус пробовал лавировать при выборе той или иной формы совершения бракосочетания с тем, чтобы получить законное право на «постель» царской племянницы.

Итог переговоров по внесению изменений в церемониал свадебного венчания перечеркнул все те надежды, которые король Ливонии питал в отношении брака с княжной Старицкой. Конфликт интересов в вопросе вероисповедания жениха привел к тому, что Магнус лишился приданого, величина которого была установлена брачным договором 1570 г. А в царской «казне» оказался набор промежуточных свадебных разрядов, каждый из которых представлял собой компрометирующий Магнуса документ.

Суета с брачным договором

Переговоры герцога Голштинского с русским царем об условиях вассалитета, сватовстве к княжне Старицкой и размерах приданого за невестой проходили в напряженной обстановке4. Эти трудные переговоры с Иваном IV и его советниками, в конце концов, увенчались успехом. 6 июля 1570 г. герцог Магнус покинул двор московского царя с чувством величайшего облегчения. Залогом счастливого будущего Магнуса стала царская грамота с привесной золотой печатью. По словам Ганса Шульце, данцингского гражданина, выдававшего себя за лицо из свиты герцога и наблюдавшего от начала до конца «этот триумф» Магнуса в Москве, золотая печать была сделана из «венгерского золота, весом в пятьсот гульденов». Скрепленный крестным целованием брачный договор гарантировал «королю Ливонии» в скором будущем пять бочек золота и ливонские города в качестве приданого за невестой, но саму свадьбу отложили до того времени, когда царская племянница «войдет в возраст». Как сообщил Шульце, «в виду крайней молодости невесты ее в этот раз не отпустили с женихом»5.

81

Отправляясь на завоевание приданого своей невесты - «царской вотчины» Ревеля, - ливонский король был горд собой, так как, провожая его, в присутствии свиты и многих бояр русский царь похлопал Магнуса по плечу и назвал «любезным братом»6. Так обращались друг к другу в посланиях равные по статусу правители европейских государств. Иван IV оказал королю Ливонии честь, обратившись к нему как к равному, а не как к вассалу. Несомненно, покидая Московию, герцог позаботился о том, чтобы о его «триумфе» узнали как можно скорее брат Фредерик II, дядья - германские курфюсты, польский король Сигизмунд II Август, император Священной Римской империи Максимилиан II и другие участники предстоящих мирных переговоров в Штеттине, призванных завершить Северную семилетнюю войну между Данией и Швецией (1563 - 1570 гг.).

С содержанием грамоты, скрепленной Магнусом крестным целованием в Москве, был ознакомлен польский посол Ян Скротошин и его товарищи. Послы передали эти сведения Сигизмунду II Августу, вернувшись в августе в Варшаву. Их сообщение совпадало с признанием попавшего в «плен» к польским властям какого-то «честного человека» (секретаря Магнуса - Фредерика Гросса?), который принимал участие почти во всех переговорах между московским царем с одной стороны, и Магнусом, а также Фредериком II - с другой7. Показания «честного пленника» и сведения польских послов также подтверждались словами Ганса Шульце. Его донесение о «триумфальном» визите Магнуса в Московию было передано в Данциге польскому «фискалу», а затем доставлено в Польшу8.

Правители европейских стран, вопреки ожиданиям ливонского короля, совсем иначе оценили итог его переговоров с Иваном IV. Сигизмунд II Август, передавая императору Священной Римской империи содержание договора, заключенного Магнусом с русским царем, предупреждал того, что сближение России с германскими князьями через посредничество Дании может быть опасным для Максимилиана II и всей империи9. Имперские князья и датский король также восприняли новости из Московии крайне неодобрительно.

Осознав последствия своего поступка, Магнус поспешил оправдать себя в глазах императора, брата и других родственников. Он поручил своим поверенным лицам Клаусу Адеркасу и Конраду Бурмейстеру изложить события в Москве в другом, положительном, ключе. Предвидя, что «на предстоящих мирных переговорах в Штеттине будут возбужаемы всякие толки» о его договоре с Иваном IV и что императору могут внушить, будто он действовал в угоду русскому царю, Магнус просил заверить его, что поступил подобным образом в интересах Римской империи. Как полагал царский «голдовник», его договор с «московитом» принесет выгоду для всего христианского мира, так как царь готов заключить с Максимилианом II союз против врага христианства - турецкого султана. Понимая зыбкость своих доводов, Магнус просил брата оповестить об

82

этом императора через родственника - курфюрста Августа Саксонского10. Привлечение в качестве посредника курфюрста Саксонского должно было смягчить императора, поскольку их связывала тесная дружба с юношеских лет.

Однако Фредерик II сам сильно гневался на младшего брата, так как герцог превысил свои полномочия и от имени Дании поручился оказывать военную помощь «московиту» в случае войны царя против Польши и Швеции. Непомерное тщеславие Магнуса, желавшего получить королевский титул и богатое приданое, а также его необдуманные и скоропалительные поступки привели к тому, что на переговорах в Штеттине от датского короля отвернулись сторонники, а посредники были готовы отдать свои голоса Швеции. Под давлением сложившихся обстоятельств датскому королю пришлось пойти в переговорах на уступку. Фредерик II отправил своим уполномоченным в Штеттин соответствующие инструкции. Согласно его распоряжению, датским депутатам не следовало тянуть дело из-за «ливонского вопроса», им предписывалось идти на ряд компро-миссов11.

Магнус навлек на себя неудовольствие брата также тем, что запятнал честь дома герцогов Голштинских. Из-за его писем к «царским каперам» датский король оказался причастен к скандалу с нападением пиратов на английские торговые суда в Балтийском море. Стараясь обелить себя, Фредерик II разослал приказы с повелением схватить «царского корсара» Крестена Роде и заковать того в цепи. Помимо этого, были переданы важные наставления находившемуся в польском плену Фредерику Гроссу. На допросе тот признал свое участие в деле пожалования Магнуса королевским титулом, взяв всю ответственность на себя. Гросс также сообщил польским властям, что сближение Ивана IV происходит не с датским королем, а с курфюрстом Саксонским. По его сведениям, от курфюрста был доставлен свинец в Нарву для русского царя в обмен на ценные меха. 10 октября 1570 г., находясь в заключении, Гросс запрашивал Фредерика II о том, что он должен отвечать в случае, если «европейские комиссары» (наблюдатели от государств-посредников на мирных переговорах в Штеттине) будут строже допрашивать его по этому делу12.

Виновник разразившегося скандала старался не навлечь на себя еще большего неудовольствия со стороны брата или будущего тестя. Магнус терпеливо сносил все тяготы бивуачной жизни под стенами осажденного им Ревеля. Зима 1570/1571 г. выдалась суровой. Помимо холода, в лагере Магнуса свирепствовала эпидемия «моско-витской язвы». От скоротечной болезни умерли Конрад Бурмейстер, канцлер герцога Магнуса, и много других немцев и русских13.

В конце зимы Магнус получил долгожданное известие, что переговоры в Штеттине завершились в пользу Дании. Швеция выплатила контрибуцию, вернула захваченные на войне корабли и уступила

83

земли в Норвегии. По соглашению сторон, решение о Ревеле было отложено до встречи депутатов Дании, Швеции и императора Священной Римской империи в Ростоке, назначенной на 24 мая 1571 г. При этом, по предварительной договоренности, Швеция должна была передать свои ливонские владения императору. А император уступал Дании Эзельскую и Ревельскую епархии (город Ревель не входил в Ревельскую епархию) с правом передать их Магнусу, как только он порвет договор с Москвой. Император уступал город Ревель в ленное владение шведскому королю Юхану III и обещал оплатить все военные расходы, понесенные Швецией14. Судьба Ревеля была определена в верхах, и его осада потеряла всякий смысл для Магнуса.

В марте 1571 г. король Ливонии сжег свой лагерь под Ревелем и в мрачном расположении духа уехал в пожалованный ему царем Оберпален. На русской территории он чувствовал себя в большей безопасности, чем в Аренсбурге, на острове Эзель, находившимся под протекторатом датской короны.

Датский король все еще гневался на младшего брата, о чем поставил в известность его будущего тестя. В своем послании Ивану IV от 5 апреля 1571 г. Фредерик II поблагодарил русского царя за пожалование Магнуса дозволением ему жениться на княжне Ста-рицкой. Однако решительно заявил, что не может согласиться на поставленный условием этого пожалования союзнический договор Дании с Россией в войне против Швеции и Польши. Таким образом, датский король отказался благословить брак герцога Магнуса и царской племянницы, лишив, тем самым, младшего брата надежды получить в приданое пять бочек золота. Ливонскому королю пришлось также распрощаться с мечтой о приобретении «прочих земель» Ливонии через выкуп их царем у датского короля, о чем предстояло договориться послам. Фредерик II известил государя, что, согласно Штеттинскому соглашению, «права на города в Ливонии распределены между Швециею, Польшею, и Даниею. Король извинялся, что не может послать к царю требуемое посольство»15.

Весной 1571 г. Магнус находился в бедственном положении, совсем без денег. Гофлейтам (кавалеристам ливонской дворянской конницы) нечем было платить, и они принялись грабить окрестные селения. По словам ливонского летописца Бальтазара Руссова, голод «принудил оберпаленских гофлейтов идти к Ревелю, чтобы захватить там городские полотна с белильных гор и скот, пасшийся на лугу перед городом, так как у них не было ни рубах, ни чего-нибудь съестного»16. Заметив грабителей, горожане вступились за свое добро и обратили гофлейтов Магнуса в бегство.

В довершение всех неприятностей, Фредерик II вознамерился отобрать у младшего брата Эзель и Вик под предлогом того, что Магнус предал интересы Римской империи, заключив с царем договор о вассалитете. В Оберпален к царскому «голдовнику» был 84

отправлен посланник с таким уведомлением. Магнус отверг обвинения, ответив, что «став вассалом царя, он не нарушил интересов Римской империи и (потому) нет оснований лишать его Эзеля и Вика»17. Письмо Магнуса к брату датировано 24 мая 1571 г. На этот день была назначена встреча депутатов Дании, Швеции и императора Римской империи Максимилиана II в Ростоке. Депутатам предстояло решить судьбу Ревеля. Однако съезд депутатов не состоялся, так как накануне было получено сообщение о 13-ти английских судах, проследовавших через Зунд в Нарву с грузом военного снаряжения для русского царя. Англичане отказались от первоначального намерения закрыть нарвскую факторию и перенести коммерческую деятельность в Ригу и Ревель.

Нарва вновь обрела статус важного коммерческого центра в Балтийском регионе. Московский царь из «варвара» превратился в дальновидного политика. Проект заключения династического брака между Магнусом и царской племянницей вновь стал важной темой в дипломатической переписке европейских правителей.

Летом 1571 г. Фредерик II и Иван IV обменялись несколькими посланиями. В одном из них царь упрекал датского короля в том, что тот заключил со Швецией мирный договор в Штеттине. Датский король в ответном письме, датированном 25 августа, оправдывался, заверяя, что в Штеттине «ничего противного докончанию с царем не постановлено»18. Фредерик уведомил государя, что отправил к нему, а также к Магнусу в Оберпален доверенное лицо для подтверждения правомочности договора, подписанного им в Москве. Датский король смягчил свой гнев в отношении младшего брата и сделал шаг к примирению.

Примирение состоялось. Однако Магнус не торопился возвращаться в Аренсбург: он искал случая еще больше упрочить свои позиции в глазах брата, курфюста Саксонского и императора Священной Римской империи. Такая возможность представилась ему через несколько месяцев.

В октябре 1571 г. до Магнуса дошли сведения об измене царских советников Таубе и Крузе. Они пытались склонить жителей Дерпта «отложиться» от московского царя, но волнения были жестоко подавлены русским войском, а сами зачинщики беспорядков бежали в Литовское княжество 21 декабря 1571 г. Узнав об этом, Магнус спешно покинул Оберпален и уехал в Аренсбург. Сам замок Обер-пален подвергся нападению со стороны «московита», но гофлейты отбили атаку, утопив в реке до 100 стрельцов.

Находясь под защитой крепостных стен Аренсбурга, Магнус посвятил свой досуг искусству дипломатической переписки. Он отправил письмо к Таубе и Крузе, спрашивая о цели их отъезда к польскому королю. Ожидая ответа на свое письмо, Магнус написал послания одинакового содержания к императору Максимилиану II, к Фредерику II и к курфюрсту Саксонскому Августу. В своих посла-

85

ниях Магнус дал подробный отчет о ходе переговоров в Москве летом 1570 г. Изложил, при каких обстоятельствах ему был пожалован королевский титул, а затем состоялась помолвка с племянницей государя. Он упомянул, что в приданое за княжной Евфимией московский царь обещал более пяти бочек золота и вдобавок все то, о чем он попросит. Свои поступки Магнус расценивал как направленные на пользу Ливонии, всего христианского мира и Римской империи. Король Ливонии ставил себе в заслугу примирение брата с русским царем летом 1571 г.: «Весть о Штеттинском мире восстановила царя против датского короля, но когда Магнусу удалось рассеять подозрения Ивана, то кроме милостей он от него ничего не видел». Магнус не верил в то, что мощь русского царя иссякла, как о том сообщали его бывшие советники Таубе и Крузе. Еще в этом, 1571-м, году они убеждали римского императора, что Иван IV может оказать ему помощь против турок, выставив несколько сот тысяч людей и предоставив огромное количество артиллерии и боевых припасов. Принимая во внимание то, что царь не только освободил Таубе и Крузе из заточения, но и держал их в великой милости, Магнус выразил сомнение в их предательстве. Он сообщил, что направил запрос к Таубе и Крузе, но до сих пор ответа не получил. В заключении своих посланий король Ливонии уведомлял императора, короля датского и курфюрста Саксонского, что ожидает от них совета, как ему поступать дальше19.

На свои письма Магнус получил ответные послания от родственников: его известили о кончине горячо любимой матери королевы Доротеи, которая умерла 7 октября 1571 г. Таубе и Крузе также прислали ответ на запрос короля Ливонии. Они объяснили, что подняли восстание из-за планов царя депортировать немцев из Ливонии. Находясь в Аренсбурге, Магнус обменялся письмами с польским королем и шведским наместником в Ревеле. Помимо этого, он вел оживленную переписку с Иваном IV. Содержание этой переписки изложено им самим в «Реляции Магнуса герцога Голштинского», написанной в начале 1579 г. с целью оправдаться в своих поступках перед императором, братом и другими родственниками. «Реляция» Магнуса охватывает период с 1560 по 1578 гг. (Рукопись в настоящее время хранится в Датском государственном архиве; в современной немецкой транслитерации была опубликована в журнале “Dan-ske Magazin”20).

По словам Магнуса, его переписка с царем сводилась к следующему:

«От Великого князя пришло письмо такого содержания, что Великий князь размышляет, бежали ли мы [Магнус. - Л.Т.] из-за кровопролития, которое Таубе и Крузе вызвали в Дерпте. Но Великий князь извинился перед нами [За атаку Оберпалена стрельцами? -Л.Т.] и просил, чтобы мы вновь к нему пришли, он, якобы, хочет нам свою большую милость показать. Мы ему отвечали, что мы не

86

столько из-за страха, сколько из-за чумы ушли из Оберпалена [Это было ложью: Магнус сам ранее описывает, как пришлось после восстания Таубе и Крузе неожиданно и быстро бежать. - Л.Т.], так как во всем епископстве Дерптском не было ни единого места, где мы могли бы спастись от этого. Он [Иван IV. - Л.Т.] упрекал нас за кровопролитие, но это было несправедливое обвинение, потому что ни мы, ни наши советники ничего о кровавом заговоре не знали, и что мы во имя Бога ни в коем случае об этом не знали, и что все немцы, которые пленены татарами, согласно сведениям Таубе и Крузе, должны быть освобождены. Что же касается нашего возвращения, то мы послали письма нашим родственникам, ответов на коих мы ждем на Эзеле, и пусть он из-за этого ничего плохого против нас не предпринимает. Вскоре после этого писал он [Иван IV - Л.Т.] довольно кратко, что ни один татарин не повинен в пленении немцев. Он желает перед нами из-за всего этого извиниться, но мы должны в эту же зиму опять появиться в Оберпалене, в противном случае он велит своим людям прийти за нами. Если мы ослушаемся, то нам следует беречься его [гнева]. Мы не торопились давать ответ на это послание [с угрозой], ожидая, пока шведский наместник в Ревеле пришлет к нам двух посланников Дитриха Кавера и ротмистра Хенриха Рудта с предложением, чтобы мы больше к московитам не обращались, а искали помощи от короны шведской, тогда он, наместник, будет нашему делу усердно содействовать. Этим послам мы дали ответ, что от Швеции никаких враждебных действий не ожидаем. [Но] так как московиты нас атаковали, то противостояние враждебной силе и другие совместные действия в добрых делах требуют договора с королевской подписью и печатью. Тогда же мы пожелали, чтобы шведы оповестили об этом всех князей Священной Римской империи, наших высокородных родственников и всех ливонских дворян, а так как московиты вторглись в наши владения, желали мы усердие наших послов в совершении мира между Великим князем и королем Швеции использовать, послав их к Великому князю, для того изготовили мы инструкцию и зачитали ее нашим послам. Послы с поручением о деле короля Швеции ушли [в Московию] по льду, таща за собой одну лодку, и вернулись позже к нам с ответными сообщениями. Они ушли в 72 году в неделю Esto mihi [Прощеное воскресенье, в 1572 г. выпало на 17 февраля. - Л.Т.]»21.

В феврале-марте 1572 г. при дворах европейских правителей распространилась новость, переданная по приватным дипломатическим каналам, о визите неких «московитских» послов в Рим. Передавали, что русский царь уполномочил их заявить папе о своем желании соединиться с апостольским престолом и вступить в Священную антиосманскую лигу22. В свете появившихся новостей о возможном сближении Рима с Москвой свадьба племянницы Ивана IV и короля Ливонии приобретала важное политическое значение. Вести из Рима укрепили Фредерика II и курфюста Саксонского, а

87

через последнего - и императора Максимилиана II, в желании содействовать династическому браку Магнуса и княжны Старицкой. Однако в глазах самого жениха предстоящий брак с царской племянницей потерял всю свою привлекательность. Он опасался царя и ждал ответа из Швеции. «Голдовник» желал разорвать договор о вассалитете с Иваном IV и перейти на службу к Юхану III.

Магнус так и не дождался вестей от шведского короля. Но в мае вернулись послы из Московии с ответом царя. По словам Магнуса, «Великий князь сожалел, что мы уехали из-за кровопролития в Дерпте, и просил нас вновь вернуться в Оберпален. По поводу переговоров о мире со Швецией, [сказал], что если будут послы от него [Шведского короля. - Л.Т.], то он охотно обсудит с ними это»23.

Взвесив все «за» и «против», король Ливонии принял решение вернуться в Оберпален. В «Реляции» царский «голдовник» оправдывал свой поступок следующим образом: «Всю зиму мы провели на Эзеле, никаких сообщений от своих родственников не получили, но получили письмо от короля Польши, из которого следовало, что с этой стороны нам не следует ждать спасения [От «московита». -Л.Т.], пробыли там до 25 мая, и из Швеции не дождались ответа, из чего поняли, что вряд ли можем рассчитывать на дружбу с этой стороны. И так мы были в большом беспокойстве, получая каждый день известия от шведских солдат с угрозами, как они будут нас захватывать. И когда мы поняли, что остались совершенно одни, ушли мы в наш Оберпаленский замок, чтобы (оттуда) доверительно сноситься со шведским наместником [В Ревеле. - Л.Т.] и узнавать новости о настрое короля Швеции в отношении мира, который нашим послам обещали»24.

Это было верное решение - вернуться в Оберпален. Магнусу удалось избежать большого позора, так как царь намеревался привести в исполнение свою угрозу и вернуть его силой на подконтрольную русским территорию. Государь уже выслал за ним крупные силы на случай сопротивления будущего зятя. Покинув остров Эзель и ступив на материк, Магнус встретил отряд в 1 000 человек русских и «некоторого количества немцев» (отряд гофлейтов под командованием ротмистра Юрия Фаренсбаха). Они прибыли от царя, чтобы вернуть Магнуса из Аренсбурга25. До сведения Магнуса было доведено, что его невеста княжна Евфимия умерла 20 ноября 1570 г., но государь готов оказать ему великую милость и отдать в жены свою младшую племянницу с тем же приданым.

Король Ливонии провел в Оберпалене все лето, держа совет с родственниками, как ему следует поступить. В начале осени военные действия шведов активизировались в округе Оберпалена. Они осадили замок, и Магнусу пришлось в спешке переселиться в Дерпт, под защиту русских стрельцов. В стане «московитов» он появился под тем предлогом, что принял решение выполнить условия договора, заключенного с Иваном IV и скрепленного золотой печатью.

88

Современник событий ливонский летописец Соломон Геннинг отметил, что это был уже второй раз, когда Магнус согласился заключить с русским царем союз через брачные узы. Автор «Хроники Курляндии и Ливонии» винил самих ливонцев за то, что те вновь поверили обещаниям царского вассала. «В народе говорят: “Если кто-то предал меня один раз, да простит его Бог. Если он предал меня во второй раз, да простит меня Бог за то, что я не проявил благоразумия и осторожности”»26. В глазах современников король Ливонии выглядел не лучшим образом, пытаясь «усидеть одновременно на двух стульях» и угодить как царю, так и императору Священной Римской империи. Однако многие ливонцы поддержали Магнуса, согласившись пойти на службу к «московиту». Главным аргументом в привлечении ливонских рекрутов послужили сведения о небывалой мощи царской армии, вооруженной артиллерией «до зубов». Сила «московита» обеспечивалась пушками, доставленными в Нарву английскими купцами, а затем конфискованными у них в царскую казну.

Осенью 1572 г. нарвская фактория английской Московской компании, закрытие которой не состоялось после заключения Штеттинского мира, официально продолжала существовать, однако фактически свернула свою коммерческую деятельность. Агентам фактории пришлось пуститься в бега, бросив товары и ценности. Английские купцы оказались преступниками, объявленными в розыск не только лондонским руководством Московской компании, но и русскими властями.

Нарушив условия контракта, многие служащие нарвской фактории заключили браки с польскими женщинами без разрешения руководства компании. В Лондоне и в Москве знали об этом еще пять лет назад. В 1567 г. в своем послании Елизавета I предупреждала русского царя о возможной опасности в случае, если купцы через своих жен найдут убежище в Польше, и о необходимости подвергнуть их аресту27. В Москве приняли к сведению предостережение королевы. Контролируя ситуацию, обе стороны не предпринимали каких-либо решительных шагов в отношении нарушителей, выжидая удобный момент. И такой момент настал. 18 октября 1572 г. лорды-учредители Московской компании просили королеву напомнить Ивану IV о том, чтобы из его страны были высланы агенты нарвской фактории Томас Гловер (Thomas Glover), Ральф Рюттер (Ralph Rutter), Томас Петт (Thomas Pett) и другие служащие с их чадами и домочадцами28.

Таковая просьба была передана русскому царю, и в этот раз он с готовностью пошел навстречу пожеланиям королевы. Объявив английских купцов преступниками, «московит» конфисковал их товары. По словам английского купца и дипломата Джерома Горсея, когда главный агент фактории Томас Гловер попал в опалу, русские отобрали у него товаров на 16 000 фт. ст. и «выслали его с любезной женой нищими из страны»29. Гловер был вынужден перебраться

89

с семьей в Польшу. Его товарищ Ральф Рюттер также лишился в Московии целого состояния. Две крупные партии товара были отобраны у него в царскую казну30. Рюттер нашел убежище в Любеке.

Итак, в октябре-ноябре 1572 г. нарвская фактория неофициально прекратила свое существование, оставшись без служащих. В предстоящую весеннюю навигацию 1573 г. путь в Нарву английским купцам был закрыт, и вопрос о переносе торговли в Ригу и Ревель вновь обрел первостепенное значение.

«Взять договором или саблею»

Пушки, снаряды и порох, конфискованные русскими у опальных англичан в Нарве осенью 1572 г., предназначались для завоевания «ливонской вотчины» государя. Жених не торопился под венец, ожидая, когда приданое невесты - города Ревель и Рига - окажутся в распоряжении его венценосного тестя. Выполняя свои обязательства по соглашению с царем, король Ливонии и его гофлейты приняли участие в зимнем 1572/1573 г. походе Ивана IV «на свийские немцы». По сведениям Геннинга, русский царь лично возглавил поход 200-тысячной армии31. Оценка русских сил в хронике Руссова значительно скромнее - 80 тыс.32 Расходясь в численности живой силы войска Ивана IV, оба летописца согласны, что царская армия была прекрасно обеспечена артиллерией, порохом и боеприпасами.

Русские не жалели конфискованный в Нарве товар. Город Пайду (Витгенштейн - в ливонских источниках) русские взяли 1 января 1573 г., устроив «ужасную пальбу». Население города, от мала до велика, было почти полностью вырезано. Воеводой назначен Михаил Безнин. Затем стрельцы под командованием воеводы князя П.Т. Шейдякова и при участии гофлейтов Магнуса «после страшной пальбы» овладели замком Каркус. Царь повелел оставить в замке своих воевод33.

На фоне блестящих и легких побед царского войска под Пай-дой и Каркусом странно выглядит поражение русских под Колувере (Лоде), которое им нанесла горстка шведских гофлейтов. 23 января 1573 г. небольшой отряд шведов обратил в бегство отборные силы русской армии. Генниг с нескрываемым ликованием пишет о 1 600 храбрецах (у Руссова - 700), которые в сражении под Колувере «с Божьей помощью» одолели царское войско, превышавшее их численностью в 10 раз. Согласно «лучшим слухам», переданным летописцами, русские потеряли в этом сражении от 7 000 до 7 500 убитыми, а остальные обратились в бегство34.

Остается под вопросом, насколько были достоверны «лучшие слухи». Вполне вероятно, сведения о «полном разгроме» многотысячного войска распространяли сами русские. «Поражение» под Колувере представляло собой, как сказали бы в наше время, «дезинформацию». Ее цель состояла в том, чтобы оказать давление на

90

Магнуса и заставить того «плясать под русскую дудку».

В самом деле, завоевание «ливонской вотчины» государя продвигалось трудно и медленно. Конфискованные у английских купцов боеприпасы были на исходе, а перспектива овладеть Ригой и Ревелем выглядела весьма призрачной. Династический брак с княжной Старицкой утерял свою притягательность в глазах Магнуса. Выполнив свою часть договора об участии в военной кампании по завоеванию «царской вотчины», король Ливонии не выказал желания немедленно скрепить военный союз родственными узами. Вместо того чтобы поспешить под венец, он расположился вместе со своими гофлейтами на «зимних квартирах» в замке Феллин. Здесь находились крупные силы русских под командованием воевод В.Ф. Воронцова и С.В. Годунова. В Кремле, несомненно, понимали: для того чтобы этот брак вновь приобрел привлекательность для Магнуса, требовался другой, более сильный соблазн, чем золото или земли. В окружении Ивана IV уже хорошо знали, чем подогреть интерес короля Ливонии к брачному союзу: обещанием еще одной короны. На этот раз - польской.

Для осуществления этого плана следовало, прежде всего, лишить короля Ливонии возможности обмениваться новостями с родственниками, поместив его под полный контроль. Пока Магнус находился за пределами русской территории, осуществить это было невозможно. «Выманить» его можно было только под предлогом опасности, угрожавшей его жизни.

Известие о «разгроме» под Колувере было немедленно передано в замок Феллин. По словам Магнуса, получив это тревожное сообщение, феллинские воеводы с большой поспешностью отправились в Псков, взяв его с собой. Стрельцам было приказано охранять короля Ливонии днем и ночью. Магнусу объяснили, что такая предосторожность вызвана угрозой нападения со стороны шведов. В своей «Реляции» он пишет: «Сразу, когда воеводы у нас в Феллине получили это известие, торопились они днем и ночью в Псков и взяли нас насильно с собой, стрельцам приказав охранять нас по дороге, как будто от шведов»35.

Магнус лишь на бумаге протестовал против насилия со стороны «московитов». Он покорно дал увезти себя в Псков из опасения за свою жизнь. Более того, компания русских провожатых пришлась ему по душе. Подтверждение этому находим в рукописи из Шведского государственного архива, известной как «Апология Магнуса» (представляет собой раннюю редакцию, черновик фрагмента «Реляции», который охватывает период между 1570 и 1573 гг.). В «Апологии» Магнус уточняет: «[Провожать] нас до Пскова был назначен пристав по имени Иван Колтовский, чью сестру он [Иван IV - Л.Т.] взял (в жены), чем мы были очень довольны»36. Возможно, уже тогда, во время поспешного отъезда из Феллина, пристав Колтовский намекнул Магнусу на возможность получить из рук государя вто-

91

рую корону.

Как выяснилось позднее, слухи о поражении «московитов» под Колувере были сильно преувеличены. Угроза нападения шведских отрядов на Феллин оказалась на поверку «мыльным пузырем». А боеспособность русской армии, ее боевой дух были немедленно реабилитированы в сражении под Ревелем.

В то время, когда Магнус под сильной охраной стрельцов мчался в Псков, царь послал воеводу Безнина «воевать Колывань» (Ревель). В Разрядной книге сказано: «И воевода Михайло Безнин по государеву указу под Колыванью был, и колыванские места воевал, и многих немецких людей побил, и языки поимал». Царь получил радостную новость о крупном успехе под Ревелем, находясь в Старице. Он с необычной щедростью одарил двух гонцов, доставивших ее. Государь пожаловал простых «сеунчей» наместничеством на два года «в кормление»: одного - городом Белою, другого - городом Орешком. Оба также получили по сороку соболей и по мере дорогой «камки»37.

Ливонские хроники и шведские документы не упоминают об успешной операции воеводы Безнина. Однако это событие не осталось незамеченным при дворах императора Священной Римской империи, имперских князей, датского короля и среди вельмож Речи Посполитой, вызвав в европейских правительственных кругах отчетливое беспокойство.

Поспешный отъезд Магнуса в Псков, пребывание царя в Старице, где, скорее всего, находилась невеста короля Ливонии - княжна Мария Владимировна Старицкая, - и решительные боевые действия русской армии под Ревелем выглядели особенно тревожно на фоне претензий Ивана IV на польский престол, опустевший после смерти Сигизмунда II Августа, умершего 7 июля 1572 г. В случае успешной «элекции» царь получал вместе с польской короной и те ливонские территории, которые находились в зоне польской оккупации, в том числе - Ригу. Судьба приданого царской племянницы - Риги и Ревеля - должна была вот-вот решиться. Тут было отчего забеспокоиться.

В феврале 1573 г. в Новгород, где находилась в то время резиденция Ивана IV, спешно прибыли представители заинтересованных сторон - Дании, Речи Посполитой, имперских князей и императора Священной Римской империи.

Первым прибыло посольство Захария Фелинга. Ранее ему уже приходилось выполнять деликатные поручения в Московии в качестве доверенного лица Фредерика II. В 1564-1565 гг. он представлял в Нарве интересы датского короля по сбору зундских пошлин и пресечения контрабанды. На этот раз, девять лет спустя, Фелинг приехал в Новгород как посланник герцога Мекленбургского с предложением, чтобы царь утвердил за сыном герцога Ригу, обещанную ему покойным польским королем Сигизмундом II Августом. В от-

92

ветном слове царь советовал герцогу запастись терпением, так как сможет отдать ему «свою вотчину» Ригу, когда возьмет ее «договором или саблею». Государь сообщил, что намерен отправить посольство к императору Максимилиану II для заключения с ним союза против Османской империи и «для дел ливонских»38.

Итак, в лютую стужу зимы 1573 г. Фелинг проделал неблизкий путь в Московию для того, чтобы прояснить три главных вопроса. Во-первых, о планах государя по поводу его «ливонской вотчины». Во-вторых, о его намерении вступить в антиосманскую лигу и воссоединиться с апостольским престолом. В-третьих, «о делах ливонских», то есть о балтийской торговле предметами военного назначения. Ответы государя носили весьма уклончивый характер, особенно - в отношении Риги.

Вопрос о Риге затрагивал интересы Речи Посполитой, и в свите Фелинга, сопровождавшей его в Новгород, присутствовал наблюдатель от польско-литовской знати. Роль такого наблюдателя выполнял нюренбергский купец Фейт Зенг. Это был уже третий визит Зенга в Московию за последние три года. В 1571 г. он побывал в Александровской слободе вместе с германскими купцами-«ювелирами». Цель его визита состояла в том, чтобы получить разрешение на наем военных специалистов для царского войска. Зенг не достиг успеха в переговорах и перешел в услужение к полякам. В июле или августе 1572 г. польские и литовские вельможи посылали его в Москву с сообщением о смерти короля Сигизмунда II Августа39. Вслед за Зенгом, в сентябре того же 1572 г. ко двору государя прибыл другой польский гонец - Федор Воропай - с прошением остановить военные действия в Ливонии. Отпуская Воропая в Польшу, Иван IV дал знать панам о своем желании быть избранным на польский престол40. Третий по счету визит Зенга в Московию, скорее всего, также был вызван желанием определенных нюренбергских и польских кругов прояснить ситуацию с ливонской торговлей, особенно - в отношении Риги.

Вопрос о переносе торговых операций в Ригу был чрезвычайно важен, так как английская фактория в Нарве к началу 1573 г. полностью прекратила официальную деятельность. Скандал с бегством Гловера в Польшу, а Рюттера в Любек был в самом разгаре. Из ответа Ивана IV Фелингу о намерении взять Ригу «договором» вытекало, что царь не исключал возможность получить этот стратегически важный порт мирным путем. Такой вариант был осуществим в том случае, если бы вакантный польский трон занял он сам или его младший сын. Такая возможность выглядела весьма привлекательной для некоторых представителей польско-литовской аристократии.

23 февраля 1573 г., вслед за Захарием Фелингом и Фейтом Зенгом, в Новгород прибыл писарь Великого княжества Литовского Михаил Гарабурда. Он был уполномочен обсудить условия, при которых сам

93

царь или царевич Федор Иванович может быть избран на польский престол. Вопрос был настолько спешный, что государь принял Га-рабурду на следующий день по его прибытии, и настолько деликатный, что польские и литовские паны поручили ему изложить дело в устной форме и никак иначе. Дьяку Посольского приказа Андрею Щелкалову пришлось лично записывать речь литовского писаря.

К сожалению, среди рукописей Посольского приказа этот документ не сохранился, так же как и другие материалы о переговорах с Гарабурдой в феврале-марте 1573 г. Ход переговоров и «ответное слово» царя известны из отчета самого Гарабурды, найденного в тайном архиве Ватиканской библиотеки41.

Соглашаясь принять польскую корону лично или прислать своего младшего сына на королевство, Иван IV выставил непомерные условия. Он потребовал для себя титул «Императора» и настаивал на том, чтобы в его титул были включены «Корона Польская» и «Великое княжество Литовское». Если государь признает приемлемым отпустить на королевство царевича Федора, то по смерти последнего следовало выбрать на польский престол кого-либо из его потомков. Кроме того, надлежало закрепить за Московским царством всю территорию Ливонии вплоть до реки Западной Двины (в этом случае Рига попадала в границы Московии). Взамен царь обещал оставить Речи Посполитой ее свободы и вольности, а также оказывать помощь людьми и казной в случае войны.

Требования Ивана IV нельзя назвать реалистичными. Пожелание царя, чтобы последующие монархи выбирались из числа потомков его сына, ограничивало «свободу элекции» - один из основных устоев шляхетских вольностей. Впрочем, создается впечатление, что польские и литовские вельможи, уполномочившие Гарабурду вести переговоры, также не рассчитывали на положительный итог встречи.

Гарабурда выставил три встречных условия, принять которые государь не мог ни при каких обстоятельствах. Во-первых, паны потребовали территориальных уступок: «присоединить к Литовскому Княжеству Смоленска, Полоцка, Усвята и Езерни», а также передать Речи Посполитой исконно русские «крепости и области для приведения народов и стран добровольно дому его предающихся, в полную безопасность от других соседственных народов». Во-вторых, они настаивали, чтобы правитель Речи Посполитой находился в пределах страны для совершения правосудия и отправления других королевских обязанностей. В-третьих, царю или его сыну надлежало перейти в католическую веру, так как, «не прияв Римско-Католического исповедания, коронован [он] быть не мог бы».

Переговоры с Гарабурдой, как и следовало ожидать, ничем не завершились. Условия, предложенные польскими и литовскими вельможами, были расценены как неприемлемые. Иван IV отказал в передаче требуемых городов и земель. Он отклонил предложение 94

перейти в католическую веру. Царь объявил о своем желании, в случае вступления на польский престол, строить православные храмы в Речи Посполитой, и самому принять монашескую схиму на старости лет. Государь также отказался отпустить на королевство царевича Федора, так как имелись подозрения в том, что паны «умышляют, при удобном времени, сына нашего отдать Турку и таким образом с ним примириться». «Под таковым условием, ни сына нашего вам Государем дать, ни сами правления над вами принять не желаем».

Недвусмысленно отказав писарю княжества Литовского, Иван IV, тем не менее, не сомневался, что переговоры будут продолжены. Гарабурде был выдан проезжий лист для посла, которого чины Речи Посполитой захотят прислать, чтобы обсудить условия «элекции». Через Гарабурду царь передал предостережение польским и литовским вельможам, более похожее на угрозу, чтобы «они никаким образом Француза [Генриха Валуа, одного из претендентов на польский престол. - Л.Т.] не принимали к себе: он благорасположеннее к Турку, нежели к христианам. Приняв его, они бы опять нас противу себя вооружили»42.

Таким образом, несмотря на то, что царь отказался отдать царевича Федора на королевство и объявил неприемлемыми для себя выставленные условия, он настаивал на продолжении переговоров и открыто угрожал Речи Посполитой военным вторжением в случае, если они выберут королем Генриха Валуа. Напрашивается мысль, что у Ивана IV имелась еще одна кандидатура на вакантный польский трон: король Ливонии.

В самом деле, кандидатура Магнуса удовлетворяла требованиям польских и литовских чинов, переданных через Гарабурду. Король Ливонии имел статус «младшего сына» царя, так как уже был принят царевичем Иваном Ивановичем в Москве в 1570 г. «как брат». Женившись на царской племяннице, он официально становился членом государевой семьи. Ливонские города, переданные Магнусу с жениным приданым, вошли бы в состав Речи Посполитой в качестве территориальных уступок. Не вызывает сомнений, что, получив польскую корону, Магнус согласился бы жить в одном из роскошных королевских замков в Вильне или в Кракове.

В процедуре перемены веры со стороны короля Ливонии также не предвиделось каких-либо затруднений. Исповедуя Протестантство, Магнус следовал принципам, которые были установлены представителями лютеранской и католической конфессий Священной Римской империи на рейхстаге в Аугсбурге в 1555 г. Аугсбургское религиозное соглашение гарантировало свободный переход для курфюстов, светских и духовных князей, вольных городов и имперских рыцарей из Протестантства в Католичество и обратно. Принадлежность к той или иной конфессии не могла служить причиной ограничения данного субъекта в правах. Магнус, как епископ Эзельский и Курляндский, пользовался правом свободного перехода

95

в католическое вероисповедание.

Отношение самого Магнуса к перемене веры было двояким. С одной стороны, он боялся уронить фамильную честь: он был строгим ревнителем протестантской веры, введенной в Дании его покойным отцом, королем Христианом III. Придворный пастор Христиан Шрапфер являлся одним из главных советников Магнуса. Он принимал активное участие в составлении текста соглашения с Иваном IV осенью 1569 г.43 Шрапфер сопровождал Магнуса в первой поездке в Москву летом 1570 г.

С другой стороны, текст соглашения Магнуса с Иваном IV дает право утверждать, что король Ливонии был готов пойти в вопросе перемены веры на компромисс. Документ оставлял за царем право выбора, какое вероисповедание устанавливать для «голдовника» и жителей Ливонии. В соглашении указывалось, что государь «дарует навечно Магнусу и его наследникам, а также всем жителям Ливонии их старые права, свободы и т.д., что были в Ливонии с незапамятных времен, и закрепляет за ними все свободы в исповедании Аугсбургской веры, но это решение может быть обжаловано царем»44. Этот пункт, отвечавший интересам Ивана IV, был оставлен без изменения в соглашении, подписанном государем в Александровской слободе 29 ноября 1569 г.45 Логично предположить, что такая же формулировка содержалась в окончательном варианте договора, скрепленного золотой печатью в Москве в июне 1570 г.

Такая формулировка пункта о вероисповедании допускала двойное прочтение. С точки зрения Магнуса и его советников, договор оговаривал для короля Ливонии свободу перехода из протестантской веры в католическую. С точки зрения русских, уступив верховное право в установлении веры царю, Магнус выразил готовность, в случае обжалования, перейти в Православие. Недостаточно четкая формулировка допускала возможность интерпретации его в пользу «московита». Вряд ли король Ливонии, подписывая соглашение, отдавал себе отчет, какие «подводные камни» таит в себе эта небольшая приписка в конце предложения. В то время он был ослеплен видением сокровищ из приданого царской племянницы, ощущал себя владельцем обширных земель из «царской вотчины». Но главное - его самолюбие тешил титул короля Ливонии, утвержденный за ним Иваном IV.

Пожалование Магнусу польской короны приветствовалось бы его родственниками и императором Священной Римской империи. Породнившись с царем и сменив протестантскую веру на католическую, Магнус получил бы шанс занять польский престол. Такой поворот событий открывал столь радужные перспективы, что у царского «голдовника», без преувеличения, захватывало дух. Приданое княжны Старицкой в 500 тыс. талеров, несомненно, явилось бы самым весомым аргументом в предвыборной борьбе за польскую корону.

96

Получить же оговоренное брачным соглашением приданое Магнус мог только в том случае, если его венчание состоялось бы по православному обряду, и брак был бы консуммирован в соответствии с русскими свадебными традициями через обряд «вскрытия» невесты после брачной ночи. Однако право «первой ночи» он мог получить, только сменив Аугсбургскую веру на Православие. Итак, король Ливонии оказался перед выбором: «свой закон» или пять бочек золота? Честь дома герцогов Голштинских или польская корона? Аугсбургская вера или Православие?

Вопрос вероисповедания царского «голдовника» приобретал первостепенное значение по мере приближения дня бракосочетания. Магнусу следовало торопиться с принятием решения, так как открытие «^лекционного» сейма было назначено на 5 апреля 1573 г. Находясь в Пскове под сильной охраной стрельцов, Магнус не имел возможности просить совета у брата, курфюста Саксонского и императора Священной Римской империи. Ему предстояло самому принять решение или обратиться за помощью к тем ливонцам, которые ранее вышли на русскую службу и имели представление о свадебных обычаях, принятых при дворе государя.

«Чья власть, того и вера»

В феврале-марте 1573 г. бракосочетание Магнуса и княжны Марии Владимировны было уже делом решенным.

Согласно воле Ивана IV, свадьба должна была совершиться в Новгороде, в православном храме. Магнус не возражал, так как он следовал принципу, установленному Аугсбургским соглашением: “Cuius regio, eius religio” («Чья власть, того и вера»). Этот принцип подразумевал, что каждый правитель сам определяет вероисповедание в своих владениях.

Православный свадебный чин состоял из двух основных обрядов: обручения и церковного венчания. Церковное чинопоследование органично соединялось с элементами народных брачных обрядов. Свадебные торжества открывал обряд «окручивания» невесты, который обычно происходил в доме ее родителей в присутствии жениха, его свиты и почетных гостей. Подруги расчесывали волосы девушки, заплетали их в две косы и укладывали («окручивали») вокруг головы. Вместо девичьей ленты надевался сложный головной убор обрученной невесты: подзатыльник, волосник и подубрусник, которые венчала кика. Поверх убора набрасывалась полупрозрачная вуаль - пелена. Перед выходом в церковь девушку закрывали от посторонних глаз покровом из непрозрачной ткани.

Обряд обручения, или перемены колец, совершался вне пределов церкви, в притворе. Перемена колец происходила следующим образом. Благословив кольца - одно золотое, другое железное (серебряное) - священник передавал их молодым. Золотое кольцо он

97

подавал жениху, железное - невесте. Затем молодые обменивались кольцами между собой. Кольца следовало носить на безымянном пальце правой руки. Двукратное вручение колец - сначала священником, а затем перемена их самими молодыми - позволяло, в случае необходимости, разнести этот обряд на два этапа.

Для совершения Таинства венчания священник вводил молодоженов в центральную часть храма. Он читал молитвы «по уставу» и возлагал на головы жениха и невесты венцы. В ходе службы использовался потир (сосуд для богослужения) и стеклянный «потирец», полный вина. В заключение священник благословлял «потирец» с вином и давал молодым испить из него трижды в знак Причащения. По традиции, последний глоток делал глава семьи, и сосуд разбивали «на счастье»: «Последнее испьет муж и отдаст некому сткляни-цю и разбьют». Затем молодых усаживали на «лавицу» и священник произносил молитву «на снятье венца»46.

Свадебный стол устраивался в доме тестя, затем молодые отправлялись в дом свекра, где их ожидала постель в «подклете». После брачной ночи молодую жену «вскрывали». За печатью свекрови нижние рубашки молодой супруги доставлялись ее родителям. Они поздравляли дочь с замужеством. Теперь ей надлежало прятать волосы под головной убор венчанной жены - кокошник. Передача приданого проходила после брачной ночи. Удостоверившись, что жена «честная», муж благодарил ее отца и мать за «береженье» и на законных основаниях вступал во владение приданым.

В старинных русских свадебных обрядах бытовало представление о браке как о сделке купли-продажи. В пословицах и поговорках жених выступает в роли «купца», а невеста - в роли «товара»: «Был бы купец, а товар есть», «Купец здесь, а чего купить пришли, еще не видали» и в других.

В среде феодальной аристократии процедура заключения брака носила еще более ярко выраженный характер торговой сделки, так как «купцу» передавалось приданое особо крупного размера, включавшее не только денежные средства, движимое имущество, но и вотчинные земли. Церемониал заключения брака между представителями княжеского сословия регламентировал «Домострой». 67-я глава «Чин свадебной» его полной редакции давала очень подробное разъяснение о процедуре заключения договора между тестем и женихом-«купцом» при передаче ему «товара»-невесты.

В некоторых случаях предусматривался особый обряд при составлении финансовых документов, в которых фиксировалась величина приданого. Такой договор, или «ряд», закреплялся подписями сторон при свидетелях и «рукобитием». Помимо этого, свадебный чин иногда оговаривал процедуру передачи «заряда» (ценностей сверх «ряда»), а также девичьей «постели». «Заряд» и «постель» выполняли функцию компенсационных выплат за «некондиционное» состояние «товара».

98

«Домострой» предлагал четыре «типовые» разновидности свадебного чина - условно назовем их «стандартный», «иной стандартный», «нестандартный» и «меньший нестандартный». Выбор той или иной формы заключения брака определялся «товарным видом» невесты и статусом жениха.

«Стандартный» свадебный чин применялся в тех случаях, когда невеста была молода, здорова и красива, а жених и тесть находились на одной ступени местнической лестницы или тесть стоял на ступеньку выше. В этом чине не находим обряда «рукобития», то есть процедуры заключения договора о величине приданого. При полном согласии сторон вопрос о приданом, очевидно, решался в частном порядке и не требовал специального церемониала. В «стандартном» чине не упоминаются обряды, сопровождающие передачу «постели» невесты, а также проведения брачной ночи.

«Домострой» предлагал следующий порядок совершения «стандартного» чина бракосочетания. Жених приезжал в дом невесты, и родители встречали его в горнице, не вставая. Невесту не закрывали от жениха. Молодые получали родительское благословение, над женихом и невестой совершали обряд «чесания голов»: расчесывали волосы, обмакивая гребень в вино и мед. Невесту облачали в кику, укрывали пеленой и покровом. От родительского дома весь «поезд» отправлялся в приходскую церковь, где проходили обряды обручения (перемены колец) и венчания. Жених ехал верхом «на аргома-ке», а невеста - в «санях». Из церкви молодожены возвращались в дом тестя, здесь всех гостей ждал «стол». От «стола» молодым надлежало ехать в дом супруга47.

На тот случай, когда невеста была всем хороша, но по местнической лестнице статус ее отца был ниже, чем у жениха, «Домострой» предусматривал другую разновидность чина: стандартный «ин[ой] чин свадебной». В этом случае жениху оказывался особый почет при встрече, а обряды обручения и венчания рекомендовалось разделять, то есть молодым следовало дважды посещать церковь. Порядок проведения обрядов облачения невесты в кику и перемены колец сохранялся тот же: плетение кос предшествовало обручению. Особый статус жениха подчеркивался тем, что перед выходом в церковь невесту покрывали покровом с нашитым на нем крестом.

«Иной стандартный» чин предписывал проводить первую часть свадебного торжества следующим порядком: жених приезжал в дом невесты, ближние бояре встречали его «на дворе». При входе гостя в дом, тесть и теща встречали его в горнице стоя, а невеста не вставала, но прикрывалась покровом. Получив родительское благословение, молодых разделяли занавесом из куска ткани, и свахи «чесали гребнем» волосы жениху и невесте под обрядовые песни. Невесту облачали в кику, родители вновь благословляли жениха и невесту, а священник обручал их в домовой или приходской церкви. После торжественного обручения молодые и «поежжане» пировали в доме

99

тестя, их полагалось угощать в «сенях» хмельными напитками48. Затем молодые отправлялись в церковь для венчания, и свадьба шла тем же порядком, как было оговорено в «стандартном» чине.

Таким образом, свадебный чин предусматривал возможность выбора обряда обручения в зависимости от статуса жениха и невесты.

В отличие от двух предыдущих разновидностей «стандартного» свадебного чина, в «нестандартном» чине дается очень подробное описание обряда «сговора» и «рукобития». Во время этой церемонии стороны заключали соглашение о выплате зятю дополнительных сумм сверх приданого или о передаче земельной собственности. Неустойка, которую тесть обещал выплатить зятю после свадьбы, компенсировала «изъян» предлагаемого «товара». Таким изъяном мог быть либо физический недуг девушки, либо преклонные годы засидевшейся в невестах дурнушки. «Изъяном» считалась также родственная связь молодых: кровная по боковым линиям; свойственная, возникавшая при сближении двух родов через брак их членов; духовная - через крестных родителей. Недостатки невесты компенсировались величиной «заряда». Под «зарядом» понимался договор о передаче зятю какой-либо дополнительной, не включенной в договор о приданом, собственности.

Для «нестандартной» разновидности свадебного чина характерен обратный порядок обрядов обручения и обряжения невесты в кику: сначала молодые обменивались кольцами, а затем девушку обряжали в кику. Другая особенность заключалась в том, что обручение и венчание молодых «по уставу» совершалось в присутствии двух священников - со стороны невесты и со стороны жениха. Третье отличие состояло в том, что для молодых предусматривалось проведение нескольких брачных ночей для подтверждения законности брака через консуммацию.

При заключении брака по «нестандартному» чину «Домострой» предписывал тестю принимать жениха и его родственников со всем возможным почетом. Гостей полагалось встречать «у коня», на крыльце и в сенях. Тесть сам подносил им вино в кубках. Сговор родственников жениха с родителями невесты происходил в присутствии «тутошнего» священника, который, по повелению тестя, вспоминал «праотец» Авраама и Сарру (Сарра приходилась племянницей своему мужу), Иокима и Анну (Анна была бесплодна до глубокой старости, рождение Марии объяснялось Чудом), равноапостольных царя Константина и царицу Елену (сына и мать). Получив первое благословение священника, стороны составляли «рядный» документ, в котором оговаривалась величина приданого и «заряда»: «и рядную договорився всколки заряд и сколки приданого, и приложив руки и свершив записи». После заключения финансового соглашения в дом тестя приезжала свекровь, чтобы осмотреть девушку. Свое согласие на брак свекровь передавала через доверенную боярыню, одаривая невесту. Затем стороны назначали день свадьбы, 100

составляли роспись гостей и обменивались списками.

Для благословения молодых родителями невесты назначался особый день. Жених с «поезжанами» приезжал в дом невесты к «столам», которые готовились отдельно - в общей зале для мужчин и в женских хоромах для боярынь: «А столы бывают порознь, боярыни собе, а жених и невеста не вкушают». Родительское благословение совершалось в присутствии двух священников: «У жениха говорят каноны, а у невесты также». Молодые должны были получить дополнительное одобрение на брак от священника со стороны жениха.

Далее наступало время передачи девичьей «постели». Для обсуждения списка «постельных» предметов, которые не включались в приданое невесты, отводилось специальное «время». Через соглашение о стоимости «постели» стороны договаривались о дополнительной сумме компенсации «изъяна», если священник со стороны жениха видел препятствие к браку - свойственное или духовное родство.

«И как время приспеет», то есть после того, как стороны достигали договоренности о дополнительных условиях компенсации, «постель» везли к жениху в дом. «Нестандартный» свадебный чин уделяет чрезвычайно большое внимание охране «постели», которая доставлялась на санях под усиленным «многими людьми» конвоем. Прикрыв «постель» одеялами, ее несли «на головах» в специально отведенный «подклет». Комната предварительно освящалась священником. Свадебный чин предписывал закрывать «подклет» с «постелью» на замок и приставлять к дверям доверенных лиц, постельничих. Такая предосторожность была связана не только с боязнью «сглаза», но и из-за немалой ценности переданных вместе с подушками и перинами «поставцов», «ковшей», «чарок», «ковров» и прочих предметов.

После передачи «постели» стороны назначали день обручения молодых. В этот день жених прибывал в дом тестя в сопровождении «поезда». Встречали жениха у ворот, в середине двора и на лестнице. Обряд обручения происходил в приходской или домовой церкви в присутствии двух священников - «приежжева» и «тутошнова». Молодые обменивались кольцами, и жениху разрешалось поцеловать невесту. Затем виновники торжества возвращались в дом невесты, где с родительского благословения свахи «чесали им головы». Молодую обряжали в кику и покрывали пеленой, а затем покровом. Священники благословляли молодых, и те ехали в приходскую церковь для совершения Таинства венчания.

«Домострой» подробно останавливается на описании стеклянной чаши, которую предстояло разбить по завершении церковного обряда венчания. «А скляница бы была без руковеди [Рукоять, ручка. - Л.Т.], ис которой пив розбити, а ниц ее не опрометывати, и испустити ея из рук, и достал розбити ногою». Любопытно, что «Домострой» не указывает, кому из молодых следует разбить «скля-

101

ницу». Согласно русским свадебным традициям, растоптать чашу должен был супруг как глава семьи. Так, великий князь Василий Иванович лично топтал осколки, «а иному никому не велит топтать»49. Возможно, в виде исключения, богатое приданое, «заряд» и «постель» оставляли за женой право испить глоток вина и разбить гладкую чашу как бы невзначай, выпустив ее из рук. В этом случае за супругой негласно признавалась главенствующая роль в доме.

После венчания устраивался стол в доме тестя. От стола молодожены отправлялись в дом свекра, «к постели». На следующий день для супруга топилась «мыльня», а вечером в домовой церкви священник (надо полагать, со стороны жениха) вновь читал чин церковного венчания: «Могущему вместимая вмещати». Брачная ночь повторялась: «А как свекры и друшка и сваха из сенника выйдут, а жених с невестою что хотят, то и делают». Для пробуждения влечения супруга к девице с «изьяном» «Домострой» рекомендовал добавить, говоря современным языком, эротики: «А у сенника и под крылцом привязывают жеребцов и кобылиц, и жеребцы в те поры смотря на кобылы ржут».

На следующее утро топилась другая «мыльня» для мужа, а для супруги «мыльни не бывает». После второй брачной ночи молодую вновь обряжали в кику, и свекр в присутствии бояр «вскрывал» ее, поздравлял с замужеством. Он являл свое благословение молодоженам, передавал сыну семейные иконы и «села вотчинные». В этот день свадебные торжества проходили на подворьях тестя и свекра. Новобрачная принимала гостей в «большом наряде», то есть, сменив кику на кокошник. Затем совершалась третья брачная ночь: «А друшки и свахи дожидаются, как поидут новобрачнои и новобрачная в сенник и, положив их, розъежжаются по себе».

На четвертый день молодые, свекры и гости вновь отправлялись к тестю. После застолья, когда «боярыни поидут в свои хоромы», тесть и новобрачный «учнут разделыватися в приданом и рядные подписывают, а будет в чем спор и они откладывают до иново дни». В тех случаях, если и третья брачная ночь проходила безрезультатно, свадьба могла продолжаться еще несколько дней, по обоюдному согласию, «а в иные дни съежжаются и пируют по произволу». Наконец, когда знающие женщины убедятся в том, что супруг познал жену, зять, тесть и ближние бояры шли «к боярыням в хоромы». Здесь, при свидетелях, тесть передавал зятю юридические права на владение приданым и благословлял «дочерь свою образы, платьем, суды, перстни, вотчину, приданые люди»50.

Кроме «стандартного», «стандартного иного» и «нестандартного» свадебных чинов, «Домострой» регламентировал порядок совершения еще одной разновидности свадьбы. Этот свадебный чин использовался, как сказано в источнике, при «недостатке и взаесте». Принято считать, что речь идет о недостатке денежных средств у родителей жениха или невесты, когда на веселье денег не хватало. 102

Однако это неверное представление. По размаху и продолжительности свадебных торжеств «меньший нестандартный» чин ничем не уступал предыдущему.

Особенность «меньшого нестандартного» чина заключалась в том, что главная роль в исполнении обрядов отводилась священнику со стороны жениха. Прибывший в дом невесты «поп со крестом» обручал молодых. Он же совершал церковное венчание в приходской церкви в присутствии священника со стороны невесты. Другая особенность состояла в том, что свадебные «столы» и несколько брачных ночей проходили в доме родителей невесты. Обряд «вскрытия» молодой супруги ее отцом совершался накануне первой брачной ночи, а не на следующее утро. Торжества отличались разгулом «мальчишников», на которых жених веселился в компании друзей-«поежжан» и «потешников». Молодая в это время находилась «у матери» и только по зову супруга удалялась к брачному ложу в «подклете». Но самое важное - величина приданого уменьшалась в пользу тестя, и «неустойку» платил зять. Особенности «меньшого нестандартного» чина свидетельствуют в пользу того, что такая форма заключения брака была предусмотрена на случай, если ущерб «товару» был причинен самим «купцом» до свадьбы. Жених платил тестю за «порчу» девицы.

«Меньший нестандартный» свадебный чин предписывал следующий порядок проведения свадьбы. Жених со своим отцом приезжал в дом тестя. Почетного приема для гостей не полагалось. Жених и тесть договаривались о сокращении величины приданого и о «заряде» со стороны жениха. В этом случае «заряд» представлял собой договор, согласно которому жених отказывался от части приданого: «В колки писать зарядные и что приданово, и для людей пишут в рядную приданово поболши, а в том живет договор, что его [Приданое. - Л.Т.] не взяти, а пишут для того с лишком, чтобы показати было своиственным почестнее. И написав рядные и за рядные меж собя, здороваются и рознимают [Скрепляют договор «рукобитием». - Л.Т.]». Тесть, если «поскупится», благославлял зятя иконой без оклада. Жениху разрешалось поцеловать невесту. Накануне свадьбы от жениха в дом тестя приезжал доверенный слуга, спрашивал, где новобрачным «опочивати», осматривал «постель», закрывал «под-клет» на ключ и приставлял своего постельничего.

В назначенный день в доме тестя собирались гости. Священник «со крестом», прибывший со свитой жениха, обручал молодых «по уставу» в домовой церкви. Затем, с родительского благословения, молодым «чесали головы», и невесту «окручивали». После угощения жених и невеста в сопровождении поезжан отправлялись в приходскую церковь для совершения свадебного венчания. «Тутошние» ожидали их дома. От церкви свадебный «поезд» возвращался в дом тестя, где виновников торжества и гостей ожидал «полный стол». Затем молодожены удалялись в «подклет», их провожали тесть и

103

теща, «потому что свекрови нет туто». Тесть «вскрывал» свою дочь «у постели». После этого молодому супругу разрешалось «снимать платье».

На следующее утро супруг посещал «мыльню», а затем к нему «в подклет» съезжались друзья-«поезжане». Тесть устраивал другой стол, где пировали все вместе. Вечером в «подклете» опять проходил «мальчишник»: «И как стол издадут, и прохладився новобрач-нои поидет в подклет со своими поежжаны, и тут прохлаждався, и тут живут потешники, а новобрачная у матери». Натешившись с друзьями, молодожен посылал за женой. После второй брачной ночи, на утро, для молодого супруга устраивалась «мыльня» в кругу «поежжан», затем - веселье в «подклете» тем же порядком, после чего тесть накрывал еще один, последний, «легкий» стол. «И как по времяни приходят к тестю в хоромы до овощеи, и тут бывает роздел-ка, саженя и платья приданово смотрят, и за сколко которое саженье и платье помечают, и как розделаются и на рядной подписывают, и зарядные кои же свою назад емлют». Разобравшись с приданым и «зарядными» в пользу тестя, молодые, наконец, ехали к свекрам.

Свекр и свекровь встречали молодоженов накрытыми столами. От имени молодой супруги и ее родителей свекрам подносились подарки, а также предъявлялся «волосник» - часть головного убора, надеваемого обрученной невестой. Тем самым подтверждалась «честь» девушки, получившей родительское благословение на «постель». Свадьба продолжалась еще несколько дней. Свекрам следовало принимать сноху со всей честью. По завершении пиров они благословляли молодоженов образами и жаловали их «чем изволят»51 .

Таким образом, согласно 67-й главе «Домостроя», порядок проведения свадьбы определялся, во-первых, статусом «купца»-жениха, во-вторых, качеством «товара»-невесты. Немаловажную роль в некоторых случаях играла форма договора-«заряда» о выплате неустойки в случае «порчи товара». В то же время русский средневековый свадебный церемониал отличался гибкостью, так как позволял комбинировать обряды обручения и свадебного венчания. Такие нюансы, как последовательность совершения обрядов облачения невесты в кику и перемены колец (прямой или обратный), место расположения «постели» молодоженов (в доме тестя или свекра), а также использование ключевой фразы о времени передачи «постели» («а как время приспеет...»), позволяют судить о характере княжеской свадьбы («стандартный», «стандартный иной», «нестандартный», «нестандартный меньшой» или их комбинации) и об особенностях брачного договора сторон.

«Окрученный» жених

Приступив к составлению свадебного разряда для бракосочета-

104

ния Магнуса и княжны Марии Владимировны в Новгороде, царские дьяки, несомненно, обратились к 67-й главе «Домостроя».

По наблюдениям исследователей, палеографические особенности старейшего из известных списков «Домостроя» указывают на его новгородское происхождение. Первые 63 главы рукописи выполнены мелким полууставом второй четверти XVI в. Главы 64-67 написаны на иной бумаге, другими чернилами, скорописью второй половины XVI в. Продолжение 67-й главы (3-я и 4-я статьи свадебных чинов - «нестандартный» и «нестандартный меньший»), в свою очередь, написано на иной бумаге, другими чернилами, полууставом второй половины XVI в. Эти статьи составляют особую тетрадку, не входившую в книжный блок и присоединенную к рукописи позднее, когда ее первоначальный состав уже был переплетен52. Вполне вероятно, что дополнения к 67-й главе (статьи 3-я и 4-я) были сделаны накануне свадьбы Магнуса и добавлены к двум первым чинам - «стандартному» и «стандартному иному».

Из четырех предложенных «Домостроем» разновидностей чинов для свадьбы Магнуса более всего подходил первый, «стандартный» чин, при котором обручение и венчание совершались одновременно в приходской церкви. В самом деле, невеста была молода, красива и не состояла в родстве с Магнусом. Иван IV выдавал княжну «от себя», статус приемного отца девушки-сироты был значительно выше статуса «голдовника». Договор о приданом уже был заключен и скреплен золотой печатью. Выплата «неустойки» ни с той, ни с другой стороны не предполагалась.

Однако трудность заключалась в том, что жених исповедовал иную веру.

По сравнению с православным свадебным чином, свадебный обряд у протестантов более лаконичен. Он не обременен большим количеством элементов и формальных условностей, подобно русскому обряду. В Протестантстве аналогом православного обручения является помолвка, во время которой заключается договор сторон об условиях брака и об имущественных отношениях супругов. Помолвке придавалось важное юридическое значение в Протестантстве, в котором, в отличие от Католичества, брак не признавался Таинством. Согласно учению Лютера, торжественно совершенное обручение имело последствия законного брака. Помолвка могла быть расторгнута по судебному приговору. Договор сторон обычно закреплялся передачей кольца с драгоценным камнем от жениха невесте. Помолвленная невеста носила такое кольцо на большом пальце левой руки из-за его размера. Венчание молодоженов рассматривалось как церковный обряд. Во время свадебного венчания, проходившего в присутствии пастора, молодые обменивались гладкими венчальными кольцами, которые носили на безымянных пальцах левой руки.

Таким образом, перемена колец во время брачного венчания по обряду протестантской церкви соответствовала обряду перемены

105

колец во время обручения по православному «закону». В соответствии с вероисповеданием Магнуса, обряд перемены колец являлся для него наиболее важным с юридической точки зрения. Русский свадебный обряд допускал для жениха-иноверца заочную процедуру перемены колец. Однако без совершения Таинства венчания брак считался недействительным. Переход Магнуса в католическое вероисповедание гарантировал ему совершение бракосочетания через Таинство венчания. Но вновь появлялось препятствие для получения приданого его православной жены.

Согласно представлениям православной веры, во время венчания муж-христианин символизировал собой самого Христа, а жена-христианка - святую церковь Христову. Как иноверец не мог войти в святую церковь, так и муж, исповедовавший другую веру, не мог овладеть своей женой. Традиции же требовали, чтобы брачная ночь состоялась, и молодая жена сменила кику на кокошник. В противном случае брак носил фиктивный характер, и супруг не получал юридических прав на владение приданым.

Так, великий князь Литовский Александр Казимирович, исповедовавший Католичество, лишился приданого своей жены великой княжны Елены Ивановны потому, что их брак, совершившийся в Вильне (Вильнюсе) в 1495 г., не получил для невесты завершения по православному чину и консуммация брака не состоялась.

Обручение (заочное для князя Александра Казимировича) с переменой колец проходило в Москве в феврале 1494 г. Жениха, в лице его представителя, и невесту благословил православный священник. Однако обряд «окручивания» невесты и обряжения ее в кику был отложен. Выдавая дочь за иноверца, великий князь Иван Васильевич особо оговаривал условие непринуждения княжны после замужества к перемене веры. Год спустя жених прислал грамоту, закреплявшую свободу вероисповедания для невесты. По получении такого документа, княжна Елена Ивановна в сопровождении многочисленной свиты отправилась в Вильну для совершения свадебной церемонии. В тайном наказе боярам велено было стараться, чтобы княжну венчал православный священник, и чтоб была она в своих «портах» (одеждах).

«Окручивание» невесты проходило в виленской православной церкви Рождества Пресвятой Богородицы. Жених в это время ожидал ее в «божнице». Облаченная в русские «порты» и кику, княжна Елена проследовала в виленский католический собор. Князя Александра Казимировича венчал «бискуп» по католическому чину. Согласно литовской записке о свадебных торжествах, Елену Ивановну сопровождали два русских «епископа»53. Православный священник, архимандрит Макарий, наместник киевского митрополита, присутствовал на церемонии, но «великой княжне молитв не смел говори-ти», так как опасался гнева великого князя Александра Казимировича. Молитвы над княжной произносил священник Фома, прибыв-

106

ший из Москвы в составе ее свиты54.

Во время венчания русская боярыня держала венец над головой невесты, а рядом стоявший сын боярский держал «скляницу» с вином. Фома, несмотря на неудовольствие «бискупа» и князя Александра Казимировича, «великой княжне давал вино пити да скляницу и ростоптали»55. Как видим, все обряды венчания были соблюдены. Однако брак не был консуммирован, так как молодая супруга отказалась сменить одежду после венчания.

В отчете о путешествии княжны в Вильну, составленном одним из участников свадебного посольства, отмечалось, что после свадьбы Елена Ивановна продолжала носить кику. «А княжна великая венчалася в своих портах, да и нынче, уже четвертый день, после венчания, великая княгиня таки ходит в своих портах да и в кике. А на завтрее [После венчания. - Л.Т.] князь великий бояром велел себе являти крест с цепью да и порты, которым было портом быти после венчания, да и после мыльни; а мыльни у великого князя не было, и бояре ему то являли, да и речь говорили»56. После венчания молодая супруга отказалась сменить нательный крест, русский наряд и головной убор обрученной невесты на «польское» платье и крест на цепи, который следовало носить поверх платья. Брачная ночь не состоялась, и «мыльни» у молодого супруга не было.

На Александра Казимировича был наложен папой Александром VI такой же запрет на супружескую связь с женой. В дальнейшем Александр Казимирович пытался склонить супругу к смене веры и одежд, но Елена Ивановна, по настоянию бояр из ее окружения, осталась непреклонна. Она пребывала в чине обрученной и «окрученной» невесты, но не венчанной жены.

При возведении литовского князя на польское королевство княгиня Елена не была коронована, так как отказалась перейти в католическую веру. Около 1505 г. польский король Александр Казимирович обратился к новому папе Юлию II с просьбой снять с него запрещение на супружескую жизнь. Папа прислал буллу, в которой разрешил ему жить с Еленой Ивановной как с супругой, если она «будет содержать декреты Флорентийского собора», то есть перейдет в лоно римско-католической церкви. Межконфессиональный брак Александа Казимировича и Елены Ивановны был бездетным.

Без консуммации брака супруг не получил юридического права распоряжаться приданым. Приданое «королевы Елены», доставленное в Вильну, осталось нетронутым. Еще при жизни супруга она поместила на хранение в один из францисканских соборов (Орден миноритов) в Вильне 14 больших сундуков, наполненных золотой и серебряной посудой, драгоценностями и подбитых мехом одеждами. Овдовев, Елена Ивановна намеревалась вернуться в Московию и привезти с собой свое приданое. Она обратилась к францисканцам с просьбой отдать имущество. Ее внезапная смерть 20 января 1513 г. (как говорили, от яда) помешала осуществить этот план.

107

Позднее францисканцы передали сокровища королю Сигизмунду I, приложив к казне «список имущества королевы, составленный перед ее свадьбой»57.

Из документов о бракосочетании великой княжны Елены Ивановны и князя Александра Казимировича следует, что бракосочетание молодых не получило завершения через консуммацию из-за того, что супруга отказалась переменить веру и одежды. Обряд «вскрытия» молодой жены не состоялся, и князь Александр Казимирович не получил юридического права распоряжаться приданым своей жены. Таким образом, запрет на смену «портов» после венчания лишил мужа права на владение приданым жены, несмотря на то, что другие обряды (чтение молитв, водружение венца, испускание из рук чары с вином) во время бракосочетания были соблюдены.

Несомненно, король Ливонии был заинтересован в том, чтобы его брак с царской племянницей был заключен с соблюдением всех обрядов, и чтобы его права на владение приданым вступили в силу после свадьбы, но при этом ему не пришлось бы менять своей веры. Такое условие было выполнимо в том случае, если жених сочетался браком по православному обряду заочно, то есть, не заходя в православный храм. Иными словами, одна из форм заключения брака по православному обряду оставляла «лазейку» для царского «голдов-ника», с помощью которой он мог получить юридические права на женино приданое, оставаясь в своей вере. Это - заочная форма совершения как обручения, так и Таинства венчания.

Заочная форма обручения избавляла Магнуса от обязанности принимать участие в обряде перемены колец. Само Таинство венчания также могло совершиться в его отсутствие, через посредника, или «ходатая». Согласно Кормчей книге, «муж во отшествии си от дому своего, может ходатаем или посланием писания, сиречь грамотами, брак сотворити и жену в дом свой привести» (Глава 49, грань 4, стих 5). Король Ливонии имел возможность заочно обручиться и заочно обвенчаться по православному чину с царской племянницей, оставаясь при этом в лоне протестантской церкви. Эта особенность православного свадебного обряда позволяла Магнусу «убить двух зайцев»: получить пять бочек золота и сохранить верность Аугсбургской вере. Такая особенность порядка совершения бракосочетания не препятствовала выполнению супружеского долга, а, следовательно, позволяла вступить в право владения приданым княжны Старицкой.

И эта же особенность позволила царским дьякам «окрутить вокруг пальца» незадачливого жениха, заманить Магнуса в «ловушку» и получить компрометирующие его документы. Царский «голдов-ник» упустил из виду один немаловажный нюанс: его заочное бракосочетание совершалось по православному обряду на территории православного государства. Это подразумевало, что отсутствующий жених исповедует православную веру.

108

Итак, король Ливонии, находившийся с января 1573 г. в Пскове, с нетерпением ждал наступления того дня, когда он станет обладателем «постели» царской племянницы, пяти бочек золота и «ливонской вотчины». Наконец, в праздник Пасхи (выпала на 22 марта 1573 г.) государь повелел жениху явиться в Новгород с тем, чтобы обвенчаться с княжной Марией Старицкой. В своей «Реляции» Магнус так описывает эти события: «В следующую Пасху он [Иван IV - Л.Т.] сообщил нам, что мы должны прийти к нему в Новгород и венчаться. Мы шли туда покорно из Пскова и вынуждены были следовать его желанию, [так как] царь возвращал нам то, что мы у него одолжили...»58

Последняя фраза не совсем ясна. Возможно, речь шла о закладе Магнуса, упомянутом в духовной грамоте Ивана IV. Для осады Ревеля в 1570 г. царский «голдовник» взял в долг крупную сумму, заложив ливонские города: «А что есми дал королю Арцымагнусу в заем пятнатцать тысячь пятьсот рублев денег в московское число, а в тех денгах король Арцымагнус заложил у меня в Ливонской земле городы, город Володимерец, город Ворну, город Прекат, город Смилтен, город Буртники, город Роин, и со всеми уезды, и с селами, и с мызами тех городов»59. Вполне вероятно, Магнус намеревался погасить долг в 15 500 руб. из приданого жены и получить от царя ливонские города по своей закладной.

Впрочем, царский «голдовник» провел в Пскове недолгое время. Вскоре, по приказу царя, любезный его товарищ пристав Колтов-ский был отозван, а к Магнусу приставили злобного «Константина», который отвез его в Ямгород - крепость на берегу реки Луги. Здесь жениху и пришлось дожидаться вызова в Новгород, ежедневно ожидая сурового наказания. «Вскоре после этого [Прибытия в Псков. -Л.Т.] он приказывает его [Ивана Колтовского. - Л.Т.] от нас забрать и препоручает нас одному бесчестному, безбожному, тираничному злодею по имени Константин, который провожал нас вместе с нашими спутниками от Пскова до Ямгорода и держался с нами и нашими [людьми] еще более дурно, чем это следовало из приказа великого князя. В Ямгороде он держал нас при себе, не много с нами совещался, но постоянно предпринимал в отношении нас тиранические трюки, о которых можно судить по такому случаю: он дал нам с воеводами и боярами указание спешно освободить горницу, угрожая длительным бичеванием...»60.

В то время, когда Магнус пребывал в Ямгороде, терпя неудобства и утеснения от своего пристава, в Новгороде кипела работа. Не позднее 22 марта царские дьяки составили список гостей с росписью их обязанностей во время свадебных торжеств. За основу разряда, несомненно, был взят «стандартный» свадебный чин, предписанный «Домостроем». Обряды обручения и венчания «во отше-ствии от дому» жениха не требовали присутствия Магнуса. Такая форма заключения династического брака была идеальной для коро-

109

ля Ливонии. Ему следовало лишь «сотворить брак» грамотой или через доверенное лицо, «ходатаем». Возможно, об этом «не много совещался» царский пристав со своим подопечным в коротких перерывах между «тираническими трюками».

Заочное обручение/венчание «голдовника» в новгородской церкви состоялось в то время, когда он находился в Ямгороде, а именно - в среду, 1 апреля 1573 г. Эту дату сообщает русский документ, перевод которого сохранился в датском королевском архиве.

1 апреля 7081 г. (1573 г. от Рождества Христова) датировано послание Ивана IV к Фредерику II. Государь извещал датского короля о свадьбе его младшего брата как о свершившемся факте и посылал ему «поминок» (подарок) - серебряный кубок. По мнению царя, эта новая родственная связь с датским правящим домом вела «к укреплению и усугублению прежнего приятельства, братства и доброго соседства»61. О заочной форме венчания Магнуса - через грамоту или «ходатая» - в послании государя не упоминалось.

Иван IV на полном основании оповестил датского короля о том, что Магнус обменялся кольцами с княжной Марией Владимировной и вступил с ней в законный брак. И эта перемена колец была освящена «по уставу» православным священником в православном храме. Из царской грамоты следовало, что «голдовник» перешел в лоно Русской православной церкви и заключил брак с царской племянницей по обряду «схизматиков», действуя в угоду русскому царю.

Магнус прибыл из Ямгорода в Новгород только 4 апреля «на двухстах подводах»62, нанятых для вывоза богатого приданого жены. Здесь он узнал, что к его брату уже было составлено и подписано государем послание с извещением о совершившемся бракосочетании по православному обряду, но без упоминания о заочном характере венчания жениха. Для Магнуса это известие, несомненно, стало «громом среди ясного неба». Если Аугсбургское религиозное соглашение оставляло за «голдовником» право перехода в католическую веру, то его обращение в Православие рассматривалось бы как измена интересам Священной Римской империи, осквернение чести дома герцогов Голштинских. Исправить гибельную для Магнуса ситуацию можно было только одним способом: отменить заочное венчание, объявить его заочным обручением по православному обряду и совершить Таинство венчания еще раз, но в присутствии жениха и по «уставу» той веры, которую допускало Аугсбургское соглашение, - по католическому закону.

Требование Магнуса было удовлетворено. Заочную свадьбу, состоявшуюся 1 апреля, приняли за обручение, и назначили новый день свадебного венчания: «Третье воскресенье после Пасхи» (12 апреля 1573 г.). Эта дата известна со слов иностранных авторов63. За эту неделю - с 4 по 12 апреля 1573 г. - свадебный чин подвергся неоднократной переделке. Переговоры о внесении исправлений в разрядный документ проходили в обстановке строжайшей секретности.

110

В дело было посвящено всего несколько человек из окружения Ивана IV и свиты Магнуса. Однако тайна открылась 15 лет спустя, уже после смерти короля Ливонии.

Страсти по свадебному чину

Исправления, внесенные в разряд свадьбы Магнуса в апреле 1573 г., стали предметом громкого служебного расследования в Боярской думе и «подмочили» репутацию одного из самых влиятельных государственных деятелей эпохи царей Ивана Грозного, Федора Ивановича и Бориса Годунова - дьяка Василия Яковлевича Щелка-лова. Сведения о видоизменении свадебного разряда содержатся в материалах местнического дела князя Тимофея Романовича Трубецкого с князем Андреем Васильевичем Голицыным, которое рассматривалось в Боярской думе осенью 1588 - зимой 1589 гг.64

Как сообщает Разрядная книга, 4 ноября 1588 г. «искал своево отечества князь Ондрей Голицын на боярине князе Миките Романовиче Трубецком, а отвечал за брата своево князя Микиту князь Тимофей Романович Трубецкой; а судил их боярин князь Федор Иванович Мстисловской да дьяк Сапун Аврамов»65.

Из сохранившихся материалов «счетного дела» следует, что князь Трубецкой «бил челом» на князя Голицына, ища себе более высокого места. В подтверждение своей родовитости и близости к царскому трону оба - истец и ответчик - подали в Боярскую думу «памяти» о заслугах своих предков. В ходе разбирательства, на очных ставках, бояре также заслушивали их устные заявления. Так, князь Трубецкой заявил, что во время свадьбы Магнуса и княжны Марии Владимировны его двоюродный брат князь Федор Михайлович Трубецкой сидел выше князя Василия Юрьевича Голицына (покойного отца ответчика). Голицын-сын ответил, что он того «не упомнит». Причем оба ссылались на «записку», то есть свадебный разряд. Бояре велели разыскать разряд свадьбы «короля Арцымаг-нуса».

Поиски документа затянулись почти на два месяца из-за Поста и Рождественских праздников. Наконец, 19 января 1589 г. из Разрядного приказа доставили ящик со свадебными делами, и в нем был «сыскан списочек о свадьбе короля Арцымагнуса». Содержание документа породило множество толков и недоумений в Боярской думе.

Согласно словам Трубецкого, на той свадьбе за столом «у государя» его двоюродный брат сидел на втором почетном месте, выше его был только крещеный ногайский князь П.Т. Шейдяков, а ниже его, третьим по списку, сидел князь В.Ю. Голицын. Однако в представленном документе среди «сидячих бояр» имя князя Ф.М. Трубецкого не упоминалось вовсе. Вслед за именем Петра Шейдякова сразу следовало имя В.Ю. Голицына. Кроме того, обнаружилось еще одно несоответствие: в число почетных гостей, сидевших за столом

111

в царских палатах, был включен дьяк Разрядного приказа Василий Щелкалов. Истец высказал подозрение, что документ подделал сам дьяк Щелкалов. По распоряжению бояр, тот был вызван к ответу.

В расспросе Василий Щелкалов сказал, что государь повелел ему составить свадебный разряд, но он в то время «по грехам разболелся», и дело было поручено его брату дьяку Посольского приказа Андрею Щелкалову. Бояре истребовали у Андрея «книгу свадебных чинов». Андрей Щелкалов подтвердил, что «книги старые свадебных чинов» у него имеются, но разряда Магнуса он в них «не упомнит». Тогда истец «бил челом» боярам, чтобы у Василия Щелкалова был произведен розыск подлинного разряда.

Обыск дал положительные результаты. Еще один документ нашелся среди бумаг Василия Щелкалова. Однако и в этом списке не оказалось имени князя Федора Трубецкого, но имя дьяка - вписано. Возмущенный истец заявил, что документ поддельный. Ссылаясь на свидетельство здравствующих свидетелей, он настаивал на том, что его двоюродный брат сидел на свадьбе выше Голицына, и о том помнят многие бояре. Трубецкой обвинил дьяков Андрея и Василия Щелкаловых в подлоге в пользу Голицыных, потому что они Голицыным - «други и сваты».

Братья Щелкаловы не признали своей вины. Они заявили, что этот документ писан рукой подьячего Разрядного приказа Ивана Яковлева, который свадебный разряд и переделывал. И подделал его потому, что тот подьячий, да и все прочие разрядные подьячие, «им недруги». Бояре задали Василию Щелкалову вопрос, почему его имя указано в списке «сидячих бояр», если он в то время болел и на свадьбе не присутствовал. Дьяк ответил, что его имя вписал государь своей рукой, поскольку так заведено: имя того дьяка, который пишет свадебный чин, вносится в список «сидячих бояр». По распоряжению бояр, розыски пропавшего подлинного документа были продолжены.

На следующий день нашелся третий - «черно[во]й» - список свадебного чина. Его обнаружил дьяк Разрядного приказа Сапун Аврамов в рабочем «Васильеве ящике Щелкалова». Аврамов засвидетельствовал, что черновой документ написан рукой Василия Щелкалова, а окончательная правка сделана его братом Андреем. Первоначально Василий отрицал свое авторство, говорил, что почерк подделан. Однако, сверив «руку», признал, что текст черновика написан им самим. «И боярин князь Тимофей Романович Трубецкой бил челом боярам, что тот список переделывали Ондрей да Василей Щелкаловы воровством, дружачи Голицыным, и то выгладили, что на той свадьбе у брата моего у князя Федора сидел князь Василий Голицын, а написал Василей [Щелкалов] в тот список в сидячих с бояры сам собя своею рукою воровством»66.

Уличив Василия Щелкалова в подлоге, князь Трубецкой вновь обратил внимание бояр, что на свадьбе дьяк не присутствовал по

112

болезни, а имя его, тем не менее, оказалось вписано в разряд. Истец вернулся к этому обстоятельству, так как сопоставление трех найденных документов свидетельствовало, что исправления вносились в несколько этапов. Если Василий Щелкалов был настолько хвор, что не мог присутствовать на свадьбе, то его брат или дьяк Яковлев, внося правку, имели возможность вычеркнуть имя больного из списка. К сожалению, ответ дьяка Щелкалова остался неизвестен, так как далее в деле «нет листов»67.

Окончание дела было утеряно уже в начале XVII в. Составители «пространной редакции» Разрядной книги не указали, кто из участников спора вышел победителем. Однако исход дела ясен из следующего сообщения источника. В марте 1589 г., получив назначение «по полком на Туле для приходу крымскою царя», князь Голицын пошел на хитрость, чтобы не быть ниже князя Трубецкого. «И князь Ондрей Голицын для боярина князя, Тимофея Романовича Трубец-ково слег, буттося болен, не хотя в меньших быть у князь Тимофея Трубецково»68. Из этого сообщения Разрядной книги видно, что местническое дело выиграл князь Трубецкой. Вполне вероятно, что в утерянных листах местнического дела говорилось о еще одной находке: «окончательном» разряде, найденном в ящиках Посольского приказа или в государевом Комнатном архиве. Его содержание и послужило основанием для решения спора в пользу князя Трубецкого.

Итак, из материалов местнического дела князя Трубецкого с князем Голицыным следует, что в марте 1589 г. в Боярской думе, в близком окружении царя Федора Ивановича, а также среди дьяков Разрядного и Посольского приказов было широко известно о существовании не одного, но нескольких разрядов свадьбы «Арцымагнуса». Первоначальный документ - «исходный» разряд, - отличительной чертой которого являлось упоминание имени князя Ф.М. Трубецкого, исчез, но были найдены три документа, в которых этого имени не было. Один документ хранился в ящике со свадебными делами в архиве Разрядного приказа, два других - среди рабочих бумаг дьяка Василия Щелкалова.

Существование пропавшего «исходного» разряда, в котором упоминалось имя Ф.М. Трубецкого, подтверждает еще одно местническое дело. Князь Василий Юрьевич Голицын (отец ответчика по делу 1588/1589 г.) обращался к тексту «исходного» свадебного разряда Магнуса и княжны Марии Владимировны десятью годами ранее, в ноябре 1579 г., в ходе местнического спора с князем И.П. Шуйским. В своей «Памяти» князь В.Ю. Голицын указал, что на той свадьбе «у государя сидели князь Петр Тутаевич Шеидяков, да бояре князь Федор Михайлович Трубецкой, да Микита Романович Юрьев; а боярыни в сидячих были у государя княж Петрова княиня Тутаевича Шеидякова, да моя Васюкова жена Булгакова». Как видим, в копии разряда, которой располагал Голицын-отец, имя князя Ф.М. Трубецкого значилось на втором почетном месте, после князя

113

Шейдякова.

В 1579 г. бояре не нашли подтверждения словам Голицына-отца. К отрывку из его челобитной была сделана приписка: «А в Госуда-реве розряде таковы свадьбы неросписано и не написано»69. То есть уже тогда дьяки Разрядного приказа не смогли обнаружить в архиве «исходный» разряд свадьбы Магнуса, где упоминалось бы имя князя Ф.М. Трубецкого. В тот раз в Боярской думе отнеслись спокойно к утере «исходного» разряда свадьбы Магнуса. Поразительно то, какой громкий скандал со служебным расследованием разразился десять лет спустя из-за отсутствия этого документа в архиве. Любопытно также внезапное появление сразу трех его редакций в ящиках Разрядного приказа.

Итак, из материалов местнического дела князей Трубецкого и Голицына следует, что в годы царствования Федора Ивановича было известно о существовании, по крайней мере, семи документов, относившихся к свадьбе Магнуса. Это - «исходный» разряд и две копии с него, одна копия хранилась в домашнем архиве князя Голицына (в 1579 г.), другая - в архиве Трубецких (в 1589 г.). А также три промежуточных разряда, один из которых был найден в ящике со свадебными делами Разрядного приказа, а два других - в рабочих ящиках дьяка Василия Щелкалова. Велика вероятность, что нашелся также «окончательный» разряд, который и сыграл решающую роль в местническом споре. Судьба всех этих документов сложилась различным образом, но все они, в конце концов, утерялись.

«Исходный» разряд для заочного бракосочетания, состоявшегося 1 апреля, пропал безвозвратно. Скорее всего, он был уничтожен по требованию Магнуса в ходе работы над новым документом между 4 и 12 апреля 1573 г. С подлинника «исходного» разряда были сделаны, по меньшей мере, две копии для участников заочной свадьбы. Одна копия хранилась в домашнем архиве князей Голицыных, и на нее ссылался В.Ю. Голицын в 1579 г. Затем «копия Голицыных» исчезла, и девять лет спустя, в ноябре 1588 г., князь А.В. Голицын не мог «упомнить» содержания этого документа. Другая копия хранилась среди бумаг домашнего архива князей Трубецких на протяжении полутора десятка лет. Ф.М. Трубецкой ссылался на нее, ища себе более высокого места в споре с князем А.В. Голицыным. «Копия Трубецких» после завершения в 1589 г. местнического дела также пропала.

Разыскивая оригинал «исходного» разряда в январе 1589 г., дьяки Разрядного приказа обнаружили в ящике со свадебными делами иную редакцию документа, в которой имя князя Ф.М. Трубецкого не значилось, но дополнительно, помимо имени дьяка Андрея Щелка-лова, было вписано имя его брата Василия в список «сидячих бояр». После завершения дела столбец был возвращен в ящик Разрядного приказа. Документ благополучно пережил царствование Бориса Годунова и Смуту. В первой четверти XVII в. дьяки использовали его

114

при составлении списков «пространной редакции» Разрядной книги 1475-1605 гг.70 Эта Разрядная книга вызывала большой интерес в кругах бояр и служилых дворян. Выдержки из нее неоднократно копировались. Исследователям известно около 120-ти экземпляров «пространной редакции» Разрядной книги различного состава.

Однако уже в годы царствования Михаила Романова следы этого документа теряются. Ящик со свадебными делами был передан в Посольский приказ. После «великого» пожара 1626 г. в описи значился «ящик невеличек, окован, без замка», а в нем «холщевый мех». В обычном холщевом мешке хранились разряды свадеб Василия III, Ивана Грозного, князя В.А. Старицкого, царя Василия Шуйского и другая «рознь надобная»71. Разряд свадьбы Магнуса среди этих документов не значился.

Не менее драматичная судьба выпала на долю двух других промежуточных разрядов, обнаруженных в ходе служебного расследования в Боярской думе в рабочих ящиках дьяка Василия Щелкалова. После 1589 г. их место пребывания оставалось неизвестным на протяжении более чем полутора веков. Скорее всего, они хранились в частных архивах.

В 1775 г. в 7-й части сборника «Древняя российская вивлио-фика» Н.И. Новиков - владелец типографии, издатель и меценат -опубликовал один из подлинных промежуточных разрядов свадьбы Магнуса72. Известно, что сама императрица Екатерина II поощряла издательскую деятельность Новикова. По ее приказанию были выданы около 2 000 руб. на типографские расходы. Кроме того, он получил дозволение использовать рукописи из личной библиотеки государыни. Сохранилось распоряжение императрицы от 26 октября 1773 г. «О сообщении господину Новикову из здешнего архива копии с посольств, разных обрядов и других достопамяных и любопытных вещей»73.

Свадебный разряд, опубликованный Новиковым в первом издании «Вивлиофики», отличается от известного по «пространной редакции» Разрядной книги документа порядком изложения текста и составом гостей. Подобно предыдущему разряду, в нем отсутствует имя князя Трубецкого, но упомянуты имена дьяков Василия и Андрея Щелкаловых. В «разряде Новикова» многие слова-связки опущены, а фразы не закончены. Небрежность в оформлении документа позволяет признать «список Новикова» черновиком из рабочего ящика дьяка Василия Щелкалова с правкой рукой его брата Андрея.

Публикация Новиковым исторических документов оказалась мало востребованной. Он жаловался в письмах к друзьям на низкий спрос и убытки книжных магазинов. В конце 1780-х гг. издатель оказался на грани разорения, подумывал о продаже типографии. Однако в 1790 г. Новиков влез в долги и выпустил 2-е издание «Древней российской вивлиофики». В него вошли те же документы, но некоторые из них содержали дополнения, которые, очевидно, были

115

ранее изъяты по цензурным соображениям. Среди таких, опубликованных без купюр, источников - разряд свадьбы Магнуса74. В самом конце документа добавлен один абзац. В нем содержится описание порядка передачи «постели» и состав гостей во время заключительного «стола». Этот абзац в значительной мере меняет суть документа, как будет показано ниже.

После публикации 1790 г. финансовые дела Новикова пришли в полный упадок, он продал типографию и взял взаймы 50 000 руб. для оплаты долгов. В это же время он оказался под подозрением у властей, было произведено дознание о его издательской деятельности. После ареста, который последовал в апреле 1792 г., без суда и изложения каких-либо доказательств его вины, по личному указу Екатерины II, Новиков был приговорен к 15-ти годам тюремного заключения. Значительная часть его библиотеки была сожжена. В огне, скорее всего, погиб и черновой разряд свадьбы Магнуса с правкой рукой дьяка Андрея Щелкалова.

Еще более длительное время понадобилось, чтобы обрести последний из трех известных по местническому делу Трубецкого промежуточных разрядов свадьбы Магнуса. В конце 1840-х гг. документ обнаружил этнограф и фольклорист И.П. Сахаров. Рукопись была им опубликована во 2-м томе сборника «Сказания русского народа»75. В этом разряде также отсутствует имя князя Ф.М. Трубецкого, но имена дьяков Василия и Андрея Щелкаловых находим в списках «сидячих бояр». Текст документа упорядочен и сгруппирован в отдельные главы, опущенные по смыслу слова аккуратно вписаны, ошибки и описки исправлены. Содержание и тщательное оформление документа позволяют считать его промежуточным разрядом, над которым работал «недруг» братьев Щелкаловых дьяк Иван Яковлев.

Подлинник промежуточного «разряда Сахарова» вскоре бесследно исчез. Современники обвиняли автора публикации в скрытности, в том, что он держал в секрете источник, из которого черпал некоторые раритеты. Ему ставили в вину, что в своих книгах он ссылался на рукописи, которые никто не видел ни до, ни после него. К таким «заповедным» документам относился и промежуточный разряд свадьбы Магнуса. После публикации в сборнике Сахарова эту рукопись больше никто не видел.

Все три документа, обнаруженные в ходе служебного расследования по «счетному» делу князя Трубецкого, имеют общую характерную черту: в списках «сидячих» бояр упомянуты оба брата Щел-каловы - Василий и Андрей. Участие дьяка Посольского приказа в работе над текстами свадебных разрядов придает им особый дипломатический статус. В этих промежуточных разрядах церемониал торжеств разрабатывался с учетом межконфессионального характера бракосочетания. То есть, согласно всем трем найденным в ящиках Разрядного приказа документам, династический брак Магнуса

116

и княжны Старицкой являлся фиктивным, и сожительство супругов запрещалось.

Любопытно, что громкое местническое дело князей Трубецкого и Голицына началось вскоре после того, как вдова короля Ливонии вместе с дочерью Евдокией были заточены в монастырь (не позднее лета 1588 г.). Причины пострига Марии Владимировны в источниках не упоминаются. Однако из текста разрядов, обнаруженных в ходе местнического спора, следовало, что Мария Владимировна родила Евдокию в фиктивном браке. То есть, ее ребенок был рожден в блуде и не являлся законнорожденным.

Если осенью-зимой 1588 г., после заточения Марии Владимировны и ее дочери в монастырь, и раздавались в Боярской думе возмущенные голоса, выражавшие недовольство произволом Бориса Годунова и сочувствие вдове короля Ливонии, то они были подавлены неопровержимым доказательством ее преступления. Заточение особы царской крови в монастырь выглядело оправданным наказанием за блуд. Скорее всего, царское правительство использовало громкое расследование с розыском разрядов свадьбы княжны Ста-рицкой для того, чтобы повлиять на общественное мнение.

Исходя из этих соображений, нельзя назвать простым совпадением дату смерти Евдокии. Девочка скончалась 17 марта 1589 г., сразу после завершения местнического дела с публичным разглашением содержания свадебного разряда. По некоторым сведениям, она умерла от яда. Этот незаконнорожденный ребенок не мог быть признан членом государевой семьи. Скоропостижная смерть Евдокии благополучно разрешала столь неприятный для царя Федора Ивановича казус.

Как отмечают исследователи, Борис Годунов виртуозно применял местничество для внутренней политической борьбы, избегая прямого давления на аристократию76. Счетное дело князей Трубецкого и Голицына представляет собой яркий пример умелого использования традиционного механизма служебно-местнических отношений при формировании общественного мнения с помощью манипуляций документами. Задача, которую ставило перед собой правительство Годунова, определила перечень документов, «случайно» найденных в ходе разбирательства. Все они очерняли репутацию Марии Владимировны и свидетельствовали о «незаконном» рождении Евдокии.

Вполне закономерно, что в январе 1589 г. «недруги» дьяков Щел-каловых «не смогли» обнаружить в приказном архиве еще два промежуточных разряда свадьбы Магнуса. Эти документы были обретены при новой династии. Они в значительной степени отличаются от трех упомянутых в местническом деле Трубецкого и Голицына. В первую очередь тем, что в списках «сидячих» бояр упоминается имя только одного из братьев Щелкаловых: в одном из них - Василия, в другом - Андрея.

Первый из этих промежуточных разрядов был «внезапно» об-

117

ретен в годы царствования Михаила Романова. Дьяки использовали его при составлении так называемой «сокращенной редакции» Разрядной книги 1550-1636 гг.77 По наблюдениям исследователей, эта Разрядная книга вышла либо из официальной канцелярии правительства - того же Разрядного приказа78, либо при участии князей Борятинских на основе отредактированных известий Государева разряда и оригинальных известий79. Редакция Разрядной книги 1636 г. известна всего в двух списках. Свадебный разряд Магнуса включен только в один из них (Библиотечный список). В этом разряде все-таки значится имя князя Трубецкого, но не Федора Михайловича, а Тимофея Романовича (истца в местническом споре с князем Голицыным в 1588/1589 г.). Князь Тимофей и его брат Никита записаны в «стольники» у «государева стола». Более ни в одном из промежуточных разрядов этих имен не находим. Документ составлен одним дьяком Василием Щелкаловым, его имя упомянуто в списке «сидячих» бояр. Имя Андрея - отсутствует.

Авторство дьяка Разрядного приказа указывает на то, что этот разряд предназначался для проведения свадьбы для жениха и невесты, исповедовавших одну веру. То есть, этот документ предполагал переход Магнуса в Православие. За основу разряда был взят «нестандартный меньший» свадебный чин, предусмотренный в случае «порчи» невесты женихом до венца.

Не случайно «разряд Василия Щелкалова» был обретен в то время, когда Голштиния и история ее отношений с Московией были у всех на слуху. В 1632-1636 гг. в Кремле шли напряженные дипломатические переговоры о предоставлении голштинским купцам монопольного права транзитной торговли предметами вооружения в Персии и Индии через территорию России. Возможно, этот документ был использован представителями «антиголштинской партии» в Кремле, желавшими очернить «немцев» в лице покойного герцога голштинского, который «испортил» царскую родственницу. Однако их миссия провалилась. В 1636 г. был заключен такой договор сроком на 10 лет80. Мимолетно появившись на всеобщее обозрение, рукопись «разряда Василия Щелкалова» вскоре исчезла.

Не менее драматичная судьба выпала на долю другого документа, «ускользнувшего» от внимания «недругов» братьев Щелкало-вых во время расследования местнического дела князя Трубецкого в январе 1589 г. Намек на существование этого документа находим в материалах самого дела. В расспросе дьяк Василий заявил боярам, что, когда он «разболелся по грехом», государь повелел его брату Андрею составить новый документ. Однако дьяк Посольского приказа сказал, что он такого разряда «не упомнит». Андрей Щелкалов лукавил. Разряд свадьбы Магнуса, который вышел из-под его пера, хранился в надежном месте, среди бумаг особой государственной важности, так как предусматривал для невесты смену «портов» и венчание молодых по «уставу» католической церкви.

118

Этот документ благополучно пережил Бориса Годунова, Смуту и годы царствования первых Романовых. Во второй половине XVII в. рукопись «всплыла» в архиве Посольского приказа. С подлинника была сделана копия, видимо, для служебного пользования. Место пребывания копии долгое время оставалось неизвестным. А подлинник хранился в архиве Посольского приказа. В начале XVIII в. в ходе реформ Петра I архив Посольского приказа был передан Московскому архиву Коллегии иностранных дел. С 1832 г., после упразднения коллегии, свадебные дела находились в хранилище Московского главного архива Министерства иностранных дел. Согласно описи 1851 г., составленной на основе реестра 1775 г., в архиве (под № 10) значился только один документ: «Описание церемонии, происходившей в Москве [Так! - Л.Т.], при бракосочетании Арцымагнуса, дацкого королевича (названного лифлянским королем) с княжною Марьею Владимировною, двоюродною государя царя Ивана Васильевича племянницею».

В 1880-х гг. этот разряд свадьбы Магнуса из архива МИД держал в руках историк и архивовед Д.В. Цветаев. По словам Цветаева, документ представлял собой «подлинник, искаженный поправками, сделанными потом некоторыми из царских бояр для того, чтобы обосновать на нем свои несправедливые родословные счеты»81. Эти многочисленные поправки, по мнению исследователя, послужили причиной того, что публикации в «Древней российской вивлиофи-ке» Новикова и в сборнике Сахарова в значительной мере отличны от источника. К сожалению, Цветаев не нашел нужным опубликовать рукопись, ограничившись лишь пересказом содержания.

Вскоре после ознакомления Цветаева с рукописью, подлинный документ был изъят из архива МИД, а на его месте оказалась копия XVII в. В настоящее время в фондах РГАДА хранится документ82, который, вопреки свидетельству Цветаева, написан характерной скорописью делопроизводителей XVII в. Текст написан без помарок и исправлений. Копиист допустил лишь несколько незначительных описок, которые не имеют отношения к именам участников торжества.

Содержание этого документа отличается от известных публикаций в обеих Разрядных книгах, в «Вивлиофике» Новикова, а также в сборнике Сахарова. В «разряде Цветаева» в списке «сидячих» бояр находим имя только Андрея Щелкалова, его брат не упомянут. Свадебный разряд, вышедший из-под пера одного дьяка Посольского приказа, нес функцию исключительно дипломатического документа. Другое важное отличие этого документа: указано иное место совершения венчания Магнуса и Марии Старицкой - «у Дмитрия Свя-това» на Покровской улице в Москве, а не в Новгороде, как во всех прочих редакциях разряда. Однако на Покровской улице в столице не стояло ни одной церкви во имя Дмитрия Солунского - там находился Литовский посольский двор, что «на Покровке», где останав-

119

ливались королевские гонцы из Дании.

Изменения, внесенные дьяком Посольского приказа, имели принципиальный характер. Всего два росчерка пера - и венчание молодых должно было совершиться по «закону» жениха в домовой церкви Литовского посольского двора. Здесь, в соответствии с Аугсбургским религиозным соглашением, отправлять службу могли как протестантские, так и католические священники. Эта приписка придавала документу особую скандальность: она предполагала, что царская племянница сменит веру и «порты» и вступит в брак в соответствии с чиноположением католической церкви. Неудивительно, что разряд хранился с особым тщанием и «всплыл» позднее всех. Но и его постигла участь всех прочих подлинных разрядов свадьбы Магнуса и Марии Старицкой.

Существует большая доля вероятности, что из-под пера дьяков Андрея и Василия Щелкаловых вышел еще один, неизвестный пока исследователям «окончательный» разряд свадьбы короля Ливонии и царской племянницы. Предположительно, послужив главным аргументом в местническом споре князей Трубецкого и Голицына, этот документ исчез после 1589 г. Исчезло и упоминание о нем в материалах счетного дела вместе с его последними «листами».

Таким образом, к настоящему времени не осталось ни одного подлинного разряда свадьбы Магнуса. Все они - «исходный» документ для заочной свадьбы Магнуса 1 апреля 1573 г., его две копии из домашних архивов князей Трубецких и Голицыных, пять промежуточных разрядов и один «окончательный», созданные дьяками Щелкаловыми 4-12 апреля 1573 г., - мимолетно появившись на всеобщее обозрение, в конце концов, исчезли. В распоряжении исследователей остались лишь поздние копии с пяти промежуточных разрядов.

Сопоставление всех пяти известных на сегодняшний день редакций свадебного разряда дает возможность выявить основные пункты, которые подверглись исправлению в апреле 1573 г. Сравнительный анализ документов позволяет проследить механизм внесения правки, оценить степень «скандальности» каждого из документов для Магнуса и для его супруги, а также установить причину, по которой «окончательный» свадебный разряд был отвергнут женихом.

Последовательность составления промежуточных разрядов выявлена на основании, во-первых, показаний дьяков Василия и Андрея Щелкаловых во время расспроса в Боярской думе в январе 1589 г., во-вторых, логики выбора дьяками Щелкаловыми той или иной разновидности свадебного чина или их компиляции, в-третьих, поэтапных изменений в наименовании церкви, предназначенной для венчания Магнуса и княжны Старицкой.

120

Примечания

1 Автор выражает сердечную благодарность и признательность доктору исторических наук, бывшему сотруднику Таллинского университета, автору многочисленных трудов по истории средневековой Эстонии Андресу Адамсону (Andres Adamson) за комментарии и помощь в переводе документов со стародатского языка.

2 Пенской В.В. Какую войну проиграл Иван Грозный? (Была ли Ливонская война главной войной Ивана Васильевича?) // Studia Slavica et Balca-nica Petropolitana. 2014. № 1(15). С. 39.

3 Назаров В.Д. Свадебные дела XVI в. // Вопросы истории. 1976. № 10. С. 111-117.

4 Adamson A. Magnus in Moscow // Acta Historica Tallinnensia. 2011. No. 16. P. 67-85.

5 Щербачев Ю.Н. Копенгагенские акты, относящиеся к Русской истории, 1570 - 1576 // Чтения в Обществе истории и древностей российских. Кн. 2(257). М., 1916. С. 32, 33.

6 Там же. С. 33.

7 Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544 -1648). Т I. СПб, 1893. С. 519, 520.

8 Щербачев Ю.Н. Копенгагенские акты... С. 33.

9 Форстен Г.В. Указ. соч. С. 520.

10 Щербачев Ю.Н. Копенгагенские акты. С. 15.

11 Форстен Г.В. Указ. соч. С. 520.

12 Щербачев Ю.Н. Копенгагенские акты. С. 49.

13 Руссов Б. Ливонская хроника // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Т II. Рига, 1879. С. 202.

14 Форстен Г.В. Указ. соч. С. 521.

15 Щербачев Ю.Н. Указ. соч. С. 59, 60.

16 Руссов Б. Указ. соч. С. 206.

17 Щербачев Ю.Н. Датский архив: Материалы по истории Древней России, хранящиеся в Копенгагене, 1326 - 1690 гг. М., 1893. С. 76.

18 Там же. С. 77, 78.

19 Там же. С. 93.

20 Hertug Magnus af Holstens forsvarsskrift af 1579 om hans forhold til tsar Ivan den Grusomme (Med. F.P.Jensen) // Danske Magazin. 1976. No. 8(5). P. 54-83.

21 Hertug Magnus. Р. 66-68.

22 Calendar of State Papers: Foreign, Elizabeth, 1572 - 1574. Vol. 10. L., 1876. P. 29.

23 Hertug Magnus. Р. 68.

24 Ibidem.

25 Salomon Henning’s Chronicle of Courland and Livonia. Madison (Wis.), 1992. P. 112.

26 Ibidem.

27 Hamel I. England and Russia: Comprising the Voyages of John Tradescant

121

the Elder, Sir Hugh Willoughby, Richard Chancellor, Nelson and Others, to the White Sea. London, 1854. Р. 186.

28 Calendar of State Papers: Foreign, Elizabeth, 1572 - 1574. Vol. 10. Р. 192.

29 Горсей Д. Записки о России: XVI - начало XVII. М., 1991. С. 72.

30 Calendar of State Papers: Foreign, Elizabeth, 1572 - 1574. Vol. 10. P. 450, 451.

31 Salomon Henning’s Chronicle of Courland and Livonia. P. 113.

32 Руссов Б. Указ. соч. С. 219.

33 Разрядная книга 1475 - 1605 гг. Т. II. Ч. II. М., 1982. С. 323, 327, 328.

34 Salomon Henning’s Chronicle of Courland and Livonia. P. 114; Руссов Б. Указ. соч. С. 219, 220.

35 Hertug Magnus... P. 70.

36 Бессуднова М.Б. «Апология» Магнуса Голштинского из шведского архива // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2013. № 2(14). С. 133.

37 Разрядная книга 1475 - 1605 гг. Т. II. Ч. II. С. 340.

38 Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. IX. СПб., 1831. С. 254.

39 Бантыш-Каменский Н.Н. Обзор внешних сношений России (по 1800 год). Ч. III. М., 1897. С. 101.

40 Там же. С. 102.

41 Донесение посланника Гарабурды, отправленного чинами Великого Литовского княжества в Москву (Россию) 1573 года // Вестник Европы. 1815. Часть 83. № 19. С. 195-207.

42 Там же. С. 206.

43 Ниенштедт Ф. Ливонская летопись Франца Ниенштедта // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Т. IV. Рига, 1883. С. 41.

44 Тургенев А.И. Акты исторические, относящиеся к России, извлеченные из иностранных архивов и библиотек. Т. 1. СПб., 1841. С. 216, 217.

45 Calendar of State Papers: Foreign, Elizabeth. Vol. 17. L., 1913. P. 707, 708.

46 Горчаков М. О тайне супружества: Происхождение, историко-юридическое значение и каноническое достоинство 50-й (по спискам патриархов Иосифа и Никона 51-й) главы печатной Кормчей книги. СПб., 1880. С. 5-12 (Приложение).

47 Домострой. СПб, 2007. С. 73, 74.

48 Там же. С. 74.

49 Новиков Н. Свадьба Великаго Князя Василия Ивановича // Древняя российская вивлиофика. Т. XIII. М., 1790. С. 10.

50 Домострой. С. 74-83.

51 Там же. С. 84-87.

52 Некрасов И.С. Опыт историко-литературного изследования о происхождении древне-русскаго Домостроя. М., 1873. С. 73; Забелин И. Домострой по списку Императорскаго общества истории и древностей российских. М., 1882. С. I-IV.

53 Карпов Г. Ф. История борьбы Московского государства с Польско-

122

Литовским, 1462-1508. Ч. II. М., 1867. С. 32.

54 Бантыш-Каменский Н.Н. Переписка между Россиею и Польшею по 1700 год. Ч. I. М., 1862. С. 20.

55 Записка, присланная к великому князю Ивану Васильевичу из Виль-ны от бояр // Сборник Русского исторического общества. Т. 35. СПб., 1882. С. 186.

56 Сахаров И.П. Сказания русского народа. Т. II. Кн. 6. СПб., 1849. С. 33-36.

57 Церетели Е. Елена Иоанновна, великая княгиня литовская, русская, королева польская. СПб, 1898. С. 314, 315, 339-343.

58 Hertug Magnus. P. 70.

59 Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV -XVI вв. М.; Л., 1950. С. 440.

60 Бессуднова М.Б. «Апология» Магнуса Голштинского из шведского архива // Studia Slavica et Balcanica Petropolitana. 2013. № 2(14). С. 133, 134.

61 ЩербачевЮ.Н. Копенгагенские акты... С. 85.

62 Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. IX. СПб., 1831. С. 41 (прим. 410).

63 Руссов Б. Указ. соч. С. 222; Salomon Henning’s Chronicle of Courland and Livonia. Р. 114.

64 Счетное дело // Временник императорского московского общества истории и древностей российских. Кн. 14. Москва, 1852. Ч. II. С. I-IV, 1-18.

65 Разрядная книга 1475 - 1605 гг. Т. III. Ч. II. М., 1984. С. 125.

66 Счетное дело. С. 14.

67 Там же.

68 Разрядная книга 1475 - 1605 гг. Т. III. Ч. II. С. 134.

69 Дела по местничеству // Русский исторический сборник, издаваемый ОИДР. Т. II. Кн. 1. М., 1838. С. 21.

70 Разрядная книга 1475 - 1605 гг. Т. II. Ч. II. С. 330-335.

71 Опись архива Посольского приказа 1626 г. Ч. I . М., 1977. С. 23.

72 Новиков Н. Свадьба Короля Арцымагнуса // Древняя российская вив-лиофика. Т. VII. СПб., 1775. С. 113-121.

73 Некрасов С.М. Апостол добра: Повествование о Н.И. Новикове. М., 1994. С. 59.

74 Новиков Н. Свадьба Короля Арцымагнуса // Древняя российская вив-лиофика. Т. XIII. М., 1790. С. 97-103.

75 Сахаров И. Сказания русского народа. Т. II. Кн. 6. С. 65, 66.

76 Павлов А.П. Государев двор и политическая борьба при Борисе Годунове. СПб, 1992. С. 79; Эскин Ю.М. Динамика местнических споров в XVI - XVII вв. // Российская история. 2013. № 4. С. 82.

77 Разрядная книга 1550 - 1636 гг. Т. I. М., 1975. С. 208-213.

78 Буганов В.И. Сокращенная редакция разрядных книг 1550 - 1636 гг. // Проблемы источниковедения. Вып. IX. М., 1961. С. 270-279.

79 Анхимюк Ю.В. Частные разрядные книги с записями за последнюю четверть XV - начало XVII вв. М., 2005. С. 393-394.

123

80 Бантыш-Каменский Н.Н. Обзор внешних сношений. Ч. II. М., 1896. С. 71-74.

81 Цветаев Дм. Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований. М., 1890. С. 212.

82 РГАДА. Ф. 135. Отд. IV. Рубр. II. № 10. Л. 1-3.

Автор, аннотация, ключевые слова

Таймасова Людмила Юлиановна - стажер-интерн Европейского отдела Библиотеки Конгресса США, литератор (Вашингтон, США)

taimassova@yandex.ru

В первой части исторического очерка на основе малоизвестных документов исследуются приемы тайной дипломатии правительства Ивана IV. Такие приемы нашли широкое применение при осуществлении проекта «мирного овладения» Ливонией: через брак Магнуса, герцога Голштинского и княжны Старицкой. Анализируется юридический аспект прав жениха на приданое при заключении династического брака в соответствии с русской свадебной традицией. Систематизируется порядок проведения обрядов обручения и церковного венчания на основе четырех «типовых» разновидностей свадебного церемониала, принятых в Московском царстве. Делается вывод, что гибкость средневекового свадебного церемониала, позволявшего комбинировать «типовые» обряды обручения и церковного венчания, была использована правительством Ивана IV в ходе частных переговоров с Магнусом при составлении свадебного «разряда» (порядка проведения бракосочетания). Для Магнуса камнем преткновения в получении юридических прав на приданое при заключении брака являлась его протестантская вера, которая не признает Таинства венчания. Лавируя в выборе вероисповедания - с переходом то в Католичество, то в Православие - и порядка проведения бракосочетания, Магнус невольно способствовал тому, что царские дьяки создали ряд компрометирующих его документов: пять промежуточных вариантов свадебного разряда. Эти документы свидетельствовали о его согласии, в конечном итоге, принять Православие. Сравнительный анализ и сопоставление промежуточных свадебных разрядов позволяют выдвинуть гипотезу о сути и ходе тайных дипломатических переговоров правительства Ивана IV с Магнусом накануне заключения династического брака в Новгороде.

Московское царство, Речь Посполитая, Дания, Швеция, Священная Римская империя, Ливонская война 1558-1583 гг., Иван IV, Новгород, Магнус, тайная дипломатия, династический брак, свадебный разряд (свадебная церемония), Православие

References

(Articles from Scientific Journals)

124

1. Adamson A. Magnus in Moscow. Acta Historica Tallinnensia, 2011, no. 16,pp.67-85.

2. Bessudnova M.B. “Apologiya” Magnusa Golshtinskogo iz shvedskogo arkhiva. Studia Slavica et Balcanica Petropolitana, 2013, no. 2(14), p. 133.

3. Bessudnova M.B. “Apologiya” Magnusa Golshtinskogo iz shvedskogo arkhiva. Studia Slavica et Balcanica Petropolitana, 2013, no. 2(14), p. 133, 134.

4. Eskin Yu.M. Dinamika mestnicheskikh sporov v XVI - XVII vv. Ros-siyskaya istoriya, 2013, no. 4, p. 82.

5. Nazarov V.D. Svadebnye dela XVI v. Voprosy istorii, 1976, no. 10, pp. 111-117.

6. Penskoy V.V. Kakuyu voynu proigral Ivan Groznyy? (Byla li Livonskaya voyna glavnoy voynoy Ivana Vasilevicha?). Studia Slavica et Balcanica Petropolitana, 2014, no. 1(15), p. 39.

(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)

7. Buganov V.I. Sokrashchennaya redaktsiya razryadnykh knig 1550 - 1636 gg. Problemy istochnikovedeniya [Aspects of Source Studies]. Moscow, 1961, vol. IX, pp. 270-279.

(Monographs)

8. Ankhimyuk Yu.V. Chastnye razryadnye knigi s zapisyami za posled-nyuyu chetvert XV - nachalo XVII vv. [Privy Discharge Books Containing Notes within the Last quarter of 15th - early 17th century]. Moscow, 2005, pp. 393-394.

9. Nekrasov S.M. Apostol dobra: Povestvovanie o N.I. Novikove [Apostle of Goodness: A Tale about N.I. Novikov]. Moscow, 1994, p. 59.

10. Pavlov A.P. Gosudarev dvor i politicheskaya borba pri Borise Godun-ove [Tsar’s Court and Political Struggle under Boris Godunov]. St. Petersburg, 1992, p. 79.

Author, Abstract, Key words

Lyudmila Yu. Taymasova - Intern, European Division, Library of Congress (Washington, USA) taimassova@yandex.ru

In the first part of the historical essay, the author explores methods of secret diplomacy of the government of Ivan IV, based on the little-known documents. The secret diplomacy was widely used in the implementation of the project “Peace Capture” of Livonia: through marriage of Magnus, the Duke of Holstein, and Princess Staritskaya. The author analyzes the legal aspect of the rights of the groom to receive a dowry at the conclusion of a dynastic marriage accord-

125

ing to Russian wedding tradition. The author systematizes the procedure for the betrothal ceremonies and church wedding on the basis of the four “standard” versions of the wedding ceremony adopted in Muscovy. Based on reviewed historical evidence, it is concluded that the flexibility of a medieval wedding ceremony allowed to combine “typical” ceremonies of betrothal and church wedding and it has been used by the government of Ivan IV during private negotiations with Magnus in the preparation of the wedding “discharge” (in the order of marriage). The Protestant faith of Magnus that does not recognize the Sacrament of marriage was a stumbling block in obtaining of legal rights to a dowry. Maneuvering in the choice of religion (Catholicism or the Orthodox) and in the order of marriage, Magnus unwillingly contributed to the fact that the Tsar’s clerks have created a number of documents which might incriminate him in a crime against Augsburg Confession: five intermediate versions of the wedding “discharge”. These documents indicated his willingness, in the end, to accept Orthodoxy. Comparative analysis and comparison of interim wedding discharges allow hypothesizing on the essence and course of secret diplomatic negotiations between the government of Ivan IV and Magnus on the eve of the conclusion of the dynastic marriage in Novgorod.

Muscovy, Poland-Lithuania, Denmark, Sweden, Holy Roman Empire, Livonian war of 1558-1583, Ivan IV, Magnus, Novgorod, secret diplomacy, dynastic marriage, wedding “discharge”, Orthodoxy

126