CC BY
21УДК 811.161.1 + 81.119
В.И. Супрун
ДИАЛЕКТНЫЕ ЕДИНИЦЫ В АРХИВНЫХ ДОКУМЕНТАХ
Описаны архивные материалы, содержащие диалектные единицы одного из волжских говоров. Определены основные черты фонетической, морфологической и лексической систем диалекта. Приведены примеры диалектизмов разных типов.
Ключевые слова: русская диалектология, диалектизм, гиперизм, говоры, аканье, иканье, архивные документы.
The article described archival materials, contains the units of the same dialect of Volga region, identifies the main features of phonetic, morphologic and lexical systems of the dialect. Examples of dialectisms different types.
Keywords: Russian dialectology, dialectism, hyper-form, dialects, akanje, ikanje, archival materials.
Диалектологи опираются прежде всего на материал, собранный в полевых условиях, что и понятно: авторитетным носителем диалекта является уроженец сельского населённого пункта, в котором проживали несколько поколений его предков (коренной житель), а сам он не уезжал на длительное время из села (станицы, хутора); как правило, у него не слишком высокий уровень образования (хотя в последнее время значительное число информантов закончили среднюю школу); он не занимал в течение своей жизни высоких постов и не работал на должностях, связанных с постоянным общением на литературном языке, нечасто прибегал к письменной фиксации речи. Рекомендуется выбирать для сбора материала населённые пункты, наиболее отдалённые от районных центров [4, с. 39]. Наиболее устойчивый диалектный материал дают пожилые люди, чаще женщины, «старичков почти не встречается» [там же]. Носители диалекта не осознают или почти не воспринимают особенностей своей речи, особенно на лексическом уровне, считают употребляемые ими слова правильными и точными наименованиями описываемых реалий.
Поскольку архивы хранят в основном письменные документы (в последнее время иногда сдаётся на хранение также аудио- и видеоматериал), то в них, на первый взгляд, трудно обнаружить реальную фиксацию народной речи. Действительно, документы XIX - начала XX вв. отражают литературный язык, несколько архаизированный, в котором редкими исключениями выглядят фиксации регионально ограниченных лексем и фразем. Это было связано с тем, что официаль-
240
ные документы, попадавшие затем в архивы, оформляли специально обученные люди, владеющие нормами канцелярской речи, которые записывали тексты по существующим правилам.
Так, в Государственном архиве Волгоградской области (далее ГАВО) хранятся многие документы XIX века, в которых сельские писари грамотным русским языком записывали события, относившиеся к жизни населённых пунктов. 5 апреля 1848 года писарь Городищенского волостного правления сообщал Царицынско-Камышинскому окружному начальнику: «Крестьянами слободы Пичуги за купленную в городе Царицыне упраздненную церковь уплачено попечителю Покровской церкви Льву Белоярцеву из добровольных пожертвований 135 рублей ассигнациями: в 1846 году 100 рублей, в 1847 году 35 рублей, остальные будут в скоре пополнены» [20]. 25 мая 1859 года начальство извещалось, что «со стороны общества к перечислению крестьян слободы Пичуги Степана Ляпкова с семейством в деревню Усть-Погожию препятствий никаких не имеет» [21]. Кроме раздельного написания наречия вскоре в первом примере, что было допустимо в те времена, и небольшой грамматической шероховатости во втором, остальной текст соответствует всем нормам литературного языка. Разумеется, в записях нередко встречаются неточности, особенно в топонимах и антропонимах: при речъке Нижней Мечетки [22], при Пищаной балке (л. 9), деревня Ака-товка (л. 4) и Окатовка (л. 14), даже собственную фамилию сельский писарь мог записывать по-разному: Кузнецов и Кузницов (л. 5). Региональные слова попадаются в этих документах крайне редко, чаще всего они представляются собой интердиалектизмы: балка, буерак, колодезь, вершины речки и др.
Но ситуация резко изменилась после 1917 года, когда к власти пришли люди, не владеющие литературным языком, не обладающие навыками канцелярской работы. Если в первые послереволюционные годы к оформлению документов ещё привлекались прежние профессиональные кадры, то по мере усиления идеологической составляющей всех сфер жизни канцелярскими делами стали заниматься только доказавшие верность новому режиму люди. При составлении документов они легко и естественно включали в них диалектные единицы. Особенно часто диалектизмы стали попадать в документы в период коллективизации и «ликвидации кулачества как класса» (конец 20 - начало 30-х гг. XX века), когда составлялись в большом количестве протоколы собраний о создании колхозов, отличающиеся записью свободной народной речи, в органы власти подавались заявления и докладные жителей сёл, фиксировались акты записи изъятого имущества у выселяемых кулаков и пр. Эти документы оформлялись местными жителями, закончившими в лучшем случае начальную школу, нечасто ранее прибегающими к письму как способу фиксации речи, поэтому в них широко отражаются особенности диалектной речи жителей сёл, станиц, хуторов.
В ГАВО имеется фонд 467, в котором находятся документы, связанные с раскулачиванием, осуществляемым в начале 30-х гг. XX века в различных населённых пунктах тогдашнего Ольховского района Камышинского округа Нижне-Волжского края. Дело №26 описи 1 «Материалы по раскулачиванию кулацких
241
хозяйств Романовского сельсовета» содержит документы, которые позволяют нам увидеть фонетико-морфологические особенности местного говора и установить некоторые его лексические и фразеологические единицы (далее даются сноски только с указанием номера листа этого дела). Разумеется, в силу специфики текстов мы не сможем обнаружить в них всей системы реализации говора: в записях редко встречаются глаголы, отсутствуют личные местоимения, наречия, слабо представлены прилагательные, союзы, предлоги, существительные обычно стоят в форме именительного и родительного падежей. Огромное влияние на записывающего оказывает гиперкоррекция: в стремлении записать текст «по-культурному» носитель говора с невысоким уровнем образования постоянно отмечает [о] и [е] в безударной позиции как в орфографически правильных местах, так и на месте [а] и [и] литературного языка. Следовательно, можно говорить о письменных гиперизмах, когда ошибочное написание косвенно отражает наличие аканья и иканья в говоре. Всё это затрудняет анализ диалектного материала, не позволяет представить его фонетическую и грамматическую системы во всей полноте. Однако в общих чертах особенности говора можно восстановить по косвенным данным, выявляя фонетико-морфологическую систему по отмеченным фактам, экстраполируя данные гиперкоррекции на определение той или иной диалектной черты. Эту методику мы использовали для описания соседнего горнобалыклейского говора [18].
Село Романовка было основано в первой половине XIX века. Оно отсутствует на карте Царицынского уезда 1821 года, однако примерно в этом же месте обозначена почтовая станция, рядом с которой, видимо, и началось формирование поселения. Оно входило в Балыклейскую волость. Романовцы были искусными плотниками, свою продукцию они вывозили на ярмарки и базары.
Перепись населения 17 декабря 1926 года установила, что здесь проживает 1949 человек, русских [17, с. 4]. Постановлением президиума Нижневолжского краевого организационного комитета от 6 июля 1928 года (протокол №7 §6/50) «О делении Камышинского округа на районы, составе и центрах районов» в Камышинском округе был образован Ольховский район с центром в селе Ольховка, в него вошла часть Балыклейской волости Сталинградского уезда, в т. ч. Романовский и Студёнский сельсоветы. Постановлением президиума крайисполкома от 31 октября 1928 года (протокол №7) и последующим постановлением Нижневолжской краевой административной комиссии от 7 декабря 1928 года (протокол №4) Студёновский сельсовет был присоединен к Романовскому. В 1929 году в Романовке был создан колхоз «Красный инициатор». Во время раскулачивания ему было передано 11 домов, 12 лошадей, 10 коров, 4 свиньи, 13 гуляка, 12 волов, 43 овец, 11 фруктовых садов, принадлежавших кулакам (л. 292).
В соответствии с постановлением ВЦИК от 25 января 1935 года и последующим постановлением президиума Сталинградского краевого исполнительного комитета от 29 января 1935 года №157 «О новой сети районов Сталинградского края и улусов Калмыцкой автономной области» был образован Балыклей-ский район, в который вошёл и Романовский сельсовет. Согласно списку насе-
242
ленных пунктов Балыклейского района Сталинградского края в 1935 году в состав Романовского сельсовета входили селения: село Романовка и хутора Камышин, Кулига, Студёновский. Все они 5 декабря 1936 года вместе с Балыклейским районом вошли в состав Сталинградской области, которая была поименована в числе областей РСФСР в статье 22 Конституции СССР, утверждённой постановлением VIII чрезвычайного съезда советов СССР. В соответствии с решением Волгоградского облисполкома от 8 февраля 1963 года №4/60 «Об укрупнении сельских районов и изменении подчиненности районов и городов Волгоградской области» Романовский сельсовет был включён в состав Камышинского района. 31 декабря 1966 года был образован Ольховский район за счёт разукрупнения Камышинского района. Романовский сельсовет был передан в его административное подчинение. 13 августа 1975 года был исключён из учётных данных хутор Камышин как фактически не существующий, поскольку все его жители переселились в село Романовка. Время исчезновения хутора Кулига не установлено.
Законом Волгоградской области от 24 декабря 2004 года №978-ОД Ольховский район был наделён статусом муниципального района с административным центром в селе Ольховка. В него включено Романовское сельское поселение, в состав которого вошли село Романовка и хутор Студёновка. В настоящее время Романовка является селом Ольховского района, расположенным в 54 км к юго-востоку от Ольховки. Здесь живёт 620 человек. Имеются основная школа, медпункт, магазины, пекарня. ОАО «Романовское» имеет 11,4 тысяч гектаров земли, у фермеров - 0,6 тысячи гектаров. 24 декабря 2002 года в Романовке зарегистрирована церковь христиан-баптистов. Студёновка расположена в 5 км на юго-восток от Романовки. Она практически исчезает, сейчас в ней живёт менее 20 человек.
18 февраля 2010 года утверждён флаг Романовского поселения, на котором изображён герб поселения. Утверждено также геральдическое описание герба: «В серебряном поле с широкой чёрной каймой, обременённой чередующимися золотым и серебряным листом ольхи в столб с двумя расходящимися от основания серебряными серёжками, червлёный восставший грифон с золотым клювом, передними лапами и когтями на задних лапах, держащий чёрный арбуз с зелёными полосами и зелёной листвой».
Система говора Романовки подробного описания не получила. Село не включено Л.М. Орловым в какую-либо из групп волжских говоров Волгоградской области [10, с. 91-93]. См. об основателе Волгоградской диалектологической школы [8].
По архивному делу в системе вокализма отмечается аканье. «Аканьем в узком смысле этого слова называют неразличение гласных фонем [о] и [а] в безударных слогах» [12, с. 100; ер.: 13, с. 61]. В документах встречаются записи ка-мот (л. 64), салома (л. 181), утирак родительный падеж множественного числа (л. 228). Косвенно отражают аканье письменные гиперизмы можара (л. 62), коток (л. 146), полкофтан (с. 165), кодушки{л. 193).
243
Судя по архивному делу, в романовском говоре нет яканья, тогда как в соседних говорах оно хорошо представлено [18, с. 109]. Форма семянки (л. 187), вероятно, возникла в записи под влиянием однокоренного слова семя. Форма перъявых (л. 171) тоже, видимо, образована под влиянием множественного числа перья.
Диалект имеет иканье. «Иканье - тип безударного вокализма, при котором все гласные фонемы, кроме <у> совпадают в 1-м предударном слоге после мягких согласных в звуке [и]» [12, с. 48]. В документах отмечены записи кизик (л. 138), кизиков (л. 151), тилега (л. 181), дируга, одиялка (л. 165), дирвяных, коротинкая (л. 171), сетка (л. 188), гиперизмы пенжак (л. 137), пенжачок (л. 62).
В заударной позиции звук [ы] произносится с отодвижением в сторону заднего ряда и нижнего подъёма, что придаёт ему близость с [а], отражаемую на письме: занятие села белами (л. 55), галоши новаи (л. 298), самовар белай (л. 64); о сближении произношения звуков [а] и [ы] в безударной позиции свидетельствуют также варианты записи фамилии Трыханкин и Траханкин (л. 347).
В говоре достаточно регулярно представлены явления, определяемые диалектологами как «редукция безударного гласного до нуля и вставочные гласные» [15, с. 112]. Частым явлением в диалекте является эпентеза, вставные гласные (ср.: [6, с. 107]): пашанишная (л. 181), сухой вишони (л. 167), воелок (л. 176). Говор характеризуется и противоположным явлением - синкопой, полным выпадением редуцированного гласного в соседстве с сонорными согласными [13, с. 69]: брахло (л. 9), дервяная (л. 167), сквороды (л. 138, 294). Видимо, стремление к сингармонизму отражает запись табарешка (л. 185).
Вставной гласный в словах короватей (л. 64, 167, 189), поластъ (с. 181) является результатом второго полногласия [7, с. 217]. В слове корватъ (л. 185, 195) отмечается метатеза, но это может быть и результатом синкопы предшествующей формы со вторым полногласием. В интердиалектизме аржаной (л. 167) представлена протеза, регулярно встречающаяся в этом слове в южнорусском наречии (ср. [16, с. 24]).
В области консонантизмы отмечены оглушение конечного согласного: катъ (л. 21). В слове дируга (л. 165, 176) произошло отвердение [р], характерное для русских говоров, но ограниченное лексически [14, с. 91]. Звук [ф] переходит в [х]: кохта, кохточка (л. 228). Переход [т’] в [к’] в слове пошкетнща (л. 25) является лексикализированной формой, отражающей гиперизм, возникший в результате регулярного фонетического явления, представленного в соседнем ба-лыклейском говоре [18: ПО]. Звукосочетание [чн] регулярно переходит в [шн], отражая общерусскую диалектную систему [11, с. 91]: пашинишная (л. 181), ве-ревошный (л. 185), подсолнушные (л. 187). Не очень ясно, какой звук, записанный буквой г, произносится: судя по оглушению в слове тух (л. 294), он может быть фрикативным [у], в то время как в соседнем горнобалыклейском говоре, скорее всего, употребляется взрывной [г] [18, с. 109].
В диалектах часто лексикализируются формы слов, не являющиеся результатом регулярных фонетических чередований. Под лексикализацией понимается
244
«превращение одной из форм слова (реже служебной морфемы или словосочетания) в самостоятельную лексему (нередко с новым лексическим значением и новыми грамматическими свойствами)» [5/1, с. 1118; ер.: 1, с. 215; 9, с. 176]. Лекси-кализованным является слово клев с переходом [х] > [к]. Данное фонетическое явление представлено широко на территории обоих наречий русского языка, но ни в одном из говоров нет полного вытеснения [х] > [к] [12, с. 56-57]. Лексема клев встречается в донских говорах [16, с. 246], а также во многих других русских говорах [13, с. 56]. В слове дыхло (л. 137) отсутствует палатализация. Эта же лексема была обнаружена нами во время диалектологической экспедиции в заволжских говорах [19].
Морфологически говор не выделяется среди других южнорусских. В нём отмечен переход среднего рода в женский: одеялка детская (л. 18), одеяло ватная (л. 144), орала железная (243), характерное для существительных с безударным окончанием [13, с. 76]. Слова среднего рода имеют во множественном числе окончание -ы: полотенцы (л. 189, 298), блюды (л. 294), вороты (л. 140, 294). Поскольку документы отражают акты описи вещей при изъятии имущества у кулаков, в них многие существительные записаны в форме родительного падежа множественного числа. У существительных отмечено окончание -ов, которое встречается повсеместно в родительном падеже 1 и 2 склонений [13, с. 101] и зафиксировано во многих говорах южного наречия [11, с. 114]: одеялов (л. 64), вед-ров (л. 138, 188), сапогов (л. 18), подушков (л. 149), полотенцев (л. 193), юбков, кохточков, брюков, наволочков (л. 228). Отмечена форма курей (л. 137), которая также повсюду распространена в народной речи юга России, например в тамбовских говорах [13, с. 102], является устойчивой в русском просторечье. Неустойчивыми являются формы родительного падежа множественного числа слова тыква: тыквей (л. 135, 150), тыквов (л. 141об., 185), тыквы в (л. 167), тыквъев (л. 171). В говоре также употребляется окончание родительного падежа слов мужского рода 2-го склонения - у: давал деньги бедноте из проценту (л. 9), мёду (л. 135).
Среди лексем, зафиксированных в заволжском говоре, отмечаются прежде всего названия предметов крестьянского обихода. При этом они отражают «этнографические различия и разнообразие природных условий, в которых складывалась жизнь русского народа» [14, с. 222]. В крестьянском доме выделялись подловка ‘чердак’ (л. 64), однако отмечается в том же значении и лексема потолок (л. 188). За домом находится скотский двор (л. 248). Отдельно стояли клев ‘сарай ’ (л. 64), погребица ‘помещение над погребом’ (л. 165). Во дворе стоял амбар с закромами (л. 62). Топили дома кизиками, запасали их помногу, в одном дворе изъяли 3 тысячи штук (л. 151). В доме имелись хлебная полка, посудная лавка, ларёк для муки (л. 193).
Крестьяне Романовки пользовались различными транспортными средствами, которые изымались при раскулачивании: деревянный ход (л. 62), железный ход (л. 149), мажара (л. 138, 167) ‘большая длинная телега с решетчатыми бортами (в Крыму, на Украине, на Северном Кавказе)’ [5/П: 7], дрожки с передком
245
(л. 243), сани обшивные (л. 149, 243), выездная тележка (л. 248), возка (л. 298). В поездках использовались возовые веревки (л. 137, 179). Волов запрягали в виё бычиное (л. 151, 195), для лошадей использовали хомут постромочный и хомут с гужами (л. 298). В крестьянском быту используются слово седелка (л. 135), ср. донское седёлка ‘седло’ [16, с. 538]. Для обработки почвы использовались оралка (л. 150, 169), орало (л. 243). Практически во всех южнорусских диалектах используется слово гуляк ‘молодняк рогатого скота по второму году’ (л. 62) [16, с. 127].
Среди изъятого имущества значится мёд арбузный (л. 135). Эта южнорусская реалия обозначает густую тягучую сладкую жидкость, приготовляемую из уваренного арбузного сока [16, с. 317]. Особенности местной природы отражают названия сорта груш дули сушоной (л. 144), дуль два ведра (л. 294), широко распространённого на юге [16, с. 154]. В селе выращивали клубнику на клубничниках (л. 85).
В народной речи «сохранилась та лексика, которая некогда отражала актуальные явления действительности» [14, с.203]. Большой горшок именуется ма-кидра (л. 141, 294), ср. донское макитра [16, с. 309], небольшой - махотка (л. 151, 195) (ср. [16, с. 314]). Какое-то блюдо готовили в пошкетнице (л. 151, 195), в донских говорах пашкет обозначает: 1) пирог с мясом; 2) рыбное блюдо с рисом, а пашкетнщу составители словаря связывают исключительно со вторым значением [16, с. 407].
Среди зафиксированных в источнике слов отмечается немало названий предметов одежды, которые чаще всего изымались. Не все из диалектных слов можно легко дефинировать. Широко распространено на юге название короткой женской зимней одежды гейша (л. 138, 193), во многих говорах Волгоградской области отмечена лексема пинжак, которой обозначается зимняя или демисезонная одежда, что подтверждается прилагательными: ватный (л. 149), овчинный (л. 176). Специфической лексемой говора является название женской одежды коротенькая (л. 149, 176), видимо, тоже зимнего или демисезонного характера, поскольку употребляется с уточнениями ватная (л. 149), на меху (л. 150). Для изготовления одежды использовались ткани тик, ластик, гарус, шведское (л. 248). Из обуви в актах записаны чесанки (л. 138, 150), поршни (л. 169).
Предметами домашнего обихода являются хлебелъная чашка (л. 151, 195), рушник (л. 138, 193), утирка (л. 228), дежка (л. 141об., 185), сито сеенка (л. 138), шкаф горка (л. 146), точило косилочное (л. 144), парус самотканый (л. 150, 294), парус самоделка (л. 167). Лук хранили в вязках (л. 178). Южнорусскими интердиалектизмами являются слова самопряха (л. 138, 195, 294), налыгач (л. 141об.), ср. [16, с. 527, 340], а вот лексема прядево (л. 193) в окружающих говорах не представлена, более известно наименование пучка шерсти для прядения кудель, куделя [16, с. 154].
Из глаголов в архивных текстах отмечены диалектизмы стреватъ (л. 10), займатъся (л. 92) (ср. [16, с. 185]). Происходит расширение значения глаголов
246
отбивать ‘отбирать’: <...> рекомендовал себя коммунистом и под маркой коммуниста отбивал у батраков вещи (л. 146).
Отмечены лексические единицы, отражающие приметы времени: во время голодовки (л. 9), выселены на точку ‘место ближней ссылки кулаков’ (л. 35), предколхоза (л. 85), исправление перегибов (л. 89), выполнение контрольной цифры (л. 267), вечный эксплуататор (л. 347). Эти лексемы и фраземы, не будучи диалектными, широко употреблялись в народной речи, были известны всем носителям говора, отражая преобразования, затронувшие русскую деревню в 20-30 гг. прошлого века.
В некоторой степени система лексики совпадает с южнорусским диалектным лексическим запасом, находит совпадение в соседних говорах, в т. ч. и в донских казачьих. Обнаруживаются некоторые общие черты с говором с. Горный Балыклей Дубовского района [18], однако в диалекте отмечены и специфические единицы, отражающие особенности народной жизни Романовки и Студёновки.
В целом романовский говор обладает яркими фонетическими, грамматическими и лексико-семантическими чертами, в которых отражается «языковая картина мира носителей диалекта» [3, с. 15]. Для более детального описания особенностей морфологической и синтаксической системы и лексикона говора необходимы экспедиционные выезды в эти села Ольховского района.
***
1. Ахманова О.С. Словарь лингвистических терминов. М.: Сов.энцикл., 1966. 608 с.
2. Большой толковый словарь русского языка / гл. ред. С.А. Кузнецов. СПб.: Норинт, 1998. 1536 с.
3. Брысина Е.В. Методологические аспекты изучения диалектной фраземики на современном этапе развития науки // Русская диалектология: традиционные подходы и инновационные технологии : матер. Междунар. науч.-практ. конф., посвящ. 100-летию со дня рожд. Л.М. Орлова / под общ. ред. Е.В. Брысиной. Волгоград: Изд-во ВГСПУ «Перемена», 2012. С. 15-22.
4. Диалектологическая практика: учеб, пособие для студентов русского отдел, филолог, факультетов / сост. И.С. Лутовинова, М.А. Тарасова. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2003. 232 с.
5. Ефремова Т.Ф. Современный толковый словарь русского языка: в 3 т. М.: Астрель; ACT, 2006.
6. Захарова К.Ф., Орлова В.Г. Диалектное членение русского языка. М.: Просвещение, 1970. 168 с.
7. Иванов В.В. Полногласие // Русский язык: энциклопедия / глав.ред. Ф.П. Филин. М.: Сов. энцикл., 1979. С. 217.
8. Кудряшова Р.И., Брысина Е.В., Супрун В.И. Леонид Михайлович Орлов -ученый, учитель, патриот (1912-2001) // Русская диалектология: традиционные подходы и инновационные технологии : матер. Междунар. науч.-практ. конф., посвящ. 100-летию со дня рожд. Л.М. Орлова / под общ.ред. Е.В. Брысиной. Волгоград : Изд-во ВГСПУ «Перемена», 2012. С. 7-14.
9. Матвеева Т.В. Полный словарь лингвистических терминов. Ростов н/Д.: Феникс, 2010. 562 с.
247
10. Орлов Л.М. Русские говоры Волгоградской области: учеб, пособие. Волгоград: Изд-во ВГПИ им. А.С. Серафимовича, 1984. 95 с.
11. Русская диалектология / под ред. Р.И. Аванесова и В.Г. Орловой. М: Наука, 1964. 308 с.
12. Русская диалектология. 2-е изд., перераб. / под ред. Л.Л. Касаткина. М: Просвещение, 1989. 224 с.
13. Русская диалектология. 2-е изд., стереотип. / под ред. В.В. Колесова. М: Выс. ж., 1998. 208 с.
14. Русская диалектология / под ред. П. С. Кузнецова. М.: Просвещение, 1973. 280 с.
15. Русская диалектология / под ред. Н. А. Мещерского. М.: Выс. шк., 1972. 304 с.
16. Словарь донских говоров Волгоградской области / под ред. Р.И. Кудряшовой. 2-е изд., перераб. и доп. Волгоград: Издатель, 2011. 704 с.
17. Список населённых мест Сталинградской губернии: по материалам
Всесоюзной переписи населения 17 декабря 1926 года. Сталинград, 1928.
18. Супрун В.И. Архивные документы как источник диалектной информации // Известия Волгогр. гос. пед. ун-та. Спецвыпуск к 90-летию со дня рождения проф. В.С. Ильина. 2012. №4(68). С. 108-112.
19. Супрун В.И. Заволжская группа русских говоров: фонетический уровень // Грани познания: Электронное периодическое издание. 2012. №6. Режим доступа: http://grani.vspu.ru/files/publics/1358409517.pdf
20. ГАВО, ф. И-157, on. 1, д. 160, л. 5.
21. ГАВО, ф. И-157, оп. 1,д. 741, л. 11.
22. ГАВО, ф. И-157, on. 1, д. 73, л. 5.
248
