CC BY
40
ДИАЛЕКТНАЯ КОНЦЕПТУАЛИЗАЦИЯ ИНОМИРИЯ ЧЕРЕЗ ПРИЗМУ ОДНОГО ИЗ ЭЛЕМЕНТОВ ПИЩЕВОГО КОДА
Н.А. Устинова
Аннотация. В рамках диалектной лингвокультурологии исследуется один из элементов пищевого кода традиционной культуры - алкоголь; выдвигается гипотеза о символической связи его с иномирием, а также описываются языковые и дискурсивные репрезентации этой связи.
Ключевые слова: диалект; пищевой код; иномирие; мотив; отчуждение.
Господство в современной лингвистике антропологического принципа привело к появлению ряда научных направлений, изучающих взаимообусловленность языка и культуры этноса: этнолингвистики, лингвокультурологии, лингвофольклористики, лингвоантропологии и др. Лингвокультурология ставит задачу описания специфики национального культурного пространства через призму языка, который выступает не как фиксированная система знаков, а как инструмент, условие и одновременно часть культуры. Опираясь на гумбольдтианские идеи, лингвокультурология анализирует посредничество языка между человеком и миром, рассматривая способы «оязыковления» действительности.
Актуальной задачей лингвокультурологии является изучение гетерогенных кодов культуры - логико-понятийных систем, связанных с национальным мировидением и миромоделированием. Исследователи полагают, что ядро многих кодов, безотносительно к их субстанциональному характеру, вербализовано совокупностью языковых средств и устойчиво воспроизводится в дискурсе.
Среди кодов культуры заметную роль играет пищевой код. Базируясь на интерпретации элементов пищевой традиции, он описывает многие разнородные ситуации и фрагменты мира, не имеющие отношения к еде. Например, пищевой код используется для обозначения денотативной сферы игры, ритуала, пространства, интеллекта, жизнедеятельности человека (см. работы Е.Л. Березович, К.В. Пьянковой, Т.Б. Банковой, О.В. Беловой, Т.В. Леонтьевой, Е.А. Юриной и др.).
В рамках анализа пищевого кода русской традиционной культуры (далее - ТК) и в ее общенациональном срезе, и в локальных вариантах большой интерес представляет исследование специфической части пищевой традиции - алкоголя. «Оязыковление» алкоголя как элемента пищевого кода играет значимую роль в концептуализации иномирия.
Статья посвящена выявлению семантических отношений между фактами культуры и единицами, описывающими их во фрагменте диалектной языковой картины мира, который объективирует «иной» («чу-
жой») мир. Эмпирической базой исследования стали записи речи носителей русских старожильческих говоров Среднего Приобья, сделанные в период 1947-2008 гг.
Во второй половине ХХ в. под влиянием работ К. Леви-Стросса, Р. Якобсона, В.В. Иванова, В.Н. Топорова и других ученых в антропологии и культурологии прочно закрепилась мысль о том, что бинарность -универсальное средство описания мира, адаптации в нем и «вообще всякого смыслообразования и формообразования в культуре» [1. С. 34]. Это связано с особенностью мышления человека, воспринимающего весь мир через оппозицию «я - другое».
Таким образом, всякое проявление мира (на уровне сущностей, их атрибутов, действий и состояний) предполагает, с точки зрения познающего мир субъекта, свою зеркальную противоположность, античерту. Если есть профанное, то оно самим своим существованием постулирует бытие сакрального. Обыденный мир требует существования чего-то необычного. Именно так противопоставлены добро и зло, верх и низ, мужчина и женщина, чет и нечет, молодость и старость и т.д.
Активное, бодрое состояние человека с ясным сознанием неизбежно чередуется с состоянием безволия, искаженного сознания. Напряжение ради удовлетворения витальных потребностей в древних цивилизациях было настолько велико, что человеку требовалось на некоторое время забыть о нем, поскольку уничтожить его было невозможно. Это «забвение» вызывают намеренно при посредничестве нескольких рядоположенных инструментов. Ю.С. Степанов [2] систематизировал основные способы, выработанные и локально закрепленные разными культурами: в европейском ареале центральная роль отводится спиртным напиткам; в азиатском -растительным наркотическим средствам типа конопли, мака и их производных; в латиноамериканском и африканском - растениям типа кокаина.
Что касается алкоголя, то Ю.С. Степанов называет порожденное им специфическое (затемненное) состояние сознания «отвлечением от насущных забот о дневном пропитании» [2. С. 229]. Представляется, что уже в данной формулировке можно акцентировать ряд моментов, которые принципиальны для заявленного анализа оязыковления иномирия.
Во-первых, это эксплицированная бинарная оппозиция «пища -алкоголь», которая является константой культуры, «устойчивой и постоянной идеей» [2. С. 5]. Во-вторых, это полуимплицированная оппозиция «день - (ночь)». В русской ТК, тесно связанной с христианством, день осмысляется как символ времени, наполненного реальными, житейскими заботами. «День описывает мир внешний: социальный, возрастной, природный, культурно-исторический аспекты» [3. С. 65; 4], актуализуя смыслы профанной повседневности. Вместе с тем данный член оппозиции имплицитно отсылает и к другим противопоставлениям, выработан-
ным в ТК: «свет - тьма», «этот - тот (иной, другой) мир». Таким образом, на этом уровне возникает семантика иномирия.
В данной статье выдвигается исследовательская гипотеза: обыденный день, свой (светлый) мир связаны с пищей, а алкоголь устанавливает символические связи с темным (иным, чужим) миром. Далее она будет доказана фактами семантической системы диалекта и материалами диалектного дискурса - специализированной клишированной разновидности общения между людьми в соответствии с нормами того или иного социума [5], в нашем случае - крестьянской общины. Диалектная языковая картина мира и коммуникативно выделенные мотивы (темы) дискурса, закрепляя с содержательной стороны денотативные области, фокусирующие внимание культуры и членов сообщества, вскрывают представление о том, что пища поддерживает телесное бытие человека в этом мире, в то время как алкоголь становится, во-первых, средством функционирования, существования иного мира, а во-вторых, способом его достижения, открытия, вхождения в него, отчуждения от «своего». «Свой» мир, как и действительность в целом, - это концепт, не имеющий жесткой структуры. Его аспектация - условность, принятая исследователями для удобства описания. В итоге выделяются прежде всего пространственная, темпоральная и акциональная оси «своего» мира1.
Пространственная ось привлекла внимание ученых раньше и описана подробнее двух других. Ее, безусловно, репрезентируют пища и алкоголь в системе оппозиций «город - деревня», «дом - поле (страда)» и т. п.
Темпоральный аспект мира пища и алкоголь кодируют обстоятельнее, включаясь в большее количество противопоставлений: «день -ночь», «пост - мясоед», «зима - лето», «будни - праздник» и т.п. (см. работы Н.Ф. Сумцова, Д.К. Зеленина, А.К. Байбурина, Т.А. Бернштам, Н.И. Толстого, С.М. Толстой и др.).
Сфокусируем внимание на акциональном аспекте «своего» и «чужого» мира. Следует полагать, что первый представлен прежде всего обыденной действительностью с ее нормами, обязанностями. «Свое» связано с чем-то каждодневным, вошедшим в привычку, вскрывающим сущность человека. В рамках крестьянской (аграрной) цивилизации труд - это единственная возможность удовлетворить витальные потребности человека. Отсюда его предельная интенсивность, которая не снижалась в течение веков. Коммуникативная выделенность данного мотива в диалектном дискурсе бесспорна: Раньше каку беду трудились. Тяжелый труд имели2; Своим трудом кормимся, все своим трудом; Вот работали не покладая рук с утра до ночи; Свету не видали, все работали; Вот как работали - спасу не было никакого!; От зари до зари, по путе работали; Много работала. Тяжелу работу работала - не дай Бог!; Работали с малолетства, как собаки; А я же работала, как серый волк.
Труд, наряду с пищей, является одним из основных структурных элементов повседневности - на разном материале к подобным выводам пришли историки, философы, этнографы (Ф. Бродель, А.Я. Гуревич, И.В. Со-хань и др.). Лингвисты также свидетельствуют о том, что концепт труд (работа) относится к ядерным в концептосфере ТК (см. работы О.А. Новосёловой, Л.Н. Храмцовой, Л.Г. Гынгазовой, Г.В. Токарева, Н.В. Орловой и др.). «Свой» человек для носителей ТК - это прежде всего человек работающий. Неучастие в трудовой деятельности крестьянский социум всегда оценивает негативно. Существуют все основания предполагать, что уклонение от работы предстает как отход (отделение) от «своего» мира.
Функционирующие в среднеобских говорах единицы гулянка, гу-лево, гулёж, гулёна, гуляние, гульба/гульва репрезентируют ситуацию, не вписывающуюся в рамки обыденной действительности, как сказано выше, наполненной работой. В концепте гулянка можно аспектировать следующие признаки по степени снижения их обязательности: а) совместное времяпрепровождение (вплоть до массовости): В воскресенье, в Троицу, гуляла молодежь; Ну, гулянка - много народу собиратся и гулят; Виденьё, конпаниями гуляют день-два, три; б) наличие какого-либо повода, чаще всего праздника или значимого события: А Покров - это у нас гулёна, праздник был; Ну, вот Октябрьску же гуляли. Гулянка; В больши праздники гулянье было; Когда приедет поез [свадебный], гульва пойдёт; в) организация застолья: Много стряпали, кода гульба; Раза четыре в год гуляют, все припасаются, всяку всячину; г) дозволение песен и плясок: Такой обычай красивый был, гульба была, гармошки, пляска; Я говорю, хто в кулачки бьётся, пляшет, хто песни поют, хто чё. Гуляли; С Аксиньей и с Мотей, со всеми пели, где гуляшь-то. В диалектном дискурсе отмечен также тот факт, что гуляние предполагает безудержный разгул, нередко перерастающий в проявления агрессии: О, раньше как гулянка, этот край [села] дрались. Василий Фёдорович был, драчливый; Когда было отцу лет двенадцать, он всё с попом, а токо водку пили, гуляли, чужих попадьёв гоняли. Но, пожалуй, ядерным признаком данного концепта является присутствие алкоголя: А так Паски эти, ну, праздновали так, как все эти праздники, но гулять не гуляли, потому что трудно было достать раньше [спиртное]; Я сам не гуляка, но и у меня такой грех был: в праздники вот выпью; Там идёт гулянье, гулянка. Пьют шибко; Гулял на свадьбе да выпил хорошо; Он гулеван, пьёт; Попадья была гулеванька: выпьет с полведра и проспит до утра. Участник гулянья (гулеван, гулеванка/гулеванька, гулящий, гулящая, гуляка) воспринимается как пьяный.
Выделенные выше денотативные сферы действительности - отдых, празднование, застолье, увеселение, связанные с предикатом гулять, - позволяют утверждать, что гуляющий объект свободен от работы
(не работает). В русском языке концепт свобода соотнесен с концептом воля (см. работы Н.А. Бердяева, Д.С. Лихачёва, Ю.Д. Апресяна, А. Веж-бицкой, Н.Д. Арутюновой, Е.В. Урысон, А.Д. Шмелёва, И.Б. Левонти-ной, Л.Г. Гынгазовой), однако взгляды исследователей относительно их сходства различаются. По мнению Л.Г. Гынгазовой, в рамках ТК свобода практически не значима, а «дискурсивные проявления» воли позволяют сделать выводы о том, что она мыслится как «выход за рамки разумного и дозволенного, сообщающий модальность вседозволенности с позиций субъекта и отрицательную коннотацию с позиции другого» [6. С. 223].
Эти выводы верифицирует и исследуемый элемент пищевого кода. Для человека свобода - это прежде всего способность действовать в соответствии со своими интересами и целями [7]. Однако в заданном аспекте точнее будет сказать, что свободным считается человек, который ничем не занят, не востребован, бездействует. В ценностной системе ТК место работы определяется даже тем, что она захватывает основную часть времени каждого человека. В связи с этим свобода, незанятость воспринимаются им как праздник (т.е. выход из обыденной жизни) со всеми его характерными чертами - самозабвением, отсутствием границ, безудержным весельем, буйством. Это же состояние может достигаться (или усугубляться) посредством алкоголя.
Так, С.М. Толстая [8] вскрывает следующие семантические компоненты, характерные для глагола гулять: ‘игра’, ‘любовная связь’, ‘празднование’, ‘употребление алкоголя’. Неслучайно в диалекте устойчиво противопоставлены лексемы гулять и работать, пить и работать3. Данные пары строго антонимичны на основании регулярной совместной воспроизводимости в речи [10]: Мало работат, много гуляет - лодырь, гулеван, пьяница; Он гулят, не работат; Все приезжали, от три дня гуляли, потом работали все до потери сознания, до тёмной ночи; Гулять так гулять, работать так работать; Что вы, разве в рабоче время пили раньше?Мне счас и в голове не помещается; Онупиват часто, а если бы не упивал, дак тут [в деревне] руки не покладывай, работай; И пьёт, и на работе, штаны болтаются, двужильный какой-то; У нас немту-ха вот здесь есть. Хороша женшшина, она девка, ей уж 55 лет. Она непьюшша, негуляшша. Работница была хороша, работала в колхозе; Я пришёл не пить, не гулять, а работушку работать. Как видим, в текстах дискурса постоянно воспроизводится противопоставление не работы и бездействия, безделья, а разных видов деятельности.
Интересно, что при жесткой противопоставленности признаков концепты гулянка и работа на уровне текстовых (речевых) реализаций могут быть представлены тождественными средствами апелляции к ним именно на основании «действенности». Многие функционирующие в диалекте экспрессивные общерусские, а также просторечные глаголы
(бузырить, дуть, жарить, жварить, хлестать, чесать, шпарить и др.) способны обозначать интенсивный труд и употребление алкоголя.
Свобода от работы приводит к тому, что человек, который гуляет (пьёт), оказывается отделенным и от «своего» мира, центром которого она является. Вольный воспринимается не как независимый в своих действиях, поступках, а как человек, нарушающий нравственные нормы [6]. Его негативная оценка отражена в устойчивых диалектных выражениях волей заниматься, волей взяться ‘вести себя распущенно, не считаясь с общими нормами поведения’, а также в лексеме вольный ‘распутный, пьяница’: Ну не работала нигде, молоденька, ну, двадцать шесть, гыт, ей, лет. Пила, волей занималась; Ну, она, наверно, волей занялась либо пить стала.
Таким образом, лексические единицы, формирующие и репрезентирующие концептосферу алкоголь, реализуют мотивы отделения, отчуждения от коллектива, нарушения норм, иными словами, антиповедение -«обратное, перевернутое, опрокинутое поведение, т. е. замену тех или иных регламентированных норм на их противоположность» [11. С. 321]. Мотивы различных проявлений антиповедения пьяного хорошо разработаны в диалектном дискурсе. Это не только бездействие, когда человек «не делает» ничего или чего-то нужного (Она поехала, да и он там напился пьяный и не повёз её; Пил-пил [муж], она всё его ругала: одна работат на заводе, а он болтатся; Какой он хозяин! Ему вши гасник [пояс] переели: денег в дом не носит, пьёт, толку от него нет!; Маленьки поросёнки. Ну все орут, орут - прям рёвом ревут [с голоду]! Анька делат [корм], наделат, Лена полы моет, Коля спит. Ничё нипочём - выпил да и спит4), но и потребление (уничтожение), заменяющее созидание (Она только за-рабатыват, а он пропиват; Он работать ленивый - деньги пропиват; Восемьдесят пять получал - и всё пропивал; Муж - пьяница несусветный: чё заробит, то пропьёт; Денег ничё не оставил, всё пропивал).
Кроме того, пьяный отделяет себя и других от своего мира, демонстрируя: а) безразличие к собственной жизни (И брат удавился с пьянки; У нас один мужчина повешался. Бутылка заставила; Мужа много лет нету: сгинул где-то, видать, пьяным напился, пропал; В Белом Яру сын жил. Напился пьяный, ушёл в болото и умер; Верой правдой офицера [служил вначале]. В петлю залез. Пьянчужка; Отец тоже пил, одне наняли его дрова пилить, а он одёжу не одел, пошёл в марте, да не в тот проулок попал, замёрз; Это только вино играт. Дурность на себя напускают. Или не хочут жить); б) способность нанести вред окружающим людям, выбрасывая их из мира нормы, отчуждая от нормы тех, с кем соприкасается чужак (Он теперь тоже, поди, без ноги останется. По пьянке какой-то на мотоцикле сшиб да испакостил мужика здорового; Он молоденьки был. Как напоили -он свалился под лавку. Как блевал, так и потерял зубы; Напьётся - так как ошшелет. И глаз было выкопал [жене], и так бьёт ее, Гальку-то, ага).
В той или иной мере семантика «чужого» свойственна многим единицам, описывающим данную денотативную сферу. Они вербализуют «плату», которую человек отдает за вхождение в иномирие. Анализ лексической и фразеологической системы говоров доказывает, что инструментом проникновения в пространство чужого становится алкоголь, а платой - отказ от человеческой сущности, имеющей многообразные проявления, которые обнаруживаются в функциях и признаках «своих» людей и с точностью до наоборот отрицаются «чужим» миром. Этот мир отворяется после:
1) отрешения человека от социального: а) трудовых навыков -лыка не вязать (Жена моя лыка не вяжет; Напьётся пьяна, суда приедет пьяна, лыку не вяжет); б) родственных связей - ни тяти ни мамы; тяти, мамы не кликать (Лежим с мнуком, зятёк пришёл. Ну, ни тяти ни мамы [пьян]; Провожают масленицу. Так напровожаются, дак тятю, маму не кличут);
2) отрешения от физиологического, телесного начала: а) вертикального положения в пространстве - пить до упаду, пить до сшиба, рога в землю, на ногах не стоять (Работают день, а вечером до упаду пьют; Не сидели в одном доме, как счас. До сшиба напьются, а по гостям ходили); валяться, лежать (Коровы ревут, а баба напилась пьяна да валятся; Напилась, грязна, валятся, гыт, там, посредь улицы; То ли пьяный, то ли трезвый, не знаю [лежит]; Чё тут равнять с городом? Пьяный свалился - и голый [ограбленный] проснулся; Вот котора напилась, свалилась, и говорят: спилась; А Коля подпил, да тамо-ка ходил де-то, в канализацию там де-то завалился); б) подвижности живого существа: остекленеть, остеклеть, истеклеть (Пиво было крепко, все остекленели; Истеклел - шибко пьяный напился);
3) отрешения человека от интеллекта (Она пьянёхонька была, ничё не понимат; Ничё не знат, пьяна в дым!; А чё с него возьмёшь, с этого забулдыги? Леший его поймёт; Он пьяный дурной; Потрясли её [пьяную], потрясли, она - «ну, жива, гыт, мыкат чё-то»). В диалектное семантическое поле пить, пьяный, пьяница входят лексемы дикуша, ди-ковать (дичать, дековать), дикий (дикой), у которых развиваются лексико-семантические варианты, связанные не только с семантическими компонентами ‘недоразвитый’, ‘глупый’, ‘безумный’, но и ‘злой’, ‘сердитый’, ‘недоброжелательный’, ‘буйный’, ‘беспокойный’, ‘шумливый’, ‘шальной’, ‘необузданный’. Все эти проявления приписываются пьяному: Напьётся пьяный и дикует. Ровно дикари, дикуют и дикуют, дурят; И вот приехала да запила. Эти огурцы - тому даёт, другому даёт, разбрасыват, ну прямо. Ой, прямо дикуют-дикуют!; Нажрался вина да раздиковалси; Дикуша-то? Называют. Ну, женщину, кака-нибудь вот так вот делат, ну сейчас вот как вот Вера тоже вот пьяна ходит.
Вот, говорят, дикуша дак дикуша. Ну вот бежит куды попало да говорит чё попало, дак и вот дикушей и называют её, ну дикует, говорят.
Интересно, что словари А.Г. Преображенского [12] и М. Фасмера [13] отмечают в некоторых славянских языках у слова «дикий» значения ‘дикий кабан’ и ‘коза’. Представляется, что можно говорить о постоянной дискурсивной реализации носителями ТК и мотива отделения пьяного от сообщества людей как таковых: На него [пьяницу] смотришь, а он даже на человека не походит. Дикий. И действия все его дикие. Человечество-то всё теряет... Никто плохо никогда не говорит... Что вот, давай, жри, пей вино, твори чудеса. Все воспитывают. Откуда всё это наружу выплыват, чёрт его знат; Он трезвый - человек, а как пьяный... Как видим, термин «культурная память» [3] вполне релевантен и по отношению к семантике диалектного слова. Мотив лишения человеческого и переход в нечеловеческое проявляется и в постоянных в текстах диалектного дискурса образах собаки (пса) и свиньи, а также собирательном образе скотины: напился, как свинья; пьёт, как собака, как скотина: Свиньи же они нынче - привыкли пить; А счас погляди: ждем с работы ись, а он идёт, как свинья, пьяный; Пьют безобразно, как свиньи; Баба уехала в Москву, [а] он пьёт, как собака. Этот же мотив реализуют связанная номинация рогами (рога) в землю и единицы облаять, обгав-кать, приписывающие человеку атрибуты животного: Нихтоне напьётся, бывало, чтоб рогами в землю; Облаять - это уже облает пьяна, всяко обзовёт; Не дай Бог, это вино проклято, как вот у меня сынок: он об-гавкат, обматерит, это всё напосле какой-то станет, просто стыдно.
Все описанные выше способы отказа от человеческого «закрывают» прежний мир: либо «свои» отодвигают чужака от себя навсегда через прямое физическое действие (Пил у той-то жене, она его выгнала; Он стал, лешак, пить, я его и погнала; Решили, что если товарищ Палкин будет замечен в пьянке, безо время будет снят с работы без правления колхоза), либо он сам отделяется от них (Она [жена] это, в обшем ушла от него. Упивать стала и всё и... волей взялась и ушла; Он пил шибко у ей, да нехороший характер у его худой, и он разошёлся с женой).
Итак, анализ «алкогольной» части пищевой традиции продемонстрировал универсальность концептуализации «своего» и «чужого» мира, обусловленную закрепленными в культуре символами, архетипами, метафорическими моделями. Сложность, многомерность описываемого фрагмента концептосферы ТК определяются антиномичной природой его составляющих. Базовое представление, соотносящее иномирие и алкоголь, преобразуется в набор мотивов разного субстанционального характера, которые и репрезентируют передвижение человека в иной мир, а также отчуждение от «своего» мира. Это становится возможным при отказе от работы, являющейся фундаментом «своего» мира. Вместе с тем язы-
ковая интерпретация вскрывает парадоксальное смыкание и в конечном счете онтологическое единство «своего» и «чужого» миров в рамках ТК.
Примечания
1 Безусловно, в современной литературе аспектация представлена шире, и разные авторы называют национальную, религиозную, социальную, гендерную и другие оси «своего» мира.
2 Пометы о времени записи и локалы сняты, поскольку весь собранный материал предстает как единое целое - гипертекст бесписьменной ТК Среднего Приобья [4].
3 На сибирском диалектном материале О.А. Новосёлова, Л.Н. Храмцова [9] пришли к выводу, что в диалектном дискурсе при осуждении женщин, уклоняющихся от работы, подчеркнута их неопрятность, а мужчин - пьянство.
4 Данный текст репрезентирует антинорму действия применительно ко времени: «свой» (светлый) мир не связан со сном.
Литература
1. Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система. М., 1998. 376 с.
2. СтепановЮ.С. Константы: словарь русской культуры. М., 2001. 989 с.
3. Яковлева Е.С. О понятии «культурная память» в применении к семантике слова // Вопросы языкознания. 1998. № 3. С. 43-73.
4. Калиткина Г.В. Объективация традиционной темпоральности в диалектном языке. Томск, 2010. 296 с.
5. Карасик В.И. Этнокультурные типы институционального дискурса // Этнокультурная специфика речевой деятельности : сб. обзоров ИНИОН. М., 2000. С. 37-63.
6. Гынгазова Л.Г. О концепте «воля» в индивидуальном сознании носителя традиционной речевой культуры // Актуальные проблемы русистики. Вып. 3: Языковые аспекты регионального существования человека. Томск, 2006. С. 220-229.
7. Большой энциклопедический словарь. СПб., 2000. 1434 с.
8. Толстая С.М. Пространство слова. Лексическая семантика в общеславянской перспективе. М., 2008. 528 с.
9. Новосёлова О.А., Храмцова Л.Н. Фрагмент диалектной языковой картины мира: понятие «работа» и лексические средства его выражения // Актуальные проблемы русистики. Вып. 3: Языковые аспекты регионального существования человека. Томск, 2006. С. 265-271.
10. Блинова О.И. Словарь антонимов сибирского говора. Томск, 2003. 242 с.
11. Успенский Б.А. Антиповедение в культуре Древней Руси // Избранные труды. Т. 1: Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1994. С. 320-332.
12. Преображенский А.Г. Этимологический словарь русского языка. М., 1959.
1284 с.
13. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. М., 1986. Т. 1. 573 с.
THE DIALECT CONCEPTUALIZATION OF THE «OTHER» WORLD THROUGH A PRISM OF THE FOOD CODE ELEMENT Ustinova N.A.
Summary. One of the food code elements - alcohol - is studied in dialect linguistic and culturological sphere, the hypothesis about its symbolical connection with the «other» world is investigated, its language and discourse representations are described.
Key words: the dialect; food code; «other» world; motive; alienation.
