CC BY
234
(—
5
Литературоведение
А.А. Жарова
«Деятельная любовь» в понимании Ф.М. Достоевского и Л.Н. Толстого (на материале анализа Достоевским образа Левина)
В статье анализируется одна из сторон творческой полемики Ф.М. Достоевского с Л.Н. Толстым: различие в понимании проблемы «деятельной любви». Путем сопоставления высказываний Толстого и героя романа «Анна Каренина» Константина Левина автор приходит к выводу об идентичности позиций Толстого и его героя в вопросе «непротивления злу насилием».
Ключевые слова: Достоевский, Л. Толстой, образ Левина, «непротивление злу насилием», «деятельностная любовь».
Выражая в «Дневнике писателя» свою реакцию на роман Л.Н. Толстого «Анна Каренина», Ф.М. Достоевский особое внимание обращает на образ Константина Левина. Достоевский не ставил безусловного знака равенства между Л.Н. Толстым и Левиным, но в то же время отмечал, что, анализируя «несуществующего Левина», он будет «судить и о действительном уже взгляде одного из самых значительных современных русских людей на текущую русскую действительность» [1, т. 25, с. 193]. В Левине Достоевский увидел отпечаток личности Л.Н. Толстого и отражение его идейных исканий. Одной из серьезнейших идей, вызвавших неприятие Достоевского, является толстовская позиция «непротивления злу насилием», особо проповедуемая в позднем творчестве Толстого, но сказавшаяся уже в романе «Анна Каренина».
Толстой изображает Левина как положительного и благородного героя. Для Достоевского же Левин является слабым человеком. Ко времени появления романа «Анна Каренина» Достоевский подробнейшим образом
Литературоведение
исследовал проблему «слабого сердца» и «мечтательности». Левин в глазах Достоевского - это герой-«мечтатель», пребывающий в состоянии эйфории и «праздношатайства», не способный трезво оценивать жизнь. Жертвенная идея Левина раздать свое имущество бедным, по мнению Достоевского, лишь капля в море, закопанный в землю талант, в то время как человек, наделенный властью, обязан преумножать таланты. Мечтательность приводит Левина к чувству внутренней неудовлетворенности и жажде душевного успокоения. А его стремление обрести веру в Бога есть не что иное, как попытка убежать любым способом от этого давящего чувства и заполнить каким-то смыслом внутреннюю пустоту. Достоевский не уверен в истинности такой веры, потому что она возникла на основании ощущения безысходности.
Цель Левина - почувствовать, что он ни в чем не виноват, самооправдаться, избавиться от угрызений совести, терзающей его за бесцельное и бездеятельное существование. И, по словам Достоевского, Левин не успокоится, «пока не разрешит: виноват он или не виноват?». Тот же самый вопрос постоянно мучил Л.Н. Толстого. Его сознание раздваивалось, попытки самооправдания пересекались с попытками самообвинения: «Я пришел ведь к вере потому, что, помимо веры, я ничего... не нашел, кроме погибели, поэтому откидывать эту веру нельзя было, и я покорился» [7, т. 23, с. 52]. Это пассивное принятие Толстым веры как вынужденной необходимости нашло отражение и в образе его автобиографического персонажа. Левин смотрит на веру с выгодой для себя, принимает в ней то, что ему нравится, отсекает неудобное. Поэтому, по сути, христианином он становится случайно. Появись на пути Левина не русский мужик, подтолкнувший его к размышлениям о вере, а масон Осип Алексеевич Баздеев, как перед Пьером Безухо-вым, Левин, возможно, стал бы масоном, потому от религии ему не нужно ничего, кроме самоуспокоения и самооправдания. «Двигателем сознательной жизни, - как писал философ Пьер Тейяр де Шарден, -может быть только Абсолютное, то есть Божественное. Религию можно было понимать как простое утешение, как “опиум”. На самом же деле ее подлинной задачей является поддержка и пробуждение прогресса жизни» [8, с. 133].
Вера в Бога - это активное состояние, состояние выбора. Человек может пассивно, случайно обрести какое-либо знание, но случайно поверить в Бога нельзя, в противном случает это не вера, а обычная формальность. Таким образом, и человеческие поступки, не имея под собой никакого основания, кроме моральных устоев, становятся формальными: и намерение «разделить всем, что имеешь», и намерение
«пойти всем служить». Моральные же устои сами по себе, как известно, имеют свойство изменяться с течением времени.
Достоевский осуждает подобную формалистику, пустое красноречие и выступает за деятельную разумную любовь: «Напротив, если чувствуете, что будете полезны всем как ученый, идите в университет и оставьте себе на то средства. Не раздача имения обязательна и не надевание зипуна: все это лишь буква и формальность; обязательна и важна лишь решимость ваша делать все ради деятельной любви, все, что возможно вам, что сами искренно признаете для себя возможным» [2, т. 25, с. 61]. Нельзя сказать, что Толстой не ратовал за деятельную любовь. Однако современники Толстого, а вслед за ними и исследователи творчества, отмечали, что самоотверженное и жертвенное отношение Толстого к людям с течением времени становится лишь красивой теорией, «подобно Левину, заботясь о своем темном и теплом логове, занимаясь своими поросятами, утешал он себя мыслью, будто бы заботится о благе человечества» [6, с. 20]. Можно привести в пример и яркое высказывание
Н.С. Лескова, некогда восхищавшегося Толстым и его учением. В письме В.Г. Черткову от 29 декабря 1883 г. Лесков пишет: «Лев Николаевич не творит милости, которая сейчас нужна. Он только дает надлежащий тон настроению ума человека, когда у того в брюхе голодно и на столе холодно. Это так и пошло по России, и надо сознаться, что это обгоняет и пересиливает прекрасные трактаты о духе и настроении» [3, с. 404]. Чем ближе Лесков наблюдал жизнь Льва Николаевича Толстого, тем острее видел отвлеченность его поступков от Евангельского учения, его несоответствие идеалу «праведника».
Различия в понимании Толстым и Достоевским вопроса деятельной любви отмечал А.Л. Бем: «Мне важно только отметить иную моральную установку у одного и у другого. Мы все прекрасно знаем, что за “опрощением” Толстого было скрыто свое глубокое понимание моральных вопросов, мы знаем, что для него “деятельная любовь” играла не меньшую роль, чем у Достоевского, но ему была органически чужда та постановка, которая нашла себе место у Достоевского: постановка, исключающая моральный максимализм и требующая прежде всего в отношении к народу “простодушия”, т.е. преодоления в себе гордости и самомнения» [1, с. 528-529]. Никакая моральная установка не может существовать сама по себе, а является лишь выражением внутреннего наполнения человека. Толстой был борцом за социальную справедливость. Для Достоевского же справедливость -это следствие решения внутренних духовных вопросов. Основное место в его творчестве занимают идеи милосердия и сострадания.
Филологические
науки
Литературоведение
Справедливость же сама собою вытекает из них. Ее не надо искать, ее надо творить.
Полемизируя с Толстым, Достоевский приводит несколько особо явных доводов в пользу того, что Левин - это человек, далекий от народа, вопреки его фразе «я сам народ». Во-первых, отмечает Достоевский, именно простой мужик натолкнул Левина на идею, с которой началась его вера, что уже свидетельствует о существенном различии между ним и народом. Во-вторых, Левин называет людей сострадательных, ревностных и патриотичных, пришедших на помощь славянам в войне против турков, людьми, «потерявшими общественное положение», «бесшабашными», всегда готовыми влиться в какую-нибудь «шайку». Он осуждает восставший народ за убийства и жажду отмщения, смешивая понятие противления злу с понятием мести. Достоевский же утверждает, что русский народ «поднялся» не для одного только убийства и мщения. Сам Левин не испытывает жалости и сострадания к угнетенным славянам. На возражение Сергея Ивановича «. народ услыхал о страданиях своих братьев и заговорил» Левин отвечает: Может быть, но я не вижу; я сам народ, и я не чувствую этого! [7, т. 19, с. 388]. Левин не знает, бросился бы он освободить женщину, избиваемую пьяными людьми. Единственное, что он знает - это то, что он точно не посмел бы убить ее обидчиков: Я не знаю. Если бы я увидал это, я бы отдался своему чувству непосредственному; но вперед сказать я не могу. И такого непосредственного чувства к угнетению славян нет и не может быть [Там же]. Таким образом, герой проповедует идею о непротивлении злу насилием, столь близкую Толстому. В публицистике Толстого мы находим ряд высказываний, тождественных по сути высказываниям Левина. К примеру, в трактате «Закон насилия и закон любви» он пишет: «Злодей занес нож над своей жертвой, у меня в руке пистолет, я убью его. Но ведь я не знаю и никак не могу знать, совершил ли бы или не совершил бы занесший нож свое намерение. Он мог бы не совершить своего злого намерения, я же наверное совершу свое злое дело» [7, т. 37, с. 206]. Подобную мысль Толстой переводит от частного вопроса к более широкому - вопросу о христианской религии в целом: «Христианство, то есть учение о законе любви, допускающее исключения в виде насилия во имя других законов, есть такое же внутреннее противоречие, как холодный огонь или горячий лед» [Там же, с. 170]; «Исповедание христианства в его истинном значении, включающем непротивление злу насилием, освобождает людей от всякой внешней власти. Но оно не только освобождает их от внешней власти, оно вместе с тем дает им возможность достижения того улучшения жизни, которого они тщетно ищут через изменение внешних форм жизни» [Там же, с. 184].
Сама по себе благая мысль критикуется не только Достоевским, но и другими религиозными философами. К примеру, И.А. Ильин говорил о толстовском понимании идеи непротивления злу насилием как об идиллическом взгляде на человеческую сущность: «Учение, узаконивающее слабость, возвеличивающее эгоцентризм, потакающее безволию, снимающее с души общественные и гражданские обязанности и, что гораздо больше, трагическое бремя мироздания, должно было иметь успех среди людей, особенно неумных, безвольных, малообразованных и склонных к упрощающему, наивно-идиллистическому миросозерцанию» [5, с. 37]. Трагизм этого вопроса заключается в том, что верующий человек не может найти здесь правильного и праведного выхода. Однако Ильин делает следующий вывод: «Верное разрешение этого великого и для всей человеческой культуры неизбежного вопроса, верный выход из этого трагического задания - состоит в необходимом сопротивлении злу силою с принятием на себя ответственности за свое решение и деяние, и с непременным последующим, всежизненным нравственно-религиозным очищением. Это и есть исход, указуемый православным христианством» [4, с. 265]. Этой емкой фразой можно кратко выразить суть взгляда и Достоевского на данную проблему. Сам писатель разрешил вопрос о справедливости в пользу милосердия еще в романе «Идиот», в знаменитом монологе Аглаи Епанчиной: У вас нежности нет: одна правда, стало быть, - несправедливо [2, т. 8, с. 354]. Однако яро отстаивающий идею милосердия и любви Достоевский считает позицию Левина в вопросе непротивления злу лицемерной: «Как же быть? Дать лучше прокалывать глаза, чтоб только не убить какого-нибудь турку? Но ведь это извращение понятий, это тупейшее и грубейшее сантиментальничание, это исступленная прямолинейность, это самое полное извращение природы <...> Что за бесчувственность рядом с сантиментальностью!» [Там же, т. 25, с. 222-223]. Достоевский называет Левина человеком «умным», честным человеком с «чистым сердцем». Но Левин неопытен, нетерпим, мечтателен и является одним из тех многих «честных людей, которым нужна лишь одна правда». За отсутствием гибкости ума, такие люди, как Левин, могут перепутать правду с видимостью правды, индифферентность - с добродетелью. Его попытка уклониться от противления злу не решает проблему существования зла в человечестве, а уводит от ее решения. Левин не видит того, что именно любовь к ближнему заставила русский народ взять меч и принять гибель от врага.
Достоевский почитал Толстого как «значительного русского писателя», имеющего вследствие этой значительности прямое воздействие на умы
Филологические
науки
Литературоведение
русских людей. Поэтому в конце своего анализа образа Левина Достоевский заключает с сожалением: «Этим ли закончил Левин свою эпопею? Его ли хочет выставить нам автор как пример правдивого и честного человека? Такие люди, как автор “Анны Карениной”, - суть учители общества, наши учители, а мы лишь ученики их. Чему ж они нас учат»? [2, т. 25, с. 223].
Таким образом, именно глубокая значимость для Достоевского темы «мечтательности» и «слабого сердца» вызвала столь горячий отклик писателя на фигуру Левина. Это привело Достоевского к острому несогласию с толстовской позицией «непротивления злу насилием» - позицией, противоречащей установке о необходимости «деятельной любви».
Библиографический список
1. Бем А. Л. О Достоевском: Сб. статей: В 3 т. Т. 1. М., 2007.
2. Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1972-1990.
3. Жизнь Николая Лескова: По его личным, семейным и несемейным записям и памятям. В 2-х т. Т. 2. / Подгот. текста и коммент. В. Туниманова и Н. Сухачева. М., 1984.
4. Ильин И.А. Аксиомы религиозного опыта. М., 2002.
5. Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 5. М., 1996.
6. Мережковский Д.С. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники. М., 1995.
7. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. М., 1928-1958.
8. Teilhard de Chardin P. Construire la Terre. P., 1958. P. 133.
