CC BY
25
РУССКОЕ ЗАРУБЕЖЬЕ
О.В. Кулешова
ДЕЯТЕЛИ КУЛЬТУРЫ РУССКОЙ ЭМИГРАЦИИ О Д.С. МЕРЕЖКОВСКОМ
Трудно найти более известного человека в эмиграции, нежели Мережковский. Философы писали о его философии, поэты о поэзии, литературоведы о критике, общественные деятели о политических взглядах, представители Церкви о религии, писатели о художественном творчестве. Все вместе они свидетельствуют о личности огромного масштаба, несомненно оставившей след в русской культуре. Спектр высказываний необычайно широк: от полного неприятия до восхищения и преклонения. Несомненным остается одно: Мережковского нельзя было не заметить, он будоражил умы, не оставляя людей равнодушными к тому слову, которое нес в мир.
Следует подчеркнуть эмоциональность и субъективность эмигрантской критики, делающей подчас слишком поспешные и скороспелые выводы, основанные не на детальном анализе творчества писателя, а на эмоциях, рожденных той или иной частной идеей. Эмигрантская критика не оставила развернутых, монографических исследований по этому вопросу. Мысли, касающиеся, как правило, отдельных идей и взглядов, рассматривающихся вне контекста общей концепции творчества Мережковского, встречаются в разрозненных статьях.
Интересны эмоциональные отзывы поэтического характера, представляющие собой, как правило, слово писателя о писателе. Среди высказываний подобного рода встречаются прямо противоположные по содержанию и эмоциональному настроению. Однако все они рассматривают единственный вопрос: состоялся ли Мережковский в эмиграции как писатель?
О значении творчества писателя для русской культуры пишет М. Цветаева в письме к А.А. Тесковой. В споре Бунина с Мережковским по вопросу о присуждении Нобелевской премии Цветаева отдает предпочтение последнему, «ибо, если Горький - эпоха, а Бунин -конец эпохи, то Мережковский эпоха конца эпохи, и влияние его и в России и за границей несоизмеримо с Буниным, у которого никакого, в чистую, влияния ни там, ни здесь не было»1.
В. Иванов в письме, написанном в связи с 70-летним юбилеем, называет Мережковского корифеем литературного поколения и славным выразителем его верховных заветов, поэтом-будителем предчув-ственной памяти, ясновидцем художником-всечеловеком, неустанным свидетелем духовной Истины2.
В.А. Злобин подчеркивает значительность личности Д.С. Мережковского: «Он был гениальный труженик, большой эрудит и, будучи глубоко русским... понимал и ценил европейскую культуру...»3 Характеризуя политические взгляды, отмечает непримиримую позицию по отношению к большевизму, стремление бороться всегда и везде против советской власти и вместе с тем неколебимую веру в национальное возрождение родины: «Писателем профессиональным Мережковский не был, но он работал всю жизнь и умер над книгой. Будущая Россия его прочтет, оценит и полюбит. Он ей будет нужен. Соединяя в своем творчестве Запад с Востоком, он работал для нее»4.
Воспоминания о Мережковском Б.К. Зайцева в статье «Памяти Мережковского. 100 лет» художественная зарисовка в обычной для автора импрессионистической манере письма. Зайцев называет писателя «бесплотно-поднебесно-многодумным Мережковским». Как мыслителя и художника Зайцев ценит Мережковского необычайно высоко, отмечая европейское воспитание и образование писателя, полное отсутствие провинциализма и доморощенности. Мережковский внес свежую струю в русскую литературу рубежа веков, открыл
1 Письмо М. Цветаевой к А.А. Тесковой № 28 от 24 нояб. 1933 // Русская литература в эмиграции: Сб. ст. под ред. Полторацкого Н.П. - Питсбург: Питсбургский университет, 1972. - С. 112.
2 Там же. - С. 160.
3 Злобин В. Литературный дневник (Мережковский) // Возрождение. - Париж, 1959. - № 90. - С. 138.
4 Там же. - С. 139.
новые горизонты в понимании русской классики своей работой «Л. Толстой и Достоевский». Зайцев отмечает внутреннее созвучие писателя Достоевскому, выраженное в отсутствии природного, земляного и плотского начала. Замечательными он называет книги «Леонардо да Винчи» и «Гоголь и черт». Определяя литературное кредо Мережковского, Зайцев пишет: «Настоящим художником, историческим романистом (да и романистом вообще) Мережковский не был. Его область - религиозно-философские мудрствования, а не живое воплощение через фантазию и сопереживание. Исторический роман для него - в главном - повод высказывать идеи»1.
И.В. Одоевцева живым поэтическим языком воссоздает атмосферу эмигрантской литературной жизни и неповторимый, особенный облик Мережковского, подчеркивает «духовную» природу личности писателя в книге «На берегах Сены»: «Мережковский всегда казался мне более духовным, чем физическим существом. Душа его не только светилась в его глазах, но как будто просвечивала через всю его телесную оболочку»2. Особенно подчеркивает Одоевцева «постоянное, никогда не ослабевающее устремление всех мыслей и воли к одной цели: к созданию Царства Духа, к преображению души»3.
Отрицательный ответ на вопрос о значимости эмигрантского творчества писателя оставил К. Бальмонт в собрании очерков-воспоминаний «Где мой дом?»: «Мережковский - книгочей, письменный человек... Мережковский никогда не закрывает книги, и еще в петербургской юности своей он заел ту свою память, которая нам помогает вспоминать наши довременные дни и быть первозданно-свежими, когда мы говорим о том, что любим. Писания Мережковского - изводные, производные; в них нет свежего пения и брызганья ключа, пробившегося из-под земли и весело орошающего серебряны-
4
ми каплями соседние травы и мхи» .
Н.Н. Берберова отрицает значение эмигрантского творчества писателя для русской литературы в книге «Курсив мой. Автобиогра-
1 Зайцев Б.К. Памяти Мережковского. 100 лет // Д.С. Мережковский: Pro et contra. - СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001. - С. 472473.
2 Одоевцева И.В. На берегах Сены // Д.С. Мережковский: Pro et contra. - СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001. - С. 522.
3 Там же. - С. 508.
4 Бальмонт К. Где мой дом. - М.: Республика 1992, - С. 102.
фия»: «Эстетикой» он не интересовался, и «эстетика» отплатила ему: новое искусство с его сложным мастерством и магией ему оказалось недоступно»1. Вместе с тем Берберова говорит о значительности личности Мережковского, как-то «особенно тревожно, экзистенциально» ищущего ответы на десятки вопросов, подчинившего свой внутренний мир чувству утраты России и ее угрозы миру, горечи изгнания и мысли о неприятии современниками его прозрений и предостережений.
Об угасании творчества Мережковского в эмиграции рассуждает А.В. Бахрах в статье «Померкший спутник». Отмечая значительную роль писателя в культурном возрождении России начала века - «роль вполне замечательного «культуртрегера», Бахрах констатирует угасание таланта Мережковского, очутившегося в «изгнании» и не сумевшего «быть в "послании"»2. Бахрах подчеркивает чрезмерное одиночество писателя, книжность, «отвлеченность» от реальной жизни. Сочинения Мережковского «были нафаршированы умело подобранными цитатами из малодоступных источников, которые он талантливо скреплял «междуцитатными мостиками»3. Эмигрантские романы писателя не заслуживают особого внимания. В них «действуют приодетые в костюмы эпохи, искусно расставленные манекены, все как на подбор произносящие софизмы в духе самого автора, да еще с обилием... фраз, лишенных подлежащего»4.
В.С. Яновский в своих воспоминаниях характеризует Мережковского как гениального актера, вдохновляемого чужим текстом и аплодисментами, игравшего роль жреца и пророка, на редкость несамостоятельного в своем религиозно-философском сочинительстве, популяризатора, плагиатора, журналиста с хлестким пером. Яновский не находит в метафизике писателя ни глубины, ни свежести, ни подлинной оригинальности, называет демоническим существом, отмечает стремление произвести эффект.
Особую группу составляют высказывания современников, выражающие неприятие политических взглядов писателя. Литературное наследие Мережковского отвергается так же эмоционально, но глу-
1 Берберова Н.Н. Курсив мой. Автобиография // Д.С. Мережковский: Pro et contra. - СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001. - С. 494.
2 БахрахА.В. Померкший спутник // Д.С. Мережковский: Pro et contra. - СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001. - С. 502.
3 Там же. - С. 501.
4 Там же. - С. 502.
бинной причиной неприятия художественного творчества становится различие политических установок.
Пример неприятия политических взглядов писателя эмигрантскими кругами - статья Б. Мирского «Молот ведьм». Мирский предпочитает демократическую критику большевизма теологической, и считает, что попытка разрешения европейского кризиса мистическим путем обречена на провал: «Мережковский и его единомышленники в своем наивном стремлении втиснуть русскую революцию в средневековый словарь "Молота ведьм" - насилуют историю, пренебрегают фактами, забывают вчерашнее, не видят сегодняшнего, и прежде всего не хотят разглядеть великую стезю демократической культуры»1.
Негативно о Мережковском отзывается М.В. Вишняк в книге «"Современные записки": Воспоминания редактора». Редакция журнала, не находя в эмигрантском творчестве писателя ничего ценного, печатала его произведения, поскольку была заинтересована в сотрудничестве с З. Гиппиус. Политические взгляды Мережковского: крайняя и непримиримая позиция по отношению к большевизму, гордыня и обособленность от эмигрантских кругов - были враждебны создателям журнала. Вишняк определяет Мережковского как поэта, литературного критика и мыслителя-эрудита, ставшего «идеологом» декадентства и символизма, предпочитавшего Достоевского Толстому и считавшего себя духовно связанным с Вл. Соловьевым и В. Розановым. «В эмиграции 20-ых и 30-ых годов Мережковский и Мережковская-Гиппиус не довольствовались своими литературными и поэтическими достижениями. Они претендовали на большее: на водительство, литературно-художественное, религиозно-философское, общественно-политическое»2. Вишняк говорит о духовной изоляции Мережковского, растерявшего всех единомышленников в философской, литературной и политической областях.
Следующую группу высказываний характеризует стремление аналитически осмыслить и наметить отдельные черты художественного творчества писателя. Однако ряд интересных мыслей и верно подмеченных идей сопровождается неизменной эмоциональной оценкой, как правило негативной, уничтожающей значительность всего созданного Мережковским в эмиграции.
1 Мирский Б. Молот ведьм // Воля России. - Прага, 1923. - № 5. - С. 65.
2 Вишняк М.В. «Современные записки»: Воспоминания редактора. - Blooming-ton: Indiana univ. publ., 1957. - С. 130.
Неоднозначно характеризует творчество Мережковского Г.В. Адамович в книге «Одиночество и свобода». Мережковский, пишет он, несмотря на весь свой европеизм, писатель типично русский, «мало характерно для него капризное западничество». Отмечая заслуги Мережковского перед русским модернизмом и огромное значение книги о Л. Толстом и Достоевском, критик указывает на духовный разрыв Мережковского с Толстым, «какое-то постоянное игнорирование, переходящее в глухую вражду»1. Единственно важная тема для Мережковского в эмиграции, считает он, - смысл и значение Евангелия. Мережковский - однодум. Он укладывал факты в свои схематические построения, «видел лишь то, что к схемам его подходило»2, принижал моральную сторону христианства, плутая в дебрях метафизики. «В давних его книгах было, конечно, много ценного, хотя и относятся они к области "исторических заслуг". В книгах эмигрантского периода ценного меньше, - по мнению Г.В. Адамовича, - и само стремление Мережковского соединить в них науку с красотами поэзии не удовлетворит ни подлинных ученых, ни сколько-нибудь требовательных поэтов...»3. Мережковский вместе с тем - пример «органически музыкального восприятия литературы и жизни», «постоянный, безмолвный упрек обыденщине и обывательщине». Его грусть «чище и прекраснее веселья» и все собой облагораживает»4.
О значимости творчества Мережковского для русской культуры говорит М. Алданов в некрологе, посвященном писателю. «Дмитрий Сергеевич был явлением исключительным... Это был человек выдающегося ума, блестящего литературного и ораторского таланта, громадной разностороннейшей культуры, - один из ученейших людей нашей эпохи»5. Алданов отмечает холодность современников к неизменной философской идее и служению Мережковского, мотивируя подобное отношение «весьма неожиданными практическими выводами», которые Мережковский делал из своих идей, и «литературной политикой», создававшей ему врагов. Литературные заслуги Ме-
1 Адамович Г.В. Одиночество и свобода // Д.С. Мережковский: Pro et contra. -СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001. - С. 393.
2 Там же. - С. 394.
3 Там же. - С. 400.
4 Там же. - С. 401.
5АлдановМ. Некролог // Д.С. Мережковский: Pro et contra. - СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001. - С. 402.
режковского велики. Ему многим обязаны «формалисты», он первый «с чрезвычайной проницательностью и остротой» понял и объяснил художественные приемы Толстого, природу творчества Горького. Вольное обращение с историей в жанре исторического романа Алда-нов объясняет самодовлеющей ценностью религиозной идеи у Мережковского, ставившего ее выше исторической правды и художественной ценности романа. Алданов относит Мережковского к религиозному течению, идущему в русской литературе от заволжских старцев и от Вассиана Косого к Толстому и Достоевскому. Мережковский вносил в произведения много литературщины. Но стилист он был прирожденный, «стилист "божьей милостью"»1.
В статье «Д.С. Мережковский (1865-1941)» М.О. Цетлин предлагает обзор творчества Мережковского, подчеркивая внутреннее единство всех творений писателя, объединенных одной темой - «роль христианства в современной жизни»2. Литература - вторая, не менее глубокая действительность для Мережковского. Он, считает критик, никогда не был истинным поэтом и не имел глубокой связи с символизмом, отрицал эстетизм, искусство для искусства; «в новой религиозно-философской одежде возрождал идейность и тенденцию»3. Работая в жанре исторического романа, писатель не обновил его формы, но вложил в романы много труда и знания эпох. «Мережковский не стремится к живописности, его романы бледней и схематичнее, он художник как бы помимо воли. Для него романы только удобная форма, чтобы выявить антиномии и проблемы собственного духа, только своеобразные и длинные притчи или апологи. Он вкладывает в уста разных героев свои собственные мысли. Но рожденные в духовном горении, из духовной проблематики, эти романы хранят печать духовного благородства»4. Философия Мережковского родилась из сплава христианского чувства и любви к искусству и красоте. Цетлин высказывает предположение о влиянии на творчество Мережковского Розанова и утверждает влияние гегелевско-гераклитовской филосо-
1 АлдановМ. Некролог // Д.С. Мережковский: Pro et contra. - СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001. - С. 402.
2 Цетлин М.О. Д.С. Мережковский (1865-1941) // Д.С. Мережковский: Pro et contra. - СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001. -С. 408.
3 Там же. - С. 409.
4 Там же. - С. 410.
фии развития посредством противоречий, отмечает субъективность и одностороннюю страстность философского восприятия писателя, нашедшего в этом «основной религиозно-философский метод, содержание своего философствования и даже, вдобавок, и свой литературный метод и стиль»1. Цетлин отметает обвинение в историческом невежестве, выдвинутое критикой писателя. Свободное обращение Мережковского с историческим материалом Цетлин оправдывает высокой целью служения высшей правде и считает писателя лучшим, после Розанова, русским эссеистом. Эссе Мережковского построены на антитезах, иллюстрированных цитатами. Язык точный и чистый, насыщенный чувством и страстью, но блестящая отполированность фразы «дает иногда обманчивое впечатление холода. Иногда фраза его полна гневной и режущей иронии»2. Но «игры оттенков чувства и мысли», юмора английских эссеистов у Мережковского нет. Дореволюционное творчество писателя Цетлин предпочитает эмигрантскому, отмечая в последнем некоторое ослабление оформляющей силы, но вместе с тем находя в нем много глубокого и значительного. Цетлин отмечает силу мысли и высокое напряжение духа, сохранившиеся у писателя до глубокой старости.
О критической деятельности писателя отзывается Д. Чижевский в журнальной рецензии на «Избранные статьи» Мережковского. Философию жизни Мережковского Чижевский связывает с философией русских романтиков, прежде всего славянофилов, не ставя знака равенства между ними. Метод писателя он определяет как подбор «особенно выпуклых и парадоксальных цитат, дающих основу для такого же парадоксального, но часто очень убедительного комментария к ним»3. Импрессионистические характеристики Мережковского гораздо более убедительны, чем работы историков литературы, связанных традициями старой критики. Чижевский отмечает блестящий стиль писателя, остроту и «пряность» его формулировок, «может быть и парадоксальных, но несомненно открывающих в критикуемых произ-
1 ЦетлинМ.О. Д.С. Мережковский (1865-1941) // Д.С. Мережковский: Pro et contra. - СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001. -С. 411.
2 Там же. - С. 412-413.
3 Чижевский Д. Избранные статьи Мережковского // Новый журнал. - Нью-Йорк, 1973. - № 111. - С. 288.
ведениях существенные и иными критиками незамеченные детали - а иногда и основные мысли этих произведений»1.
Обзор творчества Мережковского в эмиграции делает Г.П. Струве в труде «Русская литература в изгнании». Своеобразие жанра писателя в этот период Струве находит в отказе от условной формы «исторического романа». Эмигрантские сочинения Мережковского Струве называет художественно-философской прозой, уточняя, что «это единственный в своем роде Мережковский»2. Все романы писателя - книги на одну тему. Наследие его поражает внешним разнообразием и объемом. «Иисус Неизвестный» - центральное произведение. Все остальное - звенья «огромной постройки», в центре которой - Евангелие и Христос. Мережковский проецирует настоящее в прошлое, что придает написанному злободневный интерес. Эсхатологические думы о Евангелии «Третьего Завета» заставляли автора подчинять себе (часто насильственно) героев житийных и биографических романов. Романы «перенасыщены эрудицией и культурой, но художественная плоть их беднее и суше, чем в лучших частях знаменитой трилогии. Часто стилистическая манера автора раздражает назойливым и навязчивым однообразием»3. Благодаря книге «Царство Антихриста» (Мюнхен, 1922) у Мережковского «были некоторые основания смотреть на себя как на пророка, которому не вня-ли...»4 Струве отмечает серьезность и значительность сочинений писателя, созданных в последние годы жизни.
Особо следует выделить группу авторов, сформировавших устойчивое мнение о приверженности Мережковского в эмиграции традициям символизма. Кроме упоминавшегося уже М. Вишняка, провозгласившего Мережковского «идеологом декадентства и символизма», следует назвать М. Слонима и Н. Бахтина.
В статье «Литература эмиграции» М. Слоним относит Мережковского к писателям-старикам, принадлежащим «к завершенному литературному периоду, к перевернутой странице истории»5. Анализируя
1 Чижевский Д. Избранные статьи Мережковского // Новый журнал. - Нью-Йорк, 1973. - № 111. - С. 289.
2 Струве Г. Русская литература в изгнании. - М.: Русский путь, 1996. - С. 173.
3 Там же. - С. 72.
4 Там же. - С. 73.
5 Слоним М. Литература эмиграции // Воля России. - Прага, 1925. - № 4. -С. 183.
романы, уже изданные писателем в эмиграции, Слоним называет их художественной иллюстрацией к мистико-историческим парадоксам автора, призванным заменить отсутствие подлинной веры. «Рационалист и хитроумный диалектик, он тщетно пытается быть мистиком, чувствовать касание мирам иным...»1 Трилогию «Христос и Антихрист» Слоним признает лучшим произведением Мережковского, эмигрантские романы, написанные к 1925 г., - более слабыми и тенденциозными. Тенденциозность религиозно-философского типа поддержана у писателя символикой. Символические образы выстроены в символические ряды и подчинены точному и детально разработанному плану. Символика - надумана и многозначительна, узор аллегорий -сложен. Психология принесена в жертву описательной стороне. Последняя, воплощаясь в искусство исторической реставрации, становится основным достоинством романов, хотя и не всегда скрывает свои книжные источники. Все действующие лица не живые люди, а марионетки из музея восковых фигур, озвучиваемые автором - режиссером и единственным актером разворачивающегося действия.
Методологию творчества Мережковского пытается определить Н. Бахтин в статье «Мережковский и история». Все творчество писателя - «медленное прорастание в глубинные и плодоносные пласты Истории... Для него познание прошлого - реальное общение в духе и лестница посвящений». Бахтин защищает Мережковского от обвинения в необъективном освещении исторических событий, утверждая, что «всякое осознание былого... роковым образом неадекватно», и определяет творчество писателя как мифотворчество. Воссоздание прошлого всегда символично и условно. Через символ «осуществляется реальное прикосновение к живой плоти былого... подлинное творчество всегда сознает себя как возрождение древней, исконной традиции и кристаллизуется в миф». Бахтин не стремится выделять из живого многообразия книг их схему или идейный остов, видя обаяние автора «в живом нарастании, переплетении, скрещивании многообразных мотивов и тенденций, по законам какого-то ему одному свойственного контрапункта»2.
В. Ильин, также относя Мережковского к лагерю символизма, как философ видит и более глубинные пласты религиозного мировоззре-
1 СлонимМ. Литература эмиграции // Воля России. - Прага, 1925. - № 4. -С. 185.
2 Бахтин Н. Мережковский и история // Звено. - Париж, 1926. - 24 мая.
ния писателя, проявившиеся в его поздних произведениях. В статье «Памяти Дмитрия Сергеевича Мережковского (1865-1941)» В. Ильин называет писателя выдающимся деятелем современной русской и мировой культуры. «Д.С. Мережковский был настоящим энциклопедистом самой высокой марки,... высококвалифицированным специалистом романсированных биографий и даже целых полос в истории культуры и истории вообще»1. Большой литературно-эстетический дар и обладание очень характерным повествовательным приемом, варьировавшимся сообразно сюжету, сделали из него первоклассного и острого эссеиста-критика. Мережковский не был свободен от «радикально-интеллигентской мути» и греха «духовно-эпикурейского», «снобического подхода» к трудным и опасным темам философии, историософии и богословия. Видя писателя центральной фигурой русского символизма, В. Ильин отмечает его оторванность от подлинных корней религии и христианства; «головные» и искусственные «фантазирования» о религии Св. Духа, о «Третьем Завете» признает далекими от настоящего и подлинного учения о Св. Духе Отцов Церкви и православных мыслителей. Мережковский, сумев избежать провинциализма интеллигентщины, нашел себя в эрудитной прозе, эссеизме и критике. Трилогией «Христос и Антихрист», романы которой внутренне органически связаны единством религиозно-историософского замысла, считает В. Ильин, Мережковский поднял жанр романа на новую ступень развития. Ильин высоко ценит Мережковского как писателя и ученого эрудита, добивающегося «нужных ему эффектов путем изучения данной темы и ее тщательной проработки и разработ-ки»2, умеющего достигать и больших, чисто художественных эффектов; отмечает отсутствие неповторимого и характерного языка, которому, как у Розанова, было бы трудно подражать; называет общую для Мережковского и Розанова тему - «вопрос о причинах «неудачи христианства» и об ответственности за эту «неудачу». Драгоценно для В. Ильина у Мережковского «святое беспокойство по поводу того, что надвигается на мир»3. Сияние Фаворского света было невыносимо ярко для Мережковского, но все-таки и ему «дано было сквозь
1 Ильин В. Памяти Дмитрия Сергеевича Мережковского (1865-1941) // Д.С. Мережковский: Pro et contra. - СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001. - С. 478.
2 Там же. - С. 481.
3 Там же. - С. 482.
радикально-интеллигентский мусор узреть и исповедать, и в меру сил изложить нечто верное»1. Как несомненные достижения в области критики и эссеизма В. Ильин отмечает труды: «Гоголь и черт», «Вечные спутники», «Грядущий хам», «Религия Толстого и Достоевского»; дает высокую оценку сочинениям: «Иисус Неизвестный» и «Тайна Трех»; признает Мережковского «более или менее приближавшимся к Церкви гностическим мыслителем о религии»; указывает на непростой путь избавления от «интеллигентского мундира» русской революционно-радикальной интеллигенции и возвышения до философа, метафизика русской литературы, поднявшего голос в защиту Бога против Безбожия. Заслуга писателя в преодолении социально-политических «право-левых» критериев в аксиологии, т.е. в учении о ценностях, заключает В. Ильин.
Особого внимания заслуживают оценки творчества Мережковского религиозных философов эмиграции. Характерно, что суждения о творчестве и философии писателя за редким исключением выносятся на основании ранних, дореволюционных трудов, обнаруживается игнорирование (или незнание) позднего творчества писателя, автоматическое приравнивание идей раннего Мережковского к целостной философской концепции писателя, к его мировоззрению и ценностным ориентирам.
Резко отрицательно отзывается о писателе И. Ильин в лекции «Творчество Мережковского», прочитанной 29 июня 1934 г. в берлинском Русском научном институте: Мережковский-художник «всегда держится за исторически данный материал» и вместе с тем «совсем не желает знать и устанавливать исторические факты», «как историк - выдумывает свободно и сочиняет безответственно»2. Собственным историческим схемам и концепциям он подчиняет историю и искусство. «Его история совсем не история, а литературная выдумка, а его искусство слишком исторически иллюстративно, слишком эм-пирически-схематично»3. Мережковскому «нелегко дается работа творческого воображения», он «не справляется ни с образным соста-
1 Ильин В. Памяти Дмитрия Сергеевича Мережковского (1865-1941) // Д.С. Мережковский: Pro et contra. - СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001. - С. 484.
2 Ильин И. Творчество Мережковского // Д.С. Мережковский: Pro et contra. -СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001. - С. 374.
3 Там же. - С. 375.
вом своих произведений, ни с драматическим и романтическим фабу-лированием»1. Мережковский не умеет выбирать художественно необходимый материал, «функция воли в его художественном акте чрезвычайно слаба», в его романах «плещется море художественно-ненужного»2. Мережковский - человек чувственного опыта и воображения, болезненно страстно интересующийся «проблемами, которые по силам только интровертированной душе», мастер материальных образов земного мира. «Мережковский - мастер внешне-театральной декорации, большого размаха, крупных мазков, резких линий...»3 В нем нет глубины и умения создавать подлинно прекрасное, он идет от чувственного, но «чужд природе», «противоприро-ден» и совсем не целен, в отличие от И.А. Бунина. Мережковского ведет рассудок, создающий формальную диалектику. Его «натура раздвоенная и неисцеленная... Мережковский выдумывает и вынашивает свои диалектические загадки, вываривая их сначала в рассудке, потом в живописующем воображении... Эти диалектические тайны -его гомункулы. Он и сам гомункулезная натура, - вечно выдумывающая свои рассудочные ужасы, для того, чтобы живописно изобразить их в эффективно-декоративных панно»4. Он не умеет описать человеческого инстинкта, его герои - больные и раздвоенные натуры. Мережковский не дает художественного синтеза, «единую душевно-духовную скульптуру героя». «Он художник внешних декораций и нисколько не художник души»5. И. Ильин отказывает писателю в искренности веры: «У Мережковского все двусмысленно и фальшиво; все двусветно, двулично, скользко...»6; отмечает, «что философская публицистика Мережковского «обыкновенно беспредметно-темпераментна и парадоксальна - в духе В.В. Розанова, Бердяева, Булгакова...»; что в его литературно-художественной критике «нельзя найти ни глубоких прозрений, ни обоснованных художественных приговоров», хотя «сквозь все взволнованное многословие иногда звучат верные и подчас даже сильные отвлеченно-схематические
1 Ильин И. Творчество Мережковского // Д.С. Мережковский: Pro et contra. -СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001. - С. 375.
2 Там же. - С. 376-377.
3 Там же. - С. 377.
4 Там же. - С. 380-381.
5 Там же. - С. 384.
6 Там же. - С. 386.
мысли»; что в его поэзии «нет главного - поющего сердца и сердечного прозрения, а потому нет ни лирики, ни мудрости, а есть умственно-истерическая возбужденность и надуманное версификаторство»; что его драмы и романы (трилогии), как бы иллюстрируют, конкретно описывают или заполняют историческим материалом и живописными образами то, что предварительно прямо высказывает, провозглашает и пытается доказать «его публицистическая, доктри-нальная проза со всем ее пророко-образным теоретизированием»1. В духовных блужданиях Мережковского, отмеченных сменой принципиальных позиций и взглядов, И. Ильин усматривает проявление «духовной безответственности».
С позиций ортодоксального христианства о философских взглядах Мережковского рассуждает Г. Флоровский в сочинении «Пути русского богословия». Творчество писателя - пример перехода от литературы к религии. Начало творческого пути отмечено поэзией скорби и безочарования и жаждой веры. У Ницше Мережковский учится освобождению через красоту и находит основную антитезу: эллинизм и христианство, «олимпийское» начало и «галилейское», «святость плоти» и «святость духа» - на которой выстраивает все дальнейшие философские концепции. Флоровский отмечает болезненное пристрастие писателя к логическим схемам и эстетическим контрастам, разнящимся с диалектическими антитезами и не поддающимся разрешению в синтезе. Мировоззрение Мережковского построено на противопоставлении Эллады и Христа, где христианство оборачивается аскетизмом и чрезмерностью духа, Эллада - красотой и освобождением, чрезмерностью плоти. Этот контраст писатель пытался воплотить в образах своих исторических романов. Мережковский ставит вопрос о синтезе, но ему не удается избежать «смешения» духа и плоти. Он хочет воссоединить и освятить непреобра-женную плоть, экстазы плоти и страстей. «Историческое христианство не было так «бесплотно», как то требовалось «искусственными схемами антипозиций у Мережковского»2. Писатель обращен к Третьему Завету. Он предчувствует «величайший космический переворот», верит в творческие возможности исторической Восточной
1 Русская литература в эмиграции: Сб. ст. под ред. Полторацкого Н.П. - Питсбург: Питтсбургский университет, 1972. - С. 283.
2 Флоровский Г. Пути русского богословия. - Париж: УМСЛ-Рге88, 1988. -С. 457.
Церкви. Флоровский с недоверием относится к рассуждениям Мережковского о христианском Возрождении в литературе, считая это явление не столько раскрытием христианства, сколько восстановлением язычества. «Все же Ницше или Гёте для Мережковского ближе, чем хотя бы даже Данте или Франциск Ассизский. «Исторического христианства» Мережковский просто не знал, и все его схемы ужасно призрачны. Это именно схемы, а не угаданный смысл»1. Мережковский первый поднял тему о христианстве и эллинизме, но с большей остротой эту тему развил В. Иванов. «У Мережковского больше схем, чем опыта. Но в этих схемах он часто улавливал и закреплял действительные и типические настроения времени»2.
В. Зеньковский в труде «История русской философии» отмечает выдающиеся дарования и большой литературный талант Мережковского, напряженность религиозных исканий, вобравших в себя все ценные течения современной и античной культуры, широкое образование, делающее из него не ученого, а только дилетанта, но дилетанта высокого качества. Во всех исследованиях Мережковский берет лишь то, что соответствует его темам, «он всегда заслоняет собой того, о ком он пишет. Мышление Мережковского движется в антитезах, в острых противопоставлениях, - но главная его тема определяется религиозным противлением «историческому» христианству... в его душе христианство уживается с влечением к античности, к античной культуре»3. Мережковский отталкивается от противопоставления христианства и Античности, чает создания «христианской общественности», говорит об односторонности исторического христианства, грешащего аскетизмом и не вместившего в себя «правды о земле» и «правды о плоти». Мережковский утверждает мистическую связь самодержавия и православия, осмысливает «новое религиозное сознание», делая особый акцент на «аскетической неправде» в христианстве. Зеньковский говорит о влиянии на Мережковского романтических настроений Вл. Соловьёва о «свободной теократии» и определяет его
1 Флоровский Г. Пути русского богословия. - Париж: YMCA-Press, 1988. -С. 457.
2 Там же. - С. 458.
3 Зеньковский В. История русской философии // Д.С. Мережковский: Pro et contra. - СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001. - С. 428429.
философию как типичную религиозную романтику, окрашенную в «революционно-мистические» тона.
Стремлением представить вопросы пола и плоти центральными в творчестве писателя, отрицая антропологический аспект его философии, утвердить отрицание Мережковским моральной стороны христианства (идея, поддержанная Г. Адамовичем) отличаются работы Н.А. Бердяева и Н.О. Лосского.
Н.А. Бердяев в сочинении «Самопознание: (Опыт философской автобиографии)» отмечает значение творчества Мережковского для русского духовного ренессанса рубежа веков, совершившего поворот от эстетизма и индивидуализма к религии и христианству. Книгу «Л. Толстой и Достоевский» Бердяев выделяет как лучшее произведение Мережковского, раскрывающего в ней религиозный смысл творчества обоих писателей. Бердяев называет основной философской темой писателя проблему плоти и пола, полученную от Розанова (более первородного и оригинального мыслителя, по мнению Бердяева). Страшная путаница с символом «плоти» у Мережковского полностью противоречит философии Бердяева, не принимающего противоположения духа и плоти. Бердяев выступает за торжество духа, которого было недостаточно в истории христианства, и утверждает, что новое религиозное сознание - религия духа. Бердяев не приемлет «новую душевную структуру» Мережковского, называя его человеком «двоящихся мыслей». «Мережковский был русским писателем, стоявшим вполне на высоте европейской культуры. Он один из первых вводит в русскую литературу ницшеанские мотивы. Все творчество Мережковского... обнажает прикрытую схемами и антитезами... двойственность и двусмысленность, неспособность к выбору, безволие, сопровождаемое призывами к действию. С Мережковским исчезает из русской литературы ее необыкновенное правдолюбие и моральный пафос»1. Мережковский проповедует ницшеанизированное христианство. Сострадательность и жалостливость писатель не приемлет и относит к буддизму. У Ницше Мережковский взял не героический дух и притяжение горней высоты, не своеобразную аскезу в перенесении страданий, а половой экстаз, подчинив «дух» «плоти». У Мережковского отсутствует проблема свободы, так как свобода есть «дух», а «плоть» поглощает у него свободу. «Плоть» превратилась в символ пола. Бердяев называет философию писателя «мисти-
1 Бердяев Н. Собр. соч. - Париж: УМСЛ-Рге88, 1989. - Т. 1. - С. 166.
ческим материализмом пола». Пол у него, в отличие от Розанова, чужд природе, превращен в ментальное состояние, окрашивающее все литературное творчество. Отношение Мережковского к «плоти» носит ментально-эстетический характер. Бердяев проблемы «духа» ставит несоизмеримо выше «плоти», находящейся во власти необходимости, и осуждает «эстетический аморализм», оборачивающийся равнодушием к проблемам личности и свободы, к достоинству человека.
Н.О. Лосский в работе «История русской философии», называет Мережковского «плодовитым и всесторонним писателем», стремящимся в произведениях любого жанра неизменно касаться религиозных проблем и выражать свои религиозные и философские взгляды. «Он (Мережковский) всегда желал не только теоретически разработать определенные религиозные учения, но также и оказать практическое влияние на жизнь Церкви, духовенства и публики вообще»1. Н.О. Лосский выделяет три проблемы, входящие в учение писателя о Св. Троице: проблему пола, проблему Святой плоти, проблему социальной справедливости, разрешаемую через христианизацию жизни общества. Св. Троица делится Мережковским на мужские и женскую ипостаси: Отца, Сына и Матери-Духа. Через пол достигается высшее единство. Половое разделение ведет к распаду и раздвоению личности. Через преодоление пола человечество придет к Царству Божию и наступлению Третьего Завета Духа-Матери. Идеал Мережковского -Святая плоть, мистическое единство тела и духа в Царстве Божием. На вопрос, какой будет личность в этом Царстве, сверхсексуальной или двуполой, Мережковский не дает окончательного ответа. Н.О. Лосский отмечает «соблазнительность» идеи Мережковского о мистической тождественности Духа и плоти, верхней и нижней бесконечности мира, ведущей «к дьявольскому искушению поверить в то, что существует два пути совершенства и святости - один путь обуздания страстей, и другой путь, напротив, предоставления им полного простора»2. Творческая задача христианства в земной жизни -достижение социальной справедливости - мотивируется писателем целью исторического процесса, а именно осуществлением Царства Божия на Земле. Мережковский порицает историческую Церковь, не
1 Лосский Н.О. История русской философии. - М.: Советский писатель, 1991. -С. 391.
2 Там же. - С. 393.
ведущую работы в этом направлении. Н.О. Лосский отмечает близость Мережковского религиозно-философскому движению, возглавляемому Вл. Соловьёвым, провозгласившему христианство религией любви и свободы и представлявшему личность неким двуполым существом, сочетающим мужчину и женщину. Оспаривая эту теорию, Н.О. Лосский видит в ней отрицание субстанциальности я, непонимание того, что индивидуальное я - сверхвременная и сверхпространственная сущность. В Царстве Божием «преображенные тела не имеют половых органов или сексуальных функций. Следовательно, в этом Царстве личности сверхсексуальны и не двуполы. Точно так же ипостаси Св. Троицы не мужчины и не женщины»1.
Наиболее близко к постижению внутренних смыслов и пониманию сути идей позднего Мережковского подходят, по нашему мнению, Ю.К. Терапиано и И.С. Лукаш.
Ю.К. Терапиано в книге «Литературная жизнь русского Парижа за полвека (1924-1974). Эссе, воспоминания, статьи» отмечает многоплановость и сложность концепций Мережковского, выстроенных на основе огромного количества историко-религиозных данных, зыбкость его прозрений, опирающихся на вспышки личной интуиции, а не на объективно доказуемые положения, и вместе с тем, несмотря на «гностицизм» и книжность, - простоту его веры: «Верую, Господи, помоги моему неверию!»2 Терапиано видит в писателе христианского мыслителя, главная тема которого - «тайна судьбы человеческой души, точнее, не одной «души», а «духо-плоти», и мучительная надежда на возможность преображения»3. Мережковский отталкивается от нехристианских представлений о человеке и утверждает христианскую концепцию о совокупности и целостности духа, души и тела (духо-плоть). Писатель находится в разладе с древними учениями о человеке, исключая пророчества о пришествии Сына, и устремлен из прошлого через настоящее в будущее. Не принимая идею материалистической эволюции, он стремится к революции духовной. «В понимании Мережковского, Христос, освятив плоть... сделал возможным
1 Лосский Н.О. История русской философии. - М.: Советский писатель, 1991. -
С. 396.
2 Терапиано Ю.К. Литературная жизнь русского Парижа за полвека (1924-1974). Эссе, воспоминания, статьи // Д.С. Мережковский: Pro et contra. - СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001. - С. 437.
3 Там же.
немедленное приближение конца истории... и раскрытие нового эона -преображения мира, но люди... не поняли Его и не пошли за Ним, отдалив... на неопределенное время возможность наступления Конца»1. Мережковский в Бога верил всегда, но рассудочные размышления о Христе заменили чудесную веру, основанную на прозрении и чувстве, что обусловило напряженность и внутреннюю неразрешенность его концепций. Терапиано высоко оценивает критические труды Мережковского дореволюционного периода о русской литературе, называя их «ценнейшими книгами». Глубокое расхождение между эпохой писателя и современностью, нападки на его философию Терапиано связывает с упадком культурного уровня современности, по сравнению с уровнем дореволюционной России. «Ответственность зачастую падает на слушателей, на читателей, уже не способных мыслить на том уровне, на каком мыслил (даже в эмиграции) Мережковский»2. Трилогию «Христос и Антихрист» критик называет лучшим из всего, созданного писателем в области исторического романа. Метафизика поднимает ее над уровнем обыкновенных исторических романов. «Его последние произведения написаны менее вдохновенно, в них нет того метафизического воздуха, конфликта тезы и антитезы, Христа и Антихриста...»3 Мережковский верно почувствовал «пророчески страшную сущность грядущей русской революции и ее мировое значение». Критик оправдывает его политические увлечения, порицаемые эмигрантским миром, объясняя их не склонностью Мережковского безгранично восторгаться диктаторами, а стремлением писателя стать предтечей и главным идеологом грядущего Царства Духа.
Пример объективного постижения скрытых смыслов эмигрантского творчества писателя предлагает И.С. Лукаш в статье «Мережковский». Мережковский для Лукаша - не живописец, а мыслитель, принявший на себя обет богопознания. Он не живописует землю и человека, а мыслит о них, всегда оставаясь наблюдателем и осмысли-вателем бытия. Мережковский создал свой мир, не такой, какой он есть на самом деле, но такой, каким он его желает видеть, «и этим
1 Терапиано Ю.К. Литературная жизнь русского Парижа за полвека (1924-1974). Эссе, воспоминания, статьи // Д.С. Мережковский: Pro et contra. - СПб.: Изд-во Русского Христианского гуманитарного института, 2001. - С. 439.
2 Там же. - С. 440.
3 Там же. - С. 443.
своим миром заклинает наши души»1. Писатель строит космогоническую схему, отыскивает магическую формулу, подтверждая ее историческими примерами, рассыпанными по страницам своих произведений. В напряженном осмысливании бытия, в одержимости заклинания заключена главная сила и магия Мережковского.
Подводя итог критическим высказываниям эмиграции о позднем творчестве Мережковского, необходимо отметить некоторые устойчивые тенденции, закрепившиеся в сознании всего дальнейшего ме-режковсковедения, сформировавшиеся под влиянием мнений эмигрантской критики.
1. Предпочтение дореволюционного творчества Мережковского позднему, вплоть до полного отрицания значительности в художественном и философском смысле эмигрантских сочинений писателя.
2. Автоматическое приравнивание философской концепции писателя, окончательно сформировавшейся в эмиграции, к его дореволюционным философским идеям, развивавшимся под знаком влияния Ницше, Розанова и Вл. Соловьёва. (Идеи Флоровского, Зеньковского.)
3. Особое внимание к философии пола и вопросу «плоти», анд-рогинному идеалу у Мережковского, стремление сделать половой вопрос центральным и основным в философской концепции писателя, отрицая антропологический аспект творчества Мережковского, его внимание к человеку, вопросам свободы воли и достоинства отдельного индивида. (Наследие русских философов: Бердяева, Лосского.) Утверждение о принижении или игнорировании моральной стороны христианства. (Мнение Г. Адамовича.)
4. Стремление рассматривать эмигрантское творчество Мережковского как продолжение символистских традиций начала века, мифотворчество. (Идеи Н. Бахтина, М. Слонима, В. Ильина.)
1 ЛукашИ.С. Со старинной полки. - Париж; М.: УМСА-й^, 1995. - С. 327.
