CC BY
25
2009.02.030. КУЛЕШОВА О. В. ПРИТЧИ ДМИТРИЯ МЕРЕЖКОВСКОГО: ЕДИНСТВО ФИЛОСОФСКОГО И ХУДОЖЕСТВЕННОГО. - М.: Наука, 2007. - 214 с.
Кандидат филол. наук О.В. Кулешова (ИНИОН РАН) исследует философско-художественную концепцию Д.С. Мережковского, представленную в контексте мировой философской и литературной традиции. Эмигрантское творчество писателя рассматривается в рамках единого концептуального полотна, воплощенного в форме философско-биографического романа-концепции, соединившего в себе вековые культурные традиции, абсурд современного «сегодня» и печать личной драмы изгнанника.
Автор монографии предпринимает попытку развенчать миф о Мережковском как писателе-однодуме, на протяжении всей жизни неуклонно следовавшем традициям символизма, одной неизменной концепции. Обоснование этой теории большинство исследователей строят на дореволюционном творчестве писателя, уделяя основное внимание таким созданиям Мережковского, как «Христос и Антихрист», «Л. Толстой и Достоевский», а также называя общим списком эмигрантские сочинения, якобы подтверждающие постоянство тематики автора.
О.В. Кулешова объясняет невнимание к эмигрантскому творчеству писателя не только долгим отсутствием его сочинений на родине, но и стойким мнением критики русского зарубежья о слабости и незначительности всего написанного Мережковским в эмиграции. Отмечая эмоциональность и субъективность эмигрантской критики, отсутствие в ней установки на серьезный, детальный анализ, автор монографии обращается к высказываниям деятелей русского зарубежья о том, состоялся ли Мережковский в эмиграции как писатель? Широкий спектр ответов на этот вопрос составляют оценки, данные М. Цветаевой, Вяч. Ивановым, В. А. Злобиным, И.В. Одоевцевой, К. Бальмонтом, Н.Н. Берберовой, А.В. Бахрахом, В.С. Яновским, Б. Мирским, М.В. Вишняком, Г.В. Адамовичем, М. Алдановым, М.О. Цетлиным, Д. И. Чижевским, Г.П. Струве, М. Слонимом, Н. Бахтиным, И. Ильиным, Г. Флоренским, В. Зень-ковским, Н.А. Бердяевым, Н.О. Лосским.
В суждениях религиозных философов проявилось особое внимание к вопросам пола и «плоти» как центральным в философ-
ской концепции Мережковского, но также и незнание позднего творчества писателя; идеи раннего Мережковского автоматически приравнивались «к целостной философской концепции писателя, к его мировоззрению и ценностным ориентирам» (с. 20). По мнению О.В. Кулешовой, наиболее близко к постижению внутренней сути идей позднего Мережковского подошли Ю.К. Терапиано и И.С. Лукаш, увидевшие в писателе мыслителя, принявшего на себя обет богопознания.
Автор книги утверждает, что современное литературоведение придерживается сформировавшихся в эмигрантской критике тенденций: 1) предпочтение дореволюционного творчества эмигрантскому; 2) непонимание того, что философская концепция, зародившаяся под влиянием Ф. Ницше, В. Розанова и Вл. Соловьёва, получила развитие и окончательно сформировалась в эмиграции; 3) стремление представить «вопрос пола» основным в философской концепции писателя; 4) рассмотрение эмигрантского творчества как продолжения символистских традиций начала ХХ в. (идеи Н. Бахтина, М. Слонима, В. Ильина) (с. 32).
Традиции, заложенные эмигрантской критикой, на современном этапе восприняли В. Полонский, назвавший Мережковского «ортодоксальным символистом»1, и Я.В. Сарычев2, сузивший философскую проблематику писателя (вслед за Бердяевым, Лосским и Флоренским) до оригинального вероучения, главным «организующим ядром которого становится Эрос» (с. 39).
О.В. Кулешова утверждает, что философская концепция Д.С. Мережковского эволюционировала на протяжении всей жизни, а в эмиграции приобрела вид законченной стройной системы взглядов. Акцентируя внимание на том, что писатель являлся приверженцем идеалистической традиции в философии, автор монографии обнаруживает глубинные корни его философской концепции в гераклитовском и платоновском миросозерцании.
К идеям Гераклита восходит метод философствования Мережковского: антиномичность мышления, стремление найти синтез
1 Полонский В. Биографический жанр в творчестве Д.С. Мережковского
1920-1930-х годов: Автореф. дис. ...канд. филол. наук. - М., 1998. - С. 11.
2
См.: Сарычев Я.В. Религия Дмитрия Мережковского: «Неохристианская» доктрина и ее художественное воплощение. - Липецк, 2001.
путем согласования неразрешимых противоречий. Неотъемлемой чертой человеческого бытия в сочинениях писателя становится дуалистическая природа сущего: «Двойственная природа Христа: человеческая и Божеская. Двойственная природа личности - движителя истории: духовная, пропустившая через себя Дух Святой, приближающаяся к конечной абсолютной духовной субстанции -Царству Божию, и плотская, сиюминутная, принадлежащая дурной бесконечности земной линейной истории. Высшее назначение человека - подчинить сиюминутное вечному, призвав Дух Святой, дать вечности возможность говорить через себя, открывая человечеству путь к конечной цели истории - достижению абсолютной духовной субстанции» (с. 56).
От Платона писатель наследует понимание мифа как емкой образной системы для выражения мудрости мистерий. Мережковский разделяет мировое пространство на две категории - это история и мистерия. В системе его взглядов мистерия предстает как идеальная сущность, а история - проекция идеальной сущности в пространстве и времени (проекция не абсолютная, а получающая искажение при воплощении в материальные образы). К Платону восходит «половая символика» Троицы у Мережковского, в которой Святой Дух женского рода, Матерь-Дух - главная духовная субстанция, способная завершить эволюцию идеального мира наступлением Царства Божия на Земле. Идея о вечном присутствии Христа на Земле, еще до наступления исторического христианства, через Р. Штайнера также пришла к Мережковскому от Платона, «считавшего, что Бог зачарован в мире в акте творения, излил себя в мир в акте творения, пожертвовав своим отдельным Бытием» (с. 57).
О.В. Кулешова выявляет отражение в философской концепции Мережковского идей Плотина, Гегеля, Аврелия Августина, Иоахима Флорского, Р. Штайнера. Вслед за многочисленными исследователями дореволюционного творчества писателя автор монографии отмечает видную роль Мережковского в освоении ницшеанской философии и подчеркивает, что в эмиграции его философская концепция, получив новое измерение, отходит от символистских традиций начала века как и от философии Ницше. Оппонируя попыткам Б.Г. Розенталь доказать использование обра-
зов и тем Ницше в эмигрантских сочинениях писателя1, О.В. Кулешова пишет: «Чрезвычайная роль Личности в истории у позднего Мережковского объясняется не пленением яркой звездной "самозаконной" Личностью сверхчеловека Ницше, а мистическим дыханием Духа Святого, способного путем воплощения в человеке сделать его движущей силой истории... Чужда позднему Мережковскому и ницшеанская оппозиция сверхчеловека и толпы. Личность, сумевшая стать движущей силой истории, достигшая обожания путем соединения души с Духом Святым, призвана служить человечеству, той толпе, которую презирает сверхчеловек Ницше» (с. 72, 73).
В эмигрантских сочинениях Мережковского новое измерение и глубину приобретает творчество Ф.М. Достоевского. Особенно значимыми явились его представления о мире - как о единстве и сосуществовании добра и зла и о человеке - как носителе двух полярных начал. В соответствии с идеями Достоевского осознавал Мережковский иррациональность философской категории свободы. Свобода выше всего и переходит за грани человеческого бытия. Стремление современников к равенству без свободы и вопреки ей -проблема, поднятая Достоевским в «Легенде о Великом Инквизиторе» и «Бесах», - становится одной из основных тем Мережковского. По его мнению, социалистическое государство - пример равенства без свободы, то есть воплощение абсолютного зла на земле. Современную государственность писатель признает несостоятельной и неспособной обеспечить свободу Личности. Альтернатива безликой государственности ХХ в. - Царствие Божие, соединяющее Личность с Богом.
Влияние на формирование философской системы Мережковского оказали труды Н.Ф. Фёдорова и Вл. Соловьёва. Автор монографии обнаруживает общность у Фёдорова и Мережковского в их толковании «русской идеи», главенствующей роли России в деле спасения мира. Положение Фёдорова о том, что конец человечества - воскресный или смертный - зависит от способности человека осознать истинный смысл прихода Христа, полностью отвечал
1 См.: Розенталь Б.Г. Мережковский и Ницше: (К истории заимствований) // Мережковский Д.С. Мысль и слово. - М., 1999.
представлениям Мережковского о достижении духовного абсолюта путем познания истинной сущности Христа. Сходными в суждениях Соловьёва и Мережковского оказались апокалиптичность их миросозерцания, скепсис по отношению к цивилизации и прогрессу. Соловьёвскую тему «соборности» Мережковский воспринял в соответствии со своими представлениями о духовном абсолюте, делая «всемирность» непременным условием его достижения. Для Мережковского близкими были и взгляды Соловьёва на проблему пола, высказанные им в эссе «Смысл любви», где половая любовь рассматривалась как акт творчества, сотворения в себе и в возлюбленной образа Бога.
Мережковский ввел понятие «богосупружества», т.е. соединения человека с Богом в любви путем достижения экстаза: «Экстаз есть начало Царства Божия не только для каждого человека в отдельности, но и для всего человечества»1. Духовный абсолют -Царствие Божие - не предполагает несовершенного разделения человечества на мужчин и женщин, «двое будут одной плотью», поэтому в романе «Иисус Неизвестный» самый совершенный человек на земле Христос сочетает в себе как мужские, так и женские черты. В философской концепции Мережковского преодоление пола -одна из задач современного человечества, осуществимая в Третьем Завете - Царстве Матери-Духа, когда «из Тайны Двух - осознания Я и не-Я - превратиться в Тайну Трех - осознание себя во всех других телах, сознание божественного общества в Царстве Божием на Земле» (с. 104).
Философская концепция Мережковского стала идейным, композиционным стержнем и методологической основой его литературной деятельности в эмигрантский период. В.О. Кулешова полагает, что всю прозу Мережковского этого периода можно назвать философской. При этом она исходит из определений философской прозы ХХ столетия, данных В.В. Агеносовым, Л.Я. Гараниным, Р.С. Спивак, Г.М. Сердобинцевой. Названные исследователи считают наличие субстанциальной проблематики, стремление исследовать философскую идею или концепцию в художественном
1 Мережковский Д.С. Испанские мистики: Святая Тереза Иисуса, Святой Иоанн Креста. Маленькая Тереза. - Брюссель, 1988. - С. 86.
творчестве главными признаками философской прозы вообще и философского романа в частности. Проблематика произведений Мережковского, подчеркивает В.О. Кулешова, в высшей степени субстанциальна; в его романах решаются онтологические, гносеологические и этические вопросы бытия. Вместе с тем интеллектуальная нагруженность художественного пространства не нарушает целостности образа: «Образ лишь становится носителем идеи, трансформируется в характер-идею, герой становится героем-идеологом» (с. 130). Писатель использовал платоновский принцип слияния логического понятия с художественным образом. Важной особенностью в создании Мережковским новой разновидности философского романа - «философско-биографического романа-концепции» - является «замена последовательного развития сюжета синтезом разнородных элементов, представляющим эклектическую картину, соединяющую художественно-образные, философ-ско-логические и бытовые компоненты. Доминантой произведения становится идея, цементирующая эклектическую структуру произведения и функционирующая на двух уровнях: абстрактно-логическом и художественно-образном» (с. 137).
В романах «Рождение богов: Тутанкамон на Крите» (Прага, 1925) и «Мессия» (Париж, 1928) Мережковский вплотную подошел к созданию философского романа-концепции, намечая те положения, на которых основано дальнейшее эмигрантское творчество.
Воплощение идеи писателя о вечном существовании христианства (воспринятой от Платона через Р. Штайнера) звучит в открывающей роман «Рождение богов: Тутанкамон на Крите» философеме, являющейся реминисценцией известной библейской фразы: «Отец есть любовь». Эта фраза, произнесенная вавилонянином Таммузададом, задает тон духовным поискам героев. Вследствие сопоставления преданий вавилонских и критских мистерий обнаруживаются важные для автора совпадения мифов, выявляющие всеобщность, универсальность истины. Идеи о великой жертве Бога, пославшего Сына в мир, о женской ипостаси Божества Великой Матери, о двуполости, присущей человечеству Третьего Завета -всё это становится судьбоносным для героев: «Образ главного героя, представленный в начале романа психологической коллизией неразделенной любви, обогащается в дальнейшем философским содержанием; мотив одиночества и бессмысленной смерти на чуж-
бине вырастает в идею самопожертвования и мученичества за любовь, одухотворенную верой» (с. 152). Черты философской концепции сказываются и в том, что героиня Дио «становится для Таммузадада не просто объектом чувства и чувственного вожделения, но и мистической загадкой, лежащего по ту сторону мистери-ального знания, объясняющей возможность слияния полов, доступную лишь миру божественному» (с. 156).
Главная философская линия романа «Мессия» находит выражение в вопросе-антиномии: «Сын был? - Сын будет?». Образ царя Ахенатона, открывающий портретную галерею выдающихся исторических личностей - центральный для понимания философского конфликта, разрешаемого на всех уровнях произведения. Ахенатон, следуя ложной идее: «Я Сын», приходит к извращенно завышенной самооценке: «Я Бог». Вопрос идентификации личности царя Ахенатона намеренно оставлен Мережковским неразрешимым до конца романа. Перед смертью к Ахенатону приходит осознание ошибки, а вместе с этим и понимание истинности христианской идеи: «Нет, Дио, я только тень Его, - ответил он спокойно, разумно. - Но если и тень Его мучается так, то как же будет мучиться Он!»1.
Не случайно главный герой, являясь в философском смысле олицетворением идеи вечного присутствия Христа на Земле, предстает в романе как слабый человек с повседневными привычками и привязанностями. Это позволяет Мережковскому удерживать роман в художественной плоскости, оживлять повествование, избегать тотальной идеологизации образов. Антиномичность, сложность характеров, заимствованных у Достоевского, позволяют героям не стать схемой, а предстать живыми людьми с яркой и индивидуальной судьбой. Обращение к жанру биографического романа вызвано стремлением Мережковского отыскать в исторической действительности Богом вдохновенную личность.
В дилогии «Рождение богов: Тутанкамон на Крите» и «Мессия» писатель намечал пути слияния возможностей двух разножанровых структур - романов биографического и философского. Пу-
1 Мережковский Д.С. Рождение богов: Тутанкамон на Крите // Мережковский Д.С. Мессия. - СПб., 2000. - С. 371.
тем синтеза возникла новая разновидность философского романа -«философско-биографический роман-концепция». Во всех дальнейших произведениях писатель использует созданную им новую форму. Духовным центром позднего творчества Мережковского исследовательница считает трилогию: «Тайна Трех: Египет и Вавилон» (Прага, 1925), «Тайна Запада: Атлантида - Европа» (Белград, 1930), «Иисус Неизвестный» (Белград, 1932-1934).
Другие романы Мережковского эмигрантского периода: «Наполеон» (1929), «Лица святых от Иисуса к нам: Павел, Августин» (1936), «Франциск Ассизский» (1938), «Жанна д'Арк и Третье Царство Духа» (1938), «Данте» (1939), «Реформаторы: Лютер, Кальвин, Паскаль» (1941), «Испанские мистики: Святая Тереза Иисуса. Святой Иоанн Креста. Маленькая Тереза» (1998) тематически обусловлены философской концепцией писателя, героями которого становились исторические личности, сумевшие приблизиться к совершенной Личности Христа, соединившего в себе материальные и духовные сущности. Невзирая на нюансы и оттенки, все эти романы являются различными вариантами одной и той же темы, оформленной в художественном жанре философско-биографического романа-концепции.
К.А. Жулькова
