CC BY
30
24. Merezhkovsky, D.S. Revolyutsiya i religiya [Revolution and religion], in Merezhkovsky, D.S. Polnoe sobranie sochineniy v24 t., t.13 [Complete collection of works in 24 vol., vol. 13]. Moscow: Tipografiya I.D. Sytina, 1914, pp. 36-97.
25. Lomonosov, M.V Oda na den' Tezoimenitstva Ego Imperatorskogo Velichestva Gosudarya Velikogo Knyazya Petra Fedorovicha 1743 goda [Ode on the name day of His Imperial Majesty Sovereign Grand Prince Petr Fedorovich in 1743], in Lomonosov, M.V. Izbrannye proizvedeniya [Selected works]. Leningrad: Sovetskiy pisatel, 1986, pp. 96-99.
26. Uspienski, B., Zywow, W Car i bog, Semiotyczne aspekty sakralizacji monarchy w Rosji [Tsar and God. Semiotic aspects of sacralizatiom of monarch in Russia]. Warsaw: PIW, 1992.158 p.
27. Ks. Majka J.Katolicka Nauka Spo \eczna. Studium historyczno-doktrynalne [Catholic Social Teaching. A Study of Historic-Doctrinal Aspects]. Rzym-Lublin, 1987. 406 p.
28. Merezhkovsky, D.S Malen'kaya Tereza Prilozhenie [The Little Theresa. Enclosure], in Merezhkovsky, D.S. Reformatory. Ispanskie mistiki [Reformers. Spanish mystics]. Moscow: Izdatel'stvo «Respublika», 2002, pp. 466-507.
29. Strauss, L., Cropsey, J. Historia filozofii politycznej [History of Political Philosophy]. Warsaw: Fundacja Augusta hr. Cieszkowskiego, Fronda.pl, 2010. 984 p.
30. Merezhkovsky, D.S. Pushkin, in Merezhkovsky, D.S. Polnoe sobranie sochineniy v 24 t., 1.18 [Complete collection of works in 24 vol., vol. 18]. Moscow: Tipografiya I.D. Sytina, 1914, pp. 89-171.
31. Merezhkovsky, D.S. Eshche o «Velikoy Rossii» [Once more on „The Great Russia], in Merezhkovsky, D.S. Polnoe sobranie sochineniy v241., 1.16 [Complete collection of works in 24 vol., vol. 16]. Moscow: Tipografiya I.D. Sytina, 1914, pp. 57-65.
32. Kholikov, A.A. Prizhiznennoe Polnoe sobranie sochineniy Dmitriya Merezhkovskogo. Tekstologiya. Istoriya literatury. Poetika [The lifetime complete collection of works of Dmitry Merezhkovsky. Textual criticism. History of literature. Poetics]. Moscow; Saint Petersburg: Nestor-Istoriya, 2014. 341 p.
33. Struve, P. Spor s D.S. Merezhkovskim [Argument with D.S. Merezhkovsky], in D.S. Merezhkovskiy: Pro et contra. Lichnost' i tvorchestvo Dmitriya Merezhkovskogo v otsenke sovremennikov. Antologiya [D.S. Merezhkovsky: Pro et contra. Personality and creative work of Dmitry Merezhkovsky as seen by his contemporaries. Anthology]. Saint Petersburg: Izdatel'stvo Russkogo Khristianskogo gumanitarnogo instituta, 2001, pp. 158-170.
УДК 165:27(47) ББК 873:86.37(2:4)
ВОСПРИЯТИЕ РЕЛИГИОЗНО-ФИЛОСОФСКОГО НАСЛЕДИЯ ПАСКАЛЯ В ТВОРЧЕСКОМ СОЗНАНИИ Д.С. МЕРЕЖКОВСКОГО1
Б.Н. ТАРАСОВ Литературный институт имени А.М. Горького Тверской бульвар, 25, г. Москва, 123104, Российская Федерация E-mail: bntarasov@yandex.ru
Рассматривается своеобразие адаптации религиозного и философского опыта Паскаля к «новому религиозному сознанию» в творчестве Д.С. Мережковского. Размышления французского ученого и философа о соединении веры и знания, о трех порядках бы-
1 Работа выполнена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), проект № 15-34-11091а (ц) «Русская литература в мировом историческо-культурном контексте».
тия трансформируются в контексте поисков Третьего Завета, единства правды о духе, о небе, о личном спасении и правды о плоти, о земле, о спасении общественном. В суждениях Мережковского о личности и творчестве Паскаля выявляются существенные противоречия между историческим христианством и теоретическими построениями русского мыслителя, между апокалиптическим катастрофизмом и эвдемоническим эсхатологиз-мом в его идеях. В заключение делается вывод о том, что в настоящее время эта тема звучит особенно актуально в силу того, что на современную Россию опустился «самый острый край Креста», поэтому необходимо оставаться со Христом в это время, а не спать, говоря словами Паскаля.
Ключевые слова: новое религиозное сознание, историческое христианство, разум и сердце как гносеологические категории, три порядка бытия, внутреннее и внешнее знание, «тайна Иисуса», Гефсиманская ночь.
THE PERCEPTION OF THE PASCAL'S RELIGIOUS-PHILOSOPHICAL HERITAGE IN THE CREATIVE CONSCIOUSNESS OF D. S. MEREZHKOVSKY
B.N. TARASOV Maxim Gorky Literature Institute 25, Tverskoy blvd, Moscow, 123104, Russian Federation E-mail: bntarasov@yandex.ru
The article deals with Merezhkovsky's peculiar adaptation of Pascal's religious and philosophical experience to the «new religious consciousness». The former considers the reflections of the French scientist and philosopher on the unity of faith and knowledge, on the three orders of being in the context of his own search for the Third Testament, the unity of the truth about the spirit, about heaven, about personal salvation and the truth about the flesh, about the earth, about public salvation. Merezhkovsky's judgment about Pascal's personality and works reveals a significant conflict between historic Christianity and the Russian thinker's theoretical constructions, between the apocalyptic catastrophism and eudaemonic eschatologism in his ideas.
Key words: new religious consciousness, historic Christianity, reason and heart as gnoseological categories, three orders of existence, internal and external knowledge, mystery of Christ, Gethsemane night.
Говоря о представителях так называемого «нового религиозного сознания», к которому относил себя Мережковский, Н.А. Бердяев писал: «Для этого типа характерна не жажда возврата в материнское лоно Церкви, к древним преданиям, а искание новых откровений, обращение вперед. В этом течении религиозной мысли пророчество всегда побеждает священство и пророческим предчувствиям отдаются без особой осторожности, без той боязни произвола и подмены, которая так характерна для Булгакова, свящ. П. Флоренского, Эрна и др. Настоящего дерзновения религиозной мысли и здесь нет, но меньше оглядки, больше игры человеческой талантливости. Центральной фигурой в этом типе религиозной мысли является Д.С. Мережковский. Целое течение окрашено в цвет мережковщины, принимает его постановку тем, его терминологию, его устремленность» [1, c. 368].
Ещё одно высказывание Бердяева как бы дополняет и конкретизирует предыдущие, а одновременно и дает ключ к пониманию известной противоречивости суждений Мережковского о Паскале: «Д.С. Мережковский - современный, новый человек, человек нашего зыбкого времени. Он сам себя не знает, не знает, что в нем подлинно и онтологично, и что призрачно и нереально... Он по-своему очень искренний человек, ищущий веры и мучающийся... Силы веры в нем нет, он скептик, страшащийся смерти, но перед людьми он всегда предстает с догматическими формулами своих исканий веры, всегда напряженных и взволнованных» [1, с. 388].
Искания веры сфокусировались у Мережковского в идее Третьего Завета, призванной разрешить взволнованные и напряженные антиномии между христианством и язычеством, духом и плотью, Церковью и общественностью. Для него «историческое христианство» является выражением, так сказать, чрезмерности духа, аскетического самоотречения, подчиненности языческому государству; оно игнорирует проблемы пола и «святой плоти», вопросы организации «религиозной безгосударственной общественности». Мережковский обнаруживает своеобразное тождество, говоря языком Паскаля, двух бесконечностей: духа и плоти, верха и низа («небо - вверху, небо - внизу, звезды - вверху, звезды -внизу, все что вверху - все и внизу»), и их единство через освящение плоти, синтез христианского благовестия и «правды о земле» и в конечном итоге установления на ней Царства Божия. Утопичность такого проекта подчеркнул Г.В. Флоровский: «Здесь очевидное двоение понятий. Мережковский прав, что христианство освящает плоть, ибо есть религия Воплощения и Воскресения. Потому и аскетизм есть только путь. Но он хочет воссоединить и освятить непре-ображенную плоть, все эти экстазы плоти и страстей. Синтез был бы возможен только в преображении, но именно преображения и одухотворения плоти Мережковский и не хочет ... . И получается обманное смешение, блудящий пламень, прелесть...» [2, с. 457].
Сам Мережковский осознавал, что его идея «святой плоти» скрывает искушение противопоставить борьбе со страстями путь их полного высвобождения и говорил, что «мой вопрос содержит опасность ереси, которая могла бы в отличие от аскетизма получить название ереси астаркизма...»2.
Историософская схема Мережковского накладывала свой отпечаток и на осмысление роли разных религиозных деятелей и философов, в числе которых на одном из самых заметных мест оказывается и Паскаль: «Высшая точка христианского Запада достигнута в религиозном опыте Паскаля - в "согласовании противоположностей, accorder les contraires"3. "Два противоположных начала - с этого должно все начинать"»4.
И даже в конце каждой высказанной истины должно прибавлять, что помнишь противоположную истину. «Наше (человеческое) величие заключается
2 См.: Лосский Н.О. История русской философии. М.: Сов. писатель, 1991. С. 393 [3].
3 См.: Мережковский Д.С. Паскаль // Мережковский Д.С. Реформаторы. Лютер. Кальвин. Паскаль. Брюссель: Жизнь с Богом, La Presse Libre, 1990. С. 72 [4].
4 Там же.
не в том, что мы находимся в одной из двух (противоположных) крайностей, а в том, что мы находимся в обеих вместе и наполняем все, что между ними. Но может быть, душа соединяет эти крайности только в одной точке, как бы в раскаленном угле... Противоположные крайности соприкасаются и соединяются в Боге, и только в Боге». «Только в Иисусе Христе все противоречия согласованы. En Jesus Christ toutes les contradictions sont accordées»5.
Все демоническое в человеке совершается под знаком Двух, а все божественное - под знаком Трех: две в человеке борющиеся, противоположные, низшие истины примиряются в Третьей Истине, высшей, - в Боге: «Два порядка низших - плоть и дух- соединяются в "Третьем Порядке" высшем,- в "Любви". . Верно и глубоко понял один из лучших знатоков Паскаля, родственный ему по духу человек наших дней, христианин и математик Эмиль Бутру: "Все едино, одно в другом, как три Лица Троицы',- эти слова Паскаля озаряют, как молния, весь наш кругозор»6.
Более развернуто свое видение личности и творчества Паскаля Мережковский представляет в книге о Паскале, задуманной еще в середине 1930-х годов и ставшей одним из самых последних его проектов. О.В. Блинова в статье «Парижская библиотека Д.С. Мережковского» (2017 г.) приводит любопытное впечатление З.Н. Гиппиус о чтении этой рукописи в дневниковой записи 6 июля 1937 г.: «Ну уж Паскаль, какие мучения»7.
Книга публиковалась посмертно отрывками на французском языке в 1941-1942 гг. в составе трилогии «Реформаторы. Лютер. Кальвин. Паскаль», которая впервые на русском языке появилась в 1990 г. в брюссельском издательстве «Жизнь с Богом», а в 2002 г. воспроизведена московским издательством «Республика». Ее паскалевская часть опубликована в антологии «Паскаль: pro et contra»8 (2013 г.), а отдельные фрагменты уже после смерти автора печатались в эмигрантской периодике.
Мережковский подробно описывает жизнь и деятельность французского ученого и мыслителя, обильно цитируя как его собственные сочинения, так и труды исследователей. Он задается вопросом «Что сделал Паскаль?» в одноименной главе своей работы и, отвечая на него, отмечает движущие силы главного произведения французского философа: «мучившая его всю жизнь борьба Веры и знания кончилась: эти два противоположных начала соединились в третьем, высшем, - в Любви. Главным источником "Мыслей" и будет это соединение»9.
Мережковский особо выделяет у Паскаля перенос религиозного познания из «разума» в «сердце» («волю»). Он утверждает, что в этом новом подходе Бо-
5 См.: Мережковский Д.С. Паскаль // Мережковский Д.С. Реформаторы. Лютер. Кальвин. Паскаль. С. 72.
6 Там же. С. 10.
7 См.: Блинова О.В. Парижская научная библиотека Д.С. Мережковского // Литературный факт. 2017. № 3. С. 144 [5].
8 См.: Мережковский Д.С. Паскаль // Паскаль. Pro et contra. М.: РХГА. 2013. С. 288-383 [6].
9 См.:Мережковский Д.С. Паскаль // Мережковский Д.С. Реформаторы. Лютер. Кальвин. Паскаль. С. 59.
гопознания Паскаль противостоит не только всей западной философии от Аристотеля до Декарта, Спинозы и Канта, но и всей католической Церкви от Фомы Аквинского до Ватиканского собора 1870 года, осудившего тех, кто отрицает возможности естественного человеческого разума достоверно познавать бытие Божие. Именно с помощью этого подхода Паскаль, по его мнению, соединяет антропологию, человековедение, с апологией, защитой христианства, и религиозным опытом первородного греха.
Касаясь замысла апологии христианской религии и ее формы, русский писатель подчеркивает, что поначалу Паскаль настаивал на рациональном «порядке и последовательности», а затем увидел истинный порядок в естественных движениях человеческой души. Используя такие термины французского мыслителя, как «порядок разума» и «порядок сердца», Мережковский пишет о том, что много раз делались и еще будут делаться попытки восстановить в «Мыслях» «порядок разума». Однако все подобные попытки тщетны, поскольку каждый сам должен находить в этом произведении свой собственный порядок: «не внешний - разума, а внутренний - сердца, потому что нет, может быть, другой книги, которая бы шла больше, чем эта, от сердца к сердцу»10.
В логике Мережковского с «порядком сердца» в мысли Паскаля тесно связаны «несколько совершенств» в его стиле и языке. Первое из них он определяет эстетически как «красоту умолчания», а математически как общий закон языка -сила речи обратно пропорциональна количеству слов: «Кажется, двое только равны Паскалю по силе и сжатости речи - Данте и Гераклит, а превосходит его только один Единственный. Краткость и сила речи в "Мыслях" такая, как у человека в смертельной опасности - в пожаре или потопе. "Истина без любви- ложь""Чело-век - мыслящий тростник""Умрешь один'.'Большего в меньшем никто не заключал. Надо быть очень пустым человеком, чтобы не чувствовать от этих кратких слов Паскаля почти такого же действия, какое чувствует любящий от одного, впервые услышанного от любимой слова «Люблю», или умирающий даже не от услышанного, а только угаданного в лицах близких. «Умрешь»» [4, с. 62].
Среди других языковых совершенств, неотделимых от первого, Мережковский отмечает безукоризненный выбор и порядок слов, естественное соединение в них чувства и мысли, их простоту, точность и убедительность. Главное же совершенство он находит в постоянном наличии в стиле мыслителя «антиномического», «противоположно-согласного» (невскрытой троичности): «этим язык Паскаля напоминает больше всего Евангелие, насколько язык человеческий может напоминать Божественный»11.
Рассматривая «Мысли» с содержательной стороны, русский писатель призывает не забывать, что они, в отличие от почти всех остальных произведений такого рода (начиная с первых веков христианства и заканчивая современностью), идут не от Церкви к миру, а от мира к Церкви. Сравнивая Паскаля с Сократом, Мережковский говорит о том, что второй свел мудрость с неба на землю, а пер-
10 См.:Мережковский Д.С. Паскаль // Мережковский Д.С. Реформаторы. Лютер. Кальвин. Паскаль. С. 60.
11 Там же. С. 63.
вый - веру, и что со времен апостола Павла не было подобной защиты христианства. Он замечает, что в своей глубине, искренности и убедительности «Мысли» оказались в разной степени неудобными и для атеистов, и для иезуитов, и для ян-сенистов. Прежде всего для тех, кто вольно или невольно отделял светскую культуру от христианской: «Но хуже для Паскаля, чем мнимые христиане и действительные безбожники,- люди, верующие в иного Бога, дети Матери Земли, но не от Отца Небесного,- такие, в христианство необратимые, потому что для него непроницаемые люди, как Монтень, Мольер, Шекспир, Спиноза и Гете. Вот вечные враги его, а ведь они-то и сотворят то человечество грядущих веков, для которого только и делал он то, что делал. Мог бы и он, впрочем, утешиться и, вероятно, утешался тем, что у него и у Христа одни и те же враги»12.
Преувеличивая непроницаемость христианства для «детей Матери Земли», Мережковский приходит к выводу, что, может быть, после первохристиан, увидевших в Сыне Человеческом Сына Божия, никто не называл Христа Спасителем с таким бесконечным страхом гибели и с такой бесконечной надеждой спасения, как Паскаль. По его мнению, душевное состояние, в котором написаны «Мысли», лучше всего выражают стихи Ф.И. Тютчева:
О вещая душа моя. О, сердце, полное тревоги. -О, как ты бьешься на пороге Как бы двойного бытия!..
Так, ты - жилица двух миров. Твой день - болезненный и страстный. Твой сон - пророчески-неясный. Как откровение духов...
Пускай страдальческую грудь Волнуют страсти роковые -Душа готова, как Мария, К ногам Христа навек прильнуть13.
И хотя Мережковский, подобно Л.И. Шестову и многим экзистенциалистам, преувеличивает состояние душевной неустойчивости и раздвоенности, болезненности и тревоги, тем не менее он вполне закономерно и справедливо акцентирует центральное место антропологической аналитики в христианской философии Паскаля. Сочувственно приводя слова Ф. Мориака (Паскаль проходит всего человека, чтобы дойти до Бога), он заключает, что защита христианства в «Апологии...» начинается с антропологии, человековедения, всепроница-ющего анализа душевно-духовного пауперизма и немощи, прикрываемых бута-
12 См.:Мережковский Д.С. Паскаль // Мережковский Д.С. Реформаторы. Лютер. Кальвин. Паскаль. С. 61.
13 Там же. С. 62.
форскими регалиями социальной иерархии и привычной повседневностью, погружаясь в которую человек теряет ощущение н понимание своего истинного положения между двумя бесконечностями, между вечностью и небытием.
Паскаль, заключает Мережковский, стремится расколдовать чудовищную плененность людей ничтожнейшими вещами и такую же их нечувствительность к самым важным, дабы они смогли проникнуться пониманием собственной нищеты, без чего нельзя осознать и собственное величие, а также противоречивые процессы, происходящие в обществах, народах, государствах. Французский мыслитель, подчеркивает русский писатель, раскрывает ложность и бессмыслицу не только человеческих законов или собственности, но и государства. «Так же ложное соединение людей - государство, когда оно делается единственной, последней и высшей целью, когда "Град человеческий» (Civitas hominum), по св. Августину, становится на место "Града Божия» (Civitas Dei), Церкви, - Паскаль обличает и ложное знание, когда оно, делаясь тоже последней и высшей истиной, становится на место религии» [4, с. 66].
Мережковский подчеркивает различие у Паскаля внешнего знания, которое не спасает от духовного невежества, и внутреннего, «утешающего в дни печали». Ярким и выразительным представителем первого является Р. Декарт: «Слишком ясно предчувствует Паскаль, что Декарт будет отцом всего внешнего, механического, людей от Бога уводящего знания, чтобы его «простить» и даже быть к нему справедливым. Слишком хорошо знает Паскаль, что нет ничего бесстрастнее, беспощаднее механики; нет ничего противоположнее живому, любящему и страдающему сердцу человека. Декарт для Паскаля - воплощенный демон Геометрии, самый холодный из всех демонов, вечно искушающий Бездною...» [4, с. 66].
Другое дело - внутреннее и более необходимое человеку знание. Проникая в никем до него не исследованные глубины души человеческой, Паскаль находит в них как бы развалины царственного величия - соединение нищеты и величия, животного и духовного, всеобъемлющей мысли и подчиненности индивидуалистической прихоти. В качестве выразительного примера «антиномического», «противоположно-согласного» осмысления человека как «мыслящей тростинки» Мережковский приводит следующее выражение Паскаля: «О, какая химера человек, какое чудовище, какой хаос, какое противоречие, какое чудо! Мудрый судия всего, бессмысленный червь; хранитель истины, помойная яма лжи; слава и отребье вселенной ... Смирись же, гордый разум; молчи бессмысленная природа; познайте, что человек бесконечно превосходит человека... Слушайте Бога!»14.
Мережковский (в «Иисусовой Тайне») особо выделяет восприятие Паскалем Гефсиманской ночи («в смертном борении будет Иисус до конца мира: в это время не должно спать»), связывая его с «заколдованным сном» всего человечества: «Все начинается и кончается в "Мыслях" тем "сверхъестественным сном" человечества, которым спят ученики Иисуса в Гефсиманскую ночь. Главная цель
14 См.:Мережковский Д.С. Паскаль // Мережковский Д.С. Реформаторы. Лютер. Кальвин. Паскаль. С. 67.
Паскаля - разбудить, расколдовать людей от этого "заколдованного сна" ... В нашей хитрости, подлости, трусости, а главное, в Гефсиманском "сне от печали" все мы хотели бы, как иезуиты, сделать узкие врата спасения широкими и тернистый путь - "бархатным" Но это сделать нельзя.
Напрасно я бегу к Сионским высотам. -Грех алчный гонится за мною по пятам; Так, ревом яростным пустыню оглашая. Взметая лапой пыль, и гриву потрясая, И ноздри пыльные уткнув в песок зыбучий. Голодный лев следит оленя бег пахучий.
<...> Будет ли олень бояться колющих его и рвущих терний, спасаясь от льва? Будет ли бояться человек мимолетных страданий, спасаясь от вечной погибели?»15.
Паскаль выступает у Мережковского и как мыслитель, колеблющий далеко идущую расслабленность и избыточную толерантность в поведении «полухристиан», и как один из предвестников Третьего Завета. Мережковский, замечает публикатор и исследователь его творчества Т. Пахмусс, «был уверен, что целью Паскаля было предсказание Второго Пришествия, когда Христос создаст "новый порядок", основанный на Нагорной проповеди, и когда закон уступит место свободе во Христе; что "Тайна Христа" Паскаля означала внутреннее переживание Паскалем Второго Пришествия, Его вечного присутствия в мире. По мнению Мережковского, религиозный опыт Паскаля достигает своего апогея в его учении о двух Божественных принципах - Отца и Сына, которые составят одно в третьем принципе - Святого Духа. "Огненная ночь" Паскаля - или его "Тайна Христа"- была в глазах Мережковского не чем иным, как "Тайной Трех", плоти, духа и любви...»16.
Выделяя в «Мыслях» согласование противоположностей как главный религиозный метод Паскаля в раскрытии трех порядков (Тела, Духа, Любви), Мережковский как бы приспосабливает его к собственной схеме, к противоборству и синтезу Двух Начал в Третьем, к «божественной тайне Трех»: «Весь религиозный опыт его достигает высшей точки в этом учении о двух Божественных Началах - Отце и Сыне, - соединяющихся в Третьем Начале - в Духе. Если так, то огненное сердце "Мыслей"- "Иисусова Тайна»- есть не что иное, как тайна трех ... Сам того не зная, Паскаль в этом учении о «трех Порядках» продолжает через пять веков дело, начатое Иоахимом Флорским,- учение о "трех состояниях мира" - «трех Царствах» - Отца, Сына и Духа»17.
15 См.:Мережковский Д.С. Паскаль // Мережковский Д.С. Реформаторы. Лютер. Кальвин. Паскаль. С. 53.
16 См.: Пахмусс Темира. Д.С. Мережковский в эмиграции: Романы-биографии и сценарии // Д.С. Мережковский: мысль и слово. М.: Наследие, 1999. С. 76 [7].
17 См.: Мережковский Д.С. Паскаль // Мережковский Д.С. Реформаторы. Лютер. Кальвин. Паскаль. С. 72-73.
Вместе с тем, отчасти противореча собственной логике, Мережковский «оставляет» Паскаля в рамках «исторического христианства» и находит у него своеобразные «страхи»: «Страх Земли, страх Плоти - может быть, главная причина того, что Паскаль не соединяет двух вопросов, которые больше всего мучают его и для которых он больше всего сделал, - вопроса о Трех Порядках и вопроса о Церкви; главная причина того, что он умом ясно не понимает, а только сердцем смутно чувствует, что ответ на эти два вопроса найден будет лишь тогда, когда они соединятся, потому что Единая Вселенская Церковь может осуществиться только в "Третьем Порядке Любви" - в "Третьем Царстве Духа"» [4, с. 74].
Неохристианской концепции Мережковского с ее установкой на экстатическое соединение тела с духом оказываются чужды первохристианские традиции новозаветного сознания, в русле которого «страхи» Паскаля оказываются борьбой со страстями, молитвенным трезвением, аскетическим «превосхожде-нием естества», его очищением и совершенствованием в опыте обращения, смирения и покаяния, непосредственного Богообщения и устремленности к экзистенциальному единению со Христом.
В утопической конструкции русского писателя, отождествляющего Вселенскую Церковь с Царством Божиим на земле, нет места и тому пониманию «вопроса о Церкви», которое сближает Паскаля с А. С. Хомяковым. Последний писал: «Церковь называется единою, святою, соборною (католическою и вселенскою), апостольскою, потому что она едина и свята ... что в Писании и учении апостольском содержится вся полнота ее веры, ее упований и ее любви»18. С точки зрения Паскаля и А.С. Хомякова, Вселенская Церковь любви, свободы и истины уже основана Иисусом Христом и в отношении к человеку делится на видимую и невидимую, а в исторической действительности претерпевает расколы, отпадения и падения, нарушения единства и святости. Таким образом, речь должна идти не о создании какой-то «новой» Вселенской Церкви на абстрактных схематических основаниях, а о конкретном восстановлении нарушенного единства и святости в «видимом» плане «старой» для воссоединения с ее невидимым главой, подобно тому как это происходит в духовном мире отдельной личности. Духовные и интеллектуальные усилия Паскаля в «Письмах к провинциалу» (1656 г.) и были направлены на такое восстановление, которому препятствовали папский произвол, костры инквизиции, крестовые походы, торговля индульгенциями, псевдоюридическая казуистика и т. п. Поэтому не совсем верно утверждение Мережковского, что Паскаль «почти покинул» Церковь и что его можно поставить через запятую в ряду таких ее реформаторов, как Лютер и Кальвин, протестантские преобразования которых не сумели, как хотелось бы русскому писателю, оживить в своей справедливой критике злоупотреблений «омертвевшую связь личности человеческой с Божественной Личностью Христа», а проложили дорогу столь критикуемой им суверенизации разума, господству внешнего знания и атеистической цивилизации. Он видит между ними дру-
18 См.: Хомяков А.С. Церковь одна // Хомяков А.С. Собр. соч.: в 2 т. М.: Московский философский фонд Издательство «Медиум», 1994. Т. 2. С. 7 [8].
гую разницу: «Лучше всего можно понять, что сделал Паскаль для будущей Вселенской Церкви, сравнив его с Лютером и Кальвином. Слабость этих обоих в том, что они вышли из католической Церкви, не пройдя ее всю до конца и исповедуя только одну из "двух противоположных истин», "соборность», «множественность»; сила Паскаля в том, что он не вышел из католической Церкви, пройдя ее всю до конца и соединив обе истины - множественность, соборность и единство. Лютер и Кальвин были только на пороге Вселенской Церкви под знаком Двух, а Паскаль в нее вошел под знаком Трех»19.
Представление Паскаля предвестником «Третьего Царства» носит довольно искусственный характер, определяемый мессианским стремлением Мережковского «спасти» христианство путем его модернизации в рамках собственной теории. Однако если отвлечься от вводимых им новых историософских схем, по-своему преломляющих историю западного и упускающих весь духовный опыт восточного христианства, то можно сказать, что он точно почувствовал творческий пафос Паскаля как одного из ключевых мыслителей, препятствовавших и препятствующих «сведению религиозных глубин к плоскости», «гетевскому» отсечению человеческой личности «от лозы своей - Личности Божественной», от Христа, ее снятию с Креста и обособлению из тройной цепи: Христос - Личность - Церковь, утверждению нигилистической автономии человека.
Утопизм в построениях Мережковского своеобразно соседствует с эсхато-логизмом и катастрофизмом в оценке современности как эпохи Конца. Окончательный и бесповоротный разрыв личности со своими истоками и духовно питающими силами означает и ее собственную гибель, а стало быть, и не столь уж отдаленное самоуничтожение всего человечества.
С особой выразительностью он подчеркивает контраст между достижением внешней цивилизованности и внутренней деградацией личности: «Страшно то, что человек может, сохраняя внешнее лицо, человеческое, потерять лицо внутреннее; все еще казаться, но уже не быть человеком. Еще страшнее то, что, сохраняя и даже как бы умножая внутренние силы человеческого духа, будучи на высоте того, что люди наших дней называют «культурой», «цивилизацией», творя чудеса искусств и наук, человек может иметь внутреннее лицо звериное или насекомообразное, или даже никакого лица не иметь, а носить только пустую личину вместо лица. Но самое страшное - то, что эти человекообразные, овладевая людьми и делая их подобными себе, могут не только мучить их и истреблять, но и делать их счастливейшими, так что ад, в котором они живут, им кажется раем. Если быть личностью - значит быть человеком, то конец личности есть и конец человечества» [4, с. 5].
Он еще более усиливает эту мысль, когда пишет: «Мир еще никогда не знал такой зияющей пропасти в себе, чтобы поглотить все в любой момент; топор рубит корень деревьев»20.
19 См.: Мережковский Д.С. Паскаль // Мережковский Д.С. Реформаторы. Лютер. Кальвин. Паскаль. С. 76.
20 См.: Лосский Н.О. История русской философии. С. 395.
По убеждению Мережковского, успешной работе «топора» пока еще мешают такие фигуры, как Паскаль, сохранившие личность в себе и помогающие сохранить ее другим. Примечательно, что в его первоначальных творческих замыслах книга о французском ученом и философе находила свое место не в трилогии «Реформаторы Церкви» (1941-1942 гг.), а в цикле произведений «Лики Святых» (1936-1938 гг.), где намечалось и сочинение о Серафиме Саровском: «Судя по тому, что имя Паскаля стоит в одном ряду с Отцами Церкви и со святыми, можно предположить, что книга о Паскале должна была быть первоначально написана как своего рода житие святого, то есть что Паскаль, считал Мережковский, был подобен Отцам Церкви и каноническим святым ... . ''Мысли" Паскаля были, по его мнению, одним из самых глубоких и нужных людям произведений, как "Книга Иова" и "Темная ночь" св. Иоанна Креста, все три "неоконченные, бесконечные" книги» [4, с. III].
В главе «Паскаль и мы. Паскаль и реформа» Мережковский сочувственно цитирует, делая собственные выводы, французов-современников, в жизненном опыте Первой мировой войны признавших экзистенциальное значение выводов своего соотечественника XVII века: «Люди наших дней начали понимать, чем для них может сделаться Паскаль, только во время Великой Войны. "Там, в огне и крови окопов, «Мысли» Паскаля были как бы нашим предсмертным Причастием"- вспоминает один из его читателей, и другой: "Некогда мы видели вблизи жизнь, вдалеке - смерть, и еще дальше - вечность... Мы теперь на той же высоте, на какой был и ты, наш великий друг, Паскаль""Ты нас опередил и встретил нас именно там, где ты был нам нужнее всего". Кажется, вернее было бы сказать: мы не на той же высоте, как Паскаль, а над той же бездною. Быть или не быть христианству? - на этот вопрос никто, за триста лет от дней Паскаля до наших, не ответил так, как он отвечает: "Быть"» [4, с. 1].
Личность Паскаля с его «бесконечной книгой» и призывом бодрствовать до скончания века длящейся Гефсиманской ночи оказывается в центре развертывающейся в современности борьбе Плоских с Глубокими, которую наблюдал Мережковский. «Чудо Его во всемирной истории,- писал он о Христе в своей книге "Иисус Неизвестный" (1932-1934 гг.),- вечное людям бельмо на глазу: лучше им отвергнуть историю, чем принять с этим чудом. Вору надо, чтобы не было света, миру - чтобы не было Христа»21. Мережковский уподобляет Европу Юлиану Отступнику и цитирует высказывания о ней А.И. Герцена («сплоченная посредственность», «мириады мещанской мелкоты»22) и Ф.М. Достоевского («будущая бесчувственная мразь»23): в русле подобных тенденций мировой истории Мережковский представляет ее как личностную борьбу Плоских (удаляющихся от Бога) и Глубоких (близких к Нему), которой суждено длиться вечно, до конца мира, до Царствия Божия на земле, как на небе, и в которой верх на современном этапе одерживают первые, имея преимущества в безличности и объединенности, скользкости и всепроникаемости.
21 См.: Мережковский Д.С. Иисус Неизвестный. М.: Республика, 1996. С. 96 [9].
22 Цит. по: Мережковский Д.С. Собр. соч. в 24 т. Т. 14. М.: Изд. товарища И.Д. Сытина, 1914. С. 6 [10].
23 См.: Достоевский Ф.М. Собр. соч. в 15 т. Т. 13. СПб.: Наука, 1994. С. 264 [11].
Отсюда возникают фундаментальные препятствия для практической реализации Третьего Завета: «Главное же преимущество Плоских перед Глубокими - ложь, потому что отец их, диавол, есть "отец лжи'.' Плоскость может быть зеркальной и, отражая глубину, казаться глубокой. Этим-то обманом зрения и пользуются Плоские, отражая в зеркалах своих все глубины человеческого творчества - искусства, науки, философии и даже религии. Царство Плоских - ад на земле, но и в аду зеркала их отражают небо - рай, и устроители ада, совершенно плоские насекомые, подобные клопам или мокрицам, кажутся восставшими на богов титанами или падшими Ангелами, Люциферами. И этою ложью зеркал люди ослеплены и обмануты так, что ложь им кажется истиной, а истина - ложью, зло - добром, а добро - злом, диавол - Богом, а Бог - диаволом. И смешивается все в безумии, подобном хаосу. И в самом христианстве происходит "обмеление" глубоких вод, "оплощение" которое уже Данте предсказывал как великий отказ, отступление от Христа...» [12, с. 483].
Согласно логике Мережковского, вечная борьба Плоских с Глубокими все еще продолжается на европейском Западе, а на русском послереволюционном Востоке она вроде бы закончилась в пользу первых, однако на самом деле происходит на невидимой глубине. По его убеждению, на современную Россию опустился «самый острый край Креста», поэтому необходимо оставаться со Христом в это время, а не спать, говоря словами Паскаля.
Список литературы
1. Бердяев Н.А. Новое христианство // Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства: в 2 т. Т. 2. М.: Искусство, 1994. 508 с.
2. Флоровский Георгий. Пути русского богословия. Париж, б.и. 1937. 574 с.
3. Лосский Н.О. История русской философии. М.: Советский писатель, 1991. 482 с.
4. Мережковский Д.С. Паскаль // Мережковский Д.С. Реформаторы. Лютер. Кальвин. Паскаль. Брюссель, Жизнь с Богом, La Presse Libre, 1990. 422 с.
5. Блинова О.В. Парижская научная библиотека Д.С. Мережковского // Литературный факт. 2017. № 3. С. 144.
6. Мережковский Д.С. Паскаль // Паскаль. Pro et contra. М.: РХГА. 2013. С. 288-383.
7. Пахмусс Темира. Д.С. Мережковский в эмиграции: Романы-биографии и сценарии // Д.С. Мережковский: мысль и слово. М.: Наследие, 1999.
8. Хомяков А.С. Церковь одна // Хомяков А.С. Собр. соч.: в 2 т. Т. 2. М.: Московский философский фонд Издательство «Медиум», 1994. 479 с.
9. Мережковский Д.С. Иисус Неизвестный. М.: Республика, 1996. 687 с.
10. Мережковский Д.С. Собр. соч. в 24 т. Т. 14. М.: Издание товарища И.Д. Сытина, 1914.
11. Достоевский Ф.М. Собр. соч. в 15 т. Т. 13. СПб.: Наука, 1994.
12. Мережковский Д.С. Россия и большевизм // Мережковский Д.С. Царство Антихриста. Статьи периода эмиграции. СПб.: РХГИ, 2001. 656 с.
References
1. Berdyaev, N.A Novoe khristianstvo [New Christianity], in Berdyaev, N.A Filosofiya tvorchestva, kul'tury i iskusstva v 2 t., t. 2 [Philosophy of creativity, culture and art in 2 vol., vol. 2]. Moscow: Iskusstvo, 1994. 508 p.
2. Florovsky, Georgy. Puti russkogo bogosloviya [Paths of the Russian theology]. Paris, 1937 574 p.
132
CoAoebeecKue uccnedoeaHun. BbmycK 4(56) 2017
3. Lossky, N.O Istoriya russkoy filosofii [History of the Russian philosophy]. Moscow: Sovetskiy pisatel', 1991. 482 p.
4. Merezhkovsky, D.S. Paskal' [Pascal], in Merezhkovsky, D.S. Reformatory. Lyuter. Kal'vin. Paskal' [Reformers. Luther. Calvin. Pascal]. Brussells: Zhizn' s Bogom; La Presse Libre, 1990. 422 p.
5. Blinova, OV Literaturnyy fakt, 2017, no. 3, p. 144.
6. Merezhkovskiy, D.S. Paskal' [Pascal], in Paskal'. Pro et contra [Pascal. Pro et contra]. Moscow: RKhGA 2013, pp. 288-383.
7. Pakhmuss, Temira. D.S. Merezhkovskiy v emigratsii: Romany-biografii i stsenarii [Merezhkovsky in exile: Biographical novels and scripts], in D.S. Merezhkovsky: mysl' i slovo [D.S. Merezhkovsky: the thought and the word]. Moscow: Nasledie, 1999. 350 p.
8. Khomyakov, AS.Tserkov' odna [The Church is One], in Khomyakov, AS. Sobranie sochineniy v 2 t., t. 2 [Collected works in 2 vol., vol. 2]. Moscow: Moskovskiy filosofskiy fond Izdatel'stvo «Medium», 1994. 479 p.
9. Merezhkovsky, D.S. lisus Neizvestnyy [Unknown Jesus]. Moscow: Respublika, 1996. 687 p.
10. Merezhkovskiy, D.S. Sobranie sochineniy v24 t., 1.14 [Collected works in 24 vol., vol. 14]. Moscow: Izdanie tovarishcha I.D. Sytina, 1914.
11. Dostoevskiy, FM. Sobranie sochineniy v 15 t., t. 13 [Collected works in 15 vol., vol. 13]. Saint Petersburg: Nauka, 1994.
12. Merezhkovsky, D.S. Rossiya i bol'shevizm [Russia and Bolshevism], in Merezhkovsky, D.S. Tsarstvo Antikhrista. Stat'i perioda emigratsii [The Kingdom of The Antichrist. Articles of the emigration period]. Saint Petersburg: RKhGI, 2001. 656 p.
