CC BY
13
В.Г. Доманов
РАЗВИТИЕ ЭЛЕМЕНТОВ ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА В
ИСТОРИИ РОССИИ
В свое время В.О. Ключевский писал в свои записных книжках: «История остается прикладной политикой». Это относится, в частности, и к истории гражданского общества в России.
Нас интересует, как процесс становления гражданского общества отражался в умах так называемого образованного класса, интеллигенции, аффелированной с гуманитарным знанием...
Вопрос о путях построения гражданского общества в России, о его истории и принципиальной возможности осуществления этого процесса вообще есть концептуально-идеологический водораздел между сторонниками усиления этатистских тенденций («государственников») и приверженцами либерально-демократического пути развития России. Хотя, как всегда, истина лежит посередине. Этот спор - не новость в российской истории, он продолжает на новом уровне и в новых условиях идеологическую полемику славянофилов и западников.
Реалии посттоталитарного бытия российского общества, общий детант политико-потестарной атмосферы вызывают в обыденном сознании иллюзию общего прогрессирующего безвластия, паралича органов и функций государства. Это рождает призывы к появлению «сильной руки», могущей навести «порядок», и требование создания гражданского общества «через авторитарную власть». В свое время «сменовеховцы», «евразийцы» и даже отчасти «младороссы» готовы были даже в диктатуре большевиков видеть ту сильную прагматическую власть, которая обеспечит сохранение не только российской государственности, но и Российской империи. Еще 1973 г. А.И. Солженицын в «Письме вождям Советского Союза» призывал сохранить власть партийных бонз (поскольку добровольно они ее все равно не отдадут) во имя сохранения государственности , правда, с оговоркой отказа от господствующей идеологии.
Истории известно, однако, что ни один дискреционный орган власти добровольно не отдаст свои преференции, а уповать при этом на «самоограничивающееся государство» суть не просто опасное заблуждение, но и повторение пройденного (к примеру, «юридический позитивизм» начала XX века). Особенно это наивно в условиях, когда осуществление потестарных функций связано с целым набором вполне осязаемых материальных благ и привилегий. При отсутствии традиции подотчетности госаппарата кодексу права и обществу вообще неизвестно, почему «главной политической задачей перестройки, происходящей в нашей стране под руководством партии, является достижение полного контроля гражданского общества над государством» [6, с. 447-448]. Представление о том, что подобное положение может быть изменено силами самого государства есть ни что иное, как банальный страх перед пугающим неизвестностью пространством свободы гражданского общества. «Чем могущественнее государство и чем более политической является вследствие этого страна, тем менее она склонна понимать общий принцип социальных недугов и искать их корень в принципе государства, т.е. в нынешнем устройстве общества, чьим деятельным, сознательным и официальным выражением является государство; сама государственная администрация видит в этих проблемах лишь нечто формальное случайное и мешающее "упорядочивающей" деятельности государства, поэтому и деятельность свою направляет по преимуществу на формальные и случайные моменты» [5, с. 440-441]. Тем более, что если гражданское общество - общий знаменатель подлинной демократии и эффективной рыночной экономики, то нам превыше всего и надобен пугающий посттоталитарного обывателя «творческий хаос» гражданского общества.
Не в последнюю очередь упование на сильную государственность при создании конструктивных элементов гражданской жизни связано с представлением о жестко детерминированной судьбе посттоталитарного общества, прокладывающего себе путь к демократии непременно через сильную авторитарную власть, которая одна и призвана обеспечить необратимость движения страны к гражданскому обществу. Тем более, что одну из главных традиций российской общественной мысли они видят в «государственничестве». Отечественные национал-этатисты именно с благом государства связывают необходимость укрепления семьи, армии, церкви и самого общества. Поэтому, с их точки зрения, только государство является носителем русского национального начала, а значит, свободы и права личности всегда могут быть принесены в жертву государственному интересу. Некоторые авторы относят начало указанной традиции «к татаро-монголам: созданная во времена ига инфраструктура этатизма в нашей стране связана с процессами самоколонизации. Народ стал заложником государства, рост могущества которого был результатом закабаления провинций центром. Автономия и самодеятельность воспринимались как нечто противоположное государственному единству» [7, с. 215].
Все подобные идеологические выкладки «от истории» имеют своей целью одно - доказательство качественной неспособности привития начал либерализма и индивидуализма на российской почве, тем самым оправдывая сохранение сильной государственной власти. Однако ментальность современного россиянина претерпевает существенный аттитюд.
Гораздо ближе к истине взаимоотношений «народ - власть», «общество - государство», «человек -государство» в России подошел Н.А. Бердяев. В его интерпретации российская история - поле борьбы государственного и негосударственного начал. Парадокс российской истории: «Государственная власть всегда была внешним, а не внутренним принципом для безгосударственного русского народа; она не из него созидалась, а приходила как бы извне»; с другой стороны, «Россия - самая государственная и самая бюрократическая страна в мире; все в России превращается в орудие политики. Русский народ создал могущественнейшее в мире государство, величайшую империю» [2, с. 5-6].
В самом деле, гражданское общество в России своим главным врагом ощущало не собственное государство, которое было для него, скорее, защитником и гарантом независимости и жизни, а иностранные вторжения. Слабость гражданского элемента в российском обществе и объясняется тем фактом, что «для свободной творческой жизни сил не оставалось, вся кровь шла на укрепление и защиту государства». Поэтому, считал Бердяев, личность была придавлена огромными размерами государства, предъявлявшего непосильные требования.
Однако верно и то, что «русские не любят государства и не склонны считать его своим, они или бунтуют против государства, или покорно несут его гнет» [1, с. 95]. К. Леонтьев с долей предвзятости полагал, что безразличие русского народа к государству обусловлено тем, что государственная власть создавалась благодаря варяжскому, немецкому, татарскому элементам. При этом противоречие между государством и гражданским обществом в России, на наш взгляд, закреплялось тем обстоятельством, что государственная сфера развивалась и функционировала по «законам» западной цивилизации, в то время, как гражданская - по традиционно-общинному укладу, так что все реформы инициировались и касались лишь первой [4].
Таким образом, возрастание государственного могущества всегда имело своей противоположностью, в лучшем случае, безразличие со стороны общества и личности, в определенные периоды истории принимавшее открыто враждебный характер. И всегда в русской истории существовали «островки независимости», альтернативности, ухода от государства. Раскольники, староверы и сектанты оправдывали это тем, что в нем нет правды, торжествует не Христос, а Антихрист. Государство же, «царство Кесаря», противоположно «царству Божьему». Чем жестче гнет, тем сильнее отчуждение, тем скорее негосударственная жизнь, сохраняясь, консервировалась в себе и институционализировалась. Не случайно, известные купеческие фамилии - самое динамичное и кроветворное сословие - сродни западному «третьему» - были родом из староверческих семейств (Рябушинские, Мамонтовы, Морозовы, Прохоровы, Третьяковы и др.).
Раскольники - своеобразные русские протестанты - выработали, подобно их западным собратьям, демократические структуры самоуправления, что не замедлило сказаться на экономической эффективности староверческих хозяйств. По сравнению с остальной Россией, примирившейся с государственным крепостничеством, общины раскольников базировались на собственности, приближающейся к частной (отдельное подворье, хутор, отруб, выселки), что и было основой самоуправления, а не круговой поруки. Здесь фактически речь шла о пресловутой протестантской этике, явившейся в таком обличье и в России. Подобный жизненный уклад был характерен для районов Урала, Сибири, казачьих округов. В результате реформ Ивана IV и Петра I традиционная территориальная община восточно-азиатского типа заменялась общиной индивидуальной, в которой фактически закреплялась частная собственность на землю или, по крайней мере, частное владение землей. Именно индивидуальная раскольничья община породила уральскую промышленность, зародив в дальнейшем начала капиталистического производства. Но российское крестьянство тоже в этих условиях сформировало свой собственный уклад жизни. Можно сколько угодно спорить о сущности и судьбах крестьянской общины в России, но очевидно одно: она была особой формой исторического существования гражданского общества в стране.
По мнению Н.А. Бердяева, в России «классы и сословия слабо были развиты» [2, с. 7]. И действительно, социальный статус индивида, даже знатность и родовитость, не спасали его от произвола власти. В.О. Ключевский заметил, что сословия в России различались не правами, а повинностями, меж ними распределенными. Не была посредником в отношении с государственной властью и церковь, носившая с самого начала огосударствленный характер. Но уже со II половины ХVШ в. появляется первое свободное сословие - дворянство. Своей Жалованной грамотой в 1785 г. Екатерина II учредила, таким образом, первое гражданское сословие; дотоле дворяне, по старинному указу Ивана IV, как и крепостные, оставались собственностью государя. Отныне стало ясно, что гражданское право стало выше государственного, публичного. Более того, есть свидетельства, что
после этого Екатерина намеревалась издать указ, по которому все русские люди, родившиеся начиная с текущего года в любом сословии считались бы свободными гражданами. Однако уроки и течение Французской революции, равно как и бунт Пугачева, надолго отвратили все российские правительства от «вольнодумного вольтерьянства».
Если в Европе первым гражданским сословием было население вольных городов (исторический прообраз «третьего сословия»), то в России издавна города возникали на землях феодалов как их «стольные города», имевшие целью защиту от набегов кочевников. Чтобы выжить под бременем государства, российское общество искало свои пути самоорганизации, основу которой составлял сословный, общинный коллективизм. Все жили вплоть до 1917 г. общинами - крестьянскими, дворянскими, военными, церковными, национальными, казачьими, купеческими. В России не государство, а «общины» брали на себя функции социальной защиты индивида. Поэтому общинная мораль была всегда выше общегражданской. Сословность и корпоративность российского общества были той социальной клеткой, на которой держалась и государственность, и само гражданское общество.
Реформы 1860-х гг. ознаменовали смену корпоративного (латентного) способа существования гражданского общества в России на сословно-классовый. В результате Аграрной реформы 1861 г. миллионы крестьян получили юридическое право стать хозяевами своей собственности и судьбы.
Введение «Положения» от 1.1.1864 земства лишь закрепило в организационных структурах латентно формировавшиеся институты гражданского общества. Создавались они для «радения о местных пользах и нуждах», реализовывая опыт общинного самоуправления, чем и обеспечивалась их жизнеспособность. Несмотря на бесконечные ограничения и придирки, они сами избирали свои руководящие органы, формировали структуру управления, определяли основные направления своей деятельности, подбирали и обучали специалистов, имели собственные источники финансирования и т.п. Вплоть до 1907 г. государство не выделило на эти земские нужды ни копейки. Однако за это земства как раз восполняли прорехи общегосударственного установления. Они взяли на себя жизнеобеспечение тех сфер социальной деятельности, которые оказались непосильными для централизованной власти. Так что государственность в России была далеко не так всемогуща, а стабилизации общественных отношений немыслима без самоуправления; провалы государственной централизации рождали параллельные властные структуры. Функция же непосредственного жизнеобеспечения (здравоохранение, образование, социальная защита и пр.), присущая земствам, и есть практически функциональная природа гражданского общества. Земства, таким образом, явились важнейшим структурным компонентом его существования в России.
Земства никогда не имели, как и все гражданское общество в России, политического статуса. Обретение ими такового означало одновременно их конец, ибо после февраля 1917 г. в деятельности земств на первый план как раз и выдвинулась политическая сфера, которую они желали получить в течение всего своего существования. Это был «звездный час» земства и одновременно его закат. Драма всех общественных, гражданских институтов, стремящихся обрести политическое значение, в том, что, получив таковое и даже политическую власть, они перестают быть выразителями разнообразных интересов населения. Политизация и огосударствление гражданского общества есть обратная сторона государственной экспансии, это доказали земства в России своей историей. Советы, пришедшие им на смену, начали с того, чем те закончили, не будучи с самого начала гражданскими институтами. В то же время, не восприняв их опыт самоуправления, Советы оказались и менее жизнеспособными, ведь работали в режиме, установленном центром и правящей партией, и потому очень скоро стали простым фасадом партийно-государственного режима; когда же последний рухнул, Советы стали представлять сами себя.
Характерно, что в начале XXI в. вопрос о местном/муниципальном самоуправлении столь же актуален, как и в конце XIX века . «История учит нас тому, что ничему нас не учит», - это о России. Мы вновь наступаем на те же грабли, а именно: нет процедуры транспарентного финансирования муниципий, и ограничены их властные полномочия. А ведь местное самоуправление во всех формах -один из важнейших институтов гражданского общества. Об этом пишет А.И. Солженицын, о том же в преамбуле говорит Закон о местном самоуправлении, принятый уже в наше время.
Но реформы 1860-х гг. не исчерпывались аграрной реформой и учреждением земств. В результате судебной реформы возникла автономная структура гражданского общества, в большой степени независимая от власти: система судов, независимая адвокатура (достаточно лишь вспомнить нашумевший процесс над оправданной В. Засулич), суд присяжных, свободная печать/режим гласности, наличие свободных сословий (к 1917 г. это были дворянство, духовенство, предпринимательство, казачество). Эти начала правовой государственности, по оценкам экспертов, были намного прогрессивнее своих западных аналогов*. Страна шла полным ходом к конституционному гражданскому строю. На лето 1881 г. кабинетом Лорис-Меликова было намечено обнародование проекта конституции, но взрыв 1 марта оборвал эти надежды.
Следующей вехой развития гражданского процесса в России следует признать реформы кабинета П.А. Столыпина. «Прежде всего, надлежит создать гражданина, крестьянина собственника, мелкого землевладельца... Сперва гражданина, а потом гражданственность, а у нас обыкновенно проповедуют наоборот» (эти вещие слова российского премьера рефреном отдаются и поныне). И это в стране, где веками в законодательстве вообще не существовало понятие «персона» как субъекта частного права. Оно и появилось во времена Екатерины II применительно к дворянам, а крестьян коснулось лишь в 1907 г. (после смерти Екатерины ее сын Павел повел борьбу с «вольтерьянскими шалостями» своей матушки; полным ходом заработала цензура. По указу 1797 г. некоторые слова запрещалось произносить и употреблять вообще, так, слово «граждане» надлежало заменять словом «обыватель», слово «отечество» - «государство», а слово «общество» запрещалось произносить вовсе) [3, с. 73]. В результате реформ Александра II и Кабинета П.А. Столыпина Россия получила самое многочисленное гражданское сословие - крестьянство; обладая собственной структурой, российское гражданское общество обрело массовидный характер. Получив право владеть землей как своей частной собственностью, крестьяне не замедлили с ответом: с 1909 по 1912 гг. Россия растила хлеба больше, чем Канада, Соединенные Штаты и Аргентина, вместе взятые. Право собственности стало уважаться и властью как гражданское право; оно ею было признано настолько, что существовали уголки, куда полиция бессильна была вступить, поскольку законы строго охраняли право частной собственности [8, с. 121].
Чуть ранее, 18 октября 1905 года, в России возникли и первые политические партии и организации, сделавшие на весь мир знаменитой II Государственную Думу. Этот факт лишь юридически отразил и закрепил процесс становления сословий гражданского общества в России. Губернским присутствиям было предоставлено лишь право регистрации, а не разрешения, как прежде самодеятельных объединений граждан. В результате на Украине существовало 104 партии, а всего всеимперских (в том числе политических) самодеятельных обществ - 65, губернских - 184, городских - 1492, сельских -484. Впрочем, правильнее считать начало истории российских партий с указа Екатерины II от 31.10.1765, дозволявшего 15 гражданам объединиться в Вольное экономическое общество (которое существует и по сию пору). Но характерна при этом заключительная фраза указа «Извольте быть благонадежны» как лейтмотив существования гражданских институтов и сейчас.
История гражданского общества в России была прервана тоталитарно-партийной диктатурой, которая имела власть по своему характеру подпольную и непубличную. Институты гражданского общества (даже столь безобидные, как Помгол и АРА) были уничтожены. Вот, что говорил, выступая в Институте советского строительства и права 4.11.1929 Л.М. Каганович: «Мы отвергаем понятие правового государства... если человек, претендующий на звание марксиста, говорит всерьез о правовой государственности и тем более применяет понятие правового государства к Советскому государству, то это значит, что он. отходит от марксистско-ленинского учения о государстве».
Пока юридически и фактически не реализовано право частной собственности (а по самым оптимистическим социологическим исследованиям, доля собственников - представителей пресловутого «среднего класса» как «станового хребта» нашего гражданского общества, не превышает 15 % от числа трудоспособного населения; тогда как планка - свыше 60 % для развитых современных обществ), без чего обретение статуса активного гражданства остается «пожеланием на бумаге»; отношения собственности не стали персонифицированными, не охватили всех и каждого. В удельном весе хозяйства преобладает не производство, основанное на частной собственности, причем большинство из членов общества остаются латентными наемными работниками у государства, а большая часть собственности сосредоточена в руках немногих.
Итак, инициатива становления гражданского общества в России должна принадлежать самим его институтам, нельзя его создать целенаправленной деятельностью правительства, но только активностью граждан. Задача государства в этих условиях - найти юридические рамки этого процесса и обеспечить условия его становления. Вопреки утверждениям отечественных «государственников» о «государственной предопределенности и приоритетах» российской истории, ее будущего, мы увидели, что становление гражданского общества в России, имевшее свою несомненную историю, основные вехи и определенный ритм, задаваемый паритетной борьбой государственного и частного начал, впрямую определяется структурой самого гражданского общества. Без оформления структурального и институционального его бытия функциональность не имеет прочных корней и оснований. Поэтому современный этап становления гражданского общества в России может быть охарактеризован как период обретения внутренней структуры, массовидного характера и институциональности бытия.
Литература
1. Бердяев Н.А. Русская идея // Вопросы философии. 1991. № 2.
2. Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990.
3. Кизеветтер А.А. Исторические очерки. М., 1912.
4. Леонтьев К.Н. Избранное. М., 1993.
5. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е издание. 1955. Т. 1.
6. Мигранян А. Политические партии и государство // Пятьдесят на пятьдесят: опыт словаря нового мышления. М., 1989.
7. Панарин А. Революция и реформация // Знамя.1991. № 6.
8. Фридман и Хайек. О свободе. Минск, 1990.
