CC BY
49
Детскость
91
Категория антроподицеи, эстетики и философии творчества, знаменующая вечное качество дольнего человека и онтологический принцип предстояния чад Божьих Творцу и Отчему Промыслу. В литературу и искусство понимание ребенка приходит с романтизмом; им пережит переход от плоских просветительских представлений о детях как уменьшенных копиях взрослых к осознанию детского мира в его специфике и собственной мифологии. В детях раскрыт генезис культуры, «этимология» и «первослово» самой жизни (Н. Берковский). Внимание к «детству человечества», определившее векторы фольклорных, религиоведческих и историко-мифологических штудий романтиков, дало стимул для развития педагогики и философии ребенка. В отечественной традиции долгое время сосуществуют: заданная XVIII веком модель ребенка как агрегата врожденных свойств (так, у Щедрина ребенок еще «Порфиша Головлев», но по облику и манерам - уже «Иудушка»), архетип «поэт-дитя» (ср. пасторально-буколические «баловень Муз», «Дафнис», «Лель») и романтические («безумцы праздные») дериваты, дидактические клише «примерных детей» или «продуктов среды». Русское традиционное мышление наследует стереотипы «дитя - благословение Божье»; смысловые сцепления детскости, правды и праведности (см. Юродство); вовлеченность детей в вину родителей. На православный образ детскости кардинально повлияли новозаветные представления о младенце как Славе Божией («в устах их хвала свершена» (Мф. 21, 16)) и детях как бесспорных наследниках спасения (Мф. 18, 10, 19, 14). Детскости противостоит не взрослость, а греховность. Мир взрослых мыслится как мир утраченных ценностей, ложных кумиров, дискредитированного языка и деформированной истории. «Детскость утрачивается в жизни и восстанавливается в святости» (Ельчанинов А. Записи. - Париж, 1990. - С. 67). В детях жизнь освящается, на них сбывается завет надежды и горние планы Божьего Домостроительства. Так понятая, Д. сближается со святостью, что подчеркнуто участием детей в литургии, в сакральных сюжетах Писания и иконописи, в житиях мучеников за веру и, главное, с Ликом Христа-Младенца (каноническое изображение которого строится на противоречии между телесным образом Отрока и серьезностью не-отмирно-всеведающего взгляда). «Князь Христос» (Мышкин) у Достоевского подан в атрибутах ангелической детскости, что не снимает с него трагической вины за события, вызванные его явлением в Петербург. На ребенка у Достоевского возложена функция спасительного присутствия в сплошь зараженном ложью мире. Если человечеству надлежит быть спасенным, оно, по убеждению писателя, должно быть человечеством детей, а собор спасаемых душ - не оргией взрослых, но Детским Собором и «детской церковью» (М. Бахтин). Точку зрения здравого смысла выражают мужик и ребенок у Л. Толстого, призвавшего писателей учиться у крестьянских детей реалистическому письму. Сходное убеждение, усиленное евангельским образом «детей-мудрецов» (Мф. 11, 25), высказал Л. Шестов, призвавший учиться у детей и ждать от них откровений. Отечественная теология детства знает образ «святейшего детства», поданный нам эпизодом вхождения во храм Приснодевы (С. Булгаков). Д. есть
о СЦ
человеческая софийность, просветляющая телесную плотность естества и мистически сопряженная с Софией Небесной. По С. Булгакову, то, что открывается умному видению интуитивно, а не дискурсивно, и есть наиболее софийное и детское. Софиология устанавливает в детскости срединный топос Встречи. На языке ангелологии дитя есть человекоангел, что выше самого ангела, бесплотного существа; вместе с тем ребенок - во плоти сущий ангел, ангелочеловек. В детстве Христа С. Булгаков усматривает онтологическое основание для освящения детского мира. Рай населен исключительно детьми; Ад - местообитание взрослых. Авангард начала ХХ в. создал концепции эстетизованной детскости и инфантилизма, что обернулось массовым переживанием комплекса «мужедевы» (см. детские воспоминания В. Розанова, Б. Пастернака, В. Ильина). Приметой декадентской литературы стали дети-самоубийцы и ребенок, наделенный «взрослым» демонизмом. На этом фоне еще можно расслышать призыв П. Флоренского к пониманию детского мышления как «особого типа мышления». Д. вошла в круг проблем русской философии любви. Герой-эстет романа Ф. Степуна убежден, что ребенок метафизически свидетельствует о творческом бессилии любви («Николай Переслегин», 1929); сходная мысль принадлежит Н. Бердяеву; В. Розанов, проповедник «вечного детства брака», строит образ будущего семьи на хронотопе райской идиллии. Ходовой в эстетических теориях становится аналогия художественного творчества и детской игры (А. Горнфельд, А. Белый, М. Пришвин, ранний А. Луначарский, Л. Выгодский, Вс. Фаусек). Исключительное значение Д. обрела в рамках пришвинской концепции «творческого поведения». В центр картины мира А. Платонова помещен ребенок как центральная ценность Божьего мира и объект культа. Ребенок у него есть абсолютная драгоценность мира, которая больше самого мира, потому что в ней - итог мировой человечности, ценностная колыбель человечества. В духе Достоевского автор «Чевенгура» и «Котлована» говорит, что мир, в котором есть детские могилы, «не готов для жизни». Д. трактуется Платоновым как подлинная (т. е. ответственно поступающая) взрослость и наоборот; думать о «прочих» (здесь: «других») во всей полноте сочувствия, диалогической открытости и понимания способно лишь детское существо: в нем свернуты возможности 'материнства = отцовства = сестринства = братства' («Джан», опубл. 1964; «Река Поту-дань», 1937). «Дети - спасители Вселенной» - такова формула Платонова. Платоновская мифология детства находит усиление в мистике детского предметного мира у Д. Андреева. В «Розе Мира» (нач. 1950-х гг.) рассказано о последней судьбе детских игрушек: память о тепле детских ладошек пробуждает спящие в игрушках души, и они на своем уровне пакибытия становятся живыми существами. Философию детства развивали Вяч. Иванов («Младенчество», 1918), Ф. Сологуб (в утопиях), Б. Пастернак («Детство Люверс», 1922); В. Шукшин и А. Тарковский как кинорежиссеры, Ю. Норнштейн как анималист-мультипликатор.
Лит.: Аверинцев С. С. Комментарий к публикации: Юнг К.-Г. К пониманию психологии архетипа младенца // Самосознание европейской культуры ХХ века. - М., 1991. - С. 125-129; Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке. - Екатеринбург, 1999; Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. -
М., 1978; Бенчич Ж. Инфантилизм // Russian Literature. - 1987. - Vol. 21. - № 1; Социология контркультуры. Инфантилизм как тип мировосприятия и социальная болезнь. - М., 1980; Культура и мир детства : Сб. - М., 1988; Берковский Н. Я. Романтизм в Германии. - Л., 1973. - С. 43; Бороздин А. К. Дети в произведениях Л. Н. Толстого // Вестник психологии, криминальной антропологии и гипнотизма. - 1904. - № 10. - С. 768-786; Булгаков С. Н. Друг Жениха. О православном почитании Предтечи. Экскурс 1. - Париж, 1927. - С. 224; Булгаков С. Н. Свет Невечерний. Созерцания и умозрения. - М., 1994. - С. 198; Булгаков С. Н. Восхождение ко Христу // Вестник РХСД. - 1971. - № 100 (II). - С. 33; Вольф К. О смысле и бессмыслице наивности // В. Криста. От первого лица. - М., 1973 - С. 78-86; Волынский (Флексер) А. Л. Детвора // А. Л. Волынский. Царство Карамазовых. Лесков. Заметки. - СПб., 1901. - С. 157-161; Волошин М. Откровения детских игр // Золотое Руно. - 1907. - № 11-12. - С. 68-75; Вопросы на исповеди детей. - СПб., 1890; Вышеславцев Б. Тайна детства // Возрождение. -1955. - № 46; Гессе Г. Детство волшебника, 1923 // Г. Гессе. Письма по кругу. - М., 1987. - С. 22-35; Горичева Т. М. Детскость // Горичева Т., Мамлеев Ю. Новый Град Китеж. Философский анализ русского бытия. - Париж, 1989. - С. 41-48; Гулыга А. В. Философия детства // Литературная Грузия. - Тбилиси, 1985. - № 9; 10; Дворяшина Н. Художественный образ детства в творчестве Ф. Сологуба. -Сургут, 2000; Друскин Я. С. Вблизи вестников. - Вашингтон, 1988. - С. 55-56; 65-67; Гессен С. И. Педаг. соч. - Саранск, 2001; Зеньковский В. В. Психология детства. - Лейпциг, 1924 (М., 1995); Зеньковский В. В. Детская душа в наши дни // Дети эмиграции. - Прага, 1925. - С. 138-165; Зеньковский В. В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. - Париж, 1934 (М., 1993); Зеньковский В. В. Педаг. соч. - Саранск, 2002; Евангелие детства (Евангелие от Фомы) // В. В. Мильков. Древнерусские апокрифы. - СПб., 1989; Егоров И. свящ. Христос и дети // Церковное обновление. - 1907. - № 7. - С. 52-54; Ису-пов К. Г. О русской философии и теологии детства // Ребенок в современном мире : Тезисы докладов междунар. конф. : В 2 ч. Ч. 1. - СПб., 1994; Канетти Э. Человек нашего столетия. - М., 1990; Кафка Ф. Письмо к отцу, 1919 // Ф. Кафка. Дневники и письма. - М., 1995. - С. 371-445; Кривонос В. Ш. Инфантилизм и инфантильный герой в «Петербургских повестях» Н. В. Гоголя // Russian Studies. Т. II. - СПб., 1996. - № 3. - С. 111-130; Ланге К. Художественное воспитание в детской. - М., 1895; Ломброзо Ч. Последовательность мысли у детей // Вопросы философии и психологии. Кн. 41. - 1898. - С. 99-108; Малышкин Е. В. Риторика взросления // Культура на защите детства. - СПб., 1998. - С. 41-42; Митюрев С. Н. Проблема подростка в творчестве Достоевского 1870-х гг. : Автореф. ... к. филол. н. - Тарту, 1988; Муратов П. Солнечные часы // Золотое Руно. - 1908. - № 10. - С. 62; Мухина В. Таинство детства. - М., 1998; Пастернак Б. Л. Охранная грамота. - Л., 1931; Пришвин М. М. Соч. : В 6 т. Т. 6. - М., 1957. - С. 454; Пушке-рева В. Дети и детство в творчестве Ф. М. Достоевского и русская литература второй половины 19 в. - Белгород, 1998; Розанов В. В. О сладчайшем Иисусе и горьких плодах мира, 1907; Опавшие листья. Короб второй, 1915; Руднев В. П. «Злые дети» и мотив «инфантильного поведения» в романе «Бесы» // Проблема автора в художественной литературе. - Ижевск, 1990. - С. 105-111; Салтыков-Щедрин М. Е. Господа Головлевы, 1875-1880; Сартр Ж.-П. Слова. - М., 1966; Се-менов-Тянь-Шанский А. О детях // Вестник РХД. - Париж, 1954. - № 32 (II). - С. 14-17; Семенова Е. И. Тема детей в литературно-философской концепции Ф. М. Достоевского // Учен. записки Пермского госпединститута. Вып. 25. - Пермь,
1964. - С. 168-179; Степун Ф. А. Николай Переслегин. - Париж, 1929. - С. 261; Трэси Ф. Психология первого детства. - М., 1899; Флоренский П. А. Обратная перспектива, 1919 / Соч. : В 2 т. Т. 2. - М., 1990. - С. 61; Флоренский П. А. Детям моим (письмо семье от 11-13 мая 1937 г.). - М., 1992. - С. 438; Ходасевич В. Ф. Младенчество, 1933 // Вл. Ходасевич. Колеблемый треножник. Избранное. - М., 1971. - С. 263-268; Четвериков С. О трудностях религиозной жизни в детстве и юности // Педагогика Российского Зарубежья : Хрестоматия / Сост. Е. Г. Осов-ский, О. Е. Осовский. - М., 1996; Шестов Л. На весах Иова (Странствования по душам). - Paris, 1975; Эпштейн М., Юркина Ю. Образы детства // Новый мир. -1979. - № 12. - С. 242-257.
Другой
1. Диалогическая спецификация «ближнего», установленная трудами неокантианцев - сначала в контексте проблем «всеобщего» сознания, а затем, по мере успеха персонализма и экзистенциализма, в плане широкого репертуара проблем общения. 2. Субъект / объект эстетического общения. Типологическим признаком общности отечественных концепций «я / Д.», «я / ты», «я / мы» является их эстетическая насыщенность. Христианская философия Дружбы и Эроса опорной онтологической парадигмой полагает Троицу, а смысловое задание диалогического взаимораскрытия одного «я» другому мыслит как дольний вариант богооб-щения. По Флоренскому: 1) личности предстоят друг другу в качестве других, но полнота доверительного дарения «другостью» достигается, когда собственно другое «снято» перед «лицом третьего, а именно Третьего» («Столп», 1914). В жертвенной отданности Другому «я» освобождается от «личин», обретает свое «лицо» и получает шанс на высший тип самовыявления: на высветление в глубинах своей тварной природы «лика» как свидетельства богоподобия (см. «лик/лицо/личина»); 2) Д. - это внутренняя икона «я», призванная к свободе на путях братотворческой приязни. Это понимание Другого сложилось в борьбе с классическими формами этики, в которых «я» овнешнено и присвоено корпоративным мнением общественной группы (Гегель). Отечественная традиция исходит из презумпции инаковости других, лишь в качестве таковых входящих в соборную Личность нации и в родовое множество человечества. ге Специально-человеческое творчество в бытии есть внесение рукотворного добра в мир (В. Несмелов). В рамках такого рода убеждения, меж «я» и Другим творится черновик грядущей соборности на путях расширения сознаний «я» и включения в них сознаний других. Русская философия Другого вела поиск такой коммуникативной структуры, которая могла
