CC BY
126
О. Г. Калина
Детская игрушка и внутренний мир ребенка, или речь в защиту «плохих» кукол
О
, _
Калина Олег Геннадьевич - кандидат психологических наук, доцент кафедры клинической психологии и психотерапии МГППУ, лауреат национального психологического конкурса «Золотая Психея», частнопрактикующий психотерапевт.
Наверное, нет ничего более желанного для ребенка (помимо сладостей, конечно), чем игрушка. Она появилась еще в доисторические времена и до сих пор является неотъемлемым атрибутом и средством развития. В XX веке произошел настоящий бум в производстве игрушек, и многие мечты нашего детства меркнут по сравнению с технически сложными и столь многообразными игрушками последнего времени. Когда я захожу в детский магазин, то долго хожу между стеллажей и удивляюсь: «Ничего себе, вот это да!.. А это что за ерунда? Ну кто же в это будет играть?.. Сделали так, что сразу сломается... или краска быстро облупится... А вот это здорово придумано!». Одни игрушки привлекают своими функциями, другие -внешним видом. Какие-то вызывают умиление родителей, а другие, напротив, кажутся пугающими или отталкивающими. Часто родители ищут «развивающие» игрушки, причем под развитием понимается именно становление мыслительной активности. Если эту идею довести до предела, то мы получим абсурдные условия, где у ребенка нет плюшевого мишки, которого он может обнять, когда волнуется, а есть только деревянные геометрические фигуры и объемные буквы.
О роли детской игрушки в развитии ученые говорят достаточно давно. Вместе с тем, следует отметить, что понимание роли игры и игрушки, основанное на представлениях о развитии чувства Я, эго-идентичности, внутренней психической реальности, процессах психологического разделения ребенка и матери, гораздо меньше освещено в российских научных и популярных публикациях, чем выводы, базирующиеся на традиционных для отечественной психологии теориях. Это тем более кажется незаслуженным, поскольку подобный взгляд позволяет взглянуть на проблему иначе и прийти к выводам, некоторые из которых оказываются отличающимися от представлений, изложенных ранее и базирующихся на других теоретических основаниях. Мне не кажется, что это вопрос «правильности» той или иной теории, но, скорее, возможность более
детального понимания проблемы, рассмотрен* При написании данной статьи использованы неко- ной под иным углом зрения.
торые материалы из моей книги «Трудн° быть ребен- В этой статье я хотел бы кратко рассмотреть
ком. Детско-взрослый психологический словарик»
(в соавт. с Татьяной Панковой, изд. «Форум», 2011). представления ° р°ли тех игрушек шторью
некоторые специалисты считают «вредными» и «аморальными», и попытаться определить целесообразность той или иной игрушки. Здесь я совсем не ставлю задачи обстоятельной критики и доказательства других взглядов, но, скорее, предлагаю посмотреть на проблему несколько иначе, чем это обычно практикуется.
Среди «вредных» игрушек можно условно обозначить следующие группы: «военные и злые» (игрушечное оружие, биониклы, монстры, роботы и т.п.), «вульгарные» (ярко разукрашенные куклы Братц, беременная Барби, куклы пупсов с половыми признаками и т.п.) и куклы с ярко обозначенными на лице переживаниями, обычно, «сложными» (злость, отвращение и т.п.). Предполагается, что игра в такие игрушки, попавшие к детям по недосмотру или незнанию родителей, развивает в них жестокость, вульгарность, аморальность. Попробуем подумать, насколько это так!
«Злые» игрушки
Неужели, если ребенок будет играть, например, игрушкой-монстром, то в итоге он переймет ее «негативные» качества: злость, жестокость, насилие - и сам станет таким же «плохим» и «бессердечным», как и игрушечный персонаж? Игрушка превращается тогда в своего рода сосуд, наполненный либо живительным нектаром, либо дьявольским напитком, и задачей психолога является наклеивание этикеток на эти «емкости», чтобы родители оградили своих чад от впитывания злости, которая считается вредной для нормального развития. В одной из публикаций даже приводится пример, как хрупкий, нежный мальчик стал получать от мамы много новых игрушек-монстров и сам вскоре озлобился, ожесточился, стал вести себя по-звериному, рычать, пока все эти
игрушки не были изъяты из его арсенала и он снова, как по мановению волшебной палочки, превратился в нежного и спокойного ребенка у мамы-музыканта... Если бы все было так просто! Алисе из Зазеркалья тоже хотелось чего-то подобного:
Алиса очень обрадовалась, что открыла новое правило.
- От уксуса - куксятся, - продолжала она задумчиво, - от горчицы - огорчаются, от лука - лукавят, от вина - винятся, а от сдобы - добреют. Как жалко, что никто об этом не знает... Все было бы так просто. Ели бы сдобу - и добрели!
Можем ли мы однозначно утверждать, что мальчик, о котором шла речь выше, пал жертвой бездумной жажды наживы взрослых, делающих такие страшные игрушки? Или этот мальчик чем-то отличается от остальных? С другими мальчиками на его месте приключилось бы то же самое? Не совпала ли покупка игрушек-монстров с манифестацией психического расстройства (которое, по определению, полимотивированно)? Насколько объективно поведение мальчика стало «ужасным» и неконтролируемым - или это особенности восприятия мамой естественного обретения мальчиком своей идентичности: начало поло-ролевой социализации, когда мальчики могут стать весьма ершистыми? Или мальчик нашел, наконец, способ выражения своей внутренней агрессии - возможно, не самый удачный.
Мы очень плохо знаем язык детей, мы хотели бы считать, что у них все в порядке, а если нет - то это что-то пришедшее извне (плохие игрушки, вредные телепередачи, влияние сверстников и т.п.). Но у ребенка, стоит
только внимательнее прислушаться, есть много чего личного, и бывает так, что он не всегда может со всем этим справиться. И тогда с помощью своего особого языка (игр, симптомов, особенностей поведения) он начинает рассказывать об этом взрослым - такого особенного языка, потому что ему просто еще не хватает мастерства владения словами, чтобы выразить все то, что есть у него внутри, в его внутреннем психическом мире.
Кстати, ужасные биониклы и монстры не все время «ужасны»: иногда дети начинают их жалеть, лечить, стараются починить и испытывают к ним чувства жалости и сострадания. Конечно, есть разные уровни символизации злости и зависти: есть монстр с искаженным
от ярости лицом, есть фигурка Зевса, который суров, но справедлив, есть пистолетик, есть слова. Все они могут пригодиться, но не просто чтобы, как пишут некоторые авторы, «выпустить пар», а чтобы дать место реализации в игре своей внутренней фантазии, которая отражает чувства ребенка, его отношения с близкими.
Некоторые психологи полагают, что если в детской и гре п роисходит схватка между монстрами, то тогда надо обязательно эту схватку для ребенка модифицировать и мотивировать: что они, де, бьются ради внимания принцессы, и ребенку надо эту самую принцессу в игру включить. Безусловно, такой этап в развитии ребенка есть, и тогда это оправдано, но не всегда. У многих специалистов вызывает страх именно нелогичная, немотивированная, неоправданная на первый взгляд ярость ребенка, страх перед схваткой, которая кажется абсолютно жесткой и бессмысленной, перед насилием ради
насилия. Я знаю, что такое возможно, что причины, которые вызывают такую игру, очень ранние в плане онтогенеза. Понимание и помощь ребенку в модуляции подобной агрессии действительно требует большого терпения и способности выдержать такую игру, понимая ее.
Если же взять за идеал развития «мальчиков-одуванчиков», которые никогда не прикасались к пистолетикам и не изображали из себя пиратов и разбойников, то стоит задуматься об их будущем. Следует отметить, что повышенная «удобность» мальчиков является прогностическим фактором в плане риска суицидального поведения в подростковом возрасте: часто о подростках, совершивших суицид, взрослые отзывались как о тихих с детского сада, хороших, неагрессивных, не злых. Эти факты заставляют серьезно думать о том, является ли отсутствие «злого» поведения признаком удачного психического развития.
Возвращаясь к приведенном примеру, можно заметить, что малыш, который натягивает папины брюки и пиджак и говорит папиным басом, воображая, что он папа - и теперь все будут слушаться только его, - тоже вписывается
ПСИХОЛОГ В ДЕТСКОМ САДУ
в схему «подражания». Как, собственно, и один 13-летний мальчик, который носил с собой в школу игрушку - пластмассового супермена, из-за чего становился объектом насмешек своих одноклассников. Но именно эта вещь придавала ему уверенность. Он хотел бы так же смело и бесстрашно встречать трудности жизни, как и герой комиксов, фигурка которого всегда была перед глазами. Имея в своем распоряжении эту игрушку, он как бы сам приобретал качества героя - как средство защиты и идентификации с всесильными, всемогущими качествами для защиты от душевной боли.
В другом случае родители мальчика после развода вели длительные, ожесточенные споры, с кем он должен проживать и может ли видеться с обоими родителями. В конечном счете, это привело к выраженной невротиза-ции ребенка, существенному ухудшению его эмоционального благополучия: он одинаково сильно любил обоих родителей, и мысли о том, что теперь они не вместе, были для него невыносимы. Дома с помощью игрушек он стал разыгрывать настоящую войну, в которой гибли все персонажи. Живым оставался только один могущественный робот, которого никто не мог победить. Такой сюжет можно понимать как своего рода защиту, которую мальчик использовал против ощущения собственного бессилия и беспомощности. Родители, по сути, манипулировали ребенком, чтобы отомстить друг другу. Я полагаю, что если бы не этот монстр, мальчик оказался в психиатрической лечебнице.
Таким образом, мы видим, что идентификация ребенка со «злой» игрушкой, куклой, с которой он играет, допустима, но она, во-первых, не является единственно возможным способом отношений с ней, а во-вторых, необходимо понимать, что это не просто зеркальное бездум-
ное копирование качеств персонажа (а ребенок при этом - чистый белый лист). Скорее, это защитная идентификация против сильных чувств страха, беспомощности и отчаяния либо, что также важно и возможно на определенном этапе развития, необходимая возрастная идентификация с важными качествами взрослых (сила, умение преодолевать препятствия, активность) - для мальчиков - с отцом, мужчиной. Если мальчик не научится быть иногда ершистым, проявлять волю, уметь говорить «нет», а будет удобным и тихим, безропотным «следствием» нежных, спокойных, размеренных отношений с мамой, бабушкой и каких угодно женщин, но не мужчин, то как он обретет свою мужскую идентичность?
Уничтожение злости не является показателем успешного психического развития, и об этом уже давно говорят семейные психологи и психотерапевты различных психологических школ и направлений. А жесткость - это не что-то такое, что ребенок просто впитывает из окружающего мира. В ребенке может быть его собственная, внутренняя злость, и игрушка может помочь постепенно символизировать ее, научиться выражать ее, не причиняя никому реального вреда. Просто нас очень пугает, если мы случайно, краем глаза, вдруг обнаруживаем в ребенке пугающую нас бездну, хаос сырых, едва сдерживаемых чувств ярости, гнева, зависти. Это шокирующее открытие может полностью разрушить тот радужный образ, который мы готовы и хотим видеть, когда речь заходит о ребенке.
Если психолог будет исходить из моральных соображений при работе с детьми и говорить ему: «Ругаться (бить других) - плохо», он превратится скорее в воспитателя, педагога. Задача психолога - все же понять ребенка и помочь ему развиваться дальше, имея возможность принять правила. Например, сказав: «Бить других (и себя) - нельзя, ты нарушаешь важное правило». И о «злой» игрушке я бы сказал так: «Это не плохая игрушка, это игрушка помогает тебе сейчас говорить со мной».
Одно-эмоциональные игрушки
Считается, что куклы, на лицах которых изображены застывшими какие-то однозначные эмоции, например, злость, отвращение, горе, неперспективны в качестве игрового материала: они могут «программировать» ребенка и не содействуют развитию его воображения и тем более игры, поскольку сразу предопределяют линию ее развития. Я бы заметил, что игра как таковая не всегда связана с развитием моральных или коммуникативных качеств ребенка. Игра - это спонтанный рассказ ребенка о том, что в данный момент является наиболее актуальным, значимым для его внутреннего мира, рассказ не всегда строго и четко структурированный и «правильный». Не всех детей заинтересует такая одно-эмоциональная игрушка, но в детской она имеет право быть, потому что, может быть через год, а может и завтра, она окажется полезной, поможет ребенку войти в контакт с теми своими чувствами и фантазиями, которые эта игрушка запечатлевает. Могут ли быть основания для такой мысли: если лицо куклы злое и ребенок играет в такую куклу, он сам станет злым, как и эта кукла? Думаю, если ребенок проявляет явный интерес к такой игрушке, он, конечно, может идентифицироваться с ней. И это может быть элементом действия защитных механизмов психики, очень архаичных, так называемых первичных, примитивных, когда ребенок регрессирует с целью защитить свою психику от фрустриру-ющих, разрушающих его событий.
Оружие
Отдельно можно подумать и о роли игрушечного оружия. Бывает, что родители категорически отказываются покупать детям игрушечные пистолеты, а если и покупают, то запрещают направлять их в сторону людей и стрелять, даже понарошку. Иногда мотивировка бывает такая: «Сейчас вот научишься в людей стрелять, а вырастешь - станешь бандитом, убьешь кого-нибудь и в тюрьме всю жизнь проведешь». Некоторые родители, кажется, затрудняются провести четкую границу между миром игры и реальностью, а это стоит попробовать сделать! Быть убитым в игре - это совсем не то же самое, что быть убитым по-настоящему! Бывает и так, что родители разрешают ребенку стрелять в них из пистолетика, но, в то же время, никак не реагируют на выстрелы и крики ребенка о том, что они ранены или убиты. Ребенок вот уже битый час расстреливает папу, но тот невозмутимо, как неуязвимый Терминатор, внимательно читает газету или смотрит телевизор. А ведь маленькому разбойнику очень надо, чтобы папа на мгновение «умер» и тут же ожил: это такие вот своеобразные, но очень важные для развития «прятки», а кроме того - попытка конкуренции со значимой взрослой фигурой, ну и, конечно, символический способ немножко позлиться.
Полодифференцированные игрушки
Важно ли, чтобы среди игрушек ребенка были пупсы с признаками половых отличий? Может ли кукла быть «вульгарной», «сексуальной», перевозбуждающей ребенка, как пишут некоторые психологи? Вопрос полового развития ребенка выходит за рамки данной статьи. Очевидно одно: ребенок может «считывать» страх или отвращение, которые появляются на лицах родителей, когда они смотрят на не-
которые игрушки. Тогда игрушка наполняется подобными чувствами родителей и становится «плохой» для ребенка, причем в особенности это касается сложных тем: рождения, сексуальности и смерти. Если взрослый считает, что игрушка слишком «сексуальна» для ребенка, если ребенок перевозбудится при виде пениса у куклы-мальчика, то здесь, безусловно, есть о чем подумать.
Хорошо известно, что одно и то же событие или объект могут вызывать у ребенка и взрослого фантазии и чувства не только разные по интенсивности, но и качественно отличные. Это то же самое, что и с детским оружием: для ребенка стрелять в папу это не то же самое, когда один взрослый стреляет в другого. Поэтому кукла будет «вульгарна» для взрослого, когда это связано с его собственными фантазиями и представлениями об аморальности. Это очень хорошо выразила на приеме одна мама, которая заметила, что если с девочкой начать говорить, откуда берутся дети, и предлагать ей «полодифференцированные» игрушки, то в 12 лет она станет проституткой.
В этой связи можно привести следующий пример. Одна мама сильно волновалась, что ее сынок боялся засыпать, не мог начать говорить, казался очень испуганным. Малышу было три года. Психолог спросил, может быть, ему снится что-то страшное. На что мальчик утвердительно покачал головой. «Может быть, игрушки помогут тебе показать, что снится», - спросил психолог. Тогда мальчик выбрал игрушки Бабы-Яги и разбойника, на лицах которых были запечатлены злость и жестокость, и поместил их лежа одна на другую. Затем он стал елозить их друг о друга. Изумленная мама ни с того ни с сего сразу сказала, что они
с мужем занимаются любовью рядом с ребенком, так как их кровати стоят рядом. Но она никогда не могла подумать, что ребенок что-то слышит и понимает.
С другой стороны, дети дошкольного возраста испытывают определенные чувства в области гениталий и даже сами их иногда специально раздражают. Чувство смутного внутреннего возбуждения, окрашенного приятными ощущениями, может появиться и без влияния игрушки.
Психологическая сепарация, внутренняя реальность и кое-что еще
Важную роль в развитии личности ребенка имеет обретение им самостоятельности и все возрастающей независимости от заботящихся о нем взрослых. Путь этот долог и тернист и начинается он с младенчества. Корни чувства уверенности, позволяющего быть самостоятельным, лежат в том самом чувстве безопасности, которое испытывает младенец рядом с мамой. Ему еще только предстоит открыть границы своего тела, обрести самого себя, ощутить себя как отдельное существо.
Д. Винникотт, известный английский педиатр и детский психоаналитик, предположил, что в этом сложном и постепенном процессе обретения самого себя немаловажную роль играет так называемый переходный объект. Им может быть все что угодно: веревочка, игрушка, какая-то мелочь. Но в психическом плане такой предмет совсем не мелочен. Ребенок находит его для себя не случайно - эта вещь помогает ему справляться с одиночеством, успокаивает его, будит фантазию, служит как бы «связующим звеном» между ним и отсутствующей в данной момент мамой. В душе ребенка эта вещица занимает особое место, на грани реальности и фантазии, становится первой игрушкой. Ее потеря для ребенка равносильна внезапному разрыву этих отношений. И он горюет о своей потере, он не готов сразу принять на место утраченной игрушки новую, ведь она будет не та же самая.
Важнейший шаг в понимании того, как устроен внутренний мир ребенка и что представляет собой его игра, был сделан Мелани Кляйн. Она и ее ученики показали, что игра - это сложный рассказ ребенка о его мыслях, фантазиях, которые не всегда им самим осознаются в данный момент.
На основании этих идей можно предположить, что игрушка должна помогать ребенку выражать его бессознательные фантазии и, параллельно, помогать ему обретать чувство собственной идентичности, отделеннос-ти, иными словами, формировать свое собственное личностное пространство, где он был бы и достаточно защищен, и имел возможность расти и развиваться, занимая свое собственное место относительно других членов семьи. Этот сложный процесс сопровождается принятием правил и запретов и постепенным отказом от всемогущих фантазий Его Величества Ребенка. По сути, ребенок открывает для себя все больше и больше существование внешней реальности с ее ограничениями и возможностями. Следует отметить, что как только ребенок начинает использовать игрушку, значит, она уже помогает ему либо символизировать свое внутреннее состояние, либо получать первичную защиту от волнующих и тревожащих его событий или внутренних переживаний.
Часто можно заметить, что дети каким-то образом сами знают, что может им помочь. Например, ребенку очень сложно отпустить маму, он сильно плачет и цепляется за нее... Казалось бы, что у него, скажу условно, в зоне ближайшего развития, совсем нет фантазии или желания попробовать отойти от мамы и сделать что-то самостоятельно. Но тут мы можем заметить, что он начинает резать бумагу ножницами, отбрасывает какую-то игрушку прочь и идет за ней, с удовольствием режет на половинки игрушечные овощи и фрукты, а иногда берет фигурку монстра и бьет ею неразрезанное игрушечное яблоко. Можем ли мы предположить, что в его внутреннем мире есть представление о возможности расставания с мамой, но его чувства двойственны, амбивалентны: его также переполняет и злость на маму, за то, что она «бросает» его, выходя на работу и помещая в детский сад? Тогда можно дать ему возможность разыгрывать дальше столь казалось бы разнородный, бессвязанный сюжет, не порицая, что он делает какую-то ерунду, но давая возможность эту «ерунду» прорабатывать в игровой деятельности. Тогда в какой-то момент он откроет для себя и злую Бабу-Ягу, и ужасного монстра, с которым Бабе-Яге нравится быть вместе. Позже это уже будут Барби, Кен и их дети, которых, возможно, подросший дошкольник начнет выкидывать и отшвыривать со злостью и холодным безразличием, и машина скорой
помощи, которая будет их лечить, и полицейская машина или шлагбаум, которые позволят «брать себя в руки» в сложные моменты и научат говорить себе «нет».
Куклы, изображающие разных членов семьи - маму, папу, бабушку, дедушку, брата или сестру, беременная кукла Барби, взрослый Кен, игрушечные кровати - взрослая и детская, пупсы с половыми отличиями, - способствуют формированию представлений о структуре семьи, половых и возрастных отличиях. Это может быть домик, в котором открываются и закрываются окна и дверь и куда помещаются куклы взрослых или детей. Принятию правил помогут игрушечная полицейская машина, кукла полицейского. О важности «плохих» игрушек речь уже шла выше.
Особую роль могут сыграть разные коробочки с крышками, а для маленьких детей и коробка побольше, куда можно было бы залезть и спрятаться, а иногда и выбросить оттуда все содержимое.
В некотором смысле схожая ситуация имеет место, когда ребенок в какой-то момент игры подходит к большому ящику с игрушками и целенаправленно вываливает все содержимое на пол. Родителей это может приводить в бешенство, особенно в тех случаях, когда ребенок никак не реагирует на просьбы и требования все «немедленно убрать обратно». Но для чего он все это вывалил, хотя и играть-то не собирается? Может быть, для того, чтобы забраться в освободившуюся коробку? Стать ее абсолютным хозяином? Выбросить из нее всех «соперников», занимающих это уютное местечко? Поступить так и в жизни, с помощью силы заполучив для себя что-то важное, что должно принадлежать только ему, но что уже захвачено другими, на его взгляд, несправедливо и вероломно?
Всегда можно дать возможность выбрать ребенку какие-нибудь мягкие игрушки, которых, однако, не должно быть слишком много.
Они, скорее, должны так или иначе отражать какие-то аспекты внутреннего мира самого ребенка: допустим, зубастый волчонок или мягкий и пушистый котенок, а может быть обезьяна - ведь многие животные могут метафорически означать какие-то особенности поведения, эмоциональных проявлений. Старшим детям могут быть интересны помимо всего прочего и различные традиционные настольные игры, шашки, шахматы. Ведь эти игры тоже очень метафоричны: в них можно съедать, убивать, прятаться, защищаться.
Психическое развитие ребенка нельзя рассматривать как прямую стрелу - что пройдено, то исчезло. Какую-то игрушку ребенок может как будто даже и забыть на время, может быть очень долгое, а потом спросить у мамы, где она, и не расставаться с ней. Игрушка в какой-то степени позволяет ребенку справиться с внутренними чувствами и переживаниями, найти определенный компромисс между своими потребностями и требованиями внешнего мира. Развитие происходит этапами, перемежающимися нормативными возрастными кризисами - что-то старое болезненно рушится, что-то новое мучительно создается. Но предыдущие завоевания в развитии могут вновь стать актуальными. И вот шестилетка, отказавшийся уже от «игры в эту дурацкую машинку»,
носит ее снова с собой. Нет никакой реальной необходимости в том, чтобы она была с ним. Но ее присутствие обусловлено внутренней потребностью ребенка.
Заключение
Возникает вопрос: может быть, рассмотренные выше игрушки и полезны, но только тогда, когда у ребенка есть какая-то диагностированная психическая патология и ему показана психотерапия? И психотерапевт поможет ему использовать «злые» игрушки по назначению и под своим профессиональным контролем? И должен ли родитель ребенка быть «обучен» относительно того, как именно его чадо должно в «неоднозначные» игрушки играть?
Но если просто посоветовать родителям в подобной ситуации обратиться в психологическую консультацию, то к приверженцу какой теоретической школы он попадет: к тому, кто скажет: «подождите, он перерастет, не давайте ему пистолет», или к тому, кто посоветует: «да пусть стреляет, он же мальчик»?.. Возможно, задача психолога состоит как раз в том, чтобы помочь и родителям, и педагогам самим научиться задавать вопросы относительно полезности и целесообразности того или иного аспекта развития ребенка. В таком случае мы все оказываемся перед неопределенностью. Сможет ли взрослый самостоятельно сообразить, какая игрушка помогла бы ребенку в данный момент его развития?
Я полагаю, проблема состоит не в том, нужно ли специально покупать ребенку «военные, злые, полодифференциированные» игрушки, но в необходимости «услышать» его голос, уловить его внутреннее состояние, вопросы о самом себе, которые он уже готов, но не решается задать! Мы не можем знать точно, что будет полезно, а что навредит данному конкретному ребенку, если не исследуем во всех деталях и со всем уважением, как устроена его семья, что было в его истории, какие фантазии и ожидания сопровождали его появление на свет, на каком уровне развития находится его внутренний психический мир и каких фантазий он уже достиг, в какой степени он и мама могут отпускать друг друга, не только физически, буквально, но и в своих мыслях и т.п.
И последнее: кто, в конечном счете, покупает ребенку игрушку: взрослый человек или существующий внутри него ребенок, у которого в детстве не было именно такой игрушки, которая во всех смыслах пришлась ему по душе? ■
