CC BY
21
«ДЕМОНИЧЕСКОЕ» В РОМАНЕ АЛЕКСАНДРА МИНДАДЗЕ «СЛУГА»
Л. В. Попова
The «demonic» in Alexander Mindadze's novel «The Servant»
L. V. Popova
Аннотация: В статье исследуется тема «демонического» в романе Александра Миндадзе «Слуга». Современная культура изобилует демоническими образами. И в то же время мало внимания уделяется изучению «демонического» в современной культуре и русской культуре советского периода, к которому принадлежит роман А.Миндадзе «Слуга». Это обуславливает актуальность данного исследования.
Ключевые слова: А.А.Миндадзе, И.В.Гете, демонизм, «демоническое», русская художественная культура.
Abstract: The article investigates the subject of the "demonic" in "The Servant" - a novel by Alexander Mindadze. While images of the demonic abound in modern culture, little attention is paid to studying the demonic in Soviet-time (when "The Servant" was written) and contemporary Russian culture. This makes our research still more relevant.
Keywords: A.A. Mindadze, J.W. Goethe, demonism, "the demonic", Russian literary culture.
Интерес к «демоническому» возрастает в периоды дестабилизации, кризиса, цивилизационного слома и, напротив, угасает в периоды, характеризующиеся устойчивым, гармоничным развитием. «Демоническое», как универсальная культурфилософская категория, складывается в эпоху Серебряного века русской культуры. «Демоническое» переживает различные трансформации в русской художественной культуре советского периода и в настоящее время. В художественном творчестве проявление «демонического начала» означает власть культурно-бессознательного, иррационального, не контролируемого художником содержания.
Особую значимость в понимании «демонического» представляют работы Н. В. Скородума, среди них «Гете и Шопенгауэр о природе демонического начала», где «демоническое» представлено как позитивное, как творческая сила, как творческое бессознательное (Скородум, 2009).
Феномен «демонического» как «двойника» изложен в трудах М. Ямпольского «Демон и лабиринт» (Ямпольский, 1996) и во многих трудах В. К. Кантора, в том числе «Русская классика, или Бытие России» (Кантор, 2005).
Цель нашего исследования заключается в осмыслении «демонического» в романе А. А. Миндадзе «Слуга» (Миндадзе, 1994). В качестве задач исследования выступают: изучение генезиса «демонического» в русской художественной культуре; выявление связи «демонического» с творческим бессознательным, его интуитивной, сверхчувственной природы. В связи с комплексным подходом к феномену «демонического» используются методы: психоанализ, образно-мифологической подход, герменевтический метод, интертекстуальный метод, сравнительно-исторический метод.
Но для того, чтобы разобраться с пониманием «демонического» у А. Миндадзе, обратимся к истокам понятия «демонического» в европейской культуре, которые коренятся в Античной Греции.
В древнегреческой традиции Демон связан с душой. Демоны занимают промежуточное место между божественными и земными космическими телами. Демон — некий двойник человека. Именно он, когда человек умирает, провожает его душу в Аид. Отбыв там нужный срок, душа возвращается на землю под предводительством другого демона (см: Попова, 2013). Европейская культура объединяет в себе античную традицию и христианство. При этом утрачивается единство гармонии античной Греции, поскольку через иудео-христианскую традицию европейское сознание впитывает в себя иранский дуализм.
Христианский дуализм «Христос — Дьявол» достигает своего апогея в Средние века. Христос олицетворяет собой Свет, Добро. Сатана (Дьявол) — олицетворение тьмы, Зла. Сатану в Средние века называют также Демоном, бесом, так как с точки зрения христиан, все языческие боги были бесами.
Во времена Реформации формируется легенда о докторе Иоганне Фаусте (1480-1540), докторе, чернокнижнике, жившем в Германии, который якобы заключил договор с демоном Мефистофелем и обрек свою душу на вечное проклятие. Еще Джон Мильтон (1608-1674) в своей поэме «Потерянный рай» (1667) наделяет Сатану величием гордого и свободного духа. Сатана — тираноборец, которого жажда свободы довела до зла. Образ Мефистофеля из поэмы Гете «Фауст» есть некая «реабилитация» Демона, которого в эпоху Средневековья называли «чертом», «дьяволом», «Сатаной». Мефистофель — «дух, привыкший отрицать». Но его отрицание не доходит до разрушения. Он «творит добро, всему желая зла». Творить — значить создавать. В чем же заключается созидание Мефистофеля? «Я — части часть, которая была / Когда-то всем и свет произвела. / Свет этот — порожденье тьмы ночной / И отнял
место у нее самой. / Он с ней не сладит, как бы ни хотел. / Его удел — поверхность твердых тел. / Он к ним прикован, связан с их судьбой, / Лишь с помощью их может быть собой, / И есть надежда, что, когда тела / Разрушатся, сгорит и он дотла».
Без тьмы не было бы света. Что же касается Мефистофеля, то, его место среди «войска Господня». «И был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана» (Иов. 1:6). Этот фрагмент из книги Иова во многом перекликается с «Прологом на небе» в «Фаусте», где Мефистофель дает человеку такую характеристику: «Божок вселенной, человек таков, / Каким и был он испокон веков. / Он лучше б жил чуть-чуть, не озари / Его ты божьей искрой изнутри. / Он эту искру разумом зовет / И с этой искрой скот скотом живет». Главный грех человека — гордыня и спесь: «...Только спесь / Людская ваша с самомненьем смелым / Себя считает вместо части целым».
Мирча Элиаде отмечает двойственную роль Мефистофеля: несмотря на то, «что Мефистофель использует каждую возможность, чтобы помешать потоку Жизни, он тем самым стимулирует самое Жизнь. Он борется против Блага, но именно этим, в конце концов, творит Благо. Отрицая Жизнь, он во всем оказывается «коллегой» Бога. И потому Бог, обладающий божественным предвидением, охотно дает Мефистофеля в спутники человеку» (Элиаде, 1998: 378). Мефистофель обладает некой «симпатией». Зло становится привлекательным.
Мефистофель — не просто двойник Фауста. После договора они оказываются связанными «кровью». Говоря о душе Фауста, стоит вновь вспомнить Платона, который уподобил душе возничему, правящему упряжкой из двух коней. Белый конь связан с добрыми намерениями, черный — с безудержной страстью. Душа древних — целостное единство. Душа Фауста двойственна: «Но две души живут во мне, / И обе не в ладах друг с другом. / Одна, как страсть любви, пылка / И жадно льнет к земле всецело, / Другая вся за облака / Так и рванулась бы из тела».
Гете использует термины «демон», «демоническое» (Гете, 1976). Его понимание «демонического» восходит к античности — к Платону и Аристотелю. Демоны — посредники между людьми и высшими богами. В книге Эккермана «Разговоры с Гете» приводится следующее: «Демоническое — позитивно. Поэтому Мефистофель, как чисто отрицательный персонаж, лишен демонического» (цит. по: Скородум, 2009: 257). Этой фразой, брошенной в разговоре с Эккерманом, Гете, подчеркивает «демоничность», «двойственность» Фауста. Именно эта идея содержится в фильме А. Сокурова «Фауст» (2007). По мнению Н. А. Хренова, «носителем демонического здесь
Бе
5
предстает не Мефистофель, а сам Фауст» (Хренов, 2013: 237). Мефистофель — демон по природе своей, Фауст — носитель «демонического».
Сам Гете утверждал: «Чем выше человек — тем больше он находится под влиянием демонов» (цит. по: Скородум, 2009: 257). Демоническими личностями, по его мнению, являются Наполеон, Петр I, Фридрих Великий. Нельзя не согласиться с Н.В.Скородумом, что демоническое, в понимании Гете, относится к сфере «бессознательного», что «это такой же рабочий термин, как либидо или сизигийная пара «анимус — анима» в психологии К.Г.Юнга» (там же: 254).
«Демоническое», у Гете, — и Мефистофель, и Фауст. Фауст спускается в преисподнюю, чтобы посетить Матерей, богинь подземного мира. По мнению С.Н.Зенкина, Матери — «если не хтонические богини, то во всяком случае абиссальные, богини бездны» (Зенкин, 2012: 309). Соприкоснувшись с хтонической бездной, Фауст сам становится демоном, который несет энергию смерти. Ведь именно Фауст становится виновником смерти Маргариты.
«Двойник», по мнению Кантора, — «вовсе не герой второго плана» (Кантор, 2005: 554). «Конечно, двойник одномернее, однозначнее, но это вовсе не значит, что он подчинен герою, напротив, как правило, бывает наоборот» (там же). Двойник — тот, кто паразитирует на главном герое, вместе с тем его копия.
«Двойничество» прослеживается в романе Александра Миндадзе «Слуга». В 1988 г. по сценарию А. Миндадзе режиссер Вадим Абдрашитов снял фильм «Слуга». Но в данном случае речь пойдет не о фильме, а о романе, так как это — два разных произведения. В романе прослеживается модель «Фауст-Мефистофель». В роли Мефистофеля здесь предстает Андрей Андреевич Гудионов, крупный чиновник, способный вершить судьбы людей. Павел Клюев, его личный водитель, также фигура «демоническая». Это человек недюжинной физической силы, бывший десантник. Попав по влияние Гудионова, он способен пойти на преступление, даже убийство в угоду господину. Именно он становится причиной смерти Романа Романовича Брызгина. Смерть является одним из аспектов демонизма. Демоническая энергетика, по мнению Л. Романчук, есть «энергетика смерти, то самое дыхание бездны, хаоса, которое особенно ощутимо в творчестве романтиков» (Романчук, 2013: Электронный ресурс). Эта энергетика свойственна и Павлу Клюеву: «Мы с Андреем Андреевичем очень «опасные» люди. Где мы — там смерть» (Миндадзе, 1994: 427).
Брызгин, с одной стороны, — враг Гудионова, редактор газеты, где пишет разоблачающие Гудионова статьи. С другой стороны, он — «двойник» Гудионова, его «совесть». Сам гудионов называет его «мой черный человек» (там же: 291). И Павел Клюев задумывается по поводу Брызгина: « Не было бы
Гудионова, не было бы Брызгина. Это дураку ясно. Интересно другое!.. Был бы Гудионов, если бы не было Брызгина?» (там же: 226). Гудионов, с одной стороны, обычный человек, но он знает, что жизнь после смерти не заканчивается, поэтому считает себя бессмертным: «А смерти я, Паша, не боюсь, это верно. Потому как бессмертный.. Ну, перевоплощусь, разве что.. Под другой личиной, конечно, в будущем веке, но все равно» (там же: 10). И во всех перевоплощениях Гудионов, как он сам утверждает, знал Павла Клюева. Недаром, роман начинается с рождения Павла и приезда Гудионова и Брызгина. «Признал тебя, Рома, признал!» — ликует Гудионов (там же: 5).
Встает вопрос о рабстве человека. Речь идет не о социальной зависимости одного человека от другого, подчиненного от начальника, а о психологической зависимости. С этим и связан спор Гудионова и Брызгина. По мнению Брызгина, это — «свойство натуры, заложенное в генетику» (там же: 38). Гудионов же уверен в личной преданности Павла. Если Фауст и Мефистофель связаны кровью через договор, то существует телесная связь и между Гудионовым и Клюевым, еще с другой жизни: «Давно я хотел, Паша, замолить свой великий грех, грех содомства и мужеложства!» (там же: 32).
Гудионов считает себя «посвященным». Подобно Мефистофелю, он все приводит в движение: «Я-то посвящен. И потому должен, имею право, обязан рисковать, тормошить, ломать стереотипы, баламутить, пробовать и ошибаться. Мне-то чего бояться!..» (там же: 86). Павла он хочет сделать соратником: «... ибо ты тоже живешь многажды, и как только поймешь это, сам начнешь жить, как я» (там же). Гудионов считает, что он вправе творить все, что угодно, не важно, Добро или Зло. Он устраивает экспериментальный публичный дом (ЭПД) в подведомственном ему городке, готов даже развернуть Реку, не думая о последствиях: «Мое дело сдвинуть, наконец, всполошить, возмутить, пусть даже не в ту сторону, Паша, но с места. Потом, когда я приду снова в этот мир через поколение, не раньше, я увижу результат своих усилий! и узнаю, благодарны мне потомки или проклинают. » (там же: 108).
Брызгин убежден, что Гудионов — носитель Зла: «. на твоем примере, Андрюша, я убедился в бессмертии Зла. И, стало быть, допускаю твое персональное бессмертие» (там же: 38). Подобно Мефистофелю, Гудионов обладает некой «симпатией». Встает вопрос: действительно ли Гудионов — Зло? Этот вопрос мучает и Павла Клюева. Брызгин, подобно Ивану Царевичу, положил жизнь на борьбу с Кащеем. Так кто же Кащей: Гудионов или Брызгин? «Сплошь, куда не посмотришь, перевертыши, зло поменялось местами с добром.» (там же: 155). Переворачивание этических и эстетических представлений свойственно эпохе Романтизма. Становится привлекательным
противник Бога: Люцифер у Д. Г. Байрона («Каин»), Демон у М. Лермонтова. Его Демон двойственен: «Покажет образ совершенства / И вдруг отнимет навсегда...». «Демоническое» как культурное бессознательное амбивалентно, то есть выступает как созидательное, так и разрушительное начало. Гудионов, как Демон, не только дает Клюеву земные блага, порабощая его. Он помогает ему также раскрыться как творческому деятелю. В прошлой жизни у Павла был талант музыканта, свидетельствует Гудионов. И Павел открывает у себя талант музыканта и дирижера. Лишь с помощью музыки он становится свободным: «Перестану быть холуем, которым нет сомнения, конечно же, был, это ясно лишь теперь!» (там же: 180). С помощью музыки он подчиняет себе других: «Я подчинил их своей воле! — радовался я, клянясь своим рабам, столпившимся перед сценой и без устали аплодировавших мне. Они не знают, да и зачем им знать, что они в моих руках лишь средство для преодоления собственного рабства. Что, подчиняя их себе, я испытываю иллюзорно, что стал свободным! Пусть ненадолго, но уже за это я должен их не только презирать, но и быть благодарным.» (там же: 430-431).
Вдохновение Клюева уходит вместе с Демоном, его подарившим. После смерти Гудионова, он теряет свой дар. Когда его спрашивают о музыке, он отвечает: «Я ее больше не слышу.. Умерла вместе с ним» (там же: 445). Гудионов силен, как Демон, как человек, он — смертен. И Гудионов не всесилен. Он тоже — слуга. Как и Мефистофель при Боге. Мефистофелю даны все полномочия в отношении Фауста: «... Ты можешь гнать, / Пока он жив, его по всем уступам. / Кто ищет — вынужден блуждать».
Павел Клюев при жизни Гудионова догадывается, что «. Гудионов не так уж всемогущ.. .»(там же: 251). Гудионова, как служебное лицо, контролируют сверху. Телефонные разговоры прослушивает и контролирует офицер связи, «Эрудит», как называет его Клюев. «Значит, есть кто-то на уровне Саваофа — вседержитель, вершащий наши судьбы? Гудионов при нем, как я при Гудионове?» (там же).
После смерти Гудионова, Павел, потеряв свой дар, покидает дом Гудионова, возвращается в дом родителей, отказываясь от всех благ. Он начинает слышать музыку во сне: «Что-то знакомое, но никогда не слышимое. Она рождалась во мне и умирала во мне, уступая место новым, все более знакомым созвучием» (там же: 446).
«Демоническое» предполагает наличие особой негативной сакральной энергетики. Демоническая энергия — энергия смерти, разрушения, распада; это темная, хтоническая сила. «Демоническое» размывает понятия добра и зла, уравнивая их в правах. Человек становится свободен, но свободен в равной
мере — как для созидательного творчества, так и для разрушения, уничтожения. В этом смысле «демоническое» амбивалентно: оно может выступать как творческое, так и как разрушительное начало.
Таким образом, «демоническое» включает в себя три основных аспекта: сакральный, этический и эстетический.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Гете, И. В. (1976) Поэзия и правда. Из моей жизни // Гете И. В. Собр. соч. : в 10 т. М. : Худож. лит. Т. 3.
Зенкин, С. Н. (2012) Небожественное сакральное: Теория и художественная практика. М. : РГГУ.
Кантор, В. К. (2005) Русская классика, или Бытие России. М. : РОССПЭН.
Миндадзе, А. (1994) Слуга. М. : Эрго-Пресс.
Попова, Л. В. (2013) Интерпретация «демонического» в философии и эстетике Серебряного века // Знание. Понимание. Умение. № 2. С. 268-272.
Романчук, Л. (2013) Метаморфозы образа Сатаны [Электронный ресурс] // Литература Западной Европы 19 века. URL: http://19v-euro-lit.niv.ru/ (дата обращения: 13.10.2013).
Скородум, Н. В. (2009) Гете и Шопенгауэр о природе демонического начала // Мистико-эзотерические движения в теории и практике. История. Психология. Философия: Сб. материалов Второй международной научной конференции / под ред. С. В. Пахомова. СПб. : РХГА. С. 256-266.
Хренов, Н. А. (2013) Искусство как творчество культуры: архетипы святости и демонизма на российском экране эпохи глобализации // Ярославский педагогический вестник. № 1. Т. I (Гуманитарные науки). С. 232-238.
Элиаде, М. (1998) Мефистофель и андрогин // М. Элиаде. Азиатская алхимия. М. : Янус-К. С. 324-478.
Ямпольский, М. (1996) Демон и лабиринт. (Диаграммы, деформации, мимесис). М. : Новое литературное обозрение.
Попова Лиана Владимировна — преподаватель кафедры философии, культурологии и политологии Московского гуманитарного университета. Адрес: 111395 Москва, ул. Юности, д. 5, корп. 3, к. 423. Тел.: +7 (499) 374-6181. Эл. адрес: [email protected].
Popova Liana Vladimirovna, Lecturer, Department of philosophy, cultural studies and political science, Moscow University for the Humanities. Postal address: Bldg. 3, 5 Yunosti St., 111395 Moscow, Russia. Tel.: +7 (499) 374-61-81. E-mail: [email protected].
