CC BY
35
УДК 808.1
О. С. Чеснокова, П. Л.Талавера-Ибарра
Чеснокова О. С., доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры иностранных языков филологического факультета Российского университета дружбы народов; e-mail: [email protected]
Талавера-Ибарра П.Л., доктор философии (сравнительное литературоведение), профессор кафедры иностранных языков Южного Университета Штата Миссури (США); e-mail: [email protected]
«ДЕМОН» М. Ю. ЛЕРМОНТОВА В ИСПАНСКОМ ПЕРЕВОДЕ К. БРУСИЛОВА
В статье рассматривается перевод на испанский язык поэмы М. Ю. Лермонтова «Демон» и анализируются параметры его связи с оригиналом.
Ключевые слова: Лермонтов; «Демон»; поэтический дискурс; испанский перевод; интертекстуальность; эстетика.
Chesnokova O. S.
Ph. D. (State Doctor), Professor, Department of Foreign Languages, Faculty of Philology, Peoples' Friendship University of Russia; e-mail: [email protected]
Talavera-Ibarra P. L.
Ph. D., Prof., Department of Foreign Languages, Missouri Southern State University, USA; e-mail: [email protected]
M. LERMONTOV'S POEM "THE DEMON" IN ITS TRANSLATION INTO SPANISH BY K. BRUSILOFF
This article deals with the translation into Spanish of the famous M. Lermontov's romantic poem "The Demon", and it explores the interactions of the original Russian text with its Spanish version made by Konstant Brusiloff.
Key Words: Lermontov; "The Demon"; poetic discourse; Spanish translation; intertextuality; aesthetics.
Поэтма М. Ю. Лермонтова «Демон» относится к шедеврам жанра романтической поэзии и интертекстуально связана с библейским сюжетом о падшем ангеле. Многие писатели создавали образ падшего ангела (Сатана в «Потерянном рае» Мильтона, Люцифер в «Каине» Байрона, Мефистофель в «Фаусте» Гете и др.). Лермонтовский «Демон», принадлежащий, по словам В. Набокова, наряду с поэмой «Мцыри» к самым совершенным творениям поэта [9, с. 277], оригинально трактует образ падшего ангела, решившего найти спасение
в мире людей, и допускает множественность прочтений, в том числе интертекстуальных. Тонкий знаток стиля Лермонтова, Б. Эйхенбаум говорит о связи поэмы с творчеством Пушкина и со всем творчеством самого Лермонтова [5, с. 98]. По мнению российского литературоведа У. Р. Фохта, образ Демона в поэме дублируется образом Тамары, а в самом Демоне поэт дал литературное воплощение аристократа 30-х гг. XIX в., при этом для стилистики поэмы характерна резкая смена отдельных эпизодов и роль антитезы [4].
Вне зависимости от ракурсов интерпретации, поэма «Демон» разрабатывает серию конфликтов. На наш взгляд, один из ведущих конфликтов поэмы - конфликт между знанием и незнанием, или незнанием и познанием, интертекстуально восходящий к библейскому дереву познания добра и зла (Быт 2: 9; 17). Пространство, в котором разворачивается действие, - Кавказ - место обеих ссылок поэта и место его гибели. Эстетическое отражение природы, топографии Кавказа и грузинских реалий составляет одну из лексико-семантических и стилистических черт поэмы, средствами другого языка a priori представляет интересную творческую задачу. Стиль поэмы, передача которой средствами другого языка, безусловно представляет интересную творческую задачу. Стиль поэмы характеризуется «установкой на декламацию и декоративность, с нажимом на эмоциональную выразительность, на риторику, на "заметность" лирических формул» [5, с. 101]. Думается, что учет этих аспектов текста образует одну из важнейших задач, возникающих при передаче формально-структурных составляющих поэмы и ее эмоционального воздействия средствами другого языка, чтобы состоялось необходимое, по С. Ф. Гончаренко, для поэтической коммуникации «духовное общение между автором и такими его читателями, которые воспитаны в лоне другого (неавторского) языка и другой культуры» [2, с. 108]. Эту проблематику мы и рассмотрим на материале перевода поэмы на испанский язык1.
Анализируемый нами перевод поэмы на испанский язык был выполнен в 1940-е гг. в Санто-Доминго человеком интереснейшей судьбы, на тот момент эмигрировавшим из фашистской Испании, -
1 Здесь и далее приняты следующие сокращения для цитируемых текстов: оригинальный текст - «Л», перевод на испанский язык Константа Брусилова (Брусилоффа) [цит. по: 8]. - «В». Цифры в круглых скобках после условных обозначений текстов означают номера страниц.
Константом (Константином) Брусиловым1. Доминиканское издание перевода «Демона» [8] снабжено эссе Брусилова о поэме и иллюстрациями известного испанского художника, гравера и писателя Рикардо Бароха2, что представляет собой трансформацию лермонтовского текста, опосредованную его переводом, в невербальную семиотическую систему живописи.
Подзаголовок поэмы - «восточная повесть» является смысловым несоответствием-алогизмом, так как в русскоязычной традиции термин «повесть» относится к прозаическим жанрам. Вероятно, подзаголовок, данный поэтом, передает его особое эстетическое отношение к своему произведению. В переводе Брусилова подзаголовка «восточная повесть» нет. В библиографическом описании, после названия El Demonio, указано Poema romántico - романтическая поэма, что оказывается литературоведческой интерпретацией, а не переводом прецедентного подзаголовка.
«Демон» написан четырехстопным ямбом, иногда чередующимся с трехстопным. Как известно, существуют различные системы стихосложения, связанные с национальной традицией, которая, в свою очередь, сопряжена с типологическими особенностями языка, в частности с долготой и краткостью гласных. В испанском языке неизменное качество гласных является типологической чертой, поэтому четырехстопный ямб в испанском стихосложении не используется. Опыты по его применению в испанском поэтическом дискурсе принадлежат выдающемуся никарагуанскому поэту-модернисту Рубену Дарио (1865-1916) [10].
Перед переводчиком русского четырехстопного ямба на испанский язык стоит задача найти соответствие. Скрупулезное следование оригиналу оказывается прагматической компенсацией отсутствия метрики испанского перевода «Демона», поскольку текст Брусилова представляет собой свободный стих без рифмы и метра. Вот первые строки поэмы в форматировании доминиканского издания:
El desesperado Demonio, espíritu del destierro, Volaba sobre la tierra pecadora, y el recuerdo de mejores días
Se agolpaba tumultuoso en su memoria (B, 33).
1 Constant Brusiloff (1895-1977). О жизни К. Брусилова, его работе переводчиком в Народном Фронте в Стране Басков, вылившейся в размышления о Гражданской войне в Испании, см. [6].
2 Ricardo Baroja y Nessi (1871-1953).
Итак, по объективным причинам типологических различий фонологии русского и испанского языков оригинальная метрика поэмы едва ли может быть передана на испанском языке. Поэтому при переводе принципиально важна передача содержания, стиля и эстетики поэмы. Что касается передачи содержания, то перевод Брусилова является художественным прозаическим переложением, почти подстрочным оригиналу. При этом, по сравнению с канонической версией лермонтовского текста по изданию в Карлсруэ (1857), в испанском тексте есть как сокращения, так и добавления. Так, диалог Демона и Тамары сокращен (что соответствует изданию 1856 г.), а пронзительное по драматизму обращение Тамары к отцу расширено. В оригинале Тамара говорит отцу:
Отец, отец, оставь угрозы,
Свою Тамару не брани;
Я плачу: видишь эти слезы,
Уже не первые они.
Напрасно женихи толпою
Спешат сюда из дальних мест.
Немало в Грузии невест;
А мне не быть ничьей женою!.. (Л, 95)
No quiero ya pertenecer a alguien más. Di a mis pretendientes que mi esposo Yace bajo la tierra fría y que a nadie jamás Entregaré mi corazón (B, 57).
Обратный перевод значительно расширен и дает следующее прочтение: «Я больше никому не хочу принадлежать. Скажи женихам, что мой супруг лежит под землей, и что никому больше я не отдам своего сердца».
В вопросе стиля поэмы мы опираемся на рассуждение Б. М. Эйхенбаума, который расценивал его как гипнотический, ораторский, декламационный, с «потускнением семантических оттенков» и превалированием «эмоциональных формул» [5, с. 72, 98], ср.: «"Дух изгнанья" - что это - дух изгнанный или дух изгоняющий? Ни то, ни другое. Это - языковой "сплав", в котором ударение стоит на слове "изгнанья", а целое представляет собой эмоциональную формулу» [5, с. 98]. Подобные «эмоциональные формулы» крайне сложны и одновременно эстетически важны для перевода поэмы. Декламационность и приподнятость «эмоциональных формул», на наш взгляд, отчасти создается номинациями главного героя
поэмы - Демона, что мы предлагаем рассмотреть как модель для рассуждений о диалоге между подлинником и анализируемым испанским переводом. В первой части поэмы декламационные обозначения Демона находятся в структуре авторского текста; во второй части примечательны их реализации в позиции обращения.
Первый стих начинается адъективным словосочетанием «Печальный демон», за которым следуют другие емкие и эмоционально насыщенные обозначения, которые с восьмого стиха начинают тяготеть к лаконичной номинации «Демон». Рассмотрим переводческие решения.
Печальный Демон (Л, 84) / El desesperado Demonio (В, 34). В переводе эпитет Демона более интенсивен, чем в оригинале: desesperado - это не просто «печальный», а «отчаявшийся». Поскольку в испанском переводе нет рифмы, то усиление такого эмоционального звучания вполне оправданно для достижения общего ораторско-декламационного эффекта.
Дух изгнанья (Л, 84) / Espíritu del destierro (В, 34). Более емким для перевода на испанский язык «эмоциональной формулы» «дух изгнанья» было бы неизбранное Брусиловым имя еspíritu, а alma: alma del destierro.
Чистый херувим (Л, 84) / Límpido querubín (В, 33). Испанский перевод почти дословный. Препозиция свойственного испанской поэтической традиции прилагательного Límpido (7. T. 2, с. 1381) эстетически создает его декламационность.
Познанья жадный (Л, 84) / Ávido de ciencia (В, 33). Как мы уже отметили, конфликт незнания и познания видится нам одним из главных в поэме. Поэтому особый интерес представляют единицы, лексико-семантически связанные с идеей познания, как в этой характеристике Демона. Синтаксически более удачной в испанском переводе была бы конструкция прилагательного ávido - жадный с глаголом saber - знать, а не с существительным ciencia - наука: ávido de saber. Большая смысловая адекватность и декламационность может быть достигнута за счет варианта с инверсией имени conocimiento -познание: de conocimiento ávido.
Счастливый первенец творенья (Л, 84) / Feliz primogénito de la creación (В, 33). Удачное прагматическое соответствие перевода оригиналу.
Давно отверженный (Л, 85) / Despreciado, desde hacía tiempo (В, 34). Обратный перевод с испанского дает значение «презираемый»,
а не «отверженный». Причастие rechazado было бы более соответствующим оригиналу.
Изгнанник рая (Л, 85) / El desterrado del Paraíso (В, 35). Переводческое соответствие еxpulsado del Paraíso было бы более верным по смыслу и эмоциональности.
Гордый дух (Л, 86) / espíritu soberbio (B, 35). Так же как и в предыдущих случаях, Брусилов использует лексему espíritu. Препозиция прилагательного, по нормам испанского синтаксиса, делает его эпитетом, что соответствует эстетике поэмы, при том, что прилагательное soberbio означает, скорее, «высокомерный», чем «гордый».
(В груди) изгнанника (Л, 86) / no despierta en el corazón del infecundo desterrado (B, 36). Любопытно смысловое смещение в переводе, где «новые чувства» не могут возникнуть не в груди, как в прецедентном тексте, а в сердце «пустого изгнанника».
И Демон видел (Л, 89) / El Demonio vió a Tamara... (B, 41). Пример прямого соответствия номинации-субъекта в прецедентном тексте и переводе.
Текст Лермонтова изобилует лексикой высокого стиля, поэтическими архаизмами. Многие переводческие решения Брусилова интересны в смысловом, синтаксическом и коннотативном планах. Так, эквивалент инверсивной конструкции «и на челе его высоком» поставлен в позицию субъекта, что усиливает эмоциональную тональность испанского текста:
И дик, и чуден был вокруг Весь Божий мир; но гордый дух Презрительным окинул оком Творенье Бога своего, И на челе его высоком Не отразилось ничего (Л, 86).
Más el espíritu soberbio lanzó una mirada de desprecio A la divina creación de su Señor, Y su semblante altanero permaneció impasible (B, 35).
Следующий фрагмент, описывающий чувства спешащего на свадьбу жениха Тамары, примечателен эпитетом Демона «лукавый»:
Его коварною мечтою Лукавый Демон возмущал: Он в мыслях, под ночною тьмою, Уста невесты целовал (Л, 91).
В перевод этот семиотически значимый эпитет не вошел: Лукавый Демон (Л, 91) / Se le infundió el Demonio (B, 44).
Как видно из приведенных соответствий, переводчик старался максимально передать эмоционально окрашенные и риторически значимые обозначения Демона. Наблюдаемые смысловые смещения компенсируются общим, верно передаваемым эмоциональным тоном перевода, что оказывается доминантой его интертекстуальных связей с оригиналом.
Анализируя вторую часть поэмы, остановимся на следующем фрагменте характеристики Демона:
И входит он, любить готовый, С душой открытой для добра, И мыслит он, что жизни новой Пришла желанная пора (Л, 100).
Синтаксическими ресурсами поэмы, представленными в приведенном фрагменте, являются инверсия, повторы и анафора союза «и» - аллюзия Библии (Быт 1: 3; 4; 5; 6). В переводе оказывается нейтральный код, без возможной анафоры союза Y, при этом Брусилов дословно передает смысл готовности Демона «любить... с душой, открытой для добра».
El Demonio entra, dispuesto a amar, Con el alma abierta al bien, y piensa Que llegó el anhelado momento De una nueva vida (B, 66).
Остановимся на обращениях к Демону, семантических и экспрессивно-стилистических возможностях их перевода. Синтаксическая позиция обращения - это всегда прагматически значимое отражение восприятия собеседника, а в поэтическом дискурсе - исключительные экспрессивные возможности. Обращения в поэме отражают русскую поэтическую традицию и идиолект Лермонтова. Первое обращение Тамары к Демону звучит так:
Дух беспокойный, дух порочный,
Кто звал тебя во тьме полночной? (Л, 100).
Это обращение интересно присущими стилю Лермонтова повторами и реализацией в конструкции с инверсией: «во тьме полночной».
¡Espíritu maligno, espíritu perverso!
¿Quién te invocó en la oscuridad de la noche? (B, 67).
Брусилов в переводе верен лексеме espíritu, открывшей его текст. Прилагательные, избранные переводчиком, отходят от осуществленной, почти дословной, связи его текста с подлинником. Maligno - это «злокачественный», «злой», а также в испанской традиции обозначение дьявола [7. T. 2, с. 1425]. Обратный перевод дает, скорее, «дьявольский дух», а не «дух беспокойный». Фразеологизм alma en pena, имеющий в испанской традиции аллюзию страдания в Чистилище [7. T. 1, с. 114], на наш взгляд, в наибольшей степени соответствует эстетике данного обращения в оригинале. Эпитет perverso, избранный Брусиловым, семантико-стилистически удачен в переводе, хотя более близким подлиннику был бы pecador.
Следующая конструкция с обращением Тамары к Демону примечательна использованием прилагательного «лукавый» и называнием Тамарой Демона «врагом»:
Оставь меня, о дух лукавый!
Молчи, не верю я врагу... (Л, 102).
¡Aparta, oh espíritu astuto!
¡Calla, no creo al enemigo! (B, 71).
Главные составляющие смысла русского прилагательного «лукавый» - это «соблазняющий и обманывающий», при том, что оно самостоятельно может выступать как обозначение дьявола, нечистой силы, что обусловливает сложность его перевода. В переводе Брусилова за счет междометия oh передано волнение Тамары. Однако избранное переводчиком для этого контекста прилагательное astuto - это, скорее, «умный» и «хитрый», нежели «соблазняющий и обманывающий». Имя perverso больше соответствует контексту. Что касается перевода лексемы «враг», переводчик остановился на прямом словарном соответствии: враг / enemigo, что прагматически полностью соответствует контексту.
Следующий фрагмент содержит два близко расположенных эмоциональных обращения Тамары: инверсивное «мой друг случайный» и оценочное «страдалец»:
Кто б ни был ты, мой друг случайный, -Покой навеки погубя, Невольно я с отрадой тайной, Страдалец, слушаю тебя (Л, 106).
В переводе сохранены оба обращения:
Quienquiera que seas, amigo mío del momento, Destruyendo mi tranquilidad, a pesar mío, Con silenciosa alegría te escucho, ¡mártir! (B, 74).
Обращение «страдалец» оригинала прагматически удачно коррелирует с исп. mártir, дословно «мученик», тем более, что оно стоит в конце фразы, т. е. в сильной, по нормам испанского синтаксиса, позиции. Вариант casual amigo mío видится эстетически верным переводом обращения «мой друг случайный».
Интертекстуально интересны переводы обращений Демона к Тамаре.
Тебя я, вольный сын эфира, Возьму в надзвездные края: И будешь ты царицей мира, Подруга первая моя (Л, 1G8).
Инверсивное обращение «подруга первая моя» - выражение надежды и отчаяния Демона, очередная «эмоциональная формула» поэмы. При эмоциональной окрашенности избранной для этого фрагмента лексики в переводе Брусилова нет прямого обращения к Тамаре:
Serás la Soberana del Mundo Y elegida primera de mi amor (B, 76).
В следующем контексте обращения разберем его перевод и перевод эмоциональной формулы «пучина гордого познанья».
О нет, прекрасное созданье, К иному ты присуждена; Тебя иное ждет страданье, Иных восторгов глубина; Оставь же прежние желанья И жалкий свет его судьбе: Пучину гордого познанья Взамен открою я тебе (Л, 1G8).
В версии Брусилова обращение удачно передано как criatura adorable «обожаемое создание». Метафора «пучина» заменена на метафору abismo «пропасть» с препозицией прилагательного, что созвучно эстетике лермонтовского текста:
A cambio te abriré el abismo
de la orgullosa sabiduría (B, 77).
Однако испанская лексема sabiduría - это «мудрость», а не «познание» прецедентного текста, поэтому в переводе более уместно существительное conocimiento.
Остановимся также на обращении к Демону ангела, именуемого «посланником неба»:
Исчезни, мрачный дух сомненья! -
Посланник неба отвечал (Л, 113).
В переводе удачно переданы смыслы «мрачность» и «сомнение»:
Aparta, espíritu tenebroso de la duda!
- Contestó el enviado del cielo (B, 86).
Итак, рассмотренные нами обращения поэмы показывают смещение смысловых и коннотативных оттенков при переводе.
Из эмоциональных формул остановимся на двух понятийно связанных выражениях: «беззаконная мечта» (Л, 96) и «дума преступная» (Л, 98). Если формула «дума преступная» нашла удачное соответствие в переводе как pensamientos pecaminosos (B, 62), то вариант inquietante quimera (B, 59) для смысла и коннотаций лермонтовского «беззаконная мечта» явно проигрывает в смысле и пафосе отчаяния. Вариант deseo prohibido представляется наилучшим решением.
Остановимся на переводе эпитетов поэмы. Л. А. Булаховский типичными лермонтовскими эпитетами называет следующие: немой, хладный, скучный, таинственный, далекий, суровый, мрачный, чуждый, роковой, мятежный, гордый, вольный, чудный, родной, звонкий, звучный, стройный, мирный, золотой, серебряный, жемчужный, голубой, синий [1]. Рассмотрим эпитеты цвета «золотой», отмеченный Л. А. Булаховским, и «лазурный», ассоциативно связанный с эпитетами «голубой» и «синий». Русское прилагательное «лазурный» обозначает один из оттенков голубого цвета и цвет неба в ясный день. Прилагательные «лазурный» и «золотой» запечатлены в следующем описании величественной природы Кавказа:
И Терек, прыгая, как львица
С косматой гривой на хребте,
Ревел: и горный зверь, и птица,
Кружась в лазурной высоте, Глаголу вод его внимали; И золотые облака Из южных стран, издалека Его на север провожали (Л, 85).
В переводе Брусилова «лазурная высота» становится «синеватыми вершинами» - cumbres azuladas (В, 35). Словосочетание «золотые облака» из прецедентного текста становится в переводе «позолоченными тучами (облаками)» - las doradas nubes (B, 35), что вполне соответствует испанской поэтической традиции. Поскольку испанский язык не проводит различий между оттенками значений «туча» и «облако», свойственных русскому языку, в переводе это различие нивелировано.
Следующий контекст примечателен тем, что словосочетание «громовая туча» предполагает темный цвет, что выражено глаголом «чернеть». Русский язык располагает глаголами приобретения цвета или выделения этим цветом, типа «синеть», «голубеть», «чернеть», которые также характерны для лексики поэмы и также требуют особого подхода при переводе в структуре поэтического дискурса и декламационного стиля поэмы:
Отрывок тучи громовой, В лазурной вышине чернея, Один, нигде пристать не смея, Летит без цели и следа, Бог весть, откуда и куда! (Л, 104).
В переводе Брусилова эпитет «лазурный» вновь становится azulado. Если в оригинале «лазурная вышина», то в испанском переводе - «синеватое пространство», а глагол «чернеть» заменен на диффузный глагол oscurecer «темнеть»:
¡ Así en la mañana se oscurece en el azulado espacio
Un jirón de tempestuosa nube,
Solo, no osando permanecer en parte ninguna,
Vuela sin rumbo y sin huella,
Dios sabe de dónde y hacia dónde! (B, 72).
С прилагательными, существительными и глаголами цвета в тексте связаны описания природы и топографии Кавказа.
И над вершинами Кавказа Изгнанник рая пролетал: Под ним Казбек, как грань алмаза, Снегами вечными сиял (Л, 85).
В переводе сравнение «как грань алмаза» становится метафорой, но передано неточно; должно было бы быть faz de un diamante; прошедшее время оригинала, как и в других фрагментах перевода, заменено на настоящее историческое, что создает памфлетную окраску испанского текста:
Y sobre las cumbres del Cáucaso, El desterrado del Paraíso cruzó volando. A sus pies el Kasbek, faceta de brillante, Centellea con sus nieves eternas (B, 35).
В общую эстетику поэмы вносят свой вклад аллитерации. Так, Демон говорит Тамаре:
О! Если б ты могла понять,
Какое горькое томленье
Всю жизнь, века без разделенья
И наслаждаться, и страдать,
За зло похвал не ожидать,
Ни за добро вознагражденья;
Жить для себя, скучать собой
И этой вечною борьбой
Без торжества, без примиренья!
Всегда жалеть и не желать (Л, 103).
Музыка данного фрагмента построена на аллитерации: повторе согласного [ж], не представленного в фонетической системе испанского языка. Фонемное сходство противопоставляемых глаголов жалеть / желать удачно передано Брусиловым за счет фонемного сходства глаголов añorar «сожалеть» и anhelar «страстно желать»:
Siempre añorar y no anhelar (B, 72).
В целом же, в тексте Брусилова перевод данного фрагмента оказывается, на наш взгляд, наиболее удачным в смысловом и эмоциональном отношении:
Oh, si tú pudieras comprender El amargo dolor de toda una vida;
Eternamente gozar y sufrir sin compartirlo; No esperar alabanza por el mal Ni por el bien recompensa; Vivir para sí, hastiarse de sí mismo Y de esta lucha,
Eternamente sin gloria y sin perdón! ¡Siempre añorar y no anhelar! (B, 71-72).
По нашему мнению, в переводе данного фрагмента просматривается связь со знаменитым стихотворением Рубена Дарио Lo Fatal.
Как уже было сказано, действие поэмы разворачивается на Кавказе, а лексика текста имеет единицы, соответствующие современному переводоведческому пониманию термина «реалия». Некоторые кавказские реалии снабжены пояснениями самого Лермонтова, например: чадра - покрывало; зурна - «вроде волынки» (Л, 87). Покрыта белою чадрой, Княжна Тамара молодая К Арагве ходит за водой (Л, 87).
У Брусилова «чадра» становится «тонкой тканью»:
Por ellos la joven princesa Tamara
Envuelta en blanco cendal, desciende con ligero paso
Hacia el Aragva para llenar su cántaro (B, 37).
Любопытно, что перевод «расшифровывает» русское выражение «за водой», объясняя «чтобы наполнить кувшин».
А вот как поступил переводчик с названием деревянного духового инструмента «зурна». Всегда безмолвно на долины Глядел с утеса мрачный дом; Но пир большой сегодня в нем -Звучит зурна, и льются вины (Л, 87).
В переводе кавказская реалия заменена на общее обозначение «музыка»:
Suena la música y corre el vino (B, 38).
Как характерно для перевода художественного дискурса в целом может происходить подмена реалий, их объяснение, транслитерация. Так, название музыкального инструмента «чингур», снабженное объяснением Лермонтова «род гитары» (Л, 99), становится в переводе
«гуслями», что в любом случае для испаноязычного читателя создает колорит экзотики:
И вот средь общего молчанья Чингура стройное бряцанье И звуки песни раздались (Л, 86).
Se eleva el armonioso son de una gusla (B, 64).
Так же сам Лермонтов объясняет значение названия «чуха» -«верхняя одежда с откидными рукавами»:
Он сам, властитель Синодала, Ведет богатый караван. Ремнем затянут ловкий стан; Оправа сабли и кинжала Блестит на солнце; за спиной Ружье с насечкой вырезной. Играет ветер рукавами Его чухи, - кругом она Вся галуном обложена (Л, 90).
У Брусилова имеет место подмена реалии, так как использованное им для данного контекста jaique является арабизмом [7. T. I, с. 1312]:
Juega el viento con las mangas de su jaique (B, 43).
Лексема «аул» именует традиционное поселение сельского типа народов Кавказа. Брусилов прибегает к транслитерации:
Внизу рассыпался аул (Л, 114).
En el fondo se desmorona el aúl (B, 88).
Итак, испанский перевод шедевра М. Ю. Лермонтова «Демон» Константа Брусилова представляет собой свободный стих без рифмы и метра, при этом переводчик следовал за текстом оригинала, что позволило испаноязычному читателю познакомиться с шедевром русского гения более шестидесяти лет назад и спустя сто лет после гибели поэта. Проведенный анализ отдельных переводческих соответствий показывает неизбежные смысловые и экспрессивные смещения, но общая эстетика поэмы сохранена. Поэтому даже для современного испаноязычного читателя перевод Константа Брусилова может стать предметом эстетического переживания и заставить думать об основных вопросах бытия человека.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Булаховский Л. А. Русский литературный язык первой половины XIX в. Лексика и общие замечания о слоге. - 2-е изд., доп. и перераб. - Киев : Изд-во Киевского гос. ун-та им. Т. Г. Шевченко, 1957. - 492 с.
2. Гончаренко С. Ф. Поэтический перевод и перевод поэзии: константы и вариативность // Тетради переводчика. - № 24. - М. : МГЛУ, 1999. -С. 108-111.
3. Лермонтов М. Ю. Демон // Собр. соч.: в 4 т. - М. : Худ. лит-ра, 19641965. - Т. 2, 1964. - С. 84-116.
4. Фохт У. Р. «Демон» Лермонтова как явление стиля // М. Ю. Лермонтов: pro et contra. - СПб. : РХГИ, 2002. - С. 506-530.
5. Эйхенбаум Б. М. Лермонтов: Опыт историко-литературной оценки. -Л. : Гос. изд-во, 1924. -168 с.
6. Aizpuru M. El informe Brusiloff: La Guerra Civil de 1936 en el Frente Norte vista por un traductor ruso. - Irún : Alberdania, 2009. - 288 р.
7. El Diccionario de la lengua española (DRAE). - 22.a edición. - Madrid : Espasa Calpe, 2001. - 2368 р.
8. Lermontoff M. El Demonio. Poema romántico / versión española de Constant Brusiloff. - Ciudad Trujillo, República Dominicana : La Opinión, 1944. -101 p.
9. Nabokov V. Verses and Versions: Three Centuries of Russian Poetry / Selected and Translated by V. Nabokov, ed. by B. Boyd and S. Shvabrin. - N. Y. : Harcourt, 2008. - 441 p.
10. Navarro Tomás T. Métrica española; reseña histórica y descriptiva. -Syracuse : Syracuse University Press, 1956. - 556 p.
