CC BY
19
ДЕЛО О «ПОГРАБЛЕННОЙ ПЕНЗЕНСКОЙ КАЗНЕ» (1721-1726 ГГ.)
Л. М. Балакирева
THE CASE OF "THE PENZA LOOTED PUBLIC PURSE" (1721-1726)
Balakireva L. M.
The practical realization of bureaucratic principles laid down by Peter I as the basis of the state machine reform carried out byjudicial settings is considered in the article.
Key words: modernization process, rational bureaucracy, judicial settings.
В статье рассматривается практическая реализация судебными органами бюрократических принципов, положенных Петром I в основу реформыi государственного аппарата.
Нлючевыэ1е слова: процесс модернизации, рациональная бюрократия, судебные учреждения.
УДК 940.2:342.51 «17»
В современной исторической науке уже не вызывает споров тезис о том, что процесс модернизации всех сторон жизни общества находит наиболее полное выражение в радикальном преобразовании традиционного государственного устройства. Именно таковы реформы органов власти и управления, осуществленные в России в первой четверти XVIII в.
Петр I, будучи, по остроумному замечанию Е. В. Анисимова, «типичным технократом», тем не менее являлся убежденным приверженцем камерализма - учения о бюрократическом управлении, получившем широкое распространение в Европе XVI-XVII вв. Причину популярности этой теории позднее объяснил М. Вебер: «Как показывает опыт, <...> бюрократический тип управленческой организации способен, с чисто технической точки зрения, достичь наивысшей степени эффективности ... и превосходит любую иную форму по своей точности, стабильности, дисциплине и надежности». Поэтому «рационально организованная бюрократия является одновременно и результатом процесса рационализации, и важнейшим средством ее осуществления», а культ бюрократических учреждений в России ведет свое начало именно с петровских времен (2).
Сегодня государственная администрация продолжает играть особую роль в жизни российского общества, определяя в значительной степени его экономическое, политическое, юридическое, социальное и пр. состояния. Названные обстоятельства обес-
печивают неослабевающий интерес к государственным структурам и чиновникам как со стороны исследователей, так и граждан.
Научное изучение данной проблемы началось еще в XIX в. в трудах К. Е. Троцыны, А. Вицына, Ф. М. Дмитриева, а затем продолжилось в трудах К. Д. Кавелина, А. Д. Градовского и др. (5). В настоящее время предметным изучением реформ 1-ой четверти XVIII в. занимается лишь небольшой круг историков. Среди них следует отметить М. О. Акишина, Е. В. Анисимова, М. В. Бабич, Н. В. Козлову, Д. О. Серова (1). Труды современных ученых-правоведов, к сожалению, большей частью написаны с формально-юридических позиций, основываются преимущественно на опубликованных исторических исследованиях, источники привлекаются авторами лишь в качестве иллюстраций (9)
В данной статье на примере расследования конкретного уголовного дела рассматривается практическая реализация судебными органами бюрократических принципов, положенных Петром I в основу реформы государственного аппарата. Источниками послужили: нормы, включенные в «Полное собрание законов Российской империи» (10); документы, опубликованные Н. А. Воскресенским (6); делопроизводственные материалы учреждений из фондов Российского государственного архива древних актов (РГАДА).
Итак, основными постулатами камера-лизма являются: функциональная организация государственного управления; строгая иерархия учреждений и должностных лиц, руководствующихся в своей деятельности уставами и регламентами; коллегиальное принятие решений; унификация структуры, штатов учреждений, обязанностей должностных лиц и их материального обеспечения; специализация канцелярского труда; организация бумажного делопроизводства. Иными словами, «рациональное государство отличается разделением чиновничества на отдельные ветви и развитием рационального права» (4).
Генеральный регламент от 28 февраля 1720 г. установил исключительно письмен-
ную форму делопроизводства - «как в Сенате, так и в других коллегиях словесные указы никогда отправляемы быть не надлежат»; жесткие сроки решения государственных дел: «а больше того, а именно: шти недель отнюдь не продолжать» (на разрешение проблем челобитчиков отводилось максимум 6 месяцев); необходимость тесного взаимодействия коллегий при невмешательстве в чужую компетенцию: «одному коллегию в дело другого не вступаться, но ежели иногда что случится, которое и до другого коллегия касается, то одному с другим о том порядочно и письменно корреспондовать. А ежели в таких корреспонденциях какое непотребное замедление учинится, в том особливо президенту ответствовать надлежит, а в прочих корреспонденциях, которые членам коллежским определены, то им в замедлении оных особливо ж ответствовать»; делопроизводственные обязанности каждого канцелярского чиновника; жесткие наказания за отступления от норм регламента - от штрафа до смертной казни (7).
Что касается компетенции Юстиц-коллегии, то первое распоряжение царя по этому поводу не датировано - Н. А. Воскресенский поместил его между указами от 11 и 15 декабря 1717 г. Третий пункт документа гласил: «Юстиц-колегиум - всякой суд во всех делах» (6, с. 218) Несомненно, столь общее определение полномочий нуждалось в дальнейших разъяснениях, и в 1718 г. состоялось несколько специальных указов на эту тему (10, т. 5, № 3202, 3224) Итогом усилий законодателя стал именной указ от 12 декабря 1718 г.: «Юстиция (то есть расправа гражданских дел). Судныя и розыск-ныя дела; в той же коллегии в ведении и Поместной приказ» (10, т. 5, № 3255).
Развивая царскую мысль, присутствие Юстиц-коллегии 15 января 1719 г. наставляло судью и ландрихтера Земского приказа И. П. Топильского, «как ему в делах поступать»: «... Кроме иноземцов, никаким людем изъятым из суда той же коллегии Юстиции не быть, какова б оне звания не были, в де-лех убийственных, разбойных и татиных, так же фискальных, кроме однех особ офицерских и салдацких, или которыя по имян-
ному ... указу особно ведомы в канцелярии Преображенской и Адмиралтействе» (12, д. 21562, л. 10). 23 января 1719 г. члены Юстиц-коллегии разъясняли С. Попову, который на Алатыре в Ясачном приказе должен был управлять «челобитчиковы и земские дела», суть его обязанностей: «Его Великого Государя указы и челобитчиковы ясачные и монастырские дела, которые ... касаются до коллегии Юстиции, принять, кроме всяких денежных зборов и доходов, и тамошних росходов, в которые отнюдь ему не мешат-ца» (12, д. 21562, л. 23 об.). В дальнейшем наказы аналогичного содержания получали все городовые судьи при назначении на службу (3).
Следует заметить в этой связи, что Петр I вряд ли когда-либо стремился полностью отделить суд от администрации (14, с. 200208). Царь скорее всего имел ввиду «возможное разветвление администрации по роду дел» (8, с. 170).
Так, почти все учрежденные в России в 1717 г. коллегии, будучи преимущественно органами управления, получили в годы петровских преобразований еще и ограниченную судебную компетенцию - наряду с Военной и Адмиралтейской, функции специализированных судов были тогда возложены на Камер-коллегию, Ревизион-коллегию, Берг-коллегию, Коммерц-коллегию, Вотчинную коллегию, Главный магистрат (10, т. 5, № 3303, 3318, 3464, 3466; т. 6, № 3708, 3937; т. 7, № 4378, 4453; 14, с. 203, 310). Правда в утвержденном 11 декабря 1719 г. Регламенте Камер-коллегии судебная функция никак не предусматривалась. Более того, согласно ст. 11, в случае выявления каких-либо преступлений в сфере государственных финансов, таковое дело надлежало направлять в ведавшую финансовым контролем Ревизион-коллегию (10, т. 5, № 3466. С. 555569, С. 766). Лишь в Инструкции московскому обер-полицмейстеру от 9 июля 1722 г. (ст. 36), как установил Д. О. Серов, весьма ограниченные судебные полномочия Камер-коллегии все же были закреплены (14, с. 311; 10, т. 6, № 4730).
Кроме того, «Наказ воеводам», данный в январе 1719 г., гласил: «Хотя ему, воеводе,
не надлежит ссор тяжебного дела между подданным судить, <...> однако ж ему крепко смотреть, чтоб земские суды по данной инструкции уездной суд управляли». Одновременно в ст. 6 предусматривалось право воеводы вносить в надворный суд протесты на решения по гражданским делам, вынесенные судебными органами провинции (10, т. 5, № 3294). Именной указ московскому губернатору от 15 января 1719 г. повелевал, чтоб губернатор «Земского приказа ни в чем, кроме порядочных дел, не ведал и до судей никакого дела не имел». Но если ландрихтер И. Топильский «с товарыщи» потребуют определения на «дела, которыя принадлежат до коллегии Юстиции», то «слушать те дела и их решить ему, губернатору, с товарыщи <...> до предбудущаго о всем о том определения» (10, т. 5. № 3282). Назначая 8 апреля 1719 г. нового московского вице-губернатора, царь велел судьям Земского приказа «во управлении губернских дел с помянутым вице-губернатором Воейковым быть обще» (10, т. 5, № 3344). Иными словами, совершенно прав был В. О. Ключевский, предостерегая потомков от поисков «в умах минувших времен <...> своих любимых мыслей» (8, с. 169).
Контур новой судебной иерархии впервые был очерчен Высочайшими резолюциями на доклад Юстиц-коллегии от 9 мая 1718 г.: «судам быть по городам, а главным в каждой губернии по одному, а малые - под оным, а главные губернские - под Юстиц-коллегией» (10, т. 5, № 3202). Взаимоотношения между инстанциями 12 сентября 1718 г. установил Сенат: Юстиц-коллегия была определена как центральное и исключительно апелляционное судебное учреждение - в ней «имеют разсматриваны и вершены быть судныя и розыскныя <...> дела, которые в иных канцеляриях и по губерниям, и по городам не могут без решения вышняго того суда <...> быть определены» (10, т. 5, № 3227; см. также т. 5, № 3261, 3298, 3435).
Таким образом, созданная в начале реформы нормативная база позволила судебным учреждениям, наряду с прочими государственным органами, уже в 1720 г. приступить к деятельности «новым маниром»
(10, т. 5, № 3255). Увидеть, как «работали» бюрократические установки, можно только на примере конкретных дел. Одним из весьма показательных в этом смысле стало расследование преступления против «государева интереса», совершенного в Арзамасском уезде.
Сюжет уголовной драмы не был необычным для того времени. 22 мая 1721 г. пензенские камерир Л. Аристов и рентмей-стер Н. Аристов отправили в Штатс-контор-коллегию 23791 руб. 41,5 коп. казенных денег с местным дворянином Ю. Микулиным и 24 солдатами в качестве охраны (13, д. 14, Л. 5-5 об., 10, 12). Путь до Арзамаса обошелся без приключений. В Арзамасе же воевода князь Оболенский не предоставил нужного количества подвод, поэтому Микулин, отпустив 10 солдат по домам и перегрузив драгоценное имущество, с остальными 14-ю продолжил путь в Петербург (13, д. 12, л. 30 об.)
Тракт проходил через деревню Ломовка, куда обоз и прибыл 13 июня 1721 г. «по полудни» (13, д. 12, л. 1, 20 об.; д. 13, л. 4 об., 65 об.). Ю. Микулин потребовал у старосты А. Иванова крестьян для наведения переправы через р. Шилокшу, чтобы «казны не подмочить». Однако староста людей не дал, сказав, что: «та казна не их правинции»; «в реке вода малая» и переправиться можно без труда; «на Муромском лесу смирно»; «указу о даче таких провожатых ис правинцыи <...> Микулин никакова не объявил». Ввиду названных причин, А. Иванов постарался проводить государев обоз из Ломовки как можно скорее (13, д. 12, л. 20 об.-21 об., 25 об.-26, 31).
На самом деле, в Муромском лесу «под дорогой <...> стояли воровские люди арзамасского уезду разных деревень» численностью около 33 человек (13, д. 13, л. 63). Конвой Микулина подвергся нападению, не доезжая 4-5 верст до р. Шилокши. «И он де, дворянин, и салдаты им кричали, и по них стреляли, и им <...> противились, и сказывали, что казна государева. И они де, воры, переловя их, били и всех перевезали и оную казну разграбили. И, розграбя оную казну, куды пошли - не усмотрили». Сам Ю. Ми-кулин и часть выживших в побоище солдат
вскоре сумели развязать друг друга. В разбитых телегах они обнаружили 3 тыс. серебряных рублей и 150 медных, после чего возвратились обратно в Ломовку (13, д. 14, л. 6-8 об.)
Догнать разбойников «по горячим следам», вернуть «пограбленное» и, тем самым, скрыть инцидент не удалось (13, д. 13, л. 64, 66 об., 69, 72-72 об.; д. 14, л. 8 об. - 9). Поэтому, когда в Муромском лесу пензенского дворянина повстречал ехавший из Петербурга курьер Астраханской губернии Д. Андреев, Ю. Микулин попросил его известить о случившемся пензенские власти. Доклад курьера от 18 июня 1721 г. (13, д. 14, л. 5) следует считать отправной точкой официального расследования. Оно велось сразу несколькими заинтересованными органами, хотя по закону должно было производиться «юстицким» ведомством.
Первым начал действовать пензенский камерир Л. Аристов, ибо уже 19 июня 1719 г. ему давал объяснения урядник И. Горшечников относительно состава конвоя, отправленного с казной. В этот же день начальнику саранского гарнизона капитану А. Ивинскому приказали ехать к месту преступления и выяснить все обстоятельства произошедшего. 20 июня 1721 г. камерир получил доношение самого Ю. Микулина, в котором он подробно описал инцидент, а также сообщил, что «оставшая казна удержана в Арзамасе». Пензенские «управители» тут же написали арзамасскому воеводе с требованием прислать деньги, Ю. Микулина и бывшую охрану под караулом; «а х каман-диром в Казанскую, в Нижегороцкую, Тан-бовскую губернии, и тех губерней в провинции и в городы, <...> дабы они в <...> поиске оных воров чинили по <... > указу» (13, д. 14, л. 5 об.-6 об.) Как можно заметить, в этом списке не было упомянуто ни одного судебного учреждения. Отчасти это объясняется установленными границами подведомственности - судьями всех рангов командовала только Юстиц-коллегия. Но, скорее всего, местная администрация стремилась разрешить ситуацию самостоятельно.
Тем не менее Муромский судья С. Владыкин был уже в курсе произошедшего на
территории его округа. И хотя посланные им сыщики вернулись ни с чем, вскоре в Муроме был пойман вор Мишка Сергеев, который в разбое винился и «говорил на товарыщев своих», о чем Владыкин сообщил в Арзамасскую провинциальную канцелярию, требуя, видимо, прислать «оговорных людей» к розыску (13, д. 14, л. 6 об.).
Однако князь Оболенский вовсе не собирался упускать шанс отличиться. Самостоятельно допросив Ю. Микулина и солдат конвоя, воевода «для взятья (крестьян) в неотводе следу» послал в деревню Степурино подпоручика Г. Чикина. Офицер, «поймав тайно <...> крестьян трех человек, привез в Арзамас к роспросу». Правда, оказалось, «первой приводной слеп, другой глух и весьма престарелы. И как оные крестьяне в Арзамасе роспрашиваны, и при том роспро-се той <...> вотчины приказного <...> не имелось и спорить было некому» (13, д. 13, л. 61 об.). А по получении запроса из Мурома, «взяты были в Арзамас» еще 4 крестьян деревни Ломовки «и пытаны напрасно безвинно» (13, д. 12, л. 1 об.)
О дальнейшем развитии событий пензенское начальство 6 июля 1721 г. информировал капитан А. Ивинский. Поскольку «оговорные люди с пытки в Арзамасе в разбое и в отбитии той казны не винятца», он просил Муромского городового судью С. Владыкина прислать вора М. Сергеева в Арзамас, для чего и «солдат к нему посылал» (13, д. 14, л. 6 об. - 7). Однако Владыкин, следуя «букве» инструкции, вероятно, напомнил коллегам о том, кому подведомственно расследование уголовных дел. Крестьян отослали из Арзамаса в Муром, где «на двух очных ставках» Сергеев «с товарищи» их «очистили» (13, д. 12, л. 1 об.).
Капитан А. Ивинский возвратился в Пензу примерно во второй половине июля 1721 г., привезя с собой незадачливого Ю. Микулину с солдатами и, видимо, копию дела следствия канцелярии воеводы Оболенского. По крайней мере, 1 и 2 августа 1721 г. соответственно Камер- и Штатс-контор-коллегии уже получили доношения земского комиссара Пензенской провинции И. Лебедева о происшествии и произведен-
ном местными властями розыске (13, д. 14, л. 12; 12, д. 21639, л. 97 об.).
Штатс-контор-коллегия, не имевшая сети подчиненных учреждений в губерниях и провинциях, 3 августа 1721 г. обратилась в Юстиц-коллегию с требованием, чтобы о расследовании «учинит решение в Юстиц-коллеги немедленно», и прислала копию с выписки И. Лебедева (13, д. 14, л. 10; 12, д. 21639, л. 97 об. 98).
Первые указы во исполнение запроса Штатс-контор-коллегии были отправлены в подчиненные суды из «юстицкой» канцелярии уже 20 августа 1721 г. 4 октября 1721 г. коллегия еще раз возвращалась к этому вопросу, приговорив расследовать дело в Казанском и Нижегородском надворных судах (сумма похищенного была слишком велика для городового судьи); нижегородским судейским чиновникам было велено сделать упор на разработке пойманных в Муроме разбойников; другим судам, офицерам и дворянам, посланным для «сыску воров», надлежало причастных к громкому разбою лиц отсылать в Нижний Новгород, «где оная казна пограблена»; о результатах надлежало Юстиц-коллегию «по вся месячно репорто-ват» (13, д. 14, л. 3-9, 34-35). 18 ноября 1721 г. состоялся третий аналогичный приговор Юстиц-коллегии (12, д. 21596. л. 427).
Если бы пензенские провинциальные власти обратились напрямую в Нижегородский надворный суд, то его расследование началось бы в конце июня - начале июля 1721 г. Соблюдение принципов разграничения компетенций и инстанционности в данном случае отодвинули эту дату до 11 октября 1721 г., когда, наконец, в Муром к судье Владыкину с распоряжением нижегородских надворных судей «о присылке дела и вора» был послан солдат Г. Ручьев (13, д. 14, л. 10 об. 11 об.).
Иным путем пошла Камер-коллегия, решившая организовать собственное расследование. Вообще вторжение камеральных чиновников в судебную сферу происходило достаточно часто. Еще 25 января 1721 г. президент Юстиц-коллегии граф А. А. Матвеев с присутствием постановили подать в Сенат жалобу на то, что «определеным ис
Юстиц-коллегии судьям вице-губернаторы и воеводы не токмо что в отправлении дел по-мешателство чинят, но и в дела, подчиненные Юстиц-коллегии, вступают <...> И не токмо сами, но и определенным ис Камор-коллегии камисаром по инструкциям, от себя данным, судебные дела управлять <...> повелевают. А им <...> без надворных судов того чинить не велено». Реакции Сената, видимо, не последовало, ибо 19 апреля 1721 г. центральное судебное ведомство самостоятельно потребовало от Камер-коллегии, чтобы последняя запретила подчиненным камерирам и комиссарам «вступать» в дела судейских чиновников «и помешательство <...> чинить» (12, д. 21596, л. 75 об. - 81 об.; 174 -174 об.).
Несмотря на все демарши, 25 августа 1721 г. уже сама Юстиц-коллегия получила любопытный указ: «По определению Камор-коллегии велено про оную пограбленную от воровских людей казну розыскать подлинно <...> лейб-гвардии капралу Кречетникову». Арзамасскому воеводе повелением этой же коллегии надлежало отправить дворянина Ю. Микулина с солдатами и остатками казны в Пензу. Губернаторам, воеводам и камерирам окрестных губерний и провинций следовало казну искать, воров ловить, а капралу Кречетникову «приличных людей в той краже отдавать к розыску безо всякого пре-кословения». О ходе следствия себя информировать присутствие Камер-коллегии приказало «по вся неделно», а в Юстиц-коллегию - «отписать о том <...> для ведома» (13, д. 14, л. 12-14 об., 34-34 об.).
Конечно, пензенское дело имело чрезвычайный характер из-за размера нанесенного государственной казне ущерба; тем не менее, имело место явное вторжение в пределы чужой компетенции. Юстиц-коллегия, отстаивая собственные законные позиции, 29 сентября 1721 г. в этой связи твердо приговорила: во все надворные суды послать «с прежняго отпуску повторительные указы»; где каких воров или деньги найдут, - писать в Петербург «как скоро возможно»; но «тех воров <...> к надлежащему розыску <...> отсылать в Нижний Новгород». Капралу Кречетникову следовало лишь «в сыску тое
пограбленные казны и воровских людей чинить всякое вспоможение» (13, д. 14, л. 34-42).
Между тем, также 29 сентября 1721 г. Н. С. Кречетников получил указ, но из Камер-коллегии - «против присланной с Пензы выписки розыскать». А 20 октября 1721 г. в Нижегородском надворном суде с удивлением «рассуждали» по поводу его письма судьям, где капрал требовал именно его информировать обо всех пойманных ворах и разбойниках, т. к. «оный розыск велено <...> чинит» ему. Секретарская помета на письме гласила: «...Снесть вместе с присланным указом из Юстиц-коллегии <...> А к нему, сыщику, с присланного указу послать для ведома <...> копию» (13, д. 14, л. 12, 14 об. 15). В дальнейшем оба расследования так и производились параллельно, что, как правило, приводит к конфликту ведомственных интересов и не способствует успеху в отыскании истины.
Другим препятствием, помешавшим вице-президенту Нижегородского надворного суда князю В. И. Гагарину «с товарищи» вовремя исполнить свои обязанности, неожиданно стал городовой судья С. Владыкин. Муром входил в округ Московского надворного суда, поэтому Владыкин о «по-граблении пензенской казны», поимке вора М. Сергеева, отыскании части денег и, главное, своих заслугах на этом поприще 10 июля и 3 августа 1721 г. сообщил в Москву. Не получив никакого ответа, судья примерно в середине сентября 1721 г. послал доношение и копию дела в Юстиц-коллегию, ибо, в соответствии с законом, при отсутствии реакции надворного суда на два запроса подчиненной инстанции следовало писать именно туда. Ввиду названных причин, 19 октября 1721 г. С. Владыкин отказался дело и разбойников отправить в Нижний Новгород до получения указаний из Москвы или Петербурга, чтобы «не принять штрафу». 5 ноября 1721 г. на «вторичной указ» прислать дело и вора «безо всяких отговорок» муромский судья снова ответил отказом, прибавив к прежним аргументам ссылку на письмо Н. С. Кречетникова от 3 октября 1721 г., который объявлял Владыкину о своем статусе и полномочиях. На этот раз терпение ниже-
городского надворного суда лопнуло - 10 ноября 1721 г. присутствие приговорило подать в Юстиц-коллегию доношение «о неотдаче дела» (13, д. 14, л. 18-27 об.).
Тем временем, 12 ноября 1721 г. «в ночи» содержавшиеся у «ревнителя законов» С. Владыкина опаснейшие преступники, «побив дневалного подячего и караулных салдат, из той розыскной канцелярии скованы ушли силно». По «горячим следам» в Муроме задержали только М. Сергеева, остальные 6 человек бежали в лодке вниз по р. Оке, организованная погоня ничего не дала. На сей раз Муромский судья униженно вопрошал князя В. И. Гагарина «с товарищи»: о сыске беглых воров «ваше благородие что повелите?» (13, д. 14, л. 43-43 об.)
Доношение С. Владыкина в Нижегородский надворный суд пришло только 22 ноября 1721 г. - видимо, провинившийся судья не сразу сообщил о служебном упущении, ставившем крест на его карьере. Информация произвела должный эффект - в течение одного дня надворные судьи допросили присланного из Мурома с бумагами солдата, «каким видом оные воры ушли»; отправили указы в Губернскую канцелярию «о сыску на заставах и в других местех означенных воров, а в городы - к судьям». Только Юстиц-коллегии рапорт был послан 3 декабря 1721 г. (13, д. 14, л. 28-31 об., 43 об. 48 об.) Пребывавшее, таким образом, некоторое время в неведении коллежское присутствие на основании полученной ранее от Владыкина копии дела 17 декабря 1721 г. информировало Штатс-контор-коллегию: муромский судья поймал 7 разбойников, нашел «денежной казны 26 мешков, а что в них щетом, -того не ведомо» (12, д. 21539, л. 97 об. 98).
Еще одним фактором, повлиявшим на ход расследования «громкого» дела, явился, как ни странно, долгожданный Ништадский мир. Царский двор и высшие чиновники велением Петра I в декабре 1721 г. целыми учреждениями отправлялись для празднования в Москву. Поэтому соответствующий приговор Юстиц-коллегии состоялся лишь 13 января 1722 г., а указ в Нижнем Новгороде получили 27 февраля 1722 г. Граф А. А. Матвеев «с товарищи» решили: «Ми-
хайла Сергеева и <...> подлинное дело, и дневалного подьячего, и караулных салдат <...> взять из Мурома к надлежащему розыску в Нижегородский надворный суд», где надлежало расследовать как о «пограбленной казне», так и о причинах побега. В отношении остальных беглецов Юстиц-коллегия приказала еще раз послать в «пра-винциалные и городовые суды» указы, «дабы в сыску тех воров имели радетелное усердие»; всех пойманных «утеклецов» -отсылать в Нижний Новгород. Муромского судью С. Владыкина «за противность двух указов, посланных из Нижегородского надворного суда о присылке тех воров к розыску», взять в Нижегородский надворный суд с поручными записями; «поместья ево и вотчины отписать на Его Императорское Величество до указу». Прошлые аргументы С. Владыкина были отвергнуты коллежским присутствием именно с последовательно бюрократических позиций - «и то ему не в оправдание того ради, что ему, Владыкину, за посланным из Коллегии Юстиции указом спрашиватца с надворным судом не надлежало, а надлежало учинить по тому указу без всякого преслушания немедленно». Досталось начальственного гнева и Московскому надворному суду. Его присутствию приказали немедленно ответить: когда именно к ним обращался Муромский судья? что было «учинено <...> и зачем чего не исполнено»? (13, д. 14, л. 53-55).
Ответную «отписку» за подписями С. Т. Караулова, Ф. А. Плещеева, князя И. В. Бабичева из Нижнего Новгорода отправили в Юстиц-коллегию не позже начала марта 1722 г. Однако Сенат в марте 1722 г. начал в Москве «перебирать» служилое сословие, не торопясь замещать вакансии надворных судей («от чего дел стало быть множество без решения»); 12 марта 1722 г. с таким трудом созданные нижние суды были упразднены как институт; 29 апреля 1722 г. президентом Юстиц-коллегии вместо графа А. А. Матвеева стал граф П. М. Апраксин (10, т. 5, № 3878, 3917; 13, д. 14, л. 57 об. 60; 12, д. 21617, л. 16; д. 21630, л. 58 об.) В результате, присутствие Юстиц-коллегии вернулось к «пензенскому делу» аж 26 ноября
1722 г., хотя запросы Штатс-контор-коллегии о ходе расследования были получены им 10 февраля и 10 августа 1722 г. Общим приговором Нижегородскому надворному суду было велено срочно обо всем доложить «и тое отысканную денежную казну прислать в Москву в <...> Юстиц-коллегию» (указы аналогичного содержания были впоследствии посланы данному суду еще 5 декабря 1722 г. и 9 марта 1723 г.) (13, д. 14, л. 67-68; 12, д. 21639, л. 97 об. 99; д. 21657, л. 56 об. 57).
Тем не менее, только 30 января 1724 г. асессор нижегородского надворного суда князь А. Болховской приказал навести справки в собственной канцелярии о причинах столь долгого «неответствия» в Петербург, ибо это грозило судьям, как минимум, крупным штрафом. Коллежский указ от 23 января 1722 г. нашелся «в ящике подьячего Петра Суровцова, которой по присланному указу <...> ис канцелярии ведомства генерала И. И. Бутурлина <...> послан в Москву во оную Канцелярию в <...> интересном деле к розыску. А дел за оною скорою высылкою никому не отдал. И для чего по тому указу оной подьячей по пометам не произвел, - о том не ведомо, для того что по отъезде надворного суда судей в Москву к смотру <...> всякое отправление в делах без них имел преждебывшаго правинциалнаго суда ната-риус Иван Денисов, и тот указ прислан в бытность ево. А оной Денисов по оговору колодника Степана Шевякова <...> послан <...> в Преображенской приказ, и с Москвы доныне в Нижней не бывал. И по означенное дело и по колодников он, Денисов, в Муром не посылал». 13 февраля 1724 г. Ю. Ржевский, кн. В. Гагарин, кн. И. Бабичев, кн. А. Болховской, наконец, постановили послать в Муром «афицера и при нем 12 <...> салдат для взятья означенного дела и по тому делу колодников, и подьячих, и солдат, и судьи Владыкина» (13, д. 14, л. 68 об. 71).
19 февраля 1723 г. прапорщик нижегородского гарнизона И. Горбатов докладывал начальству, что у муромского земского комиссара Языкова ни дела, ни дневального подьячего Ключарева, при котором сбежали колодники, не оказалось - все забрали во
Владимирскую провинциальную канцелярию (бывший Муромский судебный округ в числе других перестал существовать). «А судья Степан Владыкин умре»; «а дневал-ные салдаты, которые были при утечке воров, ныне держатца в Муроме в тюрме <...> А вор Михайла Сергеев ныне в ведомстве <...> капрала <...> Кречетникова». Охранял всю арестантскую компанию сержант Казанского гарнизона Л. Кузнецов, который «в приказной канцелярии объявил писменно, что бес повеления от того капрала <... > вора Сергеева отдать не смеет», а солдат - без повеления из Владимирской провинциальной канцелярии (13, д. 14, л. 84-85 об.)
На сей раз чиновники сработали довольно оперативно: 3 марта прапорщик И. Горбатов вернулся в Нижний Новгород с беглым преступником и наказом комиссара Языкова содержать «Мишку под крепким караулом со всяким сохранением», т. к. до этого вора «о пограбленной казне <...> ка-саютца впредь» (вопросы), о чем «показано и Камор-коллегии в выписке имянно». 6 марта 1723 г. И. Бабичев, А. Болховской с облегчением приказали сделать выписку из «пензенского дела», чтобы, наконец, его закрыть (13, д. 14, л. 86-91 об.)
Однако «совершенного окончания» сразу «учинить» так и не удалось, «для того что ис Камор-коллегии подлинное о том следование производил <...> лейб-гвардии капрал Кречетников. А по взятому из Мурома делу, не снесшись с его делом - что той денежной казны в отыску - <...> о том подлинного известия в Коллегию Юстиции прислать невозможно», - писали в столицу нижегородские судьи. Штатс-контор-коллегия, отчаявшись получить хоть какую-то информацию, а главное - найденные деньги, в ноябре 1723 г. пожаловалась на Юстиц-коллегию в Сенат. Только после его приказания «о тех пограбленных деньгах ведомость и отысканные деньги отослать в Штас-кантору немедленно», объяснив причины нерасторопности, граф П. М. Апраксин «с товарищи» 31 января 1724 г. послали соответствующую промеморию в Камер-коллегию (12, д. 21657, л. 56 об. 60; 11).
Приговор финансового ведомства об отправке указа воеводе и камериру Пензенской провинции, чтобы отдали колодников и дело, «которое <...> было у капрала Кречет-никова, <...> без всякого медления», состоялся 18 апреля 1724 г. Между тем, как свидетельствовал сам Н. С. Кречетников, обстоятельная выписка «для решения» была направлена им Камер-коллегии еще 15 марта
1722 г., «токмо <...> 723 году февраля по 23 число решения никакого не получено» (13, д. 14, л. 90; 12, д. 21655, л. 84-84 об.)
Когда все необходимые документы были собраны, установленные Генеральным регламентом сроки расследования подобных дел оказались превышены в несколько раз. На тщательный анализ обстоятельств разбоя в Арзамасском уезде времени просто не осталось. Вынесенный уже 2 мая 1724 г. приговор гласил: «. Пограбленную денежную казну досталные за отисканием 16956 рублей 15 алтын 5 денег» расположить «на 14 вытей <...> по 1211 рублей по 5 алтын по полшестых денги на выть» (13, д. 13, л. 66 об.; д. 12, л. 6), т. е. виновными фактически признали местных крестьян, которые и должны были покрыть убытки казны и прикрыть огрехи следствия. К сожалению, ни протокола заседания, ни даже полного текста приговора в архивном деле нет, поэтому сказать что-либо определенное о составе судей, либо о ходе слушаний не представляется возможным. Единственно, вице-президент В. И. Гагарин вряд ли председательствовал на процессе: еще 11 октября
1723 г. Юстиц-коллегия постановила выслать его в Петербург «за поруками» или «за караулом» по иску московского купца Шап-кина в «вывозе им, Гагариным, из Сибири
пожитков и в учиненных ему, Шапкину, обидах» (12, д. 21643, л. 200-201). Скоропалительный приговор инициировал встречные иски приказчиков пострадавших деревень, его частичную отмену и признание самими судьями (в декабре 1724 г., марте 1726 г.) необходимости продолжить следствие (13, д. 12. Л. 1-2, 31-31 об.; д. 13, л. 1-2 об., 60, 61-62 об., 71-73).
Итак, пензенское дело о «пограбленной казне» вместо шести недель расследовалось пять лет, так и не придя «к совершенному окончанию»; действия Камер-коллегии явно выходили за рамки ее компетенции; «доброй коррешпонденции» между различными государственными учреждениями не получилось; нижестоящие инстанции не всегда подчинялись вышестоящим; указ из столицы почти год пылился в ящике обыкновенного муромского подьячего (данный ряд может быть продолжен). В результате удалось вернуть в казну лишь менее трети утраченной суммы и поймать одного разбойника. Парадоксально, но, как можно заметить даже на примере одного дела, низкая эффективность работы судебных органов стала следствием как несовершенства самих бюрократических установок в интерпретации петровской администрации (часть правовых норм вызывала конфликт ведомственных интересов, сиюминутная целесообразность всегда превалировала над законодательными установлениями, исключительно бумажное делопроизводство и строгое соблюдение инстан-ционного порядка существенно удлиняли решение любого вопроса), так и их слабым усвоением чиновниками первой четверти XVIII в.
ЛИТЕРАТУРА
1. Акишин М. О. Российский абсолютизм и управление Сибири XVIII века: организация и состав государственного аппарата. — М.; Новосибирск, 2003; Анисимов Е. В. Государственные преобразования и самодержавие Петра Великого. — СПб., 1997; Бабич М. В. Государственные учреждения XVIII в.: комиссии Петровского времени. — М., 2003;
Козлова Н. В. Российский абсолютизм и купечество в XVIII в. — М., 1999; Серов Д. О. Администрация Петра I. — М., 2007.
2. Анисимов Е. В. Время петровских реформ. — Л., 1989. — С. 42, 238; Медушевский А. Н. Утверждение абсолютизма в России. — М., 1994. — С. 50; Weber M. Theory of social and economic organization. — New York, 1964. — Р. 337.
3. Богословский М. М. Областная реформа Петра Великого. Провинция 1719—1727 гг. —
М., 1902. — С. 205-206; Балакирева Л. М. Судебная реформа Петра I. — Новосибирск, 2003. — С. 245—247.
4. Вебер М. История хозяйства. Очерк всеобщей социальной и экономической истории. — Петроград, 1923. — С. 212.
5. Вицын А. Краткий очерк управления в России от Петра Великого до издания общего учреждения министерств. — Казань, 1855; Градовский А. Д. Высшая администрация России XVIII столетия и генерал-прокуроры. — СПб, 1866; Дмитриев Ф. М. История судебных инстанций и гражданского апелляционного судопроизводства от Судебника до Учреждения о губерниях. — М., 1859; Кавелин К. Д. Основные начала русского судоустройства в период времени от Уложения до Учреждения о губерниях // Собрание сочинений. — Т. I. — СПб, 1900; Троци-на К. Е. История судебных учреждений в России. — СПб., 1851.
6. Воскресенский Н. А. Законодательные акты Петра I (Акты о высших государственных установлениях). — М.; Л., 1945. — Т. I.
7. Генеральный регламент от 28 февраля 1720 г. // Реформы Петра I: сборник документов / сост. В. И. Лебедев. — М., 1937. — Гл. II, IV, XIV, Ь, Ш.
8. Ключевский В. О. Курс русской истории // Сочинения. — М., 1989. — Т. IV.
9. Метушевская Т. И. Модель государственной службы в России в XVIII в. // История государства и права. — 2007. — № 5. — С. 21—23; Карнаушенко Л. В. Институт фискалитета в контексте механизма взаимоотношений монарха и его подданных // История государства и права. — 2007. — № 8. — С. 17—18; Хрусталев Л. А. Судебно-правовые реформы Петра I (конец XVII — первая четверть XVIII вв.): автореф. дис. ... канд. юрид. наук. — М., 2004 и др.
10. Полное собрание законов Российской империи (1-ое собрание). — СПб., 1830.
11. РГАДА. Ф. 248. Оп. 31. Д. 1920. Л. 52-52 об.
12. РГАДА. Ф. 282. Оп. 1. Ч. VI.
13. РГАДА. Ф. 672. Оп. 1.
14. Серов Д. О. Судебная реформа Петра I. Ис-торико-правовое исследование. — М., 2009.
Об авторе
Балакирева Лидия Михайловна, ГОУ ВПО
«Ставропольский государственный университет», доцент кафедры истории государства и права, кандидат исторических наук. Сфера научных интересов - бюрократические принципы в деятельность петровской судебной системы. Ъа1Ш-61 @ mail.ru
