CC BY
31
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 10. ЖУРНАЛИСТИКА. 2008. № 1
Е.В. Скударь
ДЕКАН ИСТОРИКО-ФИЛОЛОГИЧЕСКОГО ФАКУЛЬТЕТА МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА ПРОФЕССОР А.А. ГРУШКА И МУЗЕЙ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫХ ИСКУССТВ
В 1912 г. в Москве по инициативе профессора И.В. Цветаева (1843—1913) был открыт Музей изобразительных искусств. Это факт, известный всем. Иван Владимирович Цветаев более двадцати лет своей жизни положил на создание одного из лучших в мире музеев. Он ездил в зарубежные командировки и ящиками вез оттуда экспонаты для музея, книги, зачастую тратя на них собственные средства. Благодаря его усилиям нашлись и благотворители. Главный из них — Ю.С. Нечаев-Мальцев1, на чьи деньги в основном и велось строительство музейного здания (автор проекта — архитектор Р.И. Клейн2), и приобретались экспонаты. Можно сказать, что и Цветаев, и Нечаев-Мальцев создание музея воспринимали как дело своей жизни. Они и умерли оба практически сразу после его открытия, истратив на него все свои жизненные силы. Никто не вправе оспаривать их заслуги, которые трудно переоценить.
Однако практически нигде и никогда не упоминается о том, что музей создавался при историко-филологическом факультете Московского университета, сначала как Музей слепков, а затем как Музей изящных искусств. Работа по его организации велась уже с 1896 г., но И.В. Цветаев — вдохновитель и руководитель этого дела — постоянно встречал на своем пути трудности и препоны, которые выражались не только в отсутствии денег, но и в противодействии некоторых чиновников. Сначала это был А.Н. Шварц (1848—1915), в 1908—1910 гг. — министр народного просвещения. С его стороны Цветаев подвергся насто-
1 Нечаев-Мальцев Юрий Степанович (1858—1913), промышленник, миллионер, гофмейстер Двора, почетный член Академии художеств, Товарищ председателя Комитета по устройству Музея изящных искусств (1898—1913). Пожертвовал на создание музея более 2 млн руб. Старый вариант написания фамилии — Нечаев-Мальцов.
2 Клейн Роман Иванович (1858—1924) — русский архитектор. Работал в основном в Москве. Построил в духе модернизированной классики здание Музея изобразительных искусств им. Пушкина (1898—1912), а кроме того, здание универмага Мюр и Мерилиз (ныне ЦУМ) в 1908 г. и Бородинский мост в 1912 г.
ящей травле. Затем на этом посту оказался известный своей реакционностью Л.А. Кассо (1865—1914), который тоже не ока-зышал особенного содействия И.В. Цветаеву и даже создавал всяческие помехи. И только когда в 1911 г. деканом историко-филологического факультета стал любимый ученик и друг И.В. Цветаева — профессор-классик Аполлон Аполлонович Грушка (1870—1929) — дело сдвинулось с мертвой точки. Однако его роль, его помощь в организации музея остались в глубокой тени, его имя не упоминается ни в одной из книг, написанных о музее, об истории его создания. Вот пример: "В марте 1911 года Цветаев сделал свой последний отчет музейному Комитету на очередном его заседании. Заседание состоялось в новоотстроенном здании Музея, на нем присутствовали: вице-председатель обер-гофмейстер Ю.С. Нечаев-Мальцев, попечитель Московского учебного округа А.А. Тихомиров, исполняющий должность ректора Московского университета граф Л.А. Комаровский, московский городской голова Н.И. Гучков, московский губернский предводитель дворянства А.Д. Самарин, московский уездный предводитель дворянства Л.А. Базилев-ский с супругой, Д.И. Иловайский с супругой, председатель Московского археологического общества графиня П.С. Уварова, деканы историко-филологического, физико-математического и медицинского факультетов, профессора В.Ф. Миллер, В.К. Ма-льмберг, Д.В. Цветаев, академики архитектуры Ф.О. Шехтель и Р.И. Клейн, И.И. Рерберг и другие"3. Как можно заметить, имен деканов факультетов Московского университета, в том числе А.А. Грушки, нет в этом перечне, в котором имена подчиненных ему сотрудников — профессоров Миллера и Мальмбер-га — присутствуют.
Во всем, что имело отношение к музею, Грушка принимал горячее участие. И не только по дружбе с Цветаевым, но и по своей обязанности декана. Из годовых Отчетов Московского университета этих лет видно, как много внимания уделялось всему, что касалось музея. А.А. Грушка старался, как мог, помогать И.В. Цветаеву организационно, поддерживал его морально, прилагал все усилия, чтобы оградить Ивана Владимировича от нападок чиновников типа Шварца и Кассо, всегда проявлял к нему дружеское участие (Цветаев в это время был уже тяжело болен). А.И. Цветаева в своих воспоминаниях, описывая обстановку накануне дня открытия музея, 31 мая, свидетельствует: "Я помню нас, его (Цветаева. — Е.С.) родных, его близких друзей из млад-
3 И.В. Цветаев создает музей / Сост. А.А. Демская, Л.М. Смирнова. М., 1995. С. 319—320.
шего ему поколения — профессора-классиска Аполлона Апол-лоновича Грушка и Алексея Ивановича Яковлева (тоже уже профессора тогда?), часто нас посещавших. Они, как и мы, с трепетом ждали великого дня. Я знаю, что их было много, и кроме них все папины соратники по Музею и любимые и любящие ученики"4.
Вдова А.А. Грушки Ульяна Михайловна вспоминала, что на открытии музея Аполлон Аполлонович выступил с речью (как и многие другие его речи, к сожалению, не сохранилась. — Е.С)). Этот факт подтверждает и Мария Владимировна Ивановская (1910 г.р.) — племянница УМ. Грушки, но через полтора года, в декабре 1913 г., Грушке пришлось выступать по другому поводу. На совместном заседании Комитета по устройству музея и Совета университета, посвященном памяти И.В. Цветаева и Ю.С. Нечаева-Мальцева, А.А. Грушка произнес блестящую речь, которая называлась "Профессор И.В. Цветаев как италийский диалектолог": "Здесь под сенью великолепного Музея, являющегося украшением и гордостью не только Москвы, но и всей России, естественнее всего, конечно, благодарно вспоминать о тех заслугах его создателей, которые непосредственно связаны с этим учреждением"5, — таково было начало речи. Однако А.А. Грушка не считал правильным сводить заслуги Цветаева только к этой стороне его деятельности. Он призывал всех вспомнить о том, что И.В. Цветаев был выдающимся ученым-историком, искусствоведом, лингвистом, и о "великом подвиге" (слова Грушки. — Е.С.), который ознаменовал первую половину жизни Цветаева. Создание Музея — вторую. Этим подвигом А.А. Грушка считал работы профессора по италийской диалектологии, прославившие имя Цветаева в европейской науке, получившие самые высокие отзывы крупнейших представителей европейского ученого мира. Профессор Грушка выражал надежду на то, что созданный Цветаевым музей даст "такие же блестящие результаты для науки и просвещения, какими ознаменовалась его самоотверженная работа... над скудными, обрывочными, трудно читаемыми, но драгоценными надписями древней Италии"6.
4 Цветаева А.К Воспоминания. М., 1984. С. 462.
5 Грушка А.А. Профессор И.В. Цветаев как италийский диалектолог: Речь декана ист.-фил. ф-та Московского университета // Отчет о соединенном заседании Высочайше утвержденного Комитета по устройству Музея изящных искусств имени императора Александра III и Совета Императорского Московского университета, посвященном памяти И.В. Цветаева и Ю.С. Нечаева-Мальцова. 15 декабря 1913 г. М., 1914. С. 2.
6 Там же. С. 23.
На протяжении всего срока деканства (с 1911 по 1921 — год закрытия факультета) А.А. Грушка постоянно занимался делами музея, уделял ему внимание. Интерес в этом смысле представляют более поздние, 1919 г., письма к А.А. Грушке академика Б.А. Тураева7, возглавлявшего в музее египетский отдел и занимавшегося со своими помощниками описанием египетской и восточной коллекций. Эти письма приводим здесь полностью.
Глубокоуважаемый Аполлон Аполлонович!
Недоверие, выраженное моей деятельности в Музее Изящных искусств факультетом, не удостоившим избрать мою помощнику Т.Н. Бороздину8, вынуждает меня обратиться к Вам с попыткой реабилитации нашей совместной с ней почти семилетней работы. Т.Н. состоит при Отделе Восточных древностей почти со времени открытия Музея (с осени 1912 г.), она прекрасно изучила коллекцию Голенищева9, сроднилась с нею, полюбила ее, я бы позволил себе выразиться, благоговейною любовью. После принятия и размещения ее по витринам, которое частью было сделано до ее поступления в число служащих Музея, проделан сложный труд, труд инвентаризации и размещения этих более чем 2000 предметов, которые оказались в собрании Голенищева сверх инвентаря и в значительной своей части были не разобраны и даже не раскрыты. В этом одном я нашел в Т.Н. деятельную помощницу, подготовленную специально и обладающую солидным общим образованием в области искусства и археологии. Точно так же при занесении в инвентарь новых поступлений Т.Н. оказывала мне существенное содействие. Когда я предпринял большое научное описание всей коллекции по отделам по образцу большого Каирского каталога, рассчитанного на ряд
7Тураев Борис Александрович (1868—1920) — крупнейший русский египтолог и востоковед. Ему принадлежат первые в России ассирологические публикации, он автор ряда трудов по религии и литературе Древнего Египта. Тураев — родоначальник русской египтологии (среди его учеников — В.В. Викентьев, И.В. Волков, А.Л. Коцейовский, В.В. Струве, Н.Д. Флитнер, И.Г. Франк-Каменец-кий, В.К. Шилейко). С 1918 г. — академик Российской Академии наук. Его считают основоположником отечественной школы истории и филологии Древнего Востока. Б.А. Тураев, живя в Петрограде, был одновременно профессором Петроградского и Московского университетов. По поручению руководства историко-филологического факультета Московского университета возглавлял отдел восточных древностей в Музее изящных искусств.
8 Бороздина-Козьмина Тамара Николаевна (1889—1959) — историк искусства, востоковед, позже заведовала отделом Востока ГМИИ.
9 Голенищев Владимир Семенович — знаменитый русский египтолог, обладатель богатейшей, уникальной коллекции подлинников восточных древностей, передавший ее на вечное хранение в музей и вместе с Тураевым помогавший Цветаеву в расстановке и оформлении экспонатов.
томов, Т.Н. приняла в нем участие и приготовила к печати описание египетской керамики, алебастровых и бронзовых сосудов, а также скульптурных моделей. Последнее успело быть напечатанным и составило второй выпуск этого научного предприятия; первым является описание египетских статуй и статуэток с изданием и посильным переводом их надписей, составленным мною. Остальной материал лежит пока, ожидая более благоприятного времени для своего появления; работы Т.Н. находятся в Музее и во всякое время могут быть предоставлены; составленные мною описания стел, саркофагов, канопов, ушебти и др. находятся в Петрограде в надежде на возрождение действующей теперь типографии Академии Наук, где только и имеется иероглифический шрифт. Часть папирусов недавно сдана мною в фотографию для воспроизведения в б. фирме Голике и Вильберг на сумму, отпущенную Академией Наук в размере 10 т.р.
Тамара Николаевна была также превосходной руководительницей публики и экскурсий, посещавших египетское собрание, и неоднократно получала благодарность за свое руководство.
В настоящее время, когда поездки из Петрограда в Москву затруднены до чрезвычайности и не всегда возможны, когда получаемого мною вознаграждения не хватает даже на железнодорожный билет, а состояние моего здоровья часто препятствует путешествию, как это было в прошедшую зиму, нахождение Т.Н. при Музее гарантировало сохранность его египетской и восточной коллекций и дозволяло мне быть спокойным за их безопасность и за научное ведение.
Теперь я стою перед этими вопросами, а недоверие, выраженное мне факультетским голосованием, присоединяет к этому и вопрос о моем дальнейшем пребывании в личном составе Музея. Ко всему этому считаю долгом прибавить, что о ходе наших работ по Музею мною всегда давался отчет, который и печатался каждый год в годичном отчете Университета.
Примите уверения в моем глубоком почтении
Академик Б. Тураев
14/27.У.19
Глубокоуважаемый Аполлон Аполлонович!
Нет необходимости останавливаться на моем настроении по поводу происшедшего и происходящего в Москве в Музее и факультете. Я считаю это катастрофой и позволю себе обратиться к Вам во-первых с совершенно частным откровенным письмом, а затем с письмом полуофициальным на тот случай, если бы мне в Москву не удалось приехать и лично быть в заседании факультета, на каковое, если я правильно понял из письма
Т.Н. Бороздиной, Вы имели в виду меня пригласить. Я получил три телеграммы с приглашением немедленно приехать. Владимир Константинович10, вероятно, все еще недостаточно усвоил себе, что теперь немедленно приехать не так-то легко и для получения билета приходится проделать множество формальностей, требующих несколько дней. Во всяком случае, я постарался сделать все возможное, раздобыл командировку даже без сдачи продовольственных карточек (сдача их — мучительная процедура, заставляющая не только терять массу времени, но и проклясть [жизнь — ?]) и обеспечил себе билет. Вдруг произошли осложнения, которые заставили меня, быть может, помалодушество-вать и отсрочить отъезд. Может быть, я сделал это напрасно, но сегодня, получив подробное письмо от Т.Н., вижу, что мой приезд ничего бы не изменил, кроме разве того, что коллекция не была бы брошена на произвол судьбы, как почти случилось теперь. Но все равно я очень долго не мог бы оставаться при ней — у меня и здесь много важного и неотложного, много обязанностей, которыми нельзя манкировать. Могу сказать только, что по Музею я не получаю жалования уже около года — не только за зимние месяцы, в течение которых я ездить совершенно не был в состоянии, а потому за которые и не могу ничего получить, но и за многие и осенние месяцы я не получил даже своих по постоянным ставкам смешных 150 р. в мес., которых не хватило бы на железнодорожный билет. Надеюсь, если не произойдет чего-либо чрезвычайного, быть в Москве после Троицы, около 10-го июня н.с., а м.б. и раньше. Знаю, что стою перед большими неприятностями. Простите за стиль письма — все это время чувствую себя совершенно выбитым из колеи.
Искренно уважающий Вас
Б. Тураев
20.VI.19.
Глубокоуважаемый Аполлон Аполлонович!
Из Музея мне сообщили о разрешении музейного кризиса. Спешу принести Вам глубокую благодарность за хлопоты и заботы по этому неприятному делу, а также высказать свое полное удовлетворение по поводу единственно правильного и мудрого решения факультета. Он доказал, что стоит выше современных посягательств на наши традиции, что для нас продолжают существовать и сохранять свое значение ученые степени. А место хранителя египетского отдела (да и притом какого!) настолько
10 Мальмберг Владимир Константинович (1860—1921) — профессор Московского университета, искусствовед, с 1913 г. — директор музея.
важно и ответственно, что может быть прочно закреплено только за лицом, обладающим формальным цензом хотя бы в виде выдержанного магистерского экзамена. Я уверен, что Тамара Николаевна, уже давно начавшая подготовку к нему, вполне оправ -дает оказанное ей факультетом доверие.
Что касается должности сотрудника-каталогизатора, то я думаю рекомендовать на нее одного из моих младших учеников Ф.Ф. Гесса11. Он оставлен при университете и теперь готовится к магистерскому экзамену. Это очень знающий, добросовестный и скромный молодой человек, занимавшийся уже в Музее, работавший в Эрмитаже. В данное время его в Петрограде нет; одновременно с этим письмом отправляю и ему.
Глубоко уважающий Вас
Б. Тураев
Письма Б.А. Тураева, как и письма других крупных русских и европейских ученых, адресованные А.А. Грушке, были когда-то подарены автору данной статьи его дочерью — Евдокией Апол-лоновной.
Тураевские письма относятся к весне и началу лета 1919 г., когда в университете по указанию новой власти уже активно проводились реформы, часто абсурдные (существует относящаяся к 1918—1920 гг. подробная и очень резкая докладная записка А.А. Грушки с оценкой всех безобразий, которые в это время происходили в университете). По всей видимости, нововведения и интриги затрагивали и работу музея. Решать все проблемы, разряжать ситуацию приходилось не кому иному, как декану историко-филологического факультета.
Многие профессора университета зачастую из дружбы к А.А. Грушке так же, как и он, любовно и трепетно относясь к музею, участвовали по его просьбе в работе различных комиссий, связанных с его деятельностью, дарили либо завещали музею свои личные коллекции, библиотеки, архивы. За всем этим просматривается незаурядная фигура декана историко-филологического факультета профессора А.А. Грушки — человека широко известного и уважаемого в среде московской научной и творческой интеллигенции и во многом способствовавшего становлению, расширению, развитию музея как научного и культурного учреждения.
Поступила в редакцию 17.05.2007
11 Гесс Федор Федорович (1895—1923) — ученик Б.А. Тураева, талантливый египтолог, умер молодым от сыпного тифа.
